— Я не покалечил и не убил твою малышку Дивер, если тебя это беспокоит. Второй, в'Ализанте, также в порядке. Просто у них возникла небольшая задержка в пути.
— Какого рода задержка?
— Незначительная, техническая. Тебе достаточно знать, что ты выиграл во времени часов двенадцать. Этого достаточно, чтобы обеспечить тебе победу — при условии, что ты сумеешь ими правильно воспользоваться.
— Что вы сделали, грандлендлорд?
— Я думаю, что выполнил свой долг перед Грейслендом и Домом Сторнзофов. Этого должно быть достаточно.
— Я надеюсь, вы не заставите меня возвращаться назад, что бы самому проверить. Вы же понимаете, что я могу это сделать.
— Это абсурд. Очень хорошо, племянник, если ты нападаешь на меня с таким рвением, я удовлетворю твое любопытство. Один из моих людей поперчил немного обед, который вонарцы заказали на вокзале в Уолктреце. Кратковременная потеря способности передвигаться — всего на несколько часов, после чего здоровье и силы полностью восстанавливаются. Что может быть гуманнее? Даже ты, со своей девической чувствительностью должен признать это.
— Это точно? Лизелл и в'Ализанте приняли какие-то лекарства?
— Я допускаю, что они оба обедали. Однако после этого мой агент еще не связывался со мной.
— Вы считаете этот вероломный поступок необходимостью?
— Победа — единственная необходимость. Простая мысль, хотя, кажется, она находится за пределами твоего понимания.
— А вы не думали, что я мог бы выиграть эти гонки в честной борьбе, без помощи вашего разрушающего вмешательства?
— Думал, — помолчав, ответил Торвид, — но я сразу же вынужден был отказаться от этой розовой мечты. Ты с самого начала продемонстрировал свое нежелание жертвовать чем бы то ни было, как того требовали обстоятельства.
— Жертвовать?
— Озабоченность собственной значимостью, тщеславие вкупе с наивностью, очаровательная юношеская наивность рассуждений о честной спортивной борьбе и спортивной чести, которые так хорошо подходят для дворовых игр, но не для мира вне…
— Короче говоря, вне принципов чести.
— Говоришь как школьник. Твое безграничное ханжество начинает меня раздражать. Ты выиграешь эти гонки и покроешь имя Сторнзофов славой, знай это. Если бы не мое вмешательство, как ты это называешь, ты бы уже давно растерял все шансы на победу.
— Каким же образом?
— О, не утруждай себя знаниями о неприглядной стороне жизни. Наслаждайся своей незапятнанной наивностью, которую ты так культивировал на Ледяном мысе.
— Не уходите от ответа, в противном случае я выйду из гонок сегодня же.
— Как я могу противостоять такому моральному натиску? Ну что ж, хорошо. В самом начале была зарка со своим очень своеобразным вездеходом. Она легко могла оставить всех участников далеко позади, если бы я не предпринял необходимых мер. Затем эта парочка траворнских кретинов, которые вырвались вперед и могли бы финишировать первыми, если бы я их не остановил. Я делал только то, что было необходимо, и тогда, и сейчас. Мне очень жаль констатировать, что ты не можешь сказать то же. Мое вмешательство не было бы столь чрезмерным, если бы ты мог без моей помощи преодолеть все препятствия, но ты не мог, и более того, не хотел.
Каслер погрузился в глубины своего сознания и нашел там другие голоса, другие места и другие реалии — из своего прошлого. Повисло молчание, пока он был погружен в воспоминания, и когда, наконец, он заговорил, то внешне был спокоен и безмятежен.
— Грандлендлорд, я останусь в гонках до конца, не вижу особого смысла излагать причины такого решения. Однако я должен предупредить вас сейчас, что если я первым переступлю финишную черту Великого Эллипса, то должен буду отказаться от звания победителя. Я уступлю первое место следующему участнику, кто ступит на землю Тольца.
— Это все детские капризы. Я не воспринимаю их серьезно.
