– Поднимайте ее! Не давайте ей коснуться пола. Сташ, бери за ноги. Па-анесли! Что, добегалась, голубушка?
Надо мной, покачиваясь, плывет сводчатый потолок, а на его фоне плывет знакомая физиономия королевского нюхача. Кадор с меня глаз не спустит. Ни на мгновение не оставит без присмотра. Смогу ли я что-нибудь сделать, прежде чем Каланда доберется до меня?
А она постарается добраться как можно скорее. Ей совершенно не нужно, чтобы Кадор вытряс из меня кое-какие сведения.
Скату звать бессмысленно, ее просто порубят и все. Надо что-то делать прямо сейчас. Потом будет поздно.
Закрываю глаза.
Воздух гудит. Там, на заднем плане, бушует скандал, но воздух гудит, будто вибрируют сами стены, и пол, и колонны, и ступени… Тонкая дрожь сообщается живым телам: солдатам, что волокут меня через западный притвор и мне самой. Люди ничего не замечают, но я чую, чую…
Эрайн?
Пусто.
– Сюда.
Свежий воздух. Колокола молчат, слышу, как галдят вороны на крышах. Здесь, снаружи, вибрация еще сильнее. Откуда-то из глубин всплывают, накатывают черные, помрачающие сознание волны. Почему люди не чувствуют?
– Филк, Дятел, быстро за лошадьми! – командует Кадор.
– Господин Диринг! Что это?
Солдаты останавливаются.
– Никак трясет малехо?
– Господи Милосердный!
Тот, кто тащит меня за ноги, разжимает руки, и я плюхаюсь задом на ступени.
– Черт косола… – другой солдат затыкается на полуслове и роняет меня окончательно.
– Господи, спаси, помилуй…
Земная твердь сотрясается нутряным, скорбным гулом. Каменные плиты подо мной колотит от напряжения. Кое-как переваливаюсь на бок, чтобы видеть двор и столпившихся во дворе людей.
– Смотрите!
– Божечки, святые заступники, что деется!
По толпе прокатывается паника. Люди, толкаясь, разбегаются от центра, вернее, их разметывает, словно мусор, к ограде и крыльцу. Брусчатка в центре двора идет рябью как вода в полынье, и вдруг вздувается горбом. Горб растет на глазах, калеными орешками с раскаленной сковороды во все стороны стреляют камни.
– Дьявол! Дьявол из пекла лезет!
Лопается горб, брусчатка осыпается чечевичной крупой вперемежку с осколками влажной почвы, и из земли вылупляется, выдвигается как рождающаяся скала тупорылая змеиная башка.
Башка дергается, бодает рылом воздух, со страшным скрежетом выволакивая на свободу тяжелый железный гребень. Я вижу черный стеклянный глаз в морщинистом веке, складки чешуйчатой плоти, и узкие ноздри на широком носу.
Эрайн? Эрайн, где ты?
Молчание.
– Дракон! Что б я лопнул, это дракон!
– Его ведьма призвала! – пинок под ребра. – Признавайся, твоих рук дело?
– Кадор… – я выворачиваю голову, пытаюсь посмотреть на него. – Признаюсь. Моих. Он вас сейчас сожрет.
– Пусть попробует! – под челюсть мне суется холодное лезвие. – Эй, ты! Дракон! Убирайся! Или я зарежу твою ведьму!
Земля уже не дрожит – сильно вздрагивает всем телом, как до смерти перепуганное животное. От ее колебаний кружится голова и внутри гадко пустеет. Рожа у Кадора зеленая – то ли от страха, то ли нюхача подташнивает как и меня.
– Он неразумен, – говорю я.
– Тогда отзови его!
– Кадор, – говорю я. – Я вспомнила, что случилось со Стелом. У Беличьей Горы есть перекресток семи дорог, отмеченный найльским обелиском. Это там, где галабрский тракт пересекает дорога из Адесты на Снежную Вешку. Под тем обелиском – куча камней, а под камнями – кости твоего брата.
– Что?
– Стел отдал себя прекрасной королеве, чтобы навсегда остаться с нею.
– Ты бредишь, ведьма! – Кадор оцарапал меня. Порез на горле свербит и чешется.
– Запомни: Беличья Гора, перекресток семи дорог, найльский обелиск.
Где-то далеко-далеко кто-то кричит и причитает. Земля норовит встать на дыбы.
– Фссссссссссссссссссссссссссссссс!
Пылающая пасть рассекает драконью башку пополам. Оттуда изливается огонь – алый, желтый, сизый. Пламенный полукруг очерчивает двор, камни и куски почвы тают как масло, что-то течет и пузырится – Пфффффф! – все заволакивает едкий желтоватый пар.
Взрыв криков, полных ужаса, но звук словно бы запаздывает. Они кричат где-то там, а дракон терзает землю прямо здесь, у меня под носом.
– ГГГГГГРРРРРРРРАААААУ!
