– Ида Омела моя мать. А меня Леста зовут.
– Внуча, значить… – старуха осклабилась, показав крепкие бурые зубы. – Ишь, заброда. В гости, али как?
– В гости. Я на юг иду… бабушка. Вот, решила заглянуть… раз уж через Амалеру… Мать говорила…
– Ида так в скиту своем и сидит?
– Да, она в монастыре Вербены Доброй.
– А тебя на кой послала?
Я поднялась, отряхивая подол монашьего платья. Подобрала свою котомку.
– Она не посылала… Я сама…
– Сама, значить… Сама – рассама. Че в дом-то не вошла?
– Да как-то… неудобно как-то. Без хозяйки.
– Неудобно елкой подтираться, ага.
Старуха вынула березовую хворостину из петельки для замка. Толкнула дверь.
– Заходь, малая. Корзинку-то не тронь, щасс пойдешь корешочки в ручье полоскать. Ишь, внучка-белоручка, неудобно ей. А задницу о камень морозить удобно? А вот кабы я в село к куму заглянула, так бы и куковала на пороге ночь напролет?
Я ступила в темные сени, сплошь завешанные серыми вязками трав, заставленные коробами и туесами. От крепкого сложного духа заперло дыхание. Сенная пыль, воск, деготь, квасцы, плесень…
– Ааапчхи!
– Ты, малая, сторожней, ага? Головушка с плеч слетит. Ну, че встала столбом? Иди, иди в кухонь, не топчись тут…
И бабка Левкоя чувствительно наддала мне под зад коленом.
Тогда стояла середина апреля, снег сошел совсем недавно, земля еще не успела просохнуть. В лесу цвели подснежники. На юге полыхала война. За Нержелем, в Викоте и Каменной Роще буянили шайки горцев-ваденжан, Север завяз в драках с ингами, но в Амалере пока было тихо. Однако еда стоила дорого, вместо припасов я тащила полную сумку лекарских склянок, почти все деньги как-то быстро и неожиданно разбазарились, продавать склянки было жалко, а красть я боялась. У меня хватало ума не путешествовать одной, но только за то, чтобы присоединиться к каравану, мне пришлось отдать серебряную архенту. За неделю я здорово порастеряла боевой пыл и не раз малодушно подумывала о возвращении в монастырь. Если бы не Кустовый Кут, хутор моей бабки, о котором рассказывала мать, я бы повернула назад.
Но назад я не повернула, добралась таки до Левкои. Кабы знать…)
Доска под ногой хрустнула, обломки полетели в черную воду. Я тотчас припала на четвереньки, вцепившись в столбик перил, и с содроганием ощутила, как пальцы, не встретив препятствия, сминают волглую гниль. Столбик переломился и канул под мост. Холера черная!
Переждав, пока мостик перестанет раскачиваться, я осторожно двинулась вперед. На четвереньках, ощупывая настил руками. Вот зачем Амаргин меня сюда приволок! Чтобы я грохнулась в воду. Вместе с этим треклятым мостом. К лягушкам и пиявкам. Тьфу, тьфу, это гораздо противнее любых покойников…
Ладони ткнулись в мокрую траву. Ага, еще немножко – и подо мной твердая земля. Фуу! Я разогнулась, вытерла руки о юбку. Не грохнулась, слава небесам.
– Гав! Рррррргав-гав-гав-гав-гав!!!
Наверху тропинки стояла собака, в темноте ярко белели пятна у нее на груди и на морде. Довольно крупная собака, она загораживала мне дорогу.
– Гав-гав-гав-гав-гав!!!
– Ты чего лаешь? Чего ты разоряешься?
Я шагнула вперед, стараясь не делать резких движений.
– Рррррр!
Блеснули оскаленные зубы. Псина встопорщила холку, ощерилась. Попятилась, рыча.
– Пшла вон! – я пошарила вокруг в поисках палки. – Иди, иди отсюда!
Огибать чертову шавку и оставлять ее за спиной не хотелось. Такая вполне может кинуться сзади и тяпнуть. Приличной палки не нашлось, склон зарос колючей ежевикой и крапивой. Я выдрала с травой хороший ком земли и швырнула в собаку.
– Ауу, ску-ску-ску… Гав! Гав-гав-гав!
– Прочь пошла!
Я снова ухватила траву за вихор.
– Буся, Буся, Буся!
