Лоб громилы-варвара пошел складками:
- Э-э… Как ты сказал? Ублажение желудка из земли благословенья?
- Картофельные ньокки с пассатой и сыром-мас-карпоне, - подсказал объявившийся невесть откуда Горацио. - Ждать вы их будете действительно долго: на кухне закончился мускатный орех. Но, если желаете…
- Нет-нет, - заторопился Оки. - Я это так сказал, для примера.
- Воля ваша, господа. - Кантабиле выставил на стол бутыль примаролы. - Если появится желание, только крикните. За орехом я уже послал.
Вид у Большого Процента сделался больной и несчастный.
- Ньокки с пассатой… и маскарпоне… - с отвращением произнес Харметтир. - Ты уверен, что это лучше ублажения желудка?
- Да. Начинай мыслить цивилизованно. Возьми вилку в левую руку, а нож - в правую. Улыбайся!
- Арррррххх! Назад в дикость!
- Улыбайся. На тебя смотрят.
Тридцать два… - хотя нет, чуть меньше - желтых зуба сверкнули в бороде тана.
- Поменьше зубастости, Харметтир. Итак, - Оки разлил вино по бокалам. - За Ничевоенное Готтеннетотское Передмолчание.
При этих словах оба варвара поморщились.
…Название заговора родилось еще в Аларике.
Финдир Золотой Чек, красавица Сильгия и оба тана стояли на крепостной стене Арминиуса, глядя на юг - туда, где простирались земли владетелей чудищ.
- Быть может, назовем его Вандальской Революцией? - осторожно предложил Оки.
- Банально, - сморщила носик Сильгия. - Банально и не образно.
- А как, насчет Сокрушения Устоев Всех Земель, Укрытых Снегом?…
- Двусмысленно.
- Всех Сразим Стальным Гроссбухом?
- Излишне агрессивно.
Финдир задумался.
- Всетеррокское Готское Восстание?
- Идея не проявлена, о муж мой.
- Тогда - Всемирный Готтентотский Заговор?
Теперь пришлось задуматься Сильгии. Название ей нравилось. Солидно, фундаментально, по существу. Но Сильгия была женщиной до последнего мизинца.
- Хорошо, согласна. Только пусть это прозвучит немножко иначе. Скажем так: Ничевоенное Готтеннетотское Передмолчание.
- Но…
Шесть рук зажали Финдиру рот.
- Хорошее название, сударыня, - в один голос заявили таны. - И, главное, короткое.
…Когда вино в бутыли поиссякло, варвары приступили к выработке плана.
- Прежде всего, - начал Оки, - следует опутать весь мир сетями могучего заговора.
- Передмолчания, Харметтир.
- Да, да, неважно… Ребенок в люльке, старушка-молочница, простодушный бродяга - все они должны стать нашими глазами и ушами.
- И работать будут - за идею.
Варвары посмотрели друг на друга. Перед их внутренним взором проносились картины одна краше другой. Пронырливые старушки-молочницы прячутся под потолочными балками дворцов. Цветочницы передают шпионские записки в букетах. Воры и стражники, монахи, каменщики, атташе - все послушны единому слону Оки и Харметтира. Нищие в капюшонах с горящими глазами крадутся в темноте.
- Нам следует изыскивать малейшие следы пребывания Хоакина…
- …грозы королей, ты хотел сказать?
- Да, да… Не перебивай, пожалуйста.
Судьба варварам благоволила - так всегда случается с людьми увлеченными. В зал вошла старушка-нищенка - в лохмотьях, многочисленных пыльных юбках, с клюкой.
- Поможите, люди добрые, бывшей жрице, - затянула она. - Мы с моим маленьким Гилтамасом не ели уже шесть дней.
Завидев старуху, пирующие отворачивались. Горбились, уходя носами в тарелки. Нищенка эта была не кто иная, как Летиция Ляменто. Люди прекрасно помнили, как обманулись перед коронацией, приняв Фуоко за жертвенную деву. Своего позора обыватели Летиции простить не могли.
- …Вот уж дней шесть, как не видели пищи пустые утробы, - затянула бойкая старушонка на чистейшем анатолайском. Голос ее взвился дискантом: - Дайте, о дайте насытить нам голод предвечный!
Мрачный детина в черном колпаке с серебряными костями протянул Летиции кусок творожного сыра.
- Кушайте, бабушка, - ласково произнес он. - Укрепляйте суставы. В твороге кальция много. Еще в вашем возрасте полезно мумие пить. Для костей - просто необходимо.
Старушка яростно глянула на мага.
- Ой-ей-ей, недотрога… Ну наше дело предложить.
Вновь застучала по деревянному полу клюка.
- Уж шесть раз костер кровавый проплывает в море рока, как не видели мы хлеба с закадычным моим другом, - затянула Ляменто по-варварски.
Перед родной речью суровые варварские сердца не устояли.
- Эй, бабушка! - помахал ей Харметтир. - Идите к нам, бабушка.
