как быстро все это происходит. Я только... У меня такое
чувство, словно у меня наступают месячные, только они длятся теперь все
время без перерыва.
Рыдания Уэнди перешли теперь в хныканье. И Уильям начал ответственно
затихать в своем плаче солидарности. Он протянул уверенную ручонку и
коснулся белой тенниски своей сестры. Она обернулась. Он заворковал и
что-то забормотал.
Таду это бормотание всегда напоминало какой-то иностранный язык,
смысл сообщений на котором в общем был понятен, хотя взятые по отдельности
слова абсолютно неизвестны. Уэнди улыбнулась брату, хотя ее глаза и все
лицо были залиты слезами. Она тоже начала что-то бормотать. В этот момент
близнецы отгородились ото всех и оказались только в своем собственном
мире.
Уэнди дотронулась до плеча брата. Они смотрели друг на друга и
беседовали.
- С тобой все хорошо, милая моя?
- Да, я ушиблась, дорогой Уильям, но не слишком сильно.
- Ты не хочешь остаться дома вместо поездки на вечеринку у Стэдли,
сердечко мое?
- Я не должна этого делать, хотя ты очень заботлив, что спрашиваешь.
- Ты в этом уверена, милая Уэнди?
- Да, дорогой Уильям, не бог весть какие ушибы, хотя я очень боюсь,
что обкакала свое белье.
- О радость моя, как это СКУЧНО!
Тад усмехнулся, затем осмотрел ногу Уэнди.
- Она начинает покрываться синяками, - сказал он. - Вернее, уже
покрылась.
Лиз в ответ тоже улыбнулась. - Это пройдет. Они не первые и не
последние.
Тад наклонился и поцеловал Уэнди в кончик носа, думая о том, как
быстро наступают и проходят все эти бури - еще три минуты назад он боялся
всерьез, что его милая дочка может умереть от кислородной недостаточности
- и как все это быстро забывается. Нет, - согласился он. - Слава Богу, не
последние.
3
Уже к семи часам вечера синяк на ноге Уэнди приобрел очень темный
оттенок. Форма синяка была весьма странной и напоминала гриб.
- Тад? - спросила Лиз с другого конца стола. - Взгляни на это.
Тад распеленал Уэнди, слегка влажную, но не мокрую, отбросив все ее
одеяния, на которых красовалась надпись "Ее". Он принес Уэнди к столику
для пеленания, где лежал его сын, чтобы посмотреть, что хотела ему
показать жена.
- Что ты думаешь? - тихо спросила Лиз. - Это какой-то таинственный
рок, или еще что-то?
Тад долго рассматривал Уильяма. - Да, - наконец произнес он. - Это
абсолютно непонятно.
Она продолжала удерживать сына на столе, несмотря на все попытки
Уильяма вылезть из-под заботливых рук на его груди.
- Да, - повторил Тад. Он был удивлен тому спокойствию, с которым он
говорил это слово. Та огромная белая пелена, которая в последнее время
словно окутывала его, теперь ушла прочь с его глаз и оказалась где-то
позади него. Вдруг он понял, что кое-что начинает проясняться в его
сознании и насчет этих птиц, и что будет его следующим шагом. Сейчас,
глядя на своего сына, украшенного на той же ноге тем же громадным синяком,
в точности повторяющим форму и размер исходного синяка на ноге Уэнди, Тад
вдруг понял, что именно это рассматривание многое прояснило ему. Когда
Уильям опрокинулся с чашкой и кротко сел на свою пятую точку, он, конечно,
мог ушибиться. Но это никак не касалось его ноги, насколько мог судить
Тад. И все же на ней в верхней части бедра, красовался тот самый необычный
синяк почти грибообразной формы.
- Ты уверен, что мы в порядке? - спросила Лиз с большой
настойчивостью.
- Они поделили свои синяки, - сказал Тад, глядя на ногу Уильяма.
- Тад?
- Я чувствую себя прекрасно, - ответил Тад и коснулся губами ее щеки.
- Давай-ка оденем этих Психо-и-Соматика, что ты скажешь?
Лиз рассмеялась. - Тад, ты сумасшедший, - воскликнула она.
Он улыбнулся. Это была несколько натянутая, отчужденная улыбка. - Да,
- ответил Тад. - Сумасшедший, как лисица.
Он положил Уэнди на ее столик для пеленания н принялся за работу по
ее одеванию.