Тысячи каменных глыб валятся нам на головы. От драконьего рева едва не лопается череп. Волна теплого, воняющего окалиной воздуха сдувает мне волосы с лица. Кадор у меня за спиной надсадно перхает. Лезвие холодит шею, под лезвием сладко саднит порез, из пореза течет горячее.
Дракон продолжает лезть из земли – черный, огромный, бесконечный – расталкивая боками мостовую, раскачивая церковный двор как палубу. Он гораздо, гораздо больше Эрайна. У него короткие, вывернутые внутрь лапы, а когтищи похожи на лопаты. У него плоская широкая башка и пасть шириной с ворота. У него почти нет шеи, затылок сразу переходит в бронированный загривок, а тот – в длинную, широкую как мост, спину. Бока прикрывают скрежещущие плиты в ржавых разводах. Гребень, освободившись, немедленно встает дыбом, словно адская борона из бесчисленных иззубренных лезвий.
Эрайн!
Эрайна здесь нет. Здесь есть дракон.
С грохотом и лязгом подземная тварь выволакивается из земляного жерла и поворачивается к нам. У него такая широкая морда, что он может смотреть сразу двумя глазами. Он и смотрит – может, на меня, а может, мимо, и не понятно, то ли узнает, то ли примеряется сожрать. Или спалить, что, собственно, без разницы.
– Да пропади ты пропадом со своим драконом!
Дзззень! Кинжал падает на плиты.
– Ты, тварь! Забирай ее и проваливай, проваливай, проваливай!
Меня больше никто не держит. С грехом пополам я приподнимаюсь на колени, сильно нагнувшись вперед, и жду, когда чудовище подползет ко мне.
Черная махина загораживает небо. Я уже ничего не вижу, кроме каменной чешуи, в пятнах известковой плесени. В трещины сочленений забилась земля и обрывки корешков. На всякий случай прощаюсь с жизнью.
– Хррр…
Спину окатывает горячей волной, пахнущей горелым металлом. Широкая, как створки церковных дверей, пасть размыкается и аккуратно берет меня поперек туловища. Треск материи – платье вспорото драконьими клыками. Но вывернутые руки и шея так болят, что я не в силах определить, перекусили меня пополам или только чуть-чуть пожевали.
Но потом дракон поднимает башку, и меня вместе с ней, и все перед глазами переворачивается с ног на голову.
Ууу! Вот этого я не выдержу!
Так я и покидаю Амалеру, где в небесах толпятся перепуганные люди с перевернутыми лицами, с крыш свисают трубы, флюгера и удивленные коты, а под ногами кружат птицы, плывут жемчужно-серые облака и сияет едва теплое осеннее солнце.
Эпилог
– Ну ладно, хватит ныть и стонать! Сколько можно!
– Укачало ее, Геро. Пусть полежит.
– Отстаньте. Мне дуууурно…
– Лесс, выпей воды. Полегче станет.
– Бееее! Уйдите. Оставьте меня. Дайте помереть спокойно.
– Помирай на здоровье. Геро, дай я ее еще чем-нибудь укрою. Посвежело к вечеру, нам сопливый покойник ни к чему.
На меня накинули что-то теплое. Я шмыгнула носом и повозилась, устраиваясь поудобнее. Удобнее устроиться не удалось. Подо мной обнаружилась сбитая в жгуты шерстяная ткань, а под тканью прощупывался твердый как камень… да, собственно, камень и прощупывался. Холодная каменная плита.
Я открыла глаза.
Прямо передо мной, наброшенное на смородиновый куст, висело мое белое платье. Холера! Зачем меня раздели? Я что, опять впала в детство?
Села рывком – и чуть не опрокинулась назад. Темная вечерняя зелень прокатилась колесом, пустой желудок попытался проскочить в горло.
– Осторожно, эй!
Меня придержали за плечи. Фууу… похоже, я умудрилась заболеть.
Теперь я видела Амаргина, который сидел у меня в ногах и грыз смородиновую веточку.
– М-м? – Он поднял с колен зашитую в кожу флягу и завлекательно ею поболтал.
– Что там у тебя? – спросила я слабым голосом.
– Хасер.
– Ненавижу. И тебя тоже ненавижу.
Хотя никаких сил для ненависти у меня не нашлось.
– Он шутит, – сказал тот, кто держал меня за плечи. – У него там хорошее сладкое вино из запасов Эльго. А хасер – порядочная гадость, меня дочка Врана угощала. Она сказала, что в виноградный сок добавляют какую-то плесень для брожения, от того и вкус такой… особенный.
Я взглянула на говорившего – и резко отодвинулась. Я не знала этого человека… черт! Не человека.
У него было чуть смугловатое лицо, черные глаза в длинных веках, и большой, очень красивого рисунка рот. Ничем не сколотые волосы засыпали грудь, пепельные, с синеватым металлическим блеском, светлеющие к концам почти до белого. Он был крупнее Амаргина и шире его в плечах. Руки в подвернутых рукавах казались очень сильными, несмотря на узкие запястья и тонкие пальцы.
