И это не случайно. Истинная суть Романтической Подруги проявляется разносторонне. Зайчата, белочки, бальные платья, сахар в кармане - все это наносное, фальшивое… Главное, что отличает лесных принцесс от взбалмошных, неискренних глупышек, - красота, достоинство и верность своим избранникам.
Ну и конечно же пригорелая каша на дне котелка. Давно известно: тщательно размешивают кашу лишь мелочные расчетливые стервы - те, что следуют за капитанами из тщеславия или ради денег. Истинная любовь готовить не умеет.
Ойленова выходка дорого стала герцогу: горожане закидали помост всякой дрянью. Тухлыми яйцами и подгнившей репой. Воспользовавшись беспорядками, Глипниус, Пампфель и Ганхель скрылись из Камении. С ними вместе бежали Ойлен, Фуоко и Хоакин. Терекок - так назывался лес, в котором скрылись беглецы, - превратился в оплот вольных стрелков. Конечно, большинство доннельфамцев остались дома, рассудив, что бунтовать лучше в «Бородароссе» за кружкой пива, но все равно в последователях у Хоакина недостатка не ощущалось.
Бунтарство Доннельфама расцвело пышным цветом. Либеральствующие юнцы оставили скучную философию. Узкие сюртуки сменились зелеными плащами, а парики - шляпами с перьями. Следом за студентами увязались подмастерья портных и торговцы сосисками, дочери мельников и монахи.
Терекок кипел жизнью. Старые традиции Деревуда возродились в новых краях. Неделя шла за неделей, и все больше горожан приходило под знамена вольных стрелков.
А где-то, в землях короля,
Жил рыцарь, звали его Хок,
И ноты «до» от ноты «ля»
Он с детства отличить не мог.
Кого мне ждать? Тебя, мой друг?
Уж гаснет свечка на ветру! -
напевал Хоакин, бредя опушкой леса. Успевать приходилось повсюду: проверять посты, наблюдать за обучением новобранцев, кормить обедами пойманных баронов. С помощниками ему повезло. Ганхель оказался великолепным лучником, а Пампфелю равных в бою на дубинках не нашлось бы, пожалуй, и в старом Деревуде.
- Шевелись! Шевелись! - подгонял он неуклюжих новобранцев. Дубинка так и кружилась в его руках стрекозьим крылом. - Ноги легче. Спину прямей, пивное брюхо!
На тренировочной поляне Истессо долго не задержался. Завидев разбойника, бывшие горожане каменели. Страх перед авторитетами так просто не выбьешь. Чтобы выдавить из себя раба, и сорока лет в пустыне может не хватить.
- Эй, стой веселей! Гляди волком, нападай с толком. Глинниус, дубинкой удары отбивай, не головой.
- Нападай, стол, ком, - восторженно ревел голем. - Ха-ха-ха! Здравствуй, капитан Хоакин.
Хоакин на бегу поприветствовал голема. Глинниус - теперь Кроха Глинни Ус - подался в историографы Терекока. Он действительно писал лучше, чем говорил, и вел хронику отряда, успешно соперничая с черной книгой. Ойлен стал Шутом, Лиза - Романтической Подругой… лишь Монаха в отряде не хватало.
Звенел печальный перепев -
Свирель играла среди скал.
Вдруг откуда-то донеслось насмешливое:
Там буйный Хок - Спаситель Дев
В томленье женских ласк искал.
Тебя все нет… Ты где, мой друг?
Красотка стонет поутру!
- Эй, легенда живая! - Ойлен продрался сквозь ежевичные кусты, схватил капитана за рукав. - Хок, поговорить надо.
- Сейчас? Я еще не все посты проверил.
- А чего тянуть? Посты вместе обойдем.
Разбойники уселись на ствол поваленного дерева.
Хоакин был рад передышке - после беготни по лесу от него пар шел. Единственное, что внушало беспокойство, - колючий взгляд Тальберта.
- Хок, что ты собираешься делать дальше?
- Какого еще дальше тебе надо? Мы стрелки, живы-здоровы. Осмотримся, оглядимся что к чему. Я успел подустать от бестолковой беготни.
- Хм… Не так уж много. А потом?