Глава 18. АВТОМАТИЧЕСКАЯ ЗАПИСЬ
1
Тад подождал, пока Лиз не отправится в постель, после чего поднялся в
кабинет. Он остановился у спальни на минуту, прислушиваясь к ее ровному и
спокойному дыханию, убеждаясь, что она заснула. Он не был уверен, что его
план, который он решил проверить сейчас, обязательно сработает, но если он
сработает, то это может быть опасным. Чрезвычайно опасным.
Кабинетом Таду служила огромная комната, поделенная на две зоны:
"читальню", где стояли стеллажи книг с кушеткой и кресломкачалкой, с
мягким освещением, и на другом отдаленном конце комнаты его рабочую зону.
В этой части кабинета доминировал старомодный стол гигантских размеров без
каких-либо красот и выкрутасов дизайнера. Это был сугубо рабочий стол без
претензий на что-либо другое. Тад приобрел его, когда ему исполнилось
двадцать шесть лет, и Лиз не раз говаривала друзьям, что Тад ни за что не
расстанется со своим деревянным спутником, поскольку именно этот стол
является секретным фонтаном слов для романов Тада. Они оба улыбались,
когда Лиз произносила это признание, словно на самом деле они считали все
это веселой шуткой.
Над деревянным динозавром были подвешены три стеклянных лампы, и
когда Тад включал только их, они давали странные отблески света на
поверхности стола, словно там собирались разыгрывать какую-то странную
партию на бильярде. Неясно было, какие правила существуют для этой игры,
но в этот вечер, после падения Уэнди, Таду было предельно ясно, что ставки
в этой игре будут очень высоки.
Тад был уверен в этом на все сто процентов. Ему нужно было собрать
все свое мужество и решимость.
Он посмотрел на свою машинку "Ремингтон" с торчащим слева рычагом
возврата, напоминающим палец путешественника, голосующего на дороге. Он
сел перед ней и бесцельно забарабанил пальцами по краю стола, потом открыл
ящик слева от машинки.
Этот ящик был и широк, н глубок. Тад вынул свой дневник, после чего
выдвинул до упора этот же ящик. Тот кувшин, в который Тад сложил карандаши
"Бэрол блэк бьюти", все время перекатывался вглубь ящика, вышвыривая по
дороге карандаши. Тад вытащил кувшин, собрал карандаши и сложил в
традиционном для них месте хранения.
Он закрыл ящик и взглянул на кувшин. Этот кувшин был сослан в ящик
после того первого приступа, когда Тад в забытьи написал карандашом
"Воробьи летают снова" поперек листа рукописи "Золотой собаки". Он не
думал, что ему когда-либо снова придется использовать этот карандаш... да,
он сильно погорячился пару дней тому назад, и вот они снова выстроились
перед ним, как это было уже в течение последних двенадцати лет или что-то
около того, когда Старк жил у него, жил в нем. Подолгу Старк не появлялся
и совсем не напоминал о себе. Затем в голове возникала какая-то идея - и
старый лис Джордж выскакивал из головы Тада на свет божий, как
Джек-из-коробочки. - Вот и я, Тад! Идем, дружище! Беремся за дело!
И потом каждый день в течение трех месяцев Старк будет появляться
точно в десять, включая не только обычные, но и выходные дни. Он будет
вырастать словно из-под земли, хватать один из карандашей и неистово
писать свою безумную ерунду - но эта чепуха будет приносить куда больше
прибыли, чем собственные книги Тада. Затем, когда книга Старка будет
окончена, Джордж снова исчезнет, подобно безумному старику, который
превращал солому в золото в одной из немецких сказок.
Тад вытащил один из карандашей и посмотрел на следы зубов, слегка
отпечатавшиеся после прикуса его деревянного ствола, потом опустил
карандаш снова в кувшин. Возник слабый звенящий звук: "клинк!"
- Моя темная половина, - пробормотал Тад.
Но был ли ею Джордж Старк? Был ли он вообще какой-либо частью Тада?
За исключением того приступа или транса или еще чего-то непонятного,
случившегося с Тадом в его кабинете, он никогда более не пользовался этими
карандашами, даже для каких-то пометок. Это соблюдалось с момента, когда
было написано слово "Конец" внизу последней страницы последнего романа
Старка "Дорога на Вавилон".
Не было и никакой надобности в их использовании; это ведь были
карандаши Джорджа Старка, а Старк был мертв... или так предполагал Тад.
Сам Тад даже подозревал, что когда-нибудь он просто выкинет их.
Но сейчас выяснилось, что карандашам все же еще придется послужить.
Он подошел к кувшину и протянул к нему руку, но затем быстро
отдернул, словно рука коснулась горячей печи.
Еще нет.
Тад достал ручку "Скрипто" из кармана сорочки, открыл дневник,
подумал и начал писать.
