), но все же они еще могли
оставаться там. Это было наподобие тех мыслей, какие стараются внушить
мальчикам, получившим первые настоящие ружья, когда доказывают идею, что с
ними надо очень осторожно обращаться, словно эти ружья всегда заряжены,
даже когда вы вынимаете их из фабричной коробки в первый раз.
Она начала отступать от двери. Она это сделала почти мгновенно, даже
еще до того, как дверь остановили свой поворот внутрь прихожей, но все
равно было уже слишком поздно. Из темноты с быстротой пули выскочила рука.
Она схватила руку Мириам. Ключи упали на паркет прихожей.
Мириам Коули открыла рот, чтобы закричать. Большой светловолосый
мужчина стоял как раз за дверью, терпеливо поджидая ее четыре часа, не
прикасаясь к кофе и не куря сигарет. Ему хотелось курить и он, конечно,
закурит, как только дело будет сделано, но до этого он был чрезвычайно
осторожен, поскольку запах мог вспугнуть ее. Нью-Йоркцы очень похожи на
мелких зверьков, кишащих в подлеске, чувства которых обострены ожиданием
опасности, даже когда они, казалось бы, беззаботно веселятся.
Еще до того, как она что-то сообразила, он уже схватил ее запястье
своей правой рукой. Сейчас же он схватил левой рукой дверь и швырнул изо
всех сил женщину прямо на нее. Дверь выглядела как деревянная, но на самом
деле она, конечно, была из металла, как и во всех мало-мальски приличных
квартирах в червивом и старом Большом Яблоке. Два ее зуба вылетели изо
рта, порезав его. Губы были разбиты и безжизненно раздвинуты, кровь сильно
сочилась, и капли ее усеяли всю дверь. На щеке горел рубец, как от
сильного удара хлыстом.
Она осела, почти потеряв сознание. Блондин уже не держал ее. Она
рухнула на паркет холла. Это произошло очень стремительно. В соответствии
с фольклором Нью-Йорка, можно было бы сказать, что никто из живущих в
червивом Большом Яблоке не поинтересовался бы спущенным дерьмом до тех
пор, пока оно не вылилось на него самого. Тот же легендарный фольклор
утверждает, что любой псих мог бы ударить ножом двадцать или сорок раз
какую-нибудь женщину около 20-местной парикмахерской при ясной луне на
Седьмой Авеню, и никто из клиенток не проронил бы ни слова, исключая,
может быть, фразу типа "Не могли бы вы укоротить здесь чуть-чуть повыше
ушей" или "Я думаю, этот одеколон подойдет, Джо". Светловолосый мужчина
знал, что этот фольклор - сплошной вздор. Для мелких и вечно обеспокоенных
зверьков любопытство является одним из условий выживания. Названием этой
игры, конечно, было "защищай свою шкурку", здесь не надо и спорить, но
нелюбопытное существо быстрее покидает этот мир. Поэтому скорость всегда
главнее всего. Он схватил Мириам за волосы н втащил ее внутрь квартиры, но
дверь оставил чуть приоткрытой. Через короткий промежуток времени он
услышал скрежет засова в другой стороне холла, после чего раздался треск
открываемой двери квартиры напротив. Он даже не посмотрел на лицо, которое
высунулось из двери другой квартиры, маленькое безволосое кроличье лицо, а
нос почти всегда подергивается.
- Ты не разбила его, Мириам? - спросил светловолосый громким голосом.
Затем он перешел на высокий регистр, почти совсем фальцет, сложив ладони
чашечкой в каких-то двух дюймах от своего рта, чтобы имитировать голос
женщины. - Я так не думаю. Ты не поможешь мне поднять его? - Теперь руки
убраны, а голос - обычный мужской. - Конечно. Секунду.
Он прикрыл дверь и посмотрел через глазок. Это был глазок типа
рыбьего глаза, дававший сильно искаженную перспективу холла, и он увидел
именно то, что и ожидал: белое лицо, смотрящее в сторону квартиры Мириам,
выглядевшее точь-в-точь, как мордочка кролика, высунувшегося из своей
норки.