- Сниму заклятие. Убивать чудищ - это не самоцель. Найду какой-нибудь лесок, обоснуюсь. Да тот же Терекок - чем плохо местечко? И Лизе нравится.
- Хок, ты же Ланселот! Это дар великий, призвание. И все это лишь ради того, чтобы сидеть с девчонкой в лесу?
- А чего ты хочешь? Повсюду распространить землю справедливости? Сделать мир огромным лагерем вольных стрелков?
Хоакин сгорбился. Его лицо словно бы постарело на сто лет - те самые сто лет, что он провел под заклятием.
- Людям нужно место, куда бежать, - тихо сказал он. - Ото лжи, от зверей великих… От всесилия королей. Деревуд как раз для того и существует. Если земля справедливости окажется повсюду - чем я стану отличаться от шарлатанов и герцогов? Куда они побегут от меня?
Усмешка скользнула по губам Тальберта:
- И все, да?… Ушам своим не верю. Ты записался в отшельники, в монахи. Деревуд стал прибежищем Для беглецов от жизни. Знаешь, Хок… Мне каждую ночь снится одно и то же. Я вижу корабли и людей что называют себя нищими. Люди другого мира!… Онинесут нищету как знамя, как благодать. И среди них я - дух восстания. Сокрушаю толстопузых мерзавцев жирующих на горе бедняков. Несу радость и справедливость. Всем! Всему миру!
- Ойлен, постой…
Голос скульптора звучал горячечно, отрывисто;
- Ты похитил у меня предназначение. Это я, я должен был родиться бунтарем! Ланселотом, победителем чудовищ. А теперь кто я?… Шут. Бледная тень того Тальберта Ойлена, что мог быть. И даже Неле моя всего лишь фантазия. Я искал ее во всех женщинах мира, среди пастушек и принцесс. Не нашел…
- Еще найдешь, дружище.
- Ты не знаешь, как томит сила, которой нет!
- Я знаю, как томит сила, которая есть. Слышишь, Тальберт?
Шут понял, что хватил лишнего. Отвел глаза, закашлялся. Потом объявил, криво улыбаясь:
- Странный ты человек. Хоакин… Себя не понимаешь. Мечешься, рыщешь из стороны в сторону словно пес, потерявший след. Ну дай тебе бог понять, кто ты есть на самом деле. В чем твоя суть. А я тебя не виню. Ладно… Чего уж.
Сказав это, Тальберт спрыгнул с бревна и ушел в лес. Истессо остался один, размышлять о жизни и о себе.
Шут наговорил много ерунды, но главное в его словах присутствовало. Хоакин часто задавался этим вопросом. В самом деле, кто он такой? Ланселот, победитель чудищ? Капитан вольных стрелков, ходячее приложение к черной книге? Одно ведь противоречит другому. Ланселоты разрушают королевства, а разбойники, наоборот, укрепляют. Как ни парадоксально это звучит.
Хоакин достал из-за пазухи книгу. Перелистал. Завтра в Доннельфаме ярмарка. В лес нагрянет компания веселых монахов. Быть может, среди них найдется кто-нибудь, кто сможет надеть маску беглого монаха. Разбойничий септет окажется завершен. Терескок окончательно превратится в землю справедливости.
Стрелок перевернул несколько страниц. Заглянул в самый конец:
«Хоакин почувствовал, как невыносимо запершило в горле. Страшно захотелось чихнуть. Он попытался двинуться - и не смог. Ноги застыли, окаменение поднималось все выше и выше, захватило грудь, горло…» И пустота. Вот это нехорошо… Запустил журнал, уже несколько дней ни слова. Стоит чихнуть - и несколько дней исчезнут в небытие. Такое бывало не раз. Надо это срочно исправить. Стрелок достал чернильницу, перо. Разгладил лист.
Сквозь бумагу просвечивали строчки. Не веря сам себе, Истессо перевернул страницу. После нескольких белых листов вновь начинались записи. Видимо, когда веселый Кроха Глинни Ус записывал последние минуты Хоакина, несколько листов слиплись и перевернулись вместе.
