- Я думаю, мы здесь одни, дорогой, - сказал патрульный Хэмильтон. Он
осмотрел еще раз всю площадку вокруг пикапа, особенно внимательно следя за
выходящими из ресторана. Он не заметил никого, кто наблюдал бы за ним
самим, и решил напоследок подняться на ступеньку к дверце кабины, чтобы
осветить все ее закоулки фонариком.
- Святое дерьмо, - в изумлении пробормотал Хэмильтон. - Спроси маму,
верит ли она в эту дрянь.
Он был даже рад оранжевому цвету пущенного им луча света, поскольку
знал, что это болото внутри кабины на самом деле почти черное, поскольку
кровь похожа на чернила.
- И он управлял машиной во всем этом? Иисус Христос, всю дорогу из
Мэна он ехал вот так? Спроси маму...
Он обшарил лучом фонарика днище в кабине. Сидение и пол были свиным
хлевом. Он увидел опорожненные банки пива, пустые и полупустые пакеты с
чипсами н копченой свининой, короб с гамбургерами. Это месиво, похожее на
жевательную резинку, залепило весь щиток машины. Пепельница была забита
окурками сигарет без фильтра.
Больше всего здесь было крови. Она виднелась везде: на руле, сиденье,
обшивке двери. Ею была почти полностью залеплена эмблема "Шевроле" и
зеркальце. Хэмильтон подумал, неужели мистеру 96529Q показалось, что здесь
так мало крови, н ее нужно было размазывать еще на зеркале? На ящике с
большими гамбургерами "Макдональдс" также виднелся сгусток крови.
Хэмильтону показалось, что он видит в нем и несколько волосков.
- Что он сказал бы знакомой девушке? - пробормотал Хэмильтон. - Что
он слегка порезался во время бритья?
Позади него раздался шуршащий звук. Хэмильтон вздрогнул, чувствуя,
что он, несмотря на все обычные предосторожности, был слишком смел, чтобы
стать старым, потому что здесь уже не было ничего обычного, нет, сэр. Тот
парень, который вырос сзади него, добавит крови в кабине старого пикапа, и
это будет его кровь, потому что парень, доехавший в портативной скотобойне
из Мэна почти до Нью-Йорка, несомненно был психом, а эти люди могут убить
патрульного столь же легко, как купить кварту молока в пакете.
Хэмильтон в третий раз в жизни выхватил револьвер из кобуры, взвел
курок и почти выстрелил (а, может быть, и два, а то и три раза) в темную
пустоту. Он был взвинчен до предела. Но никого поблизости не было.
Он медленно опустил револьвер, кровь стучала в его висках.
Небольшое дуновение ветра всколыхнуло ночной воздух. Шуршащий звук
опять повторился. На тротуаре он заметил ящик от рыбного филе - из этой
самой закусочной Макдональдс, несомненно.
- Как умны вы, Холмс - не обращайте на это внимания, Ватсон, это
столь элементарно - именно этот ящик полз с шуршанием при порывах ветра, а
затем снова надолго останавливался.
Хэмильтон глубоко н прерывисто вздохнул и бережно опустил револьвер в
кобуру. - Здесь почти свихнешься, Холмс, - сказал он совсем неуверенным
голосом. - Еле удержишься от CR-14 (CR-14 означало "беглый огонь" по
уставу).
Он подумал, не стоит ли ему опять застегнуть кобуру, поскольку сейчас
уже было абсолютно ясно, что стрелять не в кого, кроме пустого ящика от
рыбного филе, но все же решил не застегивать ее до появления группы
поддержки. Намного лучше чувствовать рукоять револьвера в своей руке.
Удобнее и спокойнее. Потому что его напугала не кровь и не тот факт, что
разыскиваемый полицейскими Мэна по делу об убийстве мужчина проехал 400
миль в этом месиве. Вокруг пикапа стояло какое-то зловоние. Этот запах
иногда встречается на сельских дорогах, если автомобиль переедет
зазевавшегося скунса. Он не знал, обратят ли прибывшие сюда следователи на
это внимание, или это чувствует только он сам, не это его волновало. Это
не было запахом крови, или загнивших продуктов, или похоронного бюро. Это,
подумал он, просто запах беды. Чего-то очень и очень плохого. Достаточно
плохого, чтобы он раздумал застегивать кобуру, хотя был почти уверен, что
носитель этого запаха отсюда давно удалился, наверное, много часов тому
назад - не было слышно никаких потрескиваний или вздохов мотора, что было
бы неизбежно, оставайся он еще теплым. Не в этом дело. Он твердо знал:
некоторое время пикап был логовом какого-то ужасного существа, и он ни за
что на свете не встретится с этим существом, не будучи готовым к бою. И
пусть мама скажет, что он не прав.
