Возбуждающее зрелище. Прискорбная навозная куча посреди болота. Грандлендлорд скривил презрительно губы при одном воспоминании об этом. Никакого комфорта, никаких прелестей жизни, никаких развлечений. Ужасная, зловонная язва на благородном лице мира, доказательство неполноценности его жителей. Если бы история, которую он рассказал своему племяннику — сверкающей звезде Ледяного Мыса, — была правдой, если бы он поехал прямо в цивилизованный, блистательный Юмо Таун, тогда жизнь его была бы похожа на рай. Но долг зовет, у него есть обязательства перед императором, поэтому-то он и вынужден был удалиться в это забытое богом место.
По крайней мере, он избежал пыльного и грязного Аэннорве и допотопного Бизака. Это первое утешение. И его временное пребывание в этом захолустном, кишащем бандитами Зуликистане, по-видимому, должно быть кратким. Это второе утешение.
Торвид выдохнул облако сигаретного дыма и почувствовал, что его внимание уплывает в сторону. Никакого укрытия, никакого чистого горного воздуха не найти за стеклянными стенами часмистрио, и человек в капюшоне знает это и, очевидно, желает списать свое уродство на счет отравленной атмосферы. Неудачное творение природы. Глубокая морщина залегла между бровей грандлендлорда.
— Ты здесь? — спросил он строго. «Капюшон» резко поставил перед ним инкрустированный столик. — Мой бокал. — Он готов был наградить подзатыльником за малейшее неповиновение, но «капюшон» тут же наклонился, чтобы наполнить пустой бокал вонарским шампанским, не дав тем самым возможности для дисциплинарного взыскания. Молчаливое волосатое лицо на секунду оказалось на одном уровне с лицом Торвида. Он уловил дикий блеск красных глаз под тенью капюшона, и желание хоть как-то связываться с этим исчезло как по волшебству.
Какое-то время молчание нарушалось лишь порывами горного ветра и скрежетом металла о металл. Часмистрио плыл, раскачиваясь в воздухе, по велению невидимых рук.
Торвид Сторнзоф потягивал шампанское, внимательно рассматривая пейзаж и курил. В этот момент часмистрио достиг области низких облаков, и призрачно-серый туман поглотил мир внизу. Серый дым наполнил и окрасил серой мглой интерьеры движущегося часмистрио. Практически ничего нельзя было различить. Из-под капюшона слуги раздавались низкие, хриплые, звуки. Урггурргургагрурргх… Вероятно, у него возник какой-то дыхательный спазм, но Торвид Сторнзоф не относил повышенную чувствительность к числу своих недостатков. Не спеша выдохнув серый туман, он строго приказал:
— Замолчи.
— Ууургжгургургургг… ииЮГГК, ииЮГГК, ииЮГГК…
Нелепая икота только усилила клокотание. Темно-красная слизь закапала из расплющенных ноздрей. Мерзость, недостойная внимания, обычно Торвид игнорировал такие недоразумения. Но тесное пространство часмистрио мешало проявить снисходительность, и он счел нужным прекратить это несносное безобразие.
— Замолчи, — повторил он сурово.
— Ууурггггургургур… ииЮГГК, ииЯРРГХККК…
Так как это было уже умышленное неповиновение, то оно гарантировало обязательное телесное наказание. Поднявшись с тахты, Торвид сделал шаг вперед, поднял руку и ударил по щетинистому лицу под капюшоном. Голова создания откинулась в сторону, затем оно рванулось вперед, глаза сверкали красным огнем, желтые клыки едва не впились в горло Торвида. Он отшатнулся назад, достал из нагрудного кармана пистолет и выстрелил не раздумывая. Хлопок — и третий красный глаз появился в середине лба нападавшего.
Щекотливое положение. Но он действовал в целях самозащиты, хотя его прием на противоположной стороне Узикской расселины становится проблематичным. Торвид нахмурился и налил себе еще бокал шампанского.
Поднявшееся зловоние заполнило стеклянное купе. Мертвое тело испускало целый букет мерзких запахов. Торвид отставил бокал в сторону.
Часмистрио медленно двигалось вперед. Постепенно туман рассеялся, и каменные утесы проступили сквозь серую пелену. Глухой удар, скрип и еще один заключительный удар свидетельствовали о завершении путешествия. Не привыкший к самообслуживанию Торвид заставил себя самостоятельно отодвинуть щеколду и распахнуть стальную дверь. Он вышел из своей кабины прямо навстречу четверке в капюшонах, стоявшей у лебедки. Ими руководил надсмотрщик с ледяными глазами облаченный в костюм зульского крестьянина: блуза с длинными рукавами, свободный жилет и короткий домотканый килт.