Кто-то шарахался под деревьями, звал собаку. Из черных зарослей выплыл огонек и двинулся в нашу сторону.
– Буся, Буся!
– Эй! – крикнула я, – Хозяин! Отзови пса! На цепи надо держать таких бешеных.
– Гав-гав-гав! – заливалась Буся.
– Отзови собаку, холера!
– Ааа! – вдруг взвизгнул хозяин, – Навья! Навья! Мара! Буся, куси ее!
– Да ты что! – взвыла я. – Какая мара, протри глаза!
– Куси, Буся, куси!
– Гав-гав-гав!
Собака скакнула вперед, получила комок земли в нос и отскочила.
– С ума сошли! Чокнулись совсем! Пропустите меня, уроды!
– Пошла, мара, пошла! В землю пошла, в воду, под камень! Куси ее, Буся!
Голосивший размахивал фонарем, и я внезапно узнала его. Узнала тяжелые плечищи и крохотную, плоскую, как чечевичное зернышко, голову, и стеклянные от страха глаза, и рыбий хлопающий рот.
– Мара! – кричал Кайн-придурок. – Навья! Иди под камень! Иди на место! На место! На место!
Я попятилась. Безумец… откуда он знает? Откуда?
Сверху, с тропинки, прилетел комок земли и ляпнулся мне в грудь. Второй едва не попал в лоб.
Остро, так, что свело внутренности, вспомнилось: камни, куски глины, какая-то гниль – в лицо, в голову, градом, сбивающим с ног ливнем. Не закрыться руками – связаны руки – только отворачиваться, прижиматься щекой к плечу. Липнут волосы, в глаза течет дрянь, мешаясь со слезами, кляп не дает дышать.
– Ррр! гав-гав-гав-гав!
Я повернулась, подхватила юбки, и бросилась прочь по пляшушему под ногами мостку. Холера, проклятье, урод поганый! Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе…
Навстречу, на мост, из зарослей противоположного берега вдруг вымахнуло что-то огромное, черное. Два алых огня мазнули вверх, оставив в воздухе огненный росчерк. Тварь взвилась, мелькнула над головой, осыпав меня водяным крапом – и мосток сотрясся от удара.
– АААгррррххх! Аррр!
– Ааааййй! – по-человечески завизжала собака. Ей вторил Кайн-дурак:
– Бусяаааа!
Свет фонаря метнулся зигзагом и погас.
– Грррр! – снова вспорол ночь потусторонний рык.
– Ииии! Ску-ску-ску…
– Дьявол, дьявол, дьяаааааа!!!
Крики удалялись.
Я выбралась на темный берег и села в крапиву, икая от пережитого. Клин клином, господин маг? Ничего себе – ик! – покойники! Урод… собаку натравил… да я тебя…
Сжала ладонями лицо. Все. Все. Он полоумный, не мстить же ему, правда? Этот черный его прогнал. Или загрыз?
Кто он? Хозяин, сказал Амаргин. Хозяин кладбища. Вампир? Волк? Вервольф? В любом случае, он – тварь Полночи. Это не та сторона . Это… еще дальше.
Они что, приятельствуют с Амаргином? Жуть какая… Впрочем, ничего удивительного. Амаргин показывал мне свою фюльгью – она у него полуночная. У меня, между прочим, тоже, не к ночи будет помянута, брррр!
Я потерла лицо и увидела сквозь раздвинутые пальцы – ОН сидит напротив и смотрит на меня.
Черная тень, чернее окружающего мрака, большая, горбатая, косматая. Шумное дыхание, клыки. Глаза пламенем горят – уж не знаю, какой они тут свет отражают, может, свет преисподней.
– Здравствуй, хозяин кладбищ. Амаргин привел меня к тебе в гости. Только вот, не удосужился нас представить. Меня зовут Леста.
– Знаю, – сказала амаргиновым голосом тварь с глазами как пламя. – Испугалась?
– Еще бы. Могла бы на всю оставшуюся жизнь заикой сделаться. Я хочу спросить. Тот человек… который с собакой… он жив?
– Гр-р! – заявило чудище. – Рррастерзан! И сожрррран! Вместе со своей моськой. Гррр, тьфу, тьфу! Моська оказалась рыбой фарширована, террррпеть на могу рыбу!
– Правда?
– Поди проверь. Я на косточках повалялся, клочки по кустам разметал, дураковы штаны на елку повесил!
– Там… кажется, нет елок…
– Агггррр, кх, кх!