Он стоял с пушкой в руке, его волосы на затылке встали дыбом и
прошла, казалось, целая вечность, пока наконец он не увидел своих парней
из группы поддержки.

Глава 6. СМЕРТЬ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ
Доди Эберхарт была разъярена, а когда она бывала такой, в столице
Штатов появлялась столь стервозная баба, с которой бы вы ни за что не
захотели иметь дело. Она карабкалась по лестнице своего многоквартирного
дома на Эл-стрит с флегматичностью (и почти с той же грацией) носорога,
пересекающего открытую зеленую лужайку. Ее голубое платье скрипело и почти
разрывалось на груди, которую из-за ее необъятности было бы слишком
скромно назвать крупногабаритной. Руки, больше смахивающие на окорока,
размахивали вперед и назад, как маятники.
Много лет тому назад эта женщина была одной из самых дорогостоящих
девушек по вызову. В те дни ее рост - шесть футов и три дюйма - как и ее
пышащий здоровьем облик делал ее более привлекательной для мужчин, чем
куда более красивых ее товарок. Она сама открыла, что ночь с ней являлась
своего рода спортивным трофеем для многих вашингтонских джентльменов, и
если бы кто-нибудь внимательно изучил фотографии участников всяческих
вечеров н приемов в столице США во времена второго президентского срока
Линдона Джонсона и первого срока пребывания на этом посту президента
Ричарда Никсона, он наверняка бы обнаружил на многих из этих снимков Доди
Эберхарт. Как правило, рядом с ней красовался один из тех мужчин, чьи
имена часто появлялись в политических статьях или экономических обзорах
самых авторитетных изданий. Один ее рост делал трудной, если не
невозможной, всякую попытку не обратить на нее внимания.
Доди была потаскухой с сердцем скряги и с душой таракана. Два самых
постоянных ее клиента, один - сенатор-демократ, другой -
конгрессмен-республиканец, с немалым чувством отцовства обеспечили ее
достаточными деньгами, чтобы она могла с чистой совестью уйти в отставку
от занятий своей древнейшей профессией. Они связались с этой
благотворительностью не совсем, если быть точным, по своей воли. Доди была
уверена, что риск подцепить что-нибудь не обязательно уменьшится
(высокопоставленные правительственные чиновники и законодатели столь же
подвержены СПИДу и может быть чуть меньше - венерическим заболеваниям, как
и рядовые клиенты). Возраст у нее еще был самый что ни на есть цветущий. И
она не очень-то верила этим джентльменам, что они оставят ей что-нибудь по
завещаниям, как они оба не раз ей обещали. Извините, сказала она им, я уже
не верю в Санта-Клауса или еще во что-то в этом роде. Маленькой Доди нужны
наличные сейчас, а не потом.
Маленькая Доди приобрела три многоквартирных дома. Годы шли. Те 177
фунтов, которые заставляли здоровых мужиков ползать перед ней на коленях,
когда она красовалась перед ними в костюме Евы, теперь превратились в 280.
Вложения в недвижимость которые давали хорошую прибыль в середине 70-х
годов, стили быстро таять в 80-х. Она слишком поздно сообразила, что плохо
разбирается в биржевых делах, и ей надо было бы пораньше вспомнить о тех
двух превосходных брокерах, с которыми она провела немало времени совсем
незадолго до выхода из игры.
Один ее дом был продан в 1984, второй - в 1986 году, под надзором
бесстрастного представителя налогового управления. Она держалась за третий
дом на Эл-стрит столь же упрямо, как проигрывающий все в рулетку игрок за
последнюю свою фишку. Она надеялась, что где-то совсем рядом стоит удача,
еще немного - и что-то Случится. Но ничего такого не Случилось до сего
времени, и она не думала уже, что может Случиться на следующий год или в
два последующих года... Если бы это произошло, она упаковала бы чемоданы и
отправилась в Аруба. А пока она должна просто держаться изо всех сил.
Что она всегда делала и что собиралась делать и дальше.
И спаси Бог того, кто попадется ей на дороге.