Еще страница. Еще. Вчитавшись, Истессо понял, что перед ним. Ни больше ни меньше как описание послежизни. Событий, что произошли после того, как Базилиск посмотрел окаменяющим взглядом. Когда мертвящая волна прокатилась по телу и перед глазами возник сияющий коридор.
Туман клубится в коридоре - молочный, в жемчужных блестках. Это не тот туман, что прячет злокозненных иномирянских шавок, обожающих вцеплятся в ноги. Не тот, что скрывает бледные плети растений-вампиров и потайные люки. Грез и сладострастных видений в нем вы также не обнаружите. Его существование - горькая проза жизни. Боги прижимисты и скупы. А уборщицам надо платить. Надо терпеть их возню с ковровыми дорожками, мастикой и щетками. Потому в Обители Богов всегда клубится яшмовый туман. Дешево и практично.
Хоакин чувствовал себя так, словно бредет по колено в ванильном муссе. Под сапогами шуршал мусор: скорлупки орехов, сухие апельсиновые корки, фантики от конфет. Нога уже не раз оскальзывалась на банановых шкурках.
В этом таилась страшная несправедливость: боги, которые попадались навстречу, шли по облакам и представления не имели, какой свинарник творится у них под ногами.
- Э-э… простите…
- Охотно прощаю, создание. Тебе вниз и направо; сто двенадцатая дверь. Твой создатель живет там.
- С…
- Не за что, друг мой.
Светящийся старик прошел мимо. Лицо его было печально, и Хоакин ощутил раскаяние. Ему захотелось начать жизнь, исполненную тягот и самоотречения, наполнить свое существование духовным подвигом - быть может, это порадовало бы старика?
Тот устало обернулся:
- Это лишнее, Хоакин. Просто живи, как живешь. Но все равно я тебе благодарен.
- Н-н…
Коридор опустел. Оно и к лучшему: тяжело общаться с существом, которое заранее знает все мысли, что придут тебе в голову.
За сто двенадцатой дверью располагалась маленькая демиургическая лаборатория. Шкафы были завалены горами, пустынями, лесами; с потолка свисал искрящийся пучок молний. Ветры и ураганы свистели в вытяжной трубе, запах озона наполнял воздух. Хоакин завертел головой.
- Ох! Ух ты! Надо же!
- Нравится? - послышалось со стороны окна. - Подожди, я сейчас.
Сухонький человечек лет пятидесяти склонился над пестрым многослойным маджонгом. Мозаику составляли крохотные костяшки с иероглифами и рисунками. Частью она располагалась в лаборатории, но в основном ее положение было неопределенно. Скажем так: где-то в мировом континууме.
- Минуточку. Подожди, я еще парочку монад добавлю.
При взгляде на мозаику у Хоакина начала кружиться голова. Подобное чувство наверняка возникает у зеркала, что заглядывает в коридор, образованный отражениями в зеркале напротив.
- Это… это все мы?
- Да, это Террокс.
Потрясенный Хоакин уселся возле умывальника. В фаянсовой раковине плескался великий океан. Желтая пластмассовая уточка кокетливо поводила хвостом, пытаясь пробиться сквозь, острова мыльной пены.
- Я рад, что ты зашел, Хоакин. - Создатель вытер руки тряпкой. - Вы, создания, нечасто заглядываете к нам.
- Извините. Если бы я знал об этом…
- Ничего, ничего.
Хоакин неловко помолчал, а потом добавил:
- Но разве после смерти… Я имею в виду…
- Что после смерти?
Слова давались Хоакину с трудом. Почему-то он стеснялся говорить о том, что волновало и тревожило еще с детских лет. Но жить с грузом на душе проклятие почище неизменности.
- Когда я был маленьким, - объяснил он, - к нам заходил священник. Понимаете?
- Так-так… Продолжай.
- Он рассказал мне, что случится, если я буду плохо себя вести. Рассказал, куда я попаду. По его словам, здесь есть такая маленькая комнатка…
Создатель слушал с напряженным вниманием на лице.
- Ага, так… Да, понятно… - кивал он, по мере того как продолжался рассказ Хоакина. - Гармония вселенной… созвучие… Дальше не надо. Я понял. Нет, петь в хоре не потребуется. По крайней мере, если ты сам этого не захочешь.
