Какие чудные приключения происходят с ним, а память пуста… Как можно жить такой унылой жизнью? Ради того ли он бежал из Града Града?
Из травы вынырнула жизнерадостная растрепанная саламандра:
- Хок! Йу-ху-ху! Докуда дошел?
- До Бахамота. Не мешай, Инцери.
- Блин. Как что, так сразу «не мешай, Инцери»! - Элементаль насупилась. - Я, между прочим, не просто так. Лиза говорит, обед почти готов. А еще она спрашивает - каким концом поварешки в котле помешивать?
- Круглым. И пусть посолить не забудет.
Вновь зашуршали страницы.
- «От смерти спаслись все-таки, - прочел Хоакин. - Инцери, не подглядывай».
- Точно так все и было. Правда-правда!
- Ты еще здесь? Тогда передай Лизе, что я ее очень люблю.
- Правда? Ой, здорово! Но ты же ее ни разу не видел?
Хоакин промолчал. Лиза была единственной, кого он помнил из прошлой жизни, исключая Бизоатона Фортиссимо. Неужели заклятие дает сбой?
Крылатая тень упала на страницу. Маггара приземлилась на плечо разбойника:
- Инцери, марш отсюда. Иди Лизе помоги, - и к Хоакину: - Хок, вот твой чай. О чем читаешь?
- О Доннельфаме. О том, как я отправился просить помощи у герцога Розенмуллена.
* * *
Всякий, кто приезжает в Доннельфам, скоро приходит к выводу, что в городе зреет смута. Но это верно лишь отчасти. Город живет в состоянии бунта веками. Не существует типа правления более консервативного, чем Доннельфамский бунт - бессмысленный и беспощадный.
Приглядитесь к ратушной площади. Она бурлит и колышется. Бюргеры всячески выражают свое неповиновение. Нигде не создается столько революционных теорий, как в Доннельфаме.
Тем не менее это очень спокойное и приятное место. Если вы не любите общественных потрясений - добро пожаловать в Доннельфам.
Мир Террокс. Путеводитель д-ра Живокамня
Хоакин во владениях Розенмуллена оказался впервые. Лиза нет. На пути в Циркон она проезжала Доннельфам в закрытой карете. Но когда она проделала щелочку в занавеске, госпожа Ляменто обозвала ее потаскушкой.
С Доннельфамом у шестидесятилетней жертвенной Девы были связаны тягостные воспоминания. Проклятый герцог Розенмуллен когда-то оказался «пфуй-негодником» - по меткому выражению служанки Кантабиле. То ли на него снизошел неуместный гуманизм, то ли поскупердяйничал он - однако жертву, предложенную Летицией, не принял. С тех пор госпожа Ляменто ненавидела его всем пылом своего нерастраченного девичества. Все, связанное с Доннельфамом, вызывало у настоятельницы живейшую неприязнь. Лиза просто попала под горячую руку.
В карете с закрытыми окнами - сами понимаете Доннельфам Фуоко знала поверхностно. Когда Хоакин назвал город сонным и унылым, она согласилась. Сложно было не согласиться.
Путешественники проходили мимо буйства страстей, искрометного карнавала интриг, а видели - толстых бюргеров, степенно расхаживающих по площади с кружками пива в руках, да застенчивых девиц на скамеечках в парке. Девушки читали книги в суконных обложках и краснели. С точки зрения доннельфамской морали их поведение было вызывающим и непристойным. Любая бюргерша скажет, что это распутство так откровенно навязываться мужчинам.
Но юность плюет на условности. Мимо скамеек прохаживались белокурые юнцы в узких сюртучках, все как один - записные сердцееды и донжуаны. От разговоров, которые они вели, за версту веяло либерализмом и свободой духа:
- Что насчет духовной лимонады, Ганс? Не правда ли, старина Кант задал им перцу со своим картогромическим империалом?
- Я склоняюсь к современным теориям, Гюстав. Все эти вазисы и раскройки меня попусту фрустрируют.
Девушки на скамейках сладко обмирали от таких слов. Какая раскованность мысли! Какое вольнодумство! И еще усердней прятали симпатичные веснушчатые мордашки за обложки книг.
Сегодня все было можно. Дух свободы веял над ратушной площадью Доннельфама. В том, как топорщились волосы на подбородке фрау Инги, как важно и заговорщицки подмигивал кельнер в пивной, гоняя по мокрому подносу серебро, - на всем чувствовалась печать вольномыслия. Даже строгие готические башенки приобрели вид неуловимо революционный. Еще чуть-чуть, казалось, и они склонятся к вольностям рококо и барокко.
Но Лиза и Хоакин этого не замечали. Чутче всех атмосферу города уловила Инцери. Она высунула нос из кармана стрелка и принюхалась.
- А здесь празднично, - заявила она.