— Воспринимайте, как хотите. Я сообщил вам свое решение.
— Должен ли я тебе напомнить, что это не только твое дело? На карту поставлено больше, чем твоя драгоценная совесть. Хотя бы на секунду забудь о своих эгоистичных пристрастиях. Здесь речь идет о гордости грейслендского народа, и мне отвратительно слышать от Сторнзофа речи о компромиссе. Я не буду слушать подобные речи.
— Тогда я оставлю вас, грандлендлорд.
— Тебя никто не освобождал от твоих обязанностей. Ты забыл, с кем говоришь, я думаю.
— Я ничего не забыл. В противном случае меня бы сегодняшним вечером здесь не было.
— Хорошо. Тогда давай внесем ясность. Как глава Дома Сторнзофов, я приказываю тебе выполнить свой долг. Ты завершишь эти смехотворные гонки, приложишь все свои усилия и выиграешь, ты с достоинством примешь победу во славу Грейсленда. Ты также примешь приглашение гецианского монарха на аудиенцию, о которой мы поговорим чуть позже. Надеюсь, я ясно изложил свои требования.
— Я должен отказаться.
— Вопрос не подлежит обсуждению. Ты получил приказ, и слова здесь более не уместны.
— Я поставил вас в известность о моих намерениях, и вы правы, слова здесь более не уместны.
— Я думаю, что ты не расслышал, что я сказал. Я приказываю тебе служить своему Дому, своему императору и своему народу. Ты не можешь утверждать, что существуют более высокие приоритеты.
— Я могу, — после короткой паузы ответил Каслер, — и буду.
— Тогда нездоровая атмосфера монастыря на Ледяном мысе превратила кровь Сторнзофа в сыворотку. Ты — слабовольный трус и дурак.
— Я — гражданин Грейсленда, который понял, что империи грозит крах, так как она основана на варварстве и безумной безнравственности таких людей, как вы, грандлендлорд.
— О, я вижу, ты хуже слабака и дурака, ты — изменник.
— Вы слишком далеко заходите. Я старался выказывать вам уважение, но я не буду терпеть подобные оскорбления.
— Тогда докажи, что ты их не заслуживаешь.
— Мне ничего не надо доказывать. Я не ищу вашего одобрения.
— Да неужели? Тогда получи мое неодобрение, — привстав с кушетки, Торвид выплеснул содержимое своего бокала в лицо племяннику.
Каслер поднялся.
— Грандлендлорд, я прощаюсь с вами, — сказал он вежливо и вышел.
XXIII
Ее поезд прибыл на вокзал Лиссильд в Ли Фолезе на семь минут раньше расписания, но Лизелл не могла оценить такой подарок. Все ее мысли остались в Уолктреце, перед глазами стоял Гирайз в'Ализанте, парализованный и беспомощный, в этой гнусной подсобке. И она бросила его в таком месте, в чужой стране. А сама ушла, нет — рысью побежала за своим счастьем. Конечно, он сам подталкивал ее к этому, и его аргументы были вполне весомы. Но она не могла простить себе, что так легко дала себя уговорить.
Конечно, она бы не помогла ему, если бы осталась. Она не врач, здесь она ничего не могла сделать. Но, возможно, ее присутствие вселяло бы в него бодрость духа. Да нет же, напомнила она себе, он искренне хотел, чтобы она завершила гонки, он просто настаивал на этом.
Как бы она хотела убедить себя.
Поезд остановился. Она вышла на платформу и далее на освещенную фонарями улицу. Там она быстро разыскала фиакр, чтобы доехать до ближайшей конюшни. Фиакр быстро катил в туманных сумерках рассвета, а она сидела, ломая руки и совершенно не замечая красот города.
Возница, согласившийся везти ее ночью по проселочной дороге, заломил непомерную цену, но она заплатила без колебаний, поскольку деньги сейчас ничего не значили. Если она успеет в Грефлене сесть на экспресс 4:48 из Фериля, то пересечет границу Нижней Геции на несколько часов раньше всех поездов, следующих через Ли Фолез сегодняшней ночью.