Не замечая прислуги, он обратился прямо к надсмотрщику:
— Монгрел ждет меня?
— Он под сосной, увидите, она молнией расколота. Это — не доходя до деревни Фадогальбро, — ответил надсмотрщик на сносном грейслендском.
— Проводишь меня, — деньги перешли из одних рук в другие.
Из открытого часмистрио долетал неприятный запах. Охристые балахоны зафыркали, заскулили и, щелкая зубами, неловко завозились под своими капюшонами. Заметив это, надсмотрщик нахмурился.
— Произошло маленькое недоразумение, — Торвид достал из портмоне несколько банкнот, — это за убытки.
Надсмотрщик взял деньги, пересчитал их, передернул плечами и кивнул.
— Пойдемте, сюда.
Они пошли по узкой тропинке, тянущейся вверх по склону утеса. За спиной послышался нечеловечески скорбный вой четверки в балахонах.
Подъем прошел в молчании и без происшествий. Монгрел ждал, как и было сказано, у поваленной сосны. Его сопровождали трое заросших сотоварищей с ястребиными носами, на головах у них были намотаны национальные шарфы в виде тюрбанов, за спинами висели карабины. Неподалеку паслась четверка низкорослых косматых лошадей местной породы.
Торвид сделал повелительный жест, и его спутник остановился. Дальше грандлендлорд пошел один, Монгрел двинулся ему навстречу. Что-то в почти надменном поведении известного своим бесстрашием бандита заставило грандлендлорда достать свой платиновый портсигар, открыть его и с выдавленной через силу любезностью протянуть сигареты Монгрелу.
— Кури, — просто предложил он.
Взяв черную сигарету, Монгрел склонил голову, но в этом наклоне не чувствовалось и намека на услужливость. Они оба закурили и молча выдохнули дым в воздух.
— Ты примешь поручение? — наконец спросил Торвид по-вонарски.
Монгрел сощурил пронзительные глаза и глубокомысленно выдохнул целое облако серого дыма.
— Приму, — выдержав длинную паузу, ответил он. Торвид протянул пачку новых рекко, и тот не пересчитывая сунул ее в карман. Последовал немногословный разговор, в котором мелькали фразы: «траворнские близнецы», «Навойское ущелье» и «Иин Джассиин».
Разговор закончился, мужчины обменялись рукопожатиями, Торвид вернулся к надсмотрщику, и по узкой тропинке они направились обратно к часмистрио, где ждали безликие «капюшоны».
По мере приближения Торвид начал чувствовать на себе неодобрительные взгляды красных глаз и уловил недовольный ропот и ворчанье, но он не придал значения такой наглости. Когда он вошел внутрь кабины из стекла и стали, то заметил, что мертвое тело за время их отсутствия успели убрать. Внутри пахло лавандовым одеколоном, вероятно, чтобы перебить более неприятные запахи. Неоткупоренная бутылка шампанского стояла в серебряном ведерке на низком столике, но больше не было прислуги, чтобы наполнить для него бокал. Очевидно, ему предназначено проделать обратный путь одному, но это его вполне устраивало, поскольку Торвид предпочитал полное одиночество, лишь бы не раздражаться на угрюмую и неловкую прислугу.
Зульский надсмотрщик выпустил сигнальную ракету, которую должны были заметить на противоположной стороне Узикской расселины. Буквально через пару минут обвисшие линии проводов натянулись, и кабина начала свое медленное движение по тросу в направлении Фижи.
Торвид медленно тянул шампанское и размышлял. Он остался доволен встречей с Монгрелом и был уверен, что бандит выполнит его задание. Так что теперь дорога к победе перед его племянником расчищена, триумф Сторнзофа — обеспечен, день не прошел даром, хотя, — черные брови грандлендлорда собрались у переносицы, — хотя особой надобности в его личном вмешательстве не было. Каслер должен был сделать все без посторонней помощи, если бы ему не мешал абсурдный и давно устаревший кодекс чести — несомненно, результат очень своеобразного воспитания, который делает его уязвимым и даже заставляет идти на поводу у своих слабостей. Временами становилось ясно, что молодой Сторнзоф слишком близко к сердцу принимает всякую чушь, которая не касается его долга ни перед императором, ни перед его собственной семьей. И коль уж он так делает, то он не заслуживает чести носить свою фамилию.
Слабый, задумчивый мечтатель — разве таким должен быть представитель Дома Сторнзоф?