- Спасибо.
- Не за что. А почему тебя это волнует?
Истессо поманил Создателя пальцем. Когда тот придвинулся, шепотом объяснил свои затруднения.
Брови Создателя поползли вверх.
- Ты шутишь? Но я создал вас по своему образу и подобию. Вы все обладаете идеальным слухом и голосом. Подобно мне.
- Тогда что же нас ждет после смерти? На самом деле?
- Ничего особенного. Те, что умерли, они все там.
- За занавеской?
- Ну да. Хочешь чаю?
- Разные религии говорят о послежизни разное…
- Я знаю. Это моя недоработка. Но одно известно наверняка: после смерти вы все пьете чай в моем обществе. Так ты будешь?
И, не дожидаясь ответа, Создатель прищелкнул пальцами. На столе появились самовар и чашки. Плетеная корзиночка с хлебом, варенье, сахар.
- Не поверишь, Хок, но ты у меня - любимое творение.
- А остальные? Неддам, Фероче?
- Они тоже. Все по-разному. - Создатель подпер щеки кулаками, мечтательно прикрыв глаза. - Ты ведь архетипичен, Хоакин. Олицетворяешь дух бунтарства, тягу к переменам. Очень я это уважаю. Потому что сам консерватор до мозга костей.
Глаза-щелочки распахнулись.
- Да что ж я сижу? Гостя развлекать надо! Ты уж скучаешь, поди, носом клюешь. Давай я тебе фотографии покажу.
Создатель принялся выдвигать ящики стола. Истессо с любопытством следил за ним.
- Куда ж я их-то? Эк незадача. Вчера же здесь лежали.
Наконец нужный ящик отыскался. Создатель выложил на стол кипу альбомов.
- Я не очень назойлив? - спросил он. - Старческая причуда. Налей себе еще чашечку. - Верхний альбом пополз с вершины стопки, и Творец подхватил его. - Вся история Вселенной здесь. От первого дня и до финального потопа.
- Потопа?
- Да. Я консервативен… впрочем, об этом я уже говорил. Не люблю новшеств. Мир Террокс погибнет в ревущем водовороте. Это случится через несколько миллионов лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Ну и конечно же пригорелая каша на дне котелка. Давно известно: тщательно размешивают кашу лишь мелочные расчетливые стервы - те, что следуют за капитанами из тщеславия или ради денег. Истинная любовь готовить не умеет.
Ойленова выходка дорого стала герцогу: горожане закидали помост всякой дрянью. Тухлыми яйцами и подгнившей репой. Воспользовавшись беспорядками, Глипниус, Пампфель и Ганхель скрылись из Камении. С ними вместе бежали Ойлен, Фуоко и Хоакин. Терекок - так назывался лес, в котором скрылись беглецы, - превратился в оплот вольных стрелков. Конечно, большинство доннельфамцев остались дома, рассудив, что бунтовать лучше в «Бородароссе» за кружкой пива, но все равно в последователях у Хоакина недостатка не ощущалось.
Бунтарство Доннельфама расцвело пышным цветом. Либеральствующие юнцы оставили скучную философию. Узкие сюртуки сменились зелеными плащами, а парики - шляпами с перьями. Следом за студентами увязались подмастерья портных и торговцы сосисками, дочери мельников и монахи.
Терекок кипел жизнью. Старые традиции Деревуда возродились в новых краях. Неделя шла за неделей, и все больше горожан приходило под знамена вольных стрелков.
А где-то, в землях короля,
Жил рыцарь, звали его Хок,
И ноты «до» от ноты «ля»
Он с детства отличить не мог.
Кого мне ждать? Тебя, мой друг?
Уж гаснет свечка на ветру! -
напевал Хоакин, бредя опушкой леса. Успевать приходилось повсюду: проверять посты, наблюдать за обучением новобранцев, кормить обедами пойманных баронов. С помощниками ему повезло. Ганхель оказался великолепным лучником, а Пампфелю равных в бою на дубинках не нашлось бы, пожалуй, и в старом Деревуде.