Она заплатила половину стоимости авансом, затем ждала, пока двух лошадей серой масти запрягли в нанятое ею легкое ландо. Через несколько минут повозка была готова к отправке, и она заняла свое место. Возница закрыл дверь, поднял откидной верх, зажег фонари и уселся на козлы. Кнут свистнул, и они тронулись.
Лизелл откинулась на сиденье. Трехглавые купола и трехзубые шпили Ли Фолеза проплывали мимо незамеченными. Она видела только искаженное параличом лицо Гирайза. Она готова была попросить возницу повернуть на север, в Уолктрец, и сдержалась лишь усилием воли.
Он не умрет, он обещал.
Но он не сможет закончить гонки — во всяком случае, он не выиграет их; то же самое ждет и ее, если она не постарается. Тот, кто подсыпал эту дрянь в еду на вокзале в Уолктреце, совершенно случайно выполнил задание только наполовину. Наверняка отрава предназначалась обоим. Несомненно, он попытается завершить начатое и, возможно, в следующий раз будет более удачлив. Этот кто-то симпатизирует Грейсленду, этот кто-то работает на победу Каслера Сторнзофа. Самого Каслера она ни секунды не подозревала.
Потерявшись в своих противоречивых мыслях, она едва замечала смену панорам и пейзажей, но, в конце концов, выглянув, поняла, что город Ли Фолез остался позади, а вокруг — поля и холмы, окутанные дымкой тумана. Сквозь туман она ничего разглядеть не могла, да и в любом случае ничего достойного внимания там не было. Ей безразличны были пейзажи Верхней Геции, ей безразлично было все, кроме здоровья Гирайза и победы.
Последовала неизбежная остановка, чтобы передохнуть и напоить лошадей. Дрожа над каждой потерянной минутой, она даже не вышла из ландо. Туман вползал в окно. Она рассматривала скручивающуюся в спираль дымку, переливающуюся в свете фонарей ландо, и ненавидела Верхнюю Гецию.
Они поехали дальше. Она закрыла глаза и попыталась уснуть, но мозг работал без остановки, лицо Гирайза стояло перед глазами.
Она не должна была бросать его. Неважно, что он там говорил.
С ним все будет хорошо. А если нет, то тогда у нее еще больше причин победить.
Тянулись часы, похожие один на другой, пока, наконец, экипаж не свернул с центральной дороги на боковую и не подъехал к увитой виноградом старой гостинице. Возница, въехав в ворота, остановился.
Отвлеченная от своих печальных мечтаний, Лизелл высунулась из окна и спросила:
— Почему мы снова остановились?
— Мы приехали в пригород Грефлена, мадам, — ответил возница. — Смотрите, там уже город виднеется.
Она проследила, куда указывал его палец, и увидела невдалеке мерцающие огни города.
— Ну, тогда на вокзал, — приказала она.
— Извиняюсь, мадам, — ответил возница, — но сейчас только одиннадцать. А в этой гостинице, «Трое нищих», предлагают хороший стол. Разве вы не поедите и не отдохнете с комфортом, пока рассвет не наступит?
Она задумалась. Она не чувствовала голода, ничего не ела с утра, и поесть было надо. Со всей возможной осторожностью.
И отдохнуть? Было бы неплохо провести остаток ночи, совсем немного, лежа в удобной постели, это все же лучше, чем сидеть на деревянной скамейке в зале ожидания вокзала.
— Ну что ж, хорошо, — согласилась она, — но при условии, что мы отправимся дальше ровно в четыре утра.
— Мое слово, мадам.
С сумкой в руке она выбралась из ландо и направилась к гостинице.
Был уже поздний вечер, но во всей гостинице все еще горел свет, и было многолюдно. Хозяин гостиницы — пухлый, с округлым лицом, дружелюбно-безобидный молодой человек — тут же выбежал ей навстречу.