Например, такой как Фредерик Клоусон, этот "мистер Большой кадр".
Она долезла до площадки второго этажа. Из квартиры Шульмана неслись
завывания "Ганз-н-Роузес". "Заглуши свой... ПЛЕЕР!" - завизжала она на
самых верхних нотах... а когда Доди Эберхарт подымала крик до
максимального децибельного уровня, начинали трескаться стекла, глохли
малые дети и собаки падали замертво.
Музыка сразу перешла с воплей на шепот. Доди могла представить себе
чету Шульманов, замерших друг против друга, как перепуганная пара котят во
время грозового шквала, и надеющихся от всей души, что это не их
собирается инспектировать самая страшная ведьма Эл-Стрит. Они боялись ее.
Это было не столь уж неразумно. Шульман был юрисконсультом весьма солидной
фирмы, но ему не хватало еще двух заработанных язв, чтобы стать достаточно
независимым и иметь право утихомирить Доди. Если бы они повстречались на
более позднем этапе его жизни снова, ей бы выпало на долю выносить за ним
помои, он знал это - и это его утешало.
Доди повернула за угол и начала взбираться на третий этаж, где обитал
Фредерик "Мистер Большой кадр" Клоусон в своем изысканном великолепии. Она
шла все той же равномерной походкой носорога, пересекающего вельд, с
задранной вверх головой, и лестница подрагивала от мощи и значительности
всего здесь происходяшего.
Она искала глазами нечто впереди себя.
Клоусон не находился даже на том жалком лестничном уровне
юрисконсульта. Он вообще сейчас не имел какого-нибудь уровня. Как и все
студенты, изучающие юриспруденцию, которых Доди встречала когда-либо (в
основном, как арендаторов комнат или квартир, поскольку она никогда не
имела желания сходиться с ними даже, как она говорила, в той ее "другой
жизни"), он отличался горячими желаниями и жалкими доходами. Доди почти
никогда не смешивала эти два компонента. Если у тебя нет денег, то и
нечего переть по этой жизни подобно тупому быку, увидевшему где-то вдали
смазливую телку. Если ты не покончишь с таким поведением, то вполне
возможно, тебя повесят за задницу за то, что ты не платишь в срок.
Конечно, фигурально выражаясь.
До сих пор Фредерику Клоусону как-то удавалось увертываться от ее
нападок и упреков. Он уже задолжал за четыре месяца, и она терпела это
потому, что он сумел ее убедить, что в его случае даже старое священное
писание свидетельствует об истине его утверждений (или может
засвидетельствовать): он действительно должен получить деньги,
переведенные на его счет.
Ему бы не удалось наобещать ей что-либо, если бы он перепутал Сиднея
Шелдона с Робертом Ладлэмом или Викторию Хольт с Розмари Роджерс,
поскольку она бы тогда не дала этому человеку ломаного гроша. Но она
увлекалась криминальными романами, и чем они были ближе к документальным,
тем больше она их ценила. Она предполагала, что в мире немало людей,
которые побегут за книгой, только если в воскресном выпуске "Пост" ее
авторы будут перечислены в списках бестселлеров по разряду романтических
саг или шпионских романов. Что же касается ее, то она прочитала почти
всего Элмора Леонарда задолго до тех лет, когда он стал возглавлять
книжные хиты, а также отлично знала книги таких парней, как Джим Томпсон,
Дэвид Гудис, Хорас Маккой, Чарльз Уиллефорд, да и других. Если говорить
коротко, то Доди Эберхарт особо любила романы, где мужчины грабили банки,
стреляли друг в друга и демонстрировали любовь к женщинам, главным
образом, вышибая из них дерьмо.
Джордж Старк, по ее мнению, был - или должен был быть - самым лучшим
из всех писателей. Ей чрезвычайно нравились все его вещи от "Пути Мэшина"
и "Оксфордских голубых" до "Дороги на Вавилон", которая была последним из
его шедевров.
"Большой кадр" был окружен записями и романами Старка во время ее
первого визита к нему по поводу задолженной арендной платы (тогда
просрочка составляла всего три дня, но если им дать хотя бы дюйм, они
возьмут и целую милю), и после проявленного ею законного беспокойства о
своих доходах и его обещаниях выдать ей чек завтра пополудни, она
поинтересовалась, являются ли все эти издания романов Старка необходимыми
для его карьеры в юриспруденции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73