Затем лицо исчезло.
Дверь захлопнулась.
Это не шум от падения тела, это просто что-то хлопнулось на пол.
Глупышка Мириам что-то опять уронила. Мужчина с ней - может быть, ее
любовник, а может быть, и ее бывший муж - помогает ей что-то поднять.
Нечего беспокоиться. Все в порядке, братцы-кролики, где бы вы ни были.
Мириам застонала, приходя в себя.
Светловолосый залез в карман, достал складную бритву и открыл ее.
Лезвие сверкнуло в полумраке, поскольку он оставил свет лишь на столе,
включив настольную лампу.
Ее глаза открылись. Сна увидела, как он наклонился над ней. Ее рот
был ярко-красным, словно она наелась спелых вишен.
Он показал ей бритву. Ее глаза, которые были почти ослеплены и
затуманены, стали проясняться и раскрылись шире. Ее рот приоткрылся.
- Только пикни, и я прирежу тебя, сестренка, - проговорил он, и рот
Мириам закрылся.
Он снова схватил ее за волосы и втащил в гостиную. Ее юбка шуршала по
полу. За голову зацепился шарфик, который волочился за ней. Она застонала
от боли.
- Не делай этого, - сказал он, - я тебя уже предупреждал.
Они были в гостиной. Это была маленькая, но прелестная комната.
Уютная. Гравюры французских импрессионистов висели на стенах. Окантованный
плакат, рекламировавший мюзикл "Кошки". ТЕПЕРЬ и НАВСЕГДА, говорил он.
Засушенные цветы. Небольшая секционная софа, застеленная какой-то
грубоватой, пшеничного цвета материей. Книжный шкаф. В нем он мог увидеть
обе книги Бомонта на одной полке и все четыре книги Старка - на другой.
Книги Бомонта стояли на полке повыше. Это было, конечно, неправильно, но
он решил, что эта сучка просто плохо разбирается в литературе.
Он отпустил ее волосы. - Садись на кушетку, сестренка. На тот конец.
- Он указал на тот край кушетки, с которым соседствовал угловой столик,
где были водружены телефон и автоответчик с памятью для записей.
- Пожалуйста, - прошептала она, не пытаясь встать. Ее рот и щека
начали сильно распухать, и слово получилось невнятно-шипящим: "Пожашуй". -
Берите все. Все. Деньги в банке: "Денни вааннке".
- Сядь на кушетку. На тот конец. - На этот раз он одной рукой указал
ей место, другой рукой помахав бритвой перед лицом Мириам.
Она залезла на кушетку и сжалась в подушках, насколько это было
возможно, ее темные глаза были широко открыты. Она обтерла рот рукой и,
словно не веря, смотрела на кровь, появившуюся после этого у нее на
тыльной стороне ладони, а затем взглянула снова на светловолосого.
- Что вам нужно? "Што ваа нуж?" - Это звучало, словно кто-то говорил
со ртом, набитым пищей.
- Я хочу, чтобы ты позвонила по телефону, сестрица. Это все. - Он
взял со стола телефон и, используя протянутую бритву, нажал кнопку на
панели управления телефона. Затем он передал аппарат ей. Это было
старомодное устройство с трубкой, напоминающей гантели. Намного тяжелее,
чем аппарат "Принцесс". Он знал это и увидел по ее внезапно напрягшемуся
телу, когда она заполучила телефон, что она тоже думает об этом. Легкая
усмешка тронула губы мужчины. Она, правда, более нигде не проявилась,
только на губах. Эта улыбка никак не была светлой.
- Ты думаешь, не размозжить ли мне голову этой штуковиной, сестрица?