— Добро пожаловать в «Трех нищих», мадам. Клек Стисольд, хозяин, — он поклонился, весь сияя. — Чем могу служить?
Никакой неприязни, неодобрения, никакого скрытого подозрения к женщине, приехавшей одной, да еще и ночью. Обычное любопытство, в котором нет ничего обидного. Лизелл улыбнулась ему в ответ и сразу же его полюбила.
— Ужин, если вы еще обслуживаете, — сказала она.
— Обслуживаем, мадам. Есть кролик, тушеный с фенхелем, лорбером и особыми травками, по которым моя жена большой специалист. Лучше моей Гретти никто до самого Ли Фолеза готовить не умеет. Вам понравится.
— Не сомневаюсь. И отдельную комнату, постучите в дверь в три сорок пять.
— Три утра?
— Да.
— Все будет сделано, мадам. Моя Гретти сама за всем проследит. Я-то буду дрыхнуть без задних ног в такой неурочный час. Три сорок пять утра! Вы, я думаю, на экспресс.
Она кивнула:
— Вы помните расписание, господин Стисольд?
— Нет, мадам. Моя бедная голова не может помнить так много всего. Это в голове у Гретти все помещается, вы бы видели ее, когда она засядет за свою бухгалтерию, это прямо-таки волшебство какое-то, а я никуда не гожусь. Но я запомнил про экспресс в южном направлении, потому что вы — второй человек за сегодняшний вечер, кто просит разбудить его на рассвете из-за этого поезда. Ваш попутчик — грейслендский военный джентльмен, знаете — он более снисходителен к себе, он настоящий гедонист. Он просил, чтобы его не будили раньше четырех.
— Грейслендский офицер, вы сказали? Высокий блондин?
— Так они все такие.
— Ну…
— Поверьте уж, я-то знаю. Эти грейслендские миротворцы здесь повсюду, и я говорю вам, что за всю свою жизнь я никогда не видел столько высоких блондинов. Я думаю, что они топят черненьких и маленьких новорожденными.
— Миротворцы?
— Так себя эти головорезы называют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Какого рода задержка?
— Незначительная, техническая. Тебе достаточно знать, что ты выиграл во времени часов двенадцать. Этого достаточно, чтобы обеспечить тебе победу — при условии, что ты сумеешь ими правильно воспользоваться.
— Что вы сделали, грандлендлорд?
— Я думаю, что выполнил свой долг перед Грейслендом и Домом Сторнзофов. Этого должно быть достаточно.
— Я надеюсь, вы не заставите меня возвращаться назад, что бы самому проверить. Вы же понимаете, что я могу это сделать.
— Это абсурд. Очень хорошо, племянник, если ты нападаешь на меня с таким рвением, я удовлетворю твое любопытство. Один из моих людей поперчил немного обед, который вонарцы заказали на вокзале в Уолктреце. Кратковременная потеря способности передвигаться — всего на несколько часов, после чего здоровье и силы полностью восстанавливаются. Что может быть гуманнее? Даже ты, со своей девической чувствительностью должен признать это.
— Это точно? Лизелл и в'Ализанте приняли какие-то лекарства?
— Я допускаю, что они оба обедали. Однако после этого мой агент еще не связывался со мной.
— Вы считаете этот вероломный поступок необходимостью?
— Победа — единственная необходимость. Простая мысль, хотя, кажется, она находится за пределами твоего понимания.
— А вы не думали, что я мог бы выиграть эти гонки в честной борьбе, без помощи вашего разрушающего вмешательства?
— Думал, — помолчав, ответил Торвид, — но я сразу же вынужден был отказаться от этой розовой мечты. Ты с самого начала продемонстрировал свое нежелание жертвовать чем бы то ни было, как того требовали обстоятельства.
— Жертвовать?
— Озабоченность собственной значимостью, тщеславие вкупе с наивностью, очаровательная юношеская наивность рассуждений о честной спортивной борьбе и спортивной чести, которые так хорошо подходят для дворовых игр, но не для мира вне…
— Короче говоря, вне принципов чести.