Кроха Гилтамас подергал бывшую жрицу за седые космы, и та обернулась к варварам. Оки услужливо придвинул табурет.
- Присаживайтесь, бабушка. Как имечко ваше?
От жрицы нестерпимо воняло. Перед вонью этой пасовали даже заклятия Кантабиле, призванные скрыть тайны неудачной стряпни. Однако варвары привыкли и не к такому. Харметтир поставил перед старухой миску с ньоками, Оки налил вина.
- Летицией Ляменто прозываюсь. По-вашему - Порхающая Жалобщица. - Летиция благодарно зачавкала. - Ох, судари-голубчики! Ох, спасители мои!… Уж не знаю, что бы делала без вас.
Гилтамас вновь подергал Летицию за волосы. Та кивнула, и перед сильфом появилось кофейное блюдце с равиолем и наперсток вина.
- Верите ли, господа варвары. С тех пор как мерзавец Хоакин обездолил, кровиночку родную похитил…
- Мерзавец Хоакин? То есть Ланселот? Рассказывайте.
Видели вы когда-нибудь, как снежные волки нападают на след? Как несутся они меж торосов, щелкая клыками, алча кровавой пищи своей?
Давненько не попадались госпоже Ляменто такие благодарные слушатели. Харметтир достал свой могучий гроссбух, и недобрым было лицо могучего тана. Ох, добавится новая закладка меж страниц прославленного гроссбуха!
- Так-так, - бормотал он. - Помедленнее, о Ласточка Печали, я записываю. Итак, «обесчестив невинное дитя на алтаре служения чудищам»… Как дальше?
- А я ищу огненную элементаль Инцери, - признался сильф Гилтамас - Дамаэнур, знакомец мой, не спит и не ест. Все красотку свою ищет.
Оки слушал, кивая головой. Да, да, Инцери… Что ему эта Инцери? Хоакин Истессо занимал все его помыслы. Ведь подчас даже самые опытные заговорщики не в силах выделить среди событий действительно важные.
От несчастной жрицы варвары узнали многое. И скоро у них родился план.
Жизнь государственная подобна жарке блинов: падает капля воды на раскаленную сковородку, масло шкварчит, бунтует. Летят в разные стороны брызги, визжит ошпаренная повариха… А поделом! Не будь раззявой. И странно: уж давно испарилась та капля в кухонном чаду, а проклятия не умолкают. Горят волдыри на руках, блинчики коробятся черной узорчатой коркой… Сколько бед натворила одна-единственная капля! Примерно это и произошло с Терроксом. Когда утром следующего дня Тальберт Ойлен проснулся в борделе, на душе его было неспокойно. Добродушные шлюшки пытались удержать его, но бродяга лишь хмурился. Злое беличье личико Греты-шпионки не шло из памяти.
Герцог - старшина огородников посмеялся над ними. Ославил честными людьми… А ну как стражники о том не знают?
- Тальберт, ты уходишь? - Две тонкие руки-змеи обвили его шею. Капризное личико придвинулось близко-близко. - Постой! Куда ты?
- Солнце восходит, милая. - Шут сорвал с окна штору, бросил на пол. - Засиделся я что-то в гостях.
- Нам было хорошо. Зачем тебе уходить?
- Странные нищие бродят под окнами. Клянусь кораблями мира, у них слишком сытые рожи. Что ты ищешь в своем рукаве, Герда?
- Ах нет, ничего.
Ойлен ловко вывернул ее кисть. В руке сверкнул стилет.
- Твое это, что ли? Эй, Герда, улыбнись!
Девушка прижалась к стене, вытянулась в струнку.
На лице - ненависть, смешанная с отчаянием. Ойлен продолжал:
- Твои поцелуи жарки, Герда. А чьи шаги там, на лестнице? Неужто новые дружки, Зверевы любовнички?
- Тальберт, ты говорил… - Герда сжала кулаки. Ногти впились в кожу до крови. - Говорил, что… - И она решилась: - Беги, Тальберт! Они пришли за тобой!
Дважды повторять не пришлось. Окно брызнуло осколками, и свежий утренний воздух ворвался в комнату. Дверь затряслась под ударами кулаков, но было поздно. Насмешника-скульптора уж след простыл.
Тальберт бежал по улице, никого не таясь. Карнавальные нищие бросились наперерез, но, встретив сумасшедший взгляд бродяги, одумались. Стилет, который Ойлен отобрал у Герды, так и не пригодился ему. Герцог платил шпионам слишком мало, чтобы те зря рисковали жизнями. Да и к чему? Один бунтарь погоды не сделает. Весь город бунтует, и ничего.
Направо… теперь налево. Вывеска булочной, а вот - башенки «Бородароссы». Мансарды, мансарды, мансарды над головой… Чертовы голуби! Где же дорога в лес?
Ну-ка, снова. Прямо, затем - ратушная площадь. Слева - эшафот, справа - церковь Эры. Сапожничья лавка, мастерская часовщика…
Мастерская часовщика.