Тварь смеялась, мотая башкой. Огненные искры так и чиркали перед глазами.
– Шутишь?
– А то! Кх, кх, кх, гррр!
Я неуверенно улыбнулась в ответ.
– А! – меня осенило. – Знаю. Знаю, кто ты. Ты – грим, да?
Тварь приподнялась, горбя спину, и будто бы раздалась вдвое больше прежнего. Распахнулась узкая пасть, пурпурный драконий отсвет вылощил клыки. Я заворожено уставилась в раскаленную скважину глотки.
– Ггггрррррр! – ночь откликнулась обморочной вибрацией, трепетом ужаса. У меня волосы зашевелились. – Сссспрашиваешь, кто я? Знай – я пожиратель трупов! Я хранитель сокровищ! Я страж царства меррррртвых!
С трудом сглотнув, я, неожиданно для самой себя, фыркнула. Патетические раскаты амаргинова голоса звучали по-дурацки. Амаргин вполне бы мог такое отколоть, тараща глаза и воздевая руки к небу, а итогом этой клоунады была бы птичья клякса, ляпнувшаяся с облаков ему под ноги.
– Хранитель сокровищ? – переспросила я. – Какие у тебя тут сокровища, на погосте?
– Щасс, держи карман, расскажу тебе, где что прикопано! – неожиданно сварливо отозвался грим. Голос у него изменился, потерял сходство с амаргиновым и стал просто низким хриплым мужским голосом. – Где у меня горшки с золотом, где какой симпатичный скелетик лежит в кольцах-ожерельях. Знаю я вас, милых барышень, сперва расскажи, потом покажи, потом дай поносить, а потом ищи-свищи…
Я искренне возмутилась:
– Да мне твои жалкие горшки даже не смешны! Ты бы мои сокровища видел, вот это сокровища! Груды! Горы! Там такие перстни есть, на тебя можно надеть вместо ошейника. Во! – я развела руки. – Латы раззолоченные, только картиночки на них целый день рассматривать можно. Мечи в полтора человечьих роста, великану впору. А всякой мелочи – несчитано. Я ногами по ним хожу. Их девать некуда.
– Истинная драконидка, что ли? – грим подался вперед, шумно меня обнюхивая. – Хм, хм, да нет, показалось. Хм… Вода. Вода, а не пламя. Что ты мне голову морочишь? Вода твоя суть, нет в тебе ни капли драконидства, тем более истинного.
– Это я тебе голову морочу? При чем тут дракониды?
– Да ни при чем. Уж больно ты складно про сокровища врала.
– Да я…
Грим отступил, сел на хвост и склонил голову набок. Видели, как собаки улыбаются? Он улыбался сейчас, сощурив огненные очи, вывесив на локоть тлеющий алым язык. Наконец, кивнул огромной башкой:
– Вот. Вот, почему мне померещилось. Мертвая вода.
– Что – мертвая вода?
– Оставила след. Я же чую – Полночь тебя коснулась. Значит, ты теперь вместо дракона Стеклянную Башню сторожишь?
– Да нет, дракон там как был, так и остался. В мертвом озере. Но он спит. А я за ним ухаживаю. Рыбой кормлю.
– Фу! – ощерился грим. – Гадость!
– Дракон лопает, – о трудностях кормления я решила не рассказывать. – А что до сокровищ – зачем их сторожить, если в пещеру никто войти не может? Ну, кроме Амаргина. И теперь меня.
Не удержалась и погладила драгоценную мою свирельку сквозь тонкий сафьян кошеля.
– А драконы вечно жрут всякую дрянь, – буркнул грим. – Червей, селитру…
– Девственниц.
– Девственницы – это деликатес. Глупо переводить такую редкость на драконов.
– Кстати, – я наклонилась вперед. – А что ты знаешь про этого дракона? Про того, который на Стеклянной Башне.
– Дракон-то? Да в наследство от Короля Ножей остался. Вместе с кладом.
– От кого остался?
– От Короля Ножей. В Сумерках его Изгнанником называют. Слыхала, небось?
– Кое-что. Мало.
– Ясное дело, мало. Совсем забыть его рады бы, господа сумеречные. Только дела молчанием не изменишь, да и пямять крепка у Сумерек. На обиды особенно.
– Шут с ним, с Изгнанником. Ты про дракона мне расскажи. Кто-нибудь сторожил его до меня?