— Говоришь как школьник. Твое безграничное ханжество начинает меня раздражать. Ты выиграешь эти гонки и покроешь имя Сторнзофов славой, знай это. Если бы не мое вмешательство, как ты это называешь, ты бы уже давно растерял все шансы на победу.
— Каким же образом?
— О, не утруждай себя знаниями о неприглядной стороне жизни. Наслаждайся своей незапятнанной наивностью, которую ты так культивировал на Ледяном мысе.
— Не уходите от ответа, в противном случае я выйду из гонок сегодня же.
— Как я могу противостоять такому моральному натиску? Ну что ж, хорошо. В самом начале была зарка со своим очень своеобразным вездеходом. Она легко могла оставить всех участников далеко позади, если бы я не предпринял необходимых мер. Затем эта парочка траворнских кретинов, которые вырвались вперед и могли бы финишировать первыми, если бы я их не остановил. Я делал только то, что было необходимо, и тогда, и сейчас. Мне очень жаль констатировать, что ты не можешь сказать то же. Мое вмешательство не было бы столь чрезмерным, если бы ты мог без моей помощи преодолеть все препятствия, но ты не мог, и более того, не хотел.
Каслер погрузился в глубины своего сознания и нашел там другие голоса, другие места и другие реалии — из своего прошлого. Повисло молчание, пока он был погружен в воспоминания, и когда, наконец, он заговорил, то внешне был спокоен и безмятежен.
— Грандлендлорд, я останусь в гонках до конца, не вижу особого смысла излагать причины такого решения. Однако я должен предупредить вас сейчас, что если я первым переступлю финишную черту Великого Эллипса, то должен буду отказаться от звания победителя. Я уступлю первое место следующему участнику, кто ступит на землю Тольца.
— Это все детские капризы. Я не воспринимаю их серьезно.
— Воспринимайте, как хотите. Я сообщил вам свое решение.
— Должен ли я тебе напомнить, что это не только твое дело? На карту поставлено больше, чем твоя драгоценная совесть. Хотя бы на секунду забудь о своих эгоистичных пристрастиях. Здесь речь идет о гордости грейслендского народа, и мне отвратительно слышать от Сторнзофа речи о компромиссе. Я не буду слушать подобные речи.
— Тогда я оставлю вас, грандлендлорд.
— Тебя никто не освобождал от твоих обязанностей. Ты забыл, с кем говоришь, я думаю.
— Я ничего не забыл. В противном случае меня бы сегодняшним вечером здесь не было.
— Хорошо. Тогда давай внесем ясность. Как глава Дома Сторнзофов, я приказываю тебе выполнить свой долг. Ты завершишь эти смехотворные гонки, приложишь все свои усилия и выиграешь, ты с достоинством примешь победу во славу Грейсленда. Ты также примешь приглашение гецианского монарха на аудиенцию, о которой мы поговорим чуть позже. Надеюсь, я ясно изложил свои требования.
— Я должен отказаться.
— Вопрос не подлежит обсуждению. Ты получил приказ, и слова здесь более не уместны.
— Я поставил вас в известность о моих намерениях, и вы правы, слова здесь более не уместны.
— Я думаю, что ты не расслышал, что я сказал. Я приказываю тебе служить своему Дому, своему императору и своему народу. Ты не можешь утверждать, что существуют более высокие приоритеты.
— Я могу, — после короткой паузы ответил Каслер, — и буду.
— Тогда нездоровая атмосфера монастыря на Ледяном мысе превратила кровь Сторнзофа в сыворотку. Ты — слабовольный трус и дурак.
— Я — гражданин Грейсленда, который понял, что империи грозит крах, так как она основана на варварстве и безумной безнравственности таких людей, как вы, грандлендлорд.
— О, я вижу, ты хуже слабака и дурака, ты — изменник.
— Вы слишком далеко заходите. Я старался выказывать вам уважение, но я не буду терпеть подобные оскорбления.