– Ты кто вообще такой?
Не узнала? – Беззвучный голос у меня в голове.
Эрайн!
Незнакомец улыбнулся, прищурив длинные глаза.
– Эрайн… – пробормотала я потрясенно. – Боже, боже. Ты освободился… Вот ты какой, оказывается!
– Не освободился, а разделился, наконец. Фюльгья – не заноза, чтобы от нее освобождаться.
– Такой же зануда, как и был, – восхитилась я. – Амаргин, давай флягу. Мне надо выпить. А где твой дракон?
– У себя дома. В Полночи.
– Как тебе… вам удалось разделиться?
– Ох, Лесс… – Эрайн покачал головой. – Нет ничего проще.
– Два барана встретились на узеньком мосточке над пропастью. – Амаргин изобразил из пальцев пару четвероногих кракозябр и столкнул их у себя на колене. – Один умный, другой сильный. Что должен сделать умный, чтобы перейти на другую сторону?
– Уступить сильному дорогу. – Я посмотрела на Эрайна. – Ты отдал дракону ваше общее тело? Полностью? Надеясь только на его добрую волю?
– А на что мне еще было надеяться? – Эрайн дернул плечом. – Сильному барану тоже надо было… перейти на другую сторону. Лесс, прекрати таращить глаза. Я давным-давно понял, что требовалось сделать. Только решиться не мог.
– Это, значит, мне спасибо?
– Спасибо, – серьезно сказал Эрайн, а потом фыркнул. – Не мог же я позволить, чтобы грохнули мою вторую фюльгью.
– О… и тебе спасибо.
– Да пожалуйста! – Он засмеялся. – Сколько угодно! Еще вишенку сверху!
– Но… мантикор? Мне так нравился мантикор!
– Что – мантикор? Уже соскучилась? Дай мне на двух ногах походить! Веришь, я не сразу вспомнил, как это делается.
Амаргин вскинул бледную ладонь.
– Так бы дракон и отдал тебе твою долю, если бы не сообразил, что ты, Мылыш, для него значишь. Он живое существо, поэтому умеет привязываться. Он зверь, поэтому умеет быть верным. Верным такой верностью, какая нам, разумным, и не снилась. Кроме того, он полуночный, а полуночныем тварям требуется хозяин.
– У, какой ты му-удрый стал, Геро! – Эрайн потер пальцем переносицу и подмигнул мне. – Тьма меня побери. Только зазеваешься, тут мальчишки тебя и обставят. Вы с Враном все заранее просчитали?
– Ну… – Амаргин поднялся, потирая поясницу. – Это был один из вариантов.
– Ясно. – Эрайн опять фыркнул. – Меня утешает только то, что ничего подобного ни с кем прежде не случалось. Хм. Вроде бы. Кстати, Геро. А где наш с тобой общий друг? Он не хочет услышать мои поздравления? Как никак, ваш грандиозный опыт прижевления сумеречного цветка на полуночный пенек завершился весьма успешно. У цветочка отрасли корни, а пень заколосился. Я жажду обнять своего Чернокрылого друга и заглянуть в его бессовестные глаза.
– А он занят, – сказал Амаргин. – К нему дочка в гости пришла.
– Мораг? – Я встрепенулась. – Она добралась до Сумерек? Нашла отца?
– Добралась и нашла. – Мой учитель вытащил изо рта изжеванную веточку, полюбовался на нее и засунул обратно. – И теперь Вран очень занят. Извини, Малыш, но он будет занят еще некоторое время.
Я удовлетворенно хмыкнула. Занят он! Уж Мораг тебя займет, господин сумеречный маг. Так тебе и надо!
– О! – Амаргин раздвинул крапиву и сделал пару шагов в сторону пламенеющего меж стволов закатного золота. – Хозяин кладбищ возвращается.
Тут я, наконец, поняла, где мы находимся. Старое кладбище, недалеко от сгоревшей церкви. А камень, на котором я сижу – гостеприимная могила «Живые». Камень к вечеру остыл и сидеть на нем становилось все холоднее. Придерживая амаргинов плащ, я попыталась дотянуться до платья. Распустившаяся коса скользнула мне на плечо… коса? Это? Где мои волосы, холера черная?
– Что это? – возопила я, приподнимая двумя пальцами косо срезанные пряди. У концов они почернели и как будто обуглились.
– Крику-то, крику, – Амаргин вернулся, и теперь стоял передо мною, уперев руки в бока и посмеиваясь. – Подумаешь, немножко облезла с одной стороны. Отрастут твои волосы. У тебя и крылья отрастут, если захочешь.
– У дракона слюна очень едкая, – Эрайн погладил меня пальцем по голому плечу. Я с ужасом увидела череду розовых пятен и полос, покрывших плечо и правую руку. Рубцы, бррр! Нет, пятна гладкие, это новая тонкая кожа, затянувшая безобразные дыры. – Мы с Геро полечили тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104