Если Уильям плачет, то и Уэнди плачет. Но я открыл, что связи между
ними намного глубже и сильнее. Вчера Уэнди упала с лестницы и заработала
большой синяк - синяк, напоминающий гриб. Когда дети проснулись, Уильям
уже тоже имел синяк. Того же размера и формы.
Тад склонялся в своем дневнике к стилю самоинтервью; материалы такого
типа явно доминировали в его записях. Он уже давно осознал, что выбранный
им путь - путь поиска ответов на мучащие его вопросы - предполагает совсем
другую форму... или отражает совсем необычный аспект: раскол его сознания
и духа, что-то и очень фундаментальное и очень таинственное.
Вопрос: Если бы ты сделал слайды синяков на ногах близнецов и наложил
полученные изображения друг на друга, чтобы проверить их идентичность, то
получил бы в итоге доказательства этому?
Ответ: Да, думаю, что так. Я думаю, это было бы аналогично отпечаткам
пальцев или голосовым отпечаткам.
Тад посидел в задумчивости, постукивая кончиком ручки по дневнику.
Затем снова наклонился и стал писать несколько быстрее.
Вопрос: Знает ли Уильям, что у него синяк?
Ответ: Нет. Думаю, что нет.
Вопрос: Знаю ли я, что означают эти воробьи?
Ответ: Нет.
Вопрос: Но я действительно знаю, что они - ЭТО ВОРОБЬИ. Я это знаю
очень хорошо, ведь так? То, во что Алан Пэнборн или кто-то другой может
еще только поверить, я знаю: ЭТО ВОРОБЬИ и я знаю, что они летают снова?
Ответ: Да.
Сейчас ручка дошла уже до конца страницы. Тад уже давно не писал
столь быстро или самозабвенно.
Вопрос: Знает ли Старк об этих воробьях?
Ответ: Нет. Он сказал, что не знает, и я ему верю.
Вопрос: Уверен ли я, что верю ему?
Тад снова сделал короткую паузу, а затем написал:
Старк знает, что есть НЕЧТО. Но Уильям тоже должен знать, что есть
это нечто - раз у него на ноге синяк, то он должен болеть. Но Уэнди
наградила его этим синяком, когда падала с лестницы. Уильям знает лишь,
что у него есть побаливающее место на ноге.
Вопрос: Знает ли Старк, что у него есть такое больное место? Уязвимое
место?
Ответ: Да. Думаю, что знает.
Вопрос: Это те самые мои птицы?
Ответ: Да.
Вопрос: Означает ли это, что когда он писал ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА" на
стенах в квартирах Клоусона и Мириам, он сам не сознавал, для чего он это
делает, и он даже не помнит, когда это сделал?
Ответ: Да.
Вопрос: Кто писал о воробьях? Кто писал эти слова кровью?
Ответ: Тот, кто знает. Тот, кому принадлежат эти воробьи.
Вопрос: А кто этот тот, кто знает? Кто владеет воробьями?
Ответ: Я знаю. Я хозяин.
Вопрос: Был я там? Был ли я там, когда он убивал их?
Тад снова остановился, совсем ненадолго. Да, - написал он и затем
продолжал: - Нет. И то и другое. У меня не было приступов, когда Старк
прикончил Хомера Гамаша или Клоусона, во всяком случае не тех, о которых я
вспоминаю, что тогда смог... что-то УВИДЕТЬ, может быть, надвигающееся.
Вопрос: Он понимает тебя?
Ответ: Не знаю. Но...
Тад написал: Он должен знать меня. Он должен меня понимать. Если он
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО писал романы, он должен знать меня очень долгое время. И его
собственное знание и понимание жизни также непрерывно возрастает. Разве
все это пеленгующее и записывающее телефонное оборудование не повеселило
старого хитроумного Джорджа. Разве могло оно сработать против него? Нет -
конечно же нет. Потому что Джордж заранее все это предвидел. Ты не можешь
потратить десять лет на написание криминальных романов, не узнав о такой
дешевой начинке, как эта. Это, в общем, лишь одна причина. почему его не
удалось зацепить. Но разве нет еще и другой, намного лучшей? Ведь когда он
хочет поговорить со мной, поговорить без свидетелей, он точно знает, где я
буду и как меня достать, разве не так?
Да. Старк звонил домой Таду, когда ему хотелось быть всеми
услышанным, и он же звонил в магазин, когда ему не нужны были свидетели.
Почему в первом случае ему нужно было быть записанным и услышанным? Потому
что он передавал свое сообщение не Таду, а полиции:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73