- спросил он Мириам. - Я тебе скажу прямо, это не очень удачная мысль. А
ты ведь знаешь, что делают с людьми, которые теряют удачные мысли, ведь
правда? - Она ничего не ответила, и он продолжал: - Они исчезают с
небосклона. Это точно. Я как-то увидел это на карикатуре. Поэтому крепче
держи этот телефон на коленях и постарайся сконцентрироваться, чтобы к
тебе вернулись удачные и счастливые мысли.
Она смотрела на него во все глаза. Кровь медленно стекала вниз по ее
подбородку. Капля упала на кайму ее платья. - Ее никогда не смоешь,
сестренка, - подумал светловолосый. - Говорят, что это легко сделать, если
только быстро замыть пятно холодной водой, но это не так. У них ведь есть
приборы. Спектроскопы. Газовые хроматографы. Ультрафиолетовое облучение.
Леди Макбет была права.
- Если тебя опять посетят эти плохие мысли, я ведь увижу по твоим
глазам, сестренка. Они у тебя такие большие и темные. Ты же не хочешь,
чтобы один из них вдруг скатился по твоей щеке, ведь так?
Она покачала головой так быстро и сильно, что волосы буквально
создали маленькую бурю вокруг лица. И в то же время она не спускала с него
молящих о пощаде глаз, черных и прекрасных. Сэр, я готова сделать все, что
вам будет угодно.
На этот раз улыбка коснулась не только его рта, но и глаз, и он
подумал, что она пресмыкается, как самая настоящая дешевка.
- Я хочу, чтобы ты набрала номер Тада Бомонта.
Она только смотрела на него, ее глаза блестели с оттенком ужаса.
- Бомонт, - терпеливо повторил он. - Писатель. Сделай это, сестрица.
Время течет только вперед и с быстротой крылатых ног Меркурия.
- Моя книжка, - сказала она. Ее рот сейчас слишком распух, чтобы
можно было сразу понять, что она произносит. "Оя ниж" - вот как это
звучало.
- "Оя ниж"? - спросил он. - Что ты бормочешь? Я ничего не понимаю.
Объясни, сестренка.
Тщательно преодолевая боль и по буквам - моя книжка. Книжка. Моя
адресная книжка. Я не помню номер.
Прямое лезвие прошелестело по воздуху в ее направлении. Оно произвело
звук, похожий на человеческий шепот. Это было, возможно, только
воображение, но, однако, этот шепот услышали они оба. Она еще дальше
забилась в подушки, разбитые губы искривились в гримасе. Он повернул
бритву так, чтобы лезвие поймало слабый и мягкий отсвет настольной лампы.
Он легко наклонил бритву, позволив свету пробежать по лезвию, как
стекающей вниз воде, и посмотрел на нее взглядом, словно говорящим, что
они были бы просто сумасшедшими или кретинами, если не восхитились столь
прекрасной вещью.
- Не нагадь мне, сестрица. - Теперь в его голосе слышался мягкий
южный акцент. - Это то самое, что тебе не надо бы делать, когда ты
работаешь на парня вроде меня. А теперь набери его... номер.
Она могла даже не записать номер Бомонта в телефонную память,
поскольку имела с ним совсем не много дел, но ей следовало бы это сделать
для Старка. В книжном бизнесе Старк был козырной картой для нее, а ведь
номер телефона обоих этих писателей один и тот же.
Слезы полились у нее из глаз. - Я не помню, - простонала она. "Я нее
ооммю".
Светловолосый готов был прирезать ее не из-за того, что он
рассердился, но потому, что когда вы позволяете леди типа этой
пользоваться одной ложью, это всегда приводит к другой - но затем
передумал. Вполне возможно, что она действительно могла на время позабыть
даже телефонные номера столь важных клиентов как фирма Бомонт/Старк. Она
ведь в шоке. Если он попросит набрать номер телефона ее же собственного
агентства, она тоже может не вспомнить его.
Но поскольку речь идет о Таде Бомонте, а не о Рике Коули, он решил
помочь.