— Тогда докажи, что ты их не заслуживаешь.
— Мне ничего не надо доказывать. Я не ищу вашего одобрения.
— Да неужели? Тогда получи мое неодобрение, — привстав с кушетки, Торвид выплеснул содержимое своего бокала в лицо племяннику.
Каслер поднялся.
— Грандлендлорд, я прощаюсь с вами, — сказал он вежливо и вышел.
XXIII
Ее поезд прибыл на вокзал Лиссильд в Ли Фолезе на семь минут раньше расписания, но Лизелл не могла оценить такой подарок. Все ее мысли остались в Уолктреце, перед глазами стоял Гирайз в'Ализанте, парализованный и беспомощный, в этой гнусной подсобке. И она бросила его в таком месте, в чужой стране. А сама ушла, нет — рысью побежала за своим счастьем. Конечно, он сам подталкивал ее к этому, и его аргументы были вполне весомы. Но она не могла простить себе, что так легко дала себя уговорить.
Конечно, она бы не помогла ему, если бы осталась. Она не врач, здесь она ничего не могла сделать. Но, возможно, ее присутствие вселяло бы в него бодрость духа. Да нет же, напомнила она себе, он искренне хотел, чтобы она завершила гонки, он просто настаивал на этом.
Как бы она хотела убедить себя.
Поезд остановился. Она вышла на платформу и далее на освещенную фонарями улицу. Там она быстро разыскала фиакр, чтобы доехать до ближайшей конюшни. Фиакр быстро катил в туманных сумерках рассвета, а она сидела, ломая руки и совершенно не замечая красот города.
Возница, согласившийся везти ее ночью по проселочной дороге, заломил непомерную цену, но она заплатила без колебаний, поскольку деньги сейчас ничего не значили. Если она успеет в Грефлене сесть на экспресс 4:48 из Фериля, то пересечет границу Нижней Геции на несколько часов раньше всех поездов, следующих через Ли Фолез сегодняшней ночью.
Она заплатила половину стоимости авансом, затем ждала, пока двух лошадей серой масти запрягли в нанятое ею легкое ландо. Через несколько минут повозка была готова к отправке, и она заняла свое место. Возница закрыл дверь, поднял откидной верх, зажег фонари и уселся на козлы. Кнут свистнул, и они тронулись.
Лизелл откинулась на сиденье. Трехглавые купола и трехзубые шпили Ли Фолеза проплывали мимо незамеченными. Она видела только искаженное параличом лицо Гирайза. Она готова была попросить возницу повернуть на север, в Уолктрец, и сдержалась лишь усилием воли.
Он не умрет, он обещал.
Но он не сможет закончить гонки — во всяком случае, он не выиграет их; то же самое ждет и ее, если она не постарается. Тот, кто подсыпал эту дрянь в еду на вокзале в Уолктреце, совершенно случайно выполнил задание только наполовину. Наверняка отрава предназначалась обоим. Несомненно, он попытается завершить начатое и, возможно, в следующий раз будет более удачлив. Этот кто-то симпатизирует Грейсленду, этот кто-то работает на победу Каслера Сторнзофа. Самого Каслера она ни секунды не подозревала.
Потерявшись в своих противоречивых мыслях, она едва замечала смену панорам и пейзажей, но, в конце концов, выглянув, поняла, что город Ли Фолез остался позади, а вокруг — поля и холмы, окутанные дымкой тумана. Сквозь туман она ничего разглядеть не могла, да и в любом случае ничего достойного внимания там не было. Ей безразличны были пейзажи Верхней Геции, ей безразлично было все, кроме здоровья Гирайза и победы.
Последовала неизбежная остановка, чтобы передохнуть и напоить лошадей. Дрожа над каждой потерянной минутой, она даже не вышла из ландо. Туман вползал в окно. Она рассматривала скручивающуюся в спираль дымку, переливающуюся в свете фонарей ландо, и ненавидела Верхнюю Гецию.