- Шевелись! Шевелись! - подгонял он неуклюжих новобранцев. Дубинка так и кружилась в его руках стрекозьим крылом. - Ноги легче. Спину прямей, пивное брюхо!
На тренировочной поляне Истессо долго не задержался. Завидев разбойника, бывшие горожане каменели. Страх перед авторитетами так просто не выбьешь. Чтобы выдавить из себя раба, и сорока лет в пустыне может не хватить.
- Эй, стой веселей! Гляди волком, нападай с толком. Глинниус, дубинкой удары отбивай, не головой.
- Нападай, стол, ком, - восторженно ревел голем. - Ха-ха-ха! Здравствуй, капитан Хоакин.
Хоакин на бегу поприветствовал голема. Глинниус - теперь Кроха Глинни Ус - подался в историографы Терекока. Он действительно писал лучше, чем говорил, и вел хронику отряда, успешно соперничая с черной книгой. Ойлен стал Шутом, Лиза - Романтической Подругой… лишь Монаха в отряде не хватало.
Звенел печальный перепев -
Свирель играла среди скал.
Вдруг откуда-то донеслось насмешливое:
Там буйный Хок - Спаситель Дев
В томленье женских ласк искал.
Тебя все нет… Ты где, мой друг?
Красотка стонет поутру!
- Эй, легенда живая! - Ойлен продрался сквозь ежевичные кусты, схватил капитана за рукав. - Хок, поговорить надо.
- Сейчас? Я еще не все посты проверил.
- А чего тянуть? Посты вместе обойдем.
Разбойники уселись на ствол поваленного дерева.
Хоакин был рад передышке - после беготни по лесу от него пар шел. Единственное, что внушало беспокойство, - колючий взгляд Тальберта.
- Хок, что ты собираешься делать дальше?
- Какого еще дальше тебе надо? Мы стрелки, живы-здоровы. Осмотримся, оглядимся что к чему. Я успел подустать от бестолковой беготни.
- Хм… Не так уж много. А потом?
- Сниму заклятие. Убивать чудищ - это не самоцель. Найду какой-нибудь лесок, обоснуюсь. Да тот же Терекок - чем плохо местечко? И Лизе нравится.
- Хок, ты же Ланселот! Это дар великий, призвание. И все это лишь ради того, чтобы сидеть с девчонкой в лесу?
- А чего ты хочешь? Повсюду распространить землю справедливости? Сделать мир огромным лагерем вольных стрелков?
Хоакин сгорбился. Его лицо словно бы постарело на сто лет - те самые сто лет, что он провел под заклятием.
- Людям нужно место, куда бежать, - тихо сказал он. - Ото лжи, от зверей великих… От всесилия королей. Деревуд как раз для того и существует. Если земля справедливости окажется повсюду - чем я стану отличаться от шарлатанов и герцогов? Куда они побегут от меня?
Усмешка скользнула по губам Тальберта:
- И все, да?… Ушам своим не верю. Ты записался в отшельники, в монахи. Деревуд стал прибежищем Для беглецов от жизни. Знаешь, Хок… Мне каждую ночь снится одно и то же. Я вижу корабли и людей что называют себя нищими. Люди другого мира!… Онинесут нищету как знамя, как благодать. И среди них я - дух восстания. Сокрушаю толстопузых мерзавцев жирующих на горе бедняков. Несу радость и справедливость. Всем! Всему миру!
- Ойлен, постой…
Голос скульптора звучал горячечно, отрывисто;
- Ты похитил у меня предназначение. Это я, я должен был родиться бунтарем! Ланселотом, победителем чудовищ. А теперь кто я?… Шут. Бледная тень того Тальберта Ойлена, что мог быть. И даже Неле моя всего лишь фантазия. Я искал ее во всех женщинах мира, среди пастушек и принцесс. Не нашел…
- Еще найдешь, дружище.
- Ты не знаешь, как томит сила, которой нет!
- Я знаю, как томит сила, которая есть. Слышишь, Тальберт?
Шут понял, что хватил лишнего. Отвел глаза, закашлялся. Потом объявил, криво улыбаясь:
- Странный ты человек. Хоакин… Себя не понимаешь. Мечешься, рыщешь из стороны в сторону словно пес, потерявший след. Ну дай тебе бог понять, кто ты есть на самом деле. В чем твоя суть. А я тебя не виню. Ладно… Чего уж.