- Разве?
- Точно-точно. Уж я-то знаю толк в праздниках. Я есть хочу.
- Я тоже проголодалась. - Лиза огляделась. - Может, заглянем в тот симпатичный погребок? С рыжим великаном на вывеске?
Хоакин возражать не стал. Погребок так погребок. Тяжелая дверь распахнулась. Путешественники нырнули в гостеприимный полумрак «Бородароссы».
За дверью остались тягучая августовская жара, пыль и раскаленные камни мостовой. «Бородаросса» встретил путешественников прохладой и уютом. Тем самым патриархальным уютом, которого безуспешно добивались цирконские трактиры.
Крепкая деревянная лестница вела в общий зал. Плотник, ее сколотивший, хватил через край в своем увлечении осадной техникой. Лестница вышла - хоть сейчас строй баррикады и воюй. Прямое попадание из катапульты она бы пережила.
Хоакин спустился в зал. Погребок дышал основательностью. На столах могли гарцевать буцефалы и першероны. Бойницы в стойке с бочонками располагались так, что позволяли держать под обстрелом весь зал. На стенах висели гравюры с изображением могучих крепостей. В углах красовались щиты и знамена.
Вы спросите, кто же заглядывал в кабачок? Очень и очень многие. Посетителей всегда хватало. Например, заседания «Доннельфамского фортификационного Клуба» всегда проходили в «Бородароссе».
Военный стиль навязывал посетителям свои правила игры. Бюргеры прятались за стрелковыми щитами, выжидая удачного момента для атаки - на каплунов и маринованных зайцев, на лососину и рагу из пяти сортов мяса.
За стойкой стоял хозяин. Его нескладная фигура на фоне тяжеловесных щитов смотрелась трогательно и беззащитно. Чем-то он был похож на черепаху: то ли морщинистой шеей, то ли выпяченной, словно клюв, верхней губой. Погребок служил ему панцирем. Выражение «мой дом - моя крепость» родилось в стенах «Бородароссы».
Хоакин и Лиза уселись в самом углу, подальше от всевидящих бойниц стойки.
- Что будете заказывать? - поинтересовался хозяин. - Есть великолепные цыплята, вейнрейнское вино. Пирожки неплохо удались. Блинчики с муженевским сыром - пальчики оближете.
Он выжидающе глянул на Хоакина. Маггара что-то зашептала стрелку на ухо. Тот внимательно выслушал и кивнул:
- Хорошо. Так и сделаем. - Он повернулся к хозяину: - Итак, уважаемый, мы бы хотели вот что.
- Слушаю вас внимательно, сударь.
- Перво-наперво блинчики. Печеного хлеба, супа из цветной капусты - я слышал, в Доннельфаме он великолепен, - и куропаток. Букет цветов, - тут Хоакин задумался, - лучше чайные розы. И еще жаровню с угольками.
Хозяин выслушал заказ не моргнув глазом:
- Пить что будете? Могу предложить из погребов герцога.
Маггара вновь зашептала.
- Не надо герцогского. Мы простые путешественники. Дайте того, что в маленьком бочонке, под старым фартуком вашей жены.
- Рад встретить знатоков. Немногие в нынешнее время ценят хорошее вино. Вам записать на счет праздника?
- А?… Неважно. Главное, несите побыстрей. Мы проголодались.
- Будет сделано, господа.
Готовили в «Бородароссе» быстро. Четверти часа не прошло, как сонная толстозадая девица в хрустящем белом чепчике принесла супницу. Словно по волшебству стол украсился салфетками. Появилась терракотовая ваза. Чайных роз не нашлось, но Маггара и лилиям обрадовалась. За время пути она сильно изголодалась по оранжерейным цветам. Полевые, лесные, луговые - это прекрасно, но иногда хочется побаловать себя чем-нибудь экзотическим.
- А есть ты не будешь? - поинтересовался Хоакин, - Совсем?
- Я на диете.
- Зачем?
Фея пожала плечами:
- Вам, верзилам, хорошо. Вы ногами ходите. А меня, чуть поправлюсь, крылья не держат.
Пока фея диетничала, Инцери с блаженным видом зарылась в раскаленные угли. Перед Лизой появилась тарелка с блинчиками. Блюдо, похоже, делалось с расчетом, чтоб на него любовались, а не ели.
- Вам на счет праздника записать? - вновь осведомился хозяин. - Или сами заплатите?
- А в чем разница?
- На счет праздника дешевле. Но опаснее. - Трактирщик огляделся. Никто не подслушивал. - В Цирконе-то - слышали? Бахамота-батюшку… того. Сланселотили.