- О'кей, - сказал светловолосый. - Ты расстроена. Я понимаю. Я не
знаю, поверишь ли ты, но я даже сочувствую. Тебе везет, поскольку я, как
ни странно, знаю этот номер сам. Помню его, словно это мой собственный,
можно сказать. И знаешь что? Я даже не собираюсь заставлять тебя набирать
его, частично потому, что не хочу сидеть здесь до холодов, ожидая пока ты
наконец наберешь его правильно, но также потому, что я действительно тебе
сочувствую. Я собираюсь сам наклониться и набрать номер. Ты знаешь, что
это означает?
Мириам Коули покачала головой. Ее темные глаза, казалось, собирались
занять вскоре все ее лицо.
- Это значит, что я собираюсь поверить тебе. Но только до этих пор;
только в этом и не дальше, милая. Ты меня слушаешь? Ты все усекла?
Мириам усердно закивала, ее волосы снова рассыпались. Видит Бог, ему
нравились женщины с длинными волосами.
- Хорошо. Это хорошо. Пока я набираю номер, сестричка, тебе очень
хочется посмотреть на это лезвие. Это очень помогает хранить твои
счастливые мысли в полном порядке.
Он наклонился и начал набирать номер на старинном вращающемся диске
циферблата. Усиленные записывающим устройством звуки вызова абонента
послышались после набора номера. Они раздавались как при вращении
карнавального колеса фортуны. Мириам Коули сидела с аппаратом на коленях,
посматривая то на бритву, то на бесстрастные и грубые черты лица ужасного
незнакомца.
- Говори с ним, - приказал светловолосый. - Если ответит его жена,
скажи ей, что звонит Мириам из Нью-Йорка, и что ты хочешь переговорить с
ним. Я знаю, что рот у тебя распух, но сделай так, чтобы ответивший узнал
тебя. Сделай это ради меня, сестрица. Если ты не хочешь, чтобы тебе
располосовали лицо, как на портрете Пикассо, ты это отлично сделаешь для
меня. - Последние два слова прозвучали невнятно, почти как у нее.
- Что...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
оставаться там. Это было наподобие тех мыслей, какие стараются внушить
мальчикам, получившим первые настоящие ружья, когда доказывают идею, что с
ними надо очень осторожно обращаться, словно эти ружья всегда заряжены,
даже когда вы вынимаете их из фабричной коробки в первый раз.
Она начала отступать от двери. Она это сделала почти мгновенно, даже
еще до того, как дверь остановили свой поворот внутрь прихожей, но все
равно было уже слишком поздно. Из темноты с быстротой пули выскочила рука.
Она схватила руку Мириам. Ключи упали на паркет прихожей.
Мириам Коули открыла рот, чтобы закричать. Большой светловолосый
мужчина стоял как раз за дверью, терпеливо поджидая ее четыре часа, не
прикасаясь к кофе и не куря сигарет. Ему хотелось курить и он, конечно,
закурит, как только дело будет сделано, но до этого он был чрезвычайно
осторожен, поскольку запах мог вспугнуть ее. Нью-Йоркцы очень похожи на
мелких зверьков, кишащих в подлеске, чувства которых обострены ожиданием
опасности, даже когда они, казалось бы, беззаботно веселятся.
Еще до того, как она что-то сообразила, он уже схватил ее запястье
своей правой рукой. Сейчас же он схватил левой рукой дверь и швырнул изо
всех сил женщину прямо на нее. Дверь выглядела как деревянная, но на самом
деле она, конечно, была из металла, как и во всех мало-мальски приличных
квартирах в червивом и старом Большом Яблоке. Два ее зуба вылетели изо
рта, порезав его. Губы были разбиты и безжизненно раздвинуты, кровь сильно
сочилась, и капли ее усеяли всю дверь. На щеке горел рубец, как от
сильного удара хлыстом.