– Приятель наш общий там все время околачивался… Дай подумать… Нет, не припомню. У него самого и спроси.
– Амаргин мастер трепать языком о чем угодно, только не о том, что меня действительно интересует.
Может, он просто делает вид что знает. Поддерживает образ всеведающего мага. А на самом деле это тайна Королевы . Что ей какой-то человеческий колдун? Слуга – и все…
А я даже не слуга. Вообще никто. Выведи ее, Амаргин!
– В общем, ты тоже страж, – подытожил полуночный пес. – Страж дракона. В нашем полку прибыло. Это, между прочим, отметить надо!
– Что, кроме нас с тобой еще стражи есть?
– А то! С некоторыми водим дружбу. С некоторыми… хм… соблюдаем вооруженный нейтралитет. А ты новенькая, так что меня держись. Я тебе тут все покажу, расскажу, со всеми познакомлю…
Грим мне нравился все больше и больше. Он, конечно, демон, но живет не в Полночи, а тут, в серединном мире. Веселый. Приветливый. Рассуждает правильно. Это я понимаю – новичка надо сперва подготовить, объяснить что и как, а не бросать словно кутенка в запруду. Мол, выплывет – отлично, потонет – не слишком-то и жалко. А что демон – так демоны разные бывают. Это я уже поняла. В Сумерках их терпеть не могут, но Амаргин все же приучил меня сперва думать, а потом говорить «нет». И здесь не Сумерки.
К сожалению.
– Да уж, – проворчала я. – От Амаргина дождешься. У него семь пятниц на неделе. Где он, кстати?
– Леший ведает. К тебе, говорит, гостья. Развлекай. И потопал куда-то.
– Ну, я так и знала. Веришь, я ведь так и знала, что он заведет меня ночью на кладбище и бросит!
– Негодяй, – согласился пес.
– Он ведь обещал помочь мне вернуться на остров!
– Это что, сложность какая, вернуться?
– Сложность.
Я насупилась. Вспомнила – ничего он не обещал. Ловко уклонился от обещаний. Опять придется плыть… о, горе!
– И в чем сложность-то? – заинтересовался грим.
– Воды боюсь.
– Да ты что? – он снова привстал, раздвинул плечами крапиву и начал принюхиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Внуча, значить… – старуха осклабилась, показав крепкие бурые зубы. – Ишь, заброда. В гости, али как?
– В гости. Я на юг иду… бабушка. Вот, решила заглянуть… раз уж через Амалеру… Мать говорила…
– Ида так в скиту своем и сидит?
– Да, она в монастыре Вербены Доброй.
– А тебя на кой послала?
Я поднялась, отряхивая подол монашьего платья. Подобрала свою котомку.
– Она не посылала… Я сама…
– Сама, значить… Сама – рассама. Че в дом-то не вошла?
– Да как-то… неудобно как-то. Без хозяйки.
– Неудобно елкой подтираться, ага.
Старуха вынула березовую хворостину из петельки для замка. Толкнула дверь.
– Заходь, малая. Корзинку-то не тронь, щасс пойдешь корешочки в ручье полоскать. Ишь, внучка-белоручка, неудобно ей. А задницу о камень морозить удобно? А вот кабы я в село к куму заглянула, так бы и куковала на пороге ночь напролет?
Я ступила в темные сени, сплошь завешанные серыми вязками трав, заставленные коробами и туесами. От крепкого сложного духа заперло дыхание. Сенная пыль, воск, деготь, квасцы, плесень…
– Ааапчхи!
– Ты, малая, сторожней, ага? Головушка с плеч слетит. Ну, че встала столбом? Иди, иди в кухонь, не топчись тут…
И бабка Левкоя чувствительно наддала мне под зад коленом.
Тогда стояла середина апреля, снег сошел совсем недавно, земля еще не успела просохнуть. В лесу цвели подснежники. На юге полыхала война. За Нержелем, в Викоте и Каменной Роще буянили шайки горцев-ваденжан, Север завяз в драках с ингами, но в Амалере пока было тихо. Однако еда стоила дорого, вместо припасов я тащила полную сумку лекарских склянок, почти все деньги как-то быстро и неожиданно разбазарились, продавать склянки было жалко, а красть я боялась. У меня хватало ума не путешествовать одной, но только за то, чтобы присоединиться к каравану, мне пришлось отдать серебряную архенту. За неделю я здорово порастеряла боевой пыл и не раз малодушно подумывала о возвращении в монастырь. Если бы не Кустовый Кут, хутор моей бабки, о котором рассказывала мать, я бы повернула назад.