- Неужели?…
- Точно. Что делается-то…
Неулыбчивый господин за соседним столиком придвинулся поближе. Ладонью оттопырил ухо, чтобы лучше слышать. Трактирщик, не меняясь в лице, продолжал:
- Конечно, Розенмуллен сопереживает горю шарлатана. Но мы не такие. Либерализм - наша давняя традиция. Вот уж который день мы празднуем освобождение наших братьев-тримегистийцев. Из-под позорного гнета, значица.
- Да как же вы празднуете? - удивилась Инцери, - Ни гирлянд, ни цветов. Одеты буднично. Ведете себя как ни в чем не бывало.
Хозяин поджал губы:
- Эх, барышня! Сразу видно, что вы еще юны. Да если в открытую-то… Герцог живо в камень. - Он сделал движение, словно лепя шар из теста. - Он такой, наш Розенмуллен. Строг, но справедлив. И Базилиск у него.
Хлопнула входная дверь, и пирующие настороженно оглянулись. На лестнице стоял богач. На вид - самый что ни на есть философ доннельфамского толка: круглое лицо, усики под носом, взлохмаченная шевелюра. Неуклюж, в кости широк. Бархатный сюртук на заду топорщится.
- Эй, хозяин! - весело воскликнул он. - Кружку пива. В счет сам знаешь чего. Как говорится: свободе нравится набраться.
- Будет исполнено, господин вольнодумец.
- Постойте, - схватил его за рукав Хоакин. - Вы расскажете о вашем герцоге? Мы приезжие, нам интересно.
Трактирщик сделал умоляющее лицо. Ему очень не хотелось, чтобы его застали в обществе Хоакина.
- Если разрешите, - обратился к стрелку вновь прибывший, - я вам помогу.
- Вы хорошо знаете герцога?
- Как самого себя. Вы позволите? - Круглолицый подсел к путешественникам. Перед ним тут же появилась запотевшая кружка пива.
- Да, пожалуйста, - запоздало пискнула Лиза. - Садитесь.
- Бог мой! - Круглолицый отхлебнул из кружки. - Вам сильно повезло. Розенмуллен… Кто о нем расскажет лучше меня? Все будут врать, ловчить, изворачиваться.
- Почему, сударь?
- Почему? - Толстячок обвел помещение презрительным взглядом. - Да потому что они жалкие трусы. Приспособленцы. Хамы. Верите ли, сударыня, - обратился он к Лизе, - каждый считает себя вольнодумцем и бунтарем. А на деле… - Круглолицый сплюнул. - Эй! - громко воскликнул он. - Политика герцога безнравственна. Розенмуллен - продажный интриган. Ну?
Неулыбчивый господин за соседним столом потер ладонью ухо. Заморгал растерянно:
- Ничего не слышу. Оглох, ей-богу, оглох.
Круглолицый презрительно усмехнулся. Вскочил, расплескивая пиво, вытянул палец:
- А? Гляньте на него. Циник. Прохвост. И все такие. Все! Без исключения. Спросите трактирщика: кто не пьет в счет праздника? Не найдете таких. Все бунтуют. И у всех подхалимские рожи.
- Как вас зовут, сударь? - поинтересовался Хоакин.
- Эрик. Эрик Румпельштильцхен. Я управитель Базилисковой Камении, герцогского дворца. А ваши имена, милейшие?
Путешественники представились. Эрик доверительно наклонился к стрелку:
- Чтоб вы знали: на праздник сам же герцог денег и дал. В поддержку свободомыслия. Но эти - что они в свободе понимают-то?
Он шумно отхлебнул из кружки. Перед носом его невесть откуда взялось блюдо с мясными рулетами. Эрик схватил кусок двумя пальцами, обнюхал.
- Вы-то сами откуда будете? - спросил он, жуя.
- Путешественники мы. Странствуем для собственного развлечения.
- Странствуете? - Эрик вновь отхлебнул и вытер губы рукавом. - Не цыгане? Герцог любит, - он пощелкал пальцами, - комедиантов. Истинный покровитель искусств, новый Петроний Арбитр. Если пляшете, поете - могу похлопотать. Не пожалеете.
Он обвел зал повелительным взглядом:
- Всех касается. Слышали? Молчим?
Бюргеры притихли. Никто не рисковал поднять глаза от тарелки, чтобы не встретиться взглядом с Румпельштильцхеном.
- Вот, - горько усмехнулся он, - все их хваленое вольнодумство. - Он доверительно придвинулся к Хоакину: - А я не боюсь показаться рутинером. Среди моих предков был бургомистр. Помните легенду? Ланселот, перводракон… И бургомистр, само собой разумеется. Так вот, он - тот самый. И я этим родством горжусь. За то меня герцог и ценит.
- Правда? - Стрелок вытащил из-за пазухи письмо. - Очень кстати. Узнаете печать? А подпись?
- Шарлатан. - Управитель потянулся к письму. - Пишет герцогу Розенмуллену. Вы позволите прочесть?