Она осела, почти потеряв сознание. Блондин уже не держал ее. Она
рухнула на паркет холла. Это произошло очень стремительно. В соответствии
с фольклором Нью-Йорка, можно было бы сказать, что никто из живущих в
червивом Большом Яблоке не поинтересовался бы спущенным дерьмом до тех
пор, пока оно не вылилось на него самого. Тот же легендарный фольклор
утверждает, что любой псих мог бы ударить ножом двадцать или сорок раз
какую-нибудь женщину около 20-местной парикмахерской при ясной луне на
Седьмой Авеню, и никто из клиенток не проронил бы ни слова, исключая,
может быть, фразу типа "Не могли бы вы укоротить здесь чуть-чуть повыше
ушей" или "Я думаю, этот одеколон подойдет, Джо". Светловолосый мужчина
знал, что этот фольклор - сплошной вздор. Для мелких и вечно обеспокоенных
зверьков любопытство является одним из условий выживания. Названием этой
игры, конечно, было "защищай свою шкурку", здесь не надо и спорить, но
нелюбопытное существо быстрее покидает этот мир. Поэтому скорость всегда
главнее всего. Он схватил Мириам за волосы н втащил ее внутрь квартиры, но
дверь оставил чуть приоткрытой. Через короткий промежуток времени он
услышал скрежет засова в другой стороне холла, после чего раздался треск
открываемой двери квартиры напротив. Он даже не посмотрел на лицо, которое
высунулось из двери другой квартиры, маленькое безволосое кроличье лицо, а
нос почти всегда подергивается.
- Ты не разбила его, Мириам? - спросил светловолосый громким голосом.
Затем он перешел на высокий регистр, почти совсем фальцет, сложив ладони
чашечкой в каких-то двух дюймах от своего рта, чтобы имитировать голос
женщины. - Я так не думаю. Ты не поможешь мне поднять его? - Теперь руки
убраны, а голос - обычный мужской. - Конечно. Секунду.
Он прикрыл дверь и посмотрел через глазок. Это был глазок типа
рыбьего глаза, дававший сильно искаженную перспективу холла, и он увидел
именно то, что и ожидал: белое лицо, смотрящее в сторону квартиры Мириам,
выглядевшее точь-в-точь, как мордочка кролика, высунувшегося из своей
норки.
Затем лицо исчезло.
Дверь захлопнулась.
Это не шум от падения тела, это просто что-то хлопнулось на пол.
Глупышка Мириам что-то опять уронила. Мужчина с ней - может быть, ее
любовник, а может быть, и ее бывший муж - помогает ей что-то поднять.
Нечего беспокоиться. Все в порядке, братцы-кролики, где бы вы ни были.
Мириам застонала, приходя в себя.
Светловолосый залез в карман, достал складную бритву и открыл ее.
Лезвие сверкнуло в полумраке, поскольку он оставил свет лишь на столе,
включив настольную лампу.
Ее глаза открылись. Сна увидела, как он наклонился над ней. Ее рот
был ярко-красным, словно она наелась спелых вишен.
Он показал ей бритву. Ее глаза, которые были почти ослеплены и
затуманены, стали проясняться и раскрылись шире. Ее рот приоткрылся.
- Только пикни, и я прирежу тебя, сестренка, - проговорил он, и рот
Мириам закрылся.
Он снова схватил ее за волосы и втащил в гостиную. Ее юбка шуршала по
полу. За голову зацепился шарфик, который волочился за ней. Она застонала
от боли.
- Не делай этого, - сказал он, - я тебя уже предупреждал.
Они были в гостиной. Это была маленькая, но прелестная комната.
Уютная. Гравюры французских импрессионистов висели на стенах. Окантованный
плакат, рекламировавший мюзикл "Кошки". ТЕПЕРЬ и НАВСЕГДА, говорил он.
Засушенные цветы. Небольшая секционная софа, застеленная какой-то
грубоватой, пшеничного цвета материей. Книжный шкаф. В нем он мог увидеть
обе книги Бомонта на одной полке и все четыре книги Старка - на другой.
Книги Бомонта стояли на полке повыше. Это было, конечно, неправильно, но
он решил, что эта сучка просто плохо разбирается в литературе.