Но назад я не повернула, добралась таки до Левкои. Кабы знать…)
Доска под ногой хрустнула, обломки полетели в черную воду. Я тотчас припала на четвереньки, вцепившись в столбик перил, и с содроганием ощутила, как пальцы, не встретив препятствия, сминают волглую гниль. Столбик переломился и канул под мост. Холера черная!
Переждав, пока мостик перестанет раскачиваться, я осторожно двинулась вперед. На четвереньках, ощупывая настил руками. Вот зачем Амаргин меня сюда приволок! Чтобы я грохнулась в воду. Вместе с этим треклятым мостом. К лягушкам и пиявкам. Тьфу, тьфу, это гораздо противнее любых покойников…
Ладони ткнулись в мокрую траву. Ага, еще немножко – и подо мной твердая земля. Фуу! Я разогнулась, вытерла руки о юбку. Не грохнулась, слава небесам.
– Гав! Рррррргав-гав-гав-гав-гав!!!
Наверху тропинки стояла собака, в темноте ярко белели пятна у нее на груди и на морде. Довольно крупная собака, она загораживала мне дорогу.
– Гав-гав-гав-гав-гав!!!
– Ты чего лаешь? Чего ты разоряешься?
Я шагнула вперед, стараясь не делать резких движений.
– Рррррр!
Блеснули оскаленные зубы. Псина встопорщила холку, ощерилась. Попятилась, рыча.
– Пшла вон! – я пошарила вокруг в поисках палки. – Иди, иди отсюда!
Огибать чертову шавку и оставлять ее за спиной не хотелось. Такая вполне может кинуться сзади и тяпнуть. Приличной палки не нашлось, склон зарос колючей ежевикой и крапивой. Я выдрала с травой хороший ком земли и швырнула в собаку.
– Ауу, ску-ску-ску… Гав! Гав-гав-гав!
– Прочь пошла!
Я снова ухватила траву за вихор.
– Буся, Буся, Буся!
Кто-то шарахался под деревьями, звал собаку. Из черных зарослей выплыл огонек и двинулся в нашу сторону.
– Буся, Буся!
– Эй! – крикнула я, – Хозяин! Отзови пса! На цепи надо держать таких бешеных.
– Гав-гав-гав! – заливалась Буся.
– Отзови собаку, холера!
– Ааа! – вдруг взвизгнул хозяин, – Навья! Навья! Мара! Буся, куси ее!
– Да ты что! – взвыла я. – Какая мара, протри глаза!
– Куси, Буся, куси!
– Гав-гав-гав!
Собака скакнула вперед, получила комок земли в нос и отскочила.
– С ума сошли! Чокнулись совсем! Пропустите меня, уроды!
– Пошла, мара, пошла! В землю пошла, в воду, под камень! Куси ее, Буся!
Голосивший размахивал фонарем, и я внезапно узнала его. Узнала тяжелые плечищи и крохотную, плоскую, как чечевичное зернышко, голову, и стеклянные от страха глаза, и рыбий хлопающий рот.
– Мара! – кричал Кайн-придурок. – Навья! Иди под камень! Иди на место! На место! На место!
Я попятилась. Безумец… откуда он знает? Откуда?
Сверху, с тропинки, прилетел комок земли и ляпнулся мне в грудь. Второй едва не попал в лоб.
Остро, так, что свело внутренности, вспомнилось: камни, куски глины, какая-то гниль – в лицо, в голову, градом, сбивающим с ног ливнем. Не закрыться руками – связаны руки – только отворачиваться, прижиматься щекой к плечу. Липнут волосы, в глаза течет дрянь, мешаясь со слезами, кляп не дает дышать.
– Ррр! гав-гав-гав-гав!
Я повернулась, подхватила юбки, и бросилась прочь по пляшушему под ногами мостку. Холера, проклятье, урод поганый! Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе…
Навстречу, на мост, из зарослей противоположного берега вдруг вымахнуло что-то огромное, черное. Два алых огня мазнули вверх, оставив в воздухе огненный росчерк. Тварь взвилась, мелькнула над головой, осыпав меня водяным крапом – и мосток сотрясся от удара.
– АААгррррххх! Аррр!
– Ааааййй! – по-человечески завизжала собака. Ей вторил Кайн-дурак:
– Бусяаааа!