Тальберт остановился, тяжело дыша. За распахнутым окном, на чистеньком верстаке лежала растрескавшаяся голова голема. Один глаз пересекала трещина, другой смотрел беспомощно и детски наивно.
Бродяга провел ладонью по лицу. Ему показалось, что он смотрит в зеркало.
- Та-альб… - заскрипел голем. - Ус! Ус! Я Берн…Ус!
Заскорузлая повязка на лице. Трещина в голове голема. Метнулись улицы, закружились вокруг стрелка - последнего стрелка в Доннельфаме. Церковь, ратуша, гвардейский кордон на пути в Терекок.
- Куды, ска-атина! - метнулись наперерез алые камзолы. - Герцогом! Иименем герцога!
Стрелок-предатель кружил по Доннельфаму. Смыла в его беготне было не больше, чем в суете обезглавленной курицы.
- Что же это я, - бормотал он. - Это ведь я виноват… Из-за меня всех повязали.
Вынырнуло знакомое лицо. Тальберт бросился навстречу:
- Эй, Ганхель! Ганхель!
- Пшел вон, побирушка. Ну?!
Красный камзол, зеленая подкладка. Древко алебарды ткнулось Ойлену под ребра. Стрелок не почувствовал этого. Голос его звучал хрипло:
- Ганхель! Что с ним?… Куда увезли Ланселота?
- Пшел! Проваливай, пьянь.
- Ганхель! Это же я, Тальберт!
В лице служаки мелькнула тень сочувствия. Нагнувшись к Ойлену, он прошептал:
- Карету видишь? Туда… В Град Града его повезли. Быстро!
И, выпрямившись, замахнулся алебардой. Брызги, брызги, брызги…
Шипит сковорода, бушует пенным потоком масло. Повар хватается обожженными пальцами за ухо - да разве это поможет?
Не ротозейничай!
Чайка пронеслась над пальмами. Сделала круг над фаянсовой колоннадой храма. Статуя, изображающая много мудрого Катаблефаса, украсилась жирной белой кляксой.
Тень в солнечных часах сообщала, что эра на дворе все та же. Эра зверей великих.
Вжих. Вжих. Вжиииих.
- Слушай, брат Версус, быть может, лежит он в чулане? Всеми забыт, позаброшен, в тоске и унынье?
- Ты бы, брат Люций, метлою шустрил и не умничал больно. Ишь, моду взял через раз проходить по ступеням.
- Я же… я что… ничего, я лишь как бы подумал.
- Ты мне еще поглаголь, проходимец. Спиноза!
Две сгорбленные фигурки поравнялись друг с другом и двинулись в разные стороны, резво работая метлами.
Положение святых отцов с каждым днем становилось все отчаянней. Бог Террокса, Квинтэссенций философствующий, вездесущ. Но почему-то именно в этом храме его не могли отыскать.
Град Града узнать легко, даже если вы его никогда в жизни не видели. На Терроксе существует лишь один город, построенный в облачном кольце. Лишь один город, вокруг которого непрерывно идет град.
Я с галеры вернусь,
Фраера пусть кольчуги наденут.
Ты меня предала, за бесценок спустила мой килт…
Торопливое стаккато ударило по крыше кареты. Взвизгнули лощади, варвар-возница захлебнулся на половине строфы.
- Сторожевое заклинание? - нахмурился его преосвященство. - Зачем? Мы же заранее выслали депешу - едем, мол, встречайте.
- Накладочка вышла, - добродушно отмахнулся Фероче. - С кем не бывает.
Розенмуллен достал лорнет и уважительно оглядел застрявшую за стеклом градину.
- Однако ж… внушает уважение.
- Еще бы. - Шарлатан важно покачал головой. - Ювелирная работа. Одна градина хранится в палате мер и весов как эталон воробьиного яйца.
Карета вынеслась к городским воротам и замерла, как гвоздями прибитая. Из караульного помещения бежали маги в белоснежных с серебром мантиях.
- Эй! Стой! Кто? Куда?
Дверца кареты приоткрылась. Выглянул шарлатан.
- К господину ректору, Петруччио Да Капо, - объявил он. Над верхней губой шарлатана поблескивали крошечные капельки пота. Давным-давно он покинул университет, но память о здешних порядках никуда не делась. Фью Фероче здорово волновался.
- Дайте ваше предписание, - протянул руку первый из стражников - седой, толстый, со злым лицом южанина. Он обернулся ко второму и отрывисто бросил: - Мадам Долорозо. Известить. Это по ее части.
Тут уж всем королям в карете стало не по себе. Отчего - один бог ведает. Что-то в лице мага-южанина заставило властителей, вновь ощутить себя школярами. Вспомнились коротенькие штанишки, грифельная доска, мел. Двойки, несделанные домашние задания. Кнопки, подложенные на бархатное кресло учителя.
Линейка, обрушивающаяся на сгорбленные детские плечи.
Стражник читал медленно, сдвинув очки на самый кончик носа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44