Он отпустил ее волосы. - Садись на кушетку, сестренка. На тот конец.
- Он указал на тот край кушетки, с которым соседствовал угловой столик,
где были водружены телефон и автоответчик с памятью для записей.
- Пожалуйста, - прошептала она, не пытаясь встать. Ее рот и щека
начали сильно распухать, и слово получилось невнятно-шипящим: "Пожашуй". -
Берите все. Все. Деньги в банке: "Денни вааннке".
- Сядь на кушетку. На тот конец. - На этот раз он одной рукой указал
ей место, другой рукой помахав бритвой перед лицом Мириам.
Она залезла на кушетку и сжалась в подушках, насколько это было
возможно, ее темные глаза были широко открыты. Она обтерла рот рукой и,
словно не веря, смотрела на кровь, появившуюся после этого у нее на
тыльной стороне ладони, а затем взглянула снова на светловолосого.
- Что вам нужно? "Што ваа нуж?" - Это звучало, словно кто-то говорил
со ртом, набитым пищей.
- Я хочу, чтобы ты позвонила по телефону, сестрица. Это все. - Он
взял со стола телефон и, используя протянутую бритву, нажал кнопку на
панели управления телефона. Затем он передал аппарат ей. Это было
старомодное устройство с трубкой, напоминающей гантели. Намного тяжелее,
чем аппарат "Принцесс". Он знал это и увидел по ее внезапно напрягшемуся
телу, когда она заполучила телефон, что она тоже думает об этом. Легкая
усмешка тронула губы мужчины. Она, правда, более нигде не проявилась,
только на губах. Эта улыбка никак не была светлой.
- Ты думаешь, не размозжить ли мне голову этой штуковиной, сестрица?
- спросил он Мириам. - Я тебе скажу прямо, это не очень удачная мысль. А
ты ведь знаешь, что делают с людьми, которые теряют удачные мысли, ведь
правда? - Она ничего не ответила, и он продолжал: - Они исчезают с
небосклона. Это точно. Я как-то увидел это на карикатуре. Поэтому крепче
держи этот телефон на коленях и постарайся сконцентрироваться, чтобы к
тебе вернулись удачные и счастливые мысли.
Она смотрела на него во все глаза. Кровь медленно стекала вниз по ее
подбородку. Капля упала на кайму ее платья. - Ее никогда не смоешь,
сестренка, - подумал светловолосый. - Говорят, что это легко сделать, если
только быстро замыть пятно холодной водой, но это не так. У них ведь есть
приборы. Спектроскопы. Газовые хроматографы. Ультрафиолетовое облучение.
Леди Макбет была права.
- Если тебя опять посетят эти плохие мысли, я ведь увижу по твоим
глазам, сестренка. Они у тебя такие большие и темные. Ты же не хочешь,
чтобы один из них вдруг скатился по твоей щеке, ведь так?
Она покачала головой так быстро и сильно, что волосы буквально
создали маленькую бурю вокруг лица. И в то же время она не спускала с него
молящих о пощаде глаз, черных и прекрасных. Сэр, я готова сделать все, что
вам будет угодно.
На этот раз улыбка коснулась не только его рта, но и глаз, и он
подумал, что она пресмыкается, как самая настоящая дешевка.
- Я хочу, чтобы ты набрала номер Тада Бомонта.
Она только смотрела на него, ее глаза блестели с оттенком ужаса.
- Бомонт, - терпеливо повторил он. - Писатель. Сделай это, сестрица.
Время течет только вперед и с быстротой крылатых ног Меркурия.
- Моя книжка, - сказала она. Ее рот сейчас слишком распух, чтобы
можно было сразу понять, что она произносит. "Оя ниж" - вот как это
звучало.
- "Оя ниж"? - спросил он. - Что ты бормочешь? Я ничего не понимаю.
Объясни, сестренка.