- Я обещал его магичеству передать из рук в руки.
- А, ну хорошо. - Эрик убрал руки. - Посмотрим, как вы попадете к герцогу без моей помощи.
Он покачался на стуле, заложив руки за голову:
- Хозяин! Еще кружечку. Свобода, как говорится, равенство набраться.
Число пустых кружек на столе росло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Из травы вынырнула жизнерадостная растрепанная саламандра:
- Хок! Йу-ху-ху! Докуда дошел?
- До Бахамота. Не мешай, Инцери.
- Блин. Как что, так сразу «не мешай, Инцери»! - Элементаль насупилась. - Я, между прочим, не просто так. Лиза говорит, обед почти готов. А еще она спрашивает - каким концом поварешки в котле помешивать?
- Круглым. И пусть посолить не забудет.
Вновь зашуршали страницы.
- «От смерти спаслись все-таки, - прочел Хоакин. - Инцери, не подглядывай».
- Точно так все и было. Правда-правда!
- Ты еще здесь? Тогда передай Лизе, что я ее очень люблю.
- Правда? Ой, здорово! Но ты же ее ни разу не видел?
Хоакин промолчал. Лиза была единственной, кого он помнил из прошлой жизни, исключая Бизоатона Фортиссимо. Неужели заклятие дает сбой?
Крылатая тень упала на страницу. Маггара приземлилась на плечо разбойника:
- Инцери, марш отсюда. Иди Лизе помоги, - и к Хоакину: - Хок, вот твой чай. О чем читаешь?
- О Доннельфаме. О том, как я отправился просить помощи у герцога Розенмуллена.
* * *
Всякий, кто приезжает в Доннельфам, скоро приходит к выводу, что в городе зреет смута. Но это верно лишь отчасти. Город живет в состоянии бунта веками. Не существует типа правления более консервативного, чем Доннельфамский бунт - бессмысленный и беспощадный.
Приглядитесь к ратушной площади. Она бурлит и колышется. Бюргеры всячески выражают свое неповиновение. Нигде не создается столько революционных теорий, как в Доннельфаме.
Тем не менее это очень спокойное и приятное место. Если вы не любите общественных потрясений - добро пожаловать в Доннельфам.
Мир Террокс. Путеводитель д-ра Живокамня
Хоакин во владениях Розенмуллена оказался впервые. Лиза нет. На пути в Циркон она проезжала Доннельфам в закрытой карете. Но когда она проделала щелочку в занавеске, госпожа Ляменто обозвала ее потаскушкой.
С Доннельфамом у шестидесятилетней жертвенной Девы были связаны тягостные воспоминания. Проклятый герцог Розенмуллен когда-то оказался «пфуй-негодником» - по меткому выражению служанки Кантабиле. То ли на него снизошел неуместный гуманизм, то ли поскупердяйничал он - однако жертву, предложенную Летицией, не принял. С тех пор госпожа Ляменто ненавидела его всем пылом своего нерастраченного девичества. Все, связанное с Доннельфамом, вызывало у настоятельницы живейшую неприязнь. Лиза просто попала под горячую руку.
В карете с закрытыми окнами - сами понимаете Доннельфам Фуоко знала поверхностно. Когда Хоакин назвал город сонным и унылым, она согласилась. Сложно было не согласиться.
Путешественники проходили мимо буйства страстей, искрометного карнавала интриг, а видели - толстых бюргеров, степенно расхаживающих по площади с кружками пива в руках, да застенчивых девиц на скамеечках в парке. Девушки читали книги в суконных обложках и краснели. С точки зрения доннельфамской морали их поведение было вызывающим и непристойным. Любая бюргерша скажет, что это распутство так откровенно навязываться мужчинам.
Но юность плюет на условности. Мимо скамеек прохаживались белокурые юнцы в узких сюртучках, все как один - записные сердцееды и донжуаны. От разговоров, которые они вели, за версту веяло либерализмом и свободой духа:
- Что насчет духовной лимонады, Ганс? Не правда ли, старина Кант задал им перцу со своим картогромическим империалом?
- Я склоняюсь к современным теориям, Гюстав. Все эти вазисы и раскройки меня попусту фрустрируют.
Девушки на скамейках сладко обмирали от таких слов. Какая раскованность мысли! Какое вольнодумство! И еще усердней прятали симпатичные веснушчатые мордашки за обложки книг.
Сегодня все было можно. Дух свободы веял над ратушной площадью Доннельфама. В том, как топорщились волосы на подбородке фрау Инги, как важно и заговорщицки подмигивал кельнер в пивной, гоняя по мокрому подносу серебро, - на всем чувствовалась печать вольномыслия. Даже строгие готические башенки приобрели вид неуловимо революционный. Еще чуть-чуть, казалось, и они склонятся к вольностям рококо