Сказав это, Тальберт спрыгнул с бревна и ушел в лес. Истессо остался один, размышлять о жизни и о себе.
Шут наговорил много ерунды, но главное в его словах присутствовало. Хоакин часто задавался этим вопросом. В самом деле, кто он такой? Ланселот, победитель чудищ? Капитан вольных стрелков, ходячее приложение к черной книге? Одно ведь противоречит другому. Ланселоты разрушают королевства, а разбойники, наоборот, укрепляют. Как ни парадоксально это звучит.
Хоакин достал из-за пазухи книгу. Перелистал. Завтра в Доннельфаме ярмарка. В лес нагрянет компания веселых монахов. Быть может, среди них найдется кто-нибудь, кто сможет надеть маску беглого монаха. Разбойничий септет окажется завершен. Терескок окончательно превратится в землю справедливости.
Стрелок перевернул несколько страниц. Заглянул в самый конец:
«Хоакин почувствовал, как невыносимо запершило в горле. Страшно захотелось чихнуть. Он попытался двинуться - и не смог. Ноги застыли, окаменение поднималось все выше и выше, захватило грудь, горло…» И пустота. Вот это нехорошо… Запустил журнал, уже несколько дней ни слова. Стоит чихнуть - и несколько дней исчезнут в небытие. Такое бывало не раз. Надо это срочно исправить. Стрелок достал чернильницу, перо. Разгладил лист.
Сквозь бумагу просвечивали строчки. Не веря сам себе, Истессо перевернул страницу. После нескольких белых листов вновь начинались записи. Видимо, когда веселый Кроха Глинни Ус записывал последние минуты Хоакина, несколько листов слиплись и перевернулись вместе.
Еще страница. Еще. Вчитавшись, Истессо понял, что перед ним. Ни больше ни меньше как описание послежизни. Событий, что произошли после того, как Базилиск посмотрел окаменяющим взглядом. Когда мертвящая волна прокатилась по телу и перед глазами возник сияющий коридор.
Туман клубится в коридоре - молочный, в жемчужных блестках. Это не тот туман, что прячет злокозненных иномирянских шавок, обожающих вцеплятся в ноги. Не тот, что скрывает бледные плети растений-вампиров и потайные люки. Грез и сладострастных видений в нем вы также не обнаружите. Его существование - горькая проза жизни. Боги прижимисты и скупы. А уборщицам надо платить. Надо терпеть их возню с ковровыми дорожками, мастикой и щетками. Потому в Обители Богов всегда клубится яшмовый туман. Дешево и практично.
Хоакин чувствовал себя так, словно бредет по колено в ванильном муссе. Под сапогами шуршал мусор: скорлупки орехов, сухие апельсиновые корки, фантики от конфет. Нога уже не раз оскальзывалась на банановых шкурках.
В этом таилась страшная несправедливость: боги, которые попадались навстречу, шли по облакам и представления не имели, какой свинарник творится у них под ногами.
- Э-э… простите…
- Охотно прощаю, создание. Тебе вниз и направо; сто двенадцатая дверь. Твой создатель живет там.
- С…
- Не за что, друг мой.
Светящийся старик прошел мимо. Лицо его было печально, и Хоакин ощутил раскаяние. Ему захотелось начать жизнь, исполненную тягот и самоотречения, наполнить свое существование духовным подвигом - быть может, это порадовало бы старика?
Тот устало обернулся:
- Это лишнее, Хоакин. Просто живи, как живешь. Но все равно я тебе благодарен.
- Н-н…
Коридор опустел. Оно и к лучшему: тяжело общаться с существом, которое заранее знает все мысли, что придут тебе в голову.
За сто двенадцатой дверью располагалась маленькая демиургическая лаборатория. Шкафы были завалены горами, пустынями, лесами; с потолка свисал искрящийся пучок молний. Ветры и ураганы свистели в вытяжной трубе, запах озона наполнял воздух. Хоакин завертел головой.
- Ох! Ух ты! Надо же!