Тщательно преодолевая боль и по буквам - моя книжка. Книжка. Моя
адресная книжка. Я не помню номер.
Прямое лезвие прошелестело по воздуху в ее направлении. Оно произвело
звук, похожий на человеческий шепот. Это было, возможно, только
воображение, но, однако, этот шепот услышали они оба. Она еще дальше
забилась в подушки, разбитые губы искривились в гримасе. Он повернул
бритву так, чтобы лезвие поймало слабый и мягкий отсвет настольной лампы.
Он легко наклонил бритву, позволив свету пробежать по лезвию, как
стекающей вниз воде, и посмотрел на нее взглядом, словно говорящим, что
они были бы просто сумасшедшими или кретинами, если не восхитились столь
прекрасной вещью.
- Не нагадь мне, сестрица. - Теперь в его голосе слышался мягкий
южный акцент. - Это то самое, что тебе не надо бы делать, когда ты
работаешь на парня вроде меня. А теперь набери его... номер.
Она могла даже не записать номер Бомонта в телефонную память,
поскольку имела с ним совсем не много дел, но ей следовало бы это сделать
для Старка. В книжном бизнесе Старк был козырной картой для нее, а ведь
номер телефона обоих этих писателей один и тот же.
Слезы полились у нее из глаз. - Я не помню, - простонала она. "Я нее
ооммю".
Светловолосый готов был прирезать ее не из-за того, что он
рассердился, но потому, что когда вы позволяете леди типа этой
пользоваться одной ложью, это всегда приводит к другой - но затем
передумал. Вполне возможно, что она действительно могла на время позабыть
даже телефонные номера столь важных клиентов как фирма Бомонт/Старк. Она
ведь в шоке. Если он попросит набрать номер телефона ее же собственного
агентства, она тоже может не вспомнить его.
Но поскольку речь идет о Таде Бомонте, а не о Рике Коули, он решил
помочь.
- О'кей, - сказал светловолосый. - Ты расстроена. Я понимаю. Я не
знаю, поверишь ли ты, но я даже сочувствую. Тебе везет, поскольку я, как
ни странно, знаю этот номер сам. Помню его, словно это мой собственный,
можно сказать. И знаешь что? Я даже не собираюсь заставлять тебя набирать
его, частично потому, что не хочу сидеть здесь до холодов, ожидая пока ты
наконец наберешь его правильно, но также потому, что я действительно тебе
сочувствую. Я собираюсь сам наклониться и набрать номер. Ты знаешь, что
это означает?
Мириам Коули покачала головой. Ее темные глаза, казалось, собирались
занять вскоре все ее лицо.
- Это значит, что я собираюсь поверить тебе. Но только до этих пор;
только в этом и не дальше, милая. Ты меня слушаешь? Ты все усекла?
Мириам усердно закивала, ее волосы снова рассыпались. Видит Бог, ему
нравились женщины с длинными волосами.
- Хорошо. Это хорошо. Пока я набираю номер, сестричка, тебе очень
хочется посмотреть на это лезвие. Это очень помогает хранить твои
счастливые мысли в полном порядке.
Он наклонился и начал набирать номер на старинном вращающемся диске
циферблата. Усиленные записывающим устройством звуки вызова абонента
послышались после набора номера. Они раздавались как при вращении
карнавального колеса фортуны. Мириам Коули сидела с аппаратом на коленях,
посматривая то на бритву, то на бесстрастные и грубые черты лица ужасного
незнакомца.
- Говори с ним, - приказал светловолосый. - Если ответит его жена,
скажи ей, что звонит Мириам из Нью-Йорка, и что ты хочешь переговорить с
ним. Я знаю, что рот у тебя распух, но сделай так, чтобы ответивший узнал
тебя. Сделай это ради меня, сестрица. Если ты не хочешь, чтобы тебе
располосовали лицо, как на портрете Пикассо, ты это отлично сделаешь для
меня. - Последние два слова прозвучали невнятно, почти как у нее.
- Что...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73