Свет фонаря метнулся зигзагом и погас.
– Грррр! – снова вспорол ночь потусторонний рык.
– Ииии! Ску-ску-ску…
– Дьявол, дьявол, дьяаааааа!!!
Крики удалялись.
Я выбралась на темный берег и села в крапиву, икая от пережитого. Клин клином, господин маг? Ничего себе – ик! – покойники! Урод… собаку натравил… да я тебя…
Сжала ладонями лицо. Все. Все. Он полоумный, не мстить же ему, правда? Этот черный его прогнал. Или загрыз?
Кто он? Хозяин, сказал Амаргин. Хозяин кладбища. Вампир? Волк? Вервольф? В любом случае, он – тварь Полночи. Это не та сторона . Это… еще дальше.
Они что, приятельствуют с Амаргином? Жуть какая… Впрочем, ничего удивительного. Амаргин показывал мне свою фюльгью – она у него полуночная. У меня, между прочим, тоже, не к ночи будет помянута, брррр!
Я потерла лицо и увидела сквозь раздвинутые пальцы – ОН сидит напротив и смотрит на меня.
Черная тень, чернее окружающего мрака, большая, горбатая, косматая. Шумное дыхание, клыки. Глаза пламенем горят – уж не знаю, какой они тут свет отражают, может, свет преисподней.
– Здравствуй, хозяин кладбищ. Амаргин привел меня к тебе в гости. Только вот, не удосужился нас представить. Меня зовут Леста.
– Знаю, – сказала амаргиновым голосом тварь с глазами как пламя. – Испугалась?
– Еще бы. Могла бы на всю оставшуюся жизнь заикой сделаться. Я хочу спросить. Тот человек… который с собакой… он жив?
– Гр-р! – заявило чудище. – Рррастерзан! И сожрррран! Вместе со своей моськой. Гррр, тьфу, тьфу! Моська оказалась рыбой фарширована, террррпеть на могу рыбу!
– Правда?
– Поди проверь. Я на косточках повалялся, клочки по кустам разметал, дураковы штаны на елку повесил!
– Там… кажется, нет елок…
– Агггррр, кх, кх!
Тварь смеялась, мотая башкой. Огненные искры так и чиркали перед глазами.
– Шутишь?
– А то! Кх, кх, кх, гррр!
Я неуверенно улыбнулась в ответ.
– А! – меня осенило. – Знаю. Знаю, кто ты. Ты – грим, да?
Тварь приподнялась, горбя спину, и будто бы раздалась вдвое больше прежнего. Распахнулась узкая пасть, пурпурный драконий отсвет вылощил клыки. Я заворожено уставилась в раскаленную скважину глотки.
– Ггггрррррр! – ночь откликнулась обморочной вибрацией, трепетом ужаса. У меня волосы зашевелились. – Сссспрашиваешь, кто я? Знай – я пожиратель трупов! Я хранитель сокровищ! Я страж царства меррррртвых!
С трудом сглотнув, я, неожиданно для самой себя, фыркнула. Патетические раскаты амаргинова голоса звучали по-дурацки. Амаргин вполне бы мог такое отколоть, тараща глаза и воздевая руки к небу, а итогом этой клоунады была бы птичья клякса, ляпнувшаяся с облаков ему под ноги.
– Хранитель сокровищ? – переспросила я. – Какие у тебя тут сокровища, на погосте?
– Щасс, держи карман, расскажу тебе, где что прикопано! – неожиданно сварливо отозвался грим. Голос у него изменился, потерял сходство с амаргиновым и стал просто низким хриплым мужским голосом. – Где у меня горшки с золотом, где какой симпатичный скелетик лежит в кольцах-ожерельях. Знаю я вас, милых барышень, сперва расскажи, потом покажи, потом дай поносить, а потом ищи-свищи…
Я искренне возмутилась:
– Да мне твои жалкие горшки даже не смешны! Ты бы мои сокровища видел, вот это сокровища! Груды! Горы! Там такие перстни есть, на тебя можно надеть вместо ошейника. Во! – я развела руки. – Латы раззолоченные, только картиночки на них целый день рассматривать можно. Мечи в полтора человечьих роста, великану впору. А всякой мелочи – несчитано. Я ногами по ним хожу. Их девать некуда.