Они поехали дальше. Она закрыла глаза и попыталась уснуть, но мозг работал без остановки, лицо Гирайза стояло перед глазами.
Она не должна была бросать его. Неважно, что он там говорил.
С ним все будет хорошо. А если нет, то тогда у нее еще больше причин победить.
Тянулись часы, похожие один на другой, пока, наконец, экипаж не свернул с центральной дороги на боковую и не подъехал к увитой виноградом старой гостинице. Возница, въехав в ворота, остановился.
Отвлеченная от своих печальных мечтаний, Лизелл высунулась из окна и спросила:
— Почему мы снова остановились?
— Мы приехали в пригород Грефлена, мадам, — ответил возница. — Смотрите, там уже город виднеется.
Она проследила, куда указывал его палец, и увидела невдалеке мерцающие огни города.
— Ну, тогда на вокзал, — приказала она.
— Извиняюсь, мадам, — ответил возница, — но сейчас только одиннадцать. А в этой гостинице, «Трое нищих», предлагают хороший стол. Разве вы не поедите и не отдохнете с комфортом, пока рассвет не наступит?
Она задумалась. Она не чувствовала голода, ничего не ела с утра, и поесть было надо. Со всей возможной осторожностью.
И отдохнуть? Было бы неплохо провести остаток ночи, совсем немного, лежа в удобной постели, это все же лучше, чем сидеть на деревянной скамейке в зале ожидания вокзала.
— Ну что ж, хорошо, — согласилась она, — но при условии, что мы отправимся дальше ровно в четыре утра.
— Мое слово, мадам.
С сумкой в руке она выбралась из ландо и направилась к гостинице.
Был уже поздний вечер, но во всей гостинице все еще горел свет, и было многолюдно. Хозяин гостиницы — пухлый, с округлым лицом, дружелюбно-безобидный молодой человек — тут же выбежал ей навстречу.
— Добро пожаловать в «Трех нищих», мадам. Клек Стисольд, хозяин, — он поклонился, весь сияя. — Чем могу служить?
Никакой неприязни, неодобрения, никакого скрытого подозрения к женщине, приехавшей одной, да еще и ночью. Обычное любопытство, в котором нет ничего обидного. Лизелл улыбнулась ему в ответ и сразу же его полюбила.
— Ужин, если вы еще обслуживаете, — сказала она.
— Обслуживаем, мадам. Есть кролик, тушеный с фенхелем, лорбером и особыми травками, по которым моя жена большой специалист. Лучше моей Гретти никто до самого Ли Фолеза готовить не умеет. Вам понравится.
— Не сомневаюсь. И отдельную комнату, постучите в дверь в три сорок пять.
— Три утра?
— Да.
— Все будет сделано, мадам. Моя Гретти сама за всем проследит. Я-то буду дрыхнуть без задних ног в такой неурочный час. Три сорок пять утра! Вы, я думаю, на экспресс.
Она кивнула:
— Вы помните расписание, господин Стисольд?
— Нет, мадам. Моя бедная голова не может помнить так много всего. Это в голове у Гретти все помещается, вы бы видели ее, когда она засядет за свою бухгалтерию, это прямо-таки волшебство какое-то, а я никуда не гожусь. Но я запомнил про экспресс в южном направлении, потому что вы — второй человек за сегодняшний вечер, кто просит разбудить его на рассвете из-за этого поезда. Ваш попутчик — грейслендский военный джентльмен, знаете — он более снисходителен к себе, он настоящий гедонист. Он просил, чтобы его не будили раньше четырех.
— Грейслендский офицер, вы сказали? Высокий блондин?
— Так они все такие.
— Ну…
— Поверьте уж, я-то знаю. Эти грейслендские миротворцы здесь повсюду, и я говорю вам, что за всю свою жизнь я никогда не видел столько высоких блондинов. Я думаю, что они топят черненьких и маленьких новорожденными.
— Миротворцы?
— Так себя эти головорезы называют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103