- Нравится? - послышалось со стороны окна. - Подожди, я сейчас.
Сухонький человечек лет пятидесяти склонился над пестрым многослойным маджонгом. Мозаику составляли крохотные костяшки с иероглифами и рисунками. Частью она располагалась в лаборатории, но в основном ее положение было неопределенно. Скажем так: где-то в мировом континууме.
- Минуточку. Подожди, я еще парочку монад добавлю.
При взгляде на мозаику у Хоакина начала кружиться голова. Подобное чувство наверняка возникает у зеркала, что заглядывает в коридор, образованный отражениями в зеркале напротив.
- Это… это все мы?
- Да, это Террокс.
Потрясенный Хоакин уселся возле умывальника. В фаянсовой раковине плескался великий океан. Желтая пластмассовая уточка кокетливо поводила хвостом, пытаясь пробиться сквозь, острова мыльной пены.
- Я рад, что ты зашел, Хоакин. - Создатель вытер руки тряпкой. - Вы, создания, нечасто заглядываете к нам.
- Извините. Если бы я знал об этом…
- Ничего, ничего.
Хоакин неловко помолчал, а потом добавил:
- Но разве после смерти… Я имею в виду…
- Что после смерти?
Слова давались Хоакину с трудом. Почему-то он стеснялся говорить о том, что волновало и тревожило еще с детских лет. Но жить с грузом на душе проклятие почище неизменности.
- Когда я был маленьким, - объяснил он, - к нам заходил священник. Понимаете?
- Так-так… Продолжай.
- Он рассказал мне, что случится, если я буду плохо себя вести. Рассказал, куда я попаду. По его словам, здесь есть такая маленькая комнатка…
Создатель слушал с напряженным вниманием на лице.
- Ага, так… Да, понятно… - кивал он, по мере того как продолжался рассказ Хоакина. - Гармония вселенной… созвучие… Дальше не надо. Я понял. Нет, петь в хоре не потребуется. По крайней мере, если ты сам этого не захочешь.
- Спасибо.
- Не за что. А почему тебя это волнует?
Истессо поманил Создателя пальцем. Когда тот придвинулся, шепотом объяснил свои затруднения.
Брови Создателя поползли вверх.
- Ты шутишь? Но я создал вас по своему образу и подобию. Вы все обладаете идеальным слухом и голосом. Подобно мне.
- Тогда что же нас ждет после смерти? На самом деле?
- Ничего особенного. Те, что умерли, они все там.
- За занавеской?
- Ну да. Хочешь чаю?
- Разные религии говорят о послежизни разное…
- Я знаю. Это моя недоработка. Но одно известно наверняка: после смерти вы все пьете чай в моем обществе. Так ты будешь?
И, не дожидаясь ответа, Создатель прищелкнул пальцами. На столе появились самовар и чашки. Плетеная корзиночка с хлебом, варенье, сахар.
- Не поверишь, Хок, но ты у меня - любимое творение.
- А остальные? Неддам, Фероче?
- Они тоже. Все по-разному. - Создатель подпер щеки кулаками, мечтательно прикрыв глаза. - Ты ведь архетипичен, Хоакин. Олицетворяешь дух бунтарства, тягу к переменам. Очень я это уважаю. Потому что сам консерватор до мозга костей.
Глаза-щелочки распахнулись.
- Да что ж я сижу? Гостя развлекать надо! Ты уж скучаешь, поди, носом клюешь. Давай я тебе фотографии покажу.
Создатель принялся выдвигать ящики стола. Истессо с любопытством следил за ним.
- Куда ж я их-то? Эк незадача. Вчера же здесь лежали.
Наконец нужный ящик отыскался. Создатель выложил на стол кипу альбомов.
- Я не очень назойлив? - спросил он. - Старческая причуда. Налей себе еще чашечку. - Верхний альбом пополз с вершины стопки, и Творец подхватил его. - Вся история Вселенной здесь. От первого дня и до финального потопа.
- Потопа?
- Да. Я консервативен… впрочем, об этом я уже говорил. Не люблю новшеств. Мир Террокс погибнет в ревущем водовороте. Это случится через несколько миллионов лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44