– Истинная драконидка, что ли? – грим подался вперед, шумно меня обнюхивая. – Хм, хм, да нет, показалось. Хм… Вода. Вода, а не пламя. Что ты мне голову морочишь? Вода твоя суть, нет в тебе ни капли драконидства, тем более истинного.
– Это я тебе голову морочу? При чем тут дракониды?
– Да ни при чем. Уж больно ты складно про сокровища врала.
– Да я…
Грим отступил, сел на хвост и склонил голову набок. Видели, как собаки улыбаются? Он улыбался сейчас, сощурив огненные очи, вывесив на локоть тлеющий алым язык. Наконец, кивнул огромной башкой:
– Вот. Вот, почему мне померещилось. Мертвая вода.
– Что – мертвая вода?
– Оставила след. Я же чую – Полночь тебя коснулась. Значит, ты теперь вместо дракона Стеклянную Башню сторожишь?
– Да нет, дракон там как был, так и остался. В мертвом озере. Но он спит. А я за ним ухаживаю. Рыбой кормлю.
– Фу! – ощерился грим. – Гадость!
– Дракон лопает, – о трудностях кормления я решила не рассказывать. – А что до сокровищ – зачем их сторожить, если в пещеру никто войти не может? Ну, кроме Амаргина. И теперь меня.
Не удержалась и погладила драгоценную мою свирельку сквозь тонкий сафьян кошеля.
– А драконы вечно жрут всякую дрянь, – буркнул грим. – Червей, селитру…
– Девственниц.
– Девственницы – это деликатес. Глупо переводить такую редкость на драконов.
– Кстати, – я наклонилась вперед. – А что ты знаешь про этого дракона? Про того, который на Стеклянной Башне.
– Дракон-то? Да в наследство от Короля Ножей остался. Вместе с кладом.
– От кого остался?
– От Короля Ножей. В Сумерках его Изгнанником называют. Слыхала, небось?
– Кое-что. Мало.
– Ясное дело, мало. Совсем забыть его рады бы, господа сумеречные. Только дела молчанием не изменишь, да и пямять крепка у Сумерек. На обиды особенно.
– Шут с ним, с Изгнанником. Ты про дракона мне расскажи. Кто-нибудь сторожил его до меня?
– Приятель наш общий там все время околачивался… Дай подумать… Нет, не припомню. У него самого и спроси.
– Амаргин мастер трепать языком о чем угодно, только не о том, что меня действительно интересует.
Может, он просто делает вид что знает. Поддерживает образ всеведающего мага. А на самом деле это тайна Королевы . Что ей какой-то человеческий колдун? Слуга – и все…
А я даже не слуга. Вообще никто. Выведи ее, Амаргин!
– В общем, ты тоже страж, – подытожил полуночный пес. – Страж дракона. В нашем полку прибыло. Это, между прочим, отметить надо!
– Что, кроме нас с тобой еще стражи есть?
– А то! С некоторыми водим дружбу. С некоторыми… хм… соблюдаем вооруженный нейтралитет. А ты новенькая, так что меня держись. Я тебе тут все покажу, расскажу, со всеми познакомлю…
Грим мне нравился все больше и больше. Он, конечно, демон, но живет не в Полночи, а тут, в серединном мире. Веселый. Приветливый. Рассуждает правильно. Это я понимаю – новичка надо сперва подготовить, объяснить что и как, а не бросать словно кутенка в запруду. Мол, выплывет – отлично, потонет – не слишком-то и жалко. А что демон – так демоны разные бывают. Это я уже поняла. В Сумерках их терпеть не могут, но Амаргин все же приучил меня сперва думать, а потом говорить «нет». И здесь не Сумерки.
К сожалению.
– Да уж, – проворчала я. – От Амаргина дождешься. У него семь пятниц на неделе. Где он, кстати?
– Леший ведает. К тебе, говорит, гостья. Развлекай. И потопал куда-то.
– Ну, я так и знала. Веришь, я ведь так и знала, что он заведет меня ночью на кладбище и бросит!
– Негодяй, – согласился пес.
– Он ведь обещал помочь мне вернуться на остров!
– Это что, сложность какая, вернуться?
– Сложность.
Я насупилась. Вспомнила – ничего он не обещал. Ловко уклонился от обещаний. Опять придется плыть… о, горе!
– И в чем сложность-то? – заинтересовался грим.
– Воды боюсь.
– Да ты что? – он снова привстал, раздвинул плечами крапиву и начал принюхиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104