Конечно, нет. Впрочем, военные триумфы главнокомандующего доказывают обратное. У него благороднейшая кровь, и тот урон, который нанесло ему воспитание, — лишь незначительное неудобство.
Шампанское — отвратительное, решил про себя Торвид, кроме того, все отравлял едкий запах лаванды. Путешествие в часмистрио — удовольствие для скота и зулийцев.
Ну ничего, еще пара часов страданий, и он будет в Фижи, где уже забронирован номер в лучшей, то есть в более или менее терпимой, гостинице. К тому же он заблаговременно заказал билет на «Солитер», уходящий на восток. И завтра, когда солнце еще не успеет подняться над горизонтом, он будет уже в открытом море, по дороге в земной рай — Юмо Таун.
Отвесные скалы с острыми вершинами поднимались по обеим сторонам Навойского ущелья. Растительность на такой высоте была низкорослой и морозоустойчивой, весенние дикие цветы украшали скалы нежно-розовыми и темно-красными пятнами, обширные поля синкерривий добавляли пастельные мазки бледно-золотого на красочную палитру склонов. Воздух был прозрачный, чистый и прохладный настолько, что пробирал легкий озноб. Небо поражало неестественной синевой — художник, осмелившийся передать эту синь на холсте, был бы жестоко бит критикой за непомерную фальшь, — и перистые облака купались в этой синеве. Высоко над головой парил ястреб, а ближе к земле, на той стороне ущелья, на выступ скалы приземлилась ласка-летяга, схватив свою добычу — скальную траворезку.
Караван из шести верблюдов брел по старой дороге, серпантином обвивающей горы. Трое верблюдов были двугорбые, кремового цвета, с длинной шерстью, из породы, славящейся своей силой и выносливостью. Первый из них вышагивал во главе каравана, на нем восседал седовласый зулиец, одетый в потертые кожаные одежды — несомненно, вожак и проводник. На остальных ехала пара молодых иностранцев, похожих друг на друга как две капли воды, одетых в абсолютно одинаковые костюмы вонарского покроя. Остальные три верблюда были похуже. Двое из них везли на своих спинах местных рабочих с плоскими лицами, на последнего верблюда — вьючного — была навалена гора дорогих кожаных чемоданов.
Свежий ветер продувал насквозь Навойское ущелье, живописные облака, как белые парусники, плыли по невозможно синему небу. Один из молодых путешественников повернулся к другому:
— Боюсь, что меня сейчас опять вырвет.
— Постарайся подавить тошноту, Треф, — посоветовал ему Стециан Фестинетти. — Сконцентрируйся на чем-нибудь другом.
— Я не могу. Эта адская тварь устраивает такую качку. Лучше уж оказаться в шторм на паруснике.
— Да, а на меня это не действует.
— Так ты же и в рот не брал жареных траворезок. Эти мерзкие грызуны не для человеческого желудка. Я не могу их переварить.
— А зачем тогда ты съел целую тарелку?
— Ну, они вкусные. Откуда я мог знать, что это такая отрава. Мне ужасно плохо, я просто сейчас свалюсь с этого поганого верблюда, а от тебя даже сочувствия не дождешься.
— Почему? Я тебе сочувствую, Треф. Пока я тебя слушал, меня самого затошнило. Ты же знаешь, что со мной происходит, когда ты заболеваешь…
— Да, знаю!
— Поэтому, пожалуйста, перестань постоянно твердить о тошноте. Просто думай о чем-нибудь приятном. Подумай о… помнишь вечеринку по случаю выхода на пенсию директора школы, помнишь, как мы насыпали ему в чашу для пунша рвотных таблеток…
— Ты мне очень хорошо помогаешь, Стес!
— Извини. Хорошо, ну давай думать о славе, о престиже. Давай думать о блестящем, сверкающем, потрясающем триумфе. Как мы выиграем приз Великого Эллипса. Я уверяю тебя, Треф, это будет наш самый лучший прикол; трехногая корова на крыше — это пустяк по сравнению с Эллипсом. Мы ведь победим, это так! Всех наших соперников мы обставили как нельзя лучше, теперь нас догнать не сможет никто!
— Не сбрасывай со счетов двух пожирателей требухи.
— А я и не сбрасываю. Интересно, где они сейчас? О них никаких новостей. Если они где-то впереди нас, и мы идем за ними следом, не думаешь ли ты, что мы должны были бы встретиться с кем-нибудь, кто их видел? Но никому ведь не попадались два грейслендских путешественника — ни в Аэннорве, ни в Бизаке, ни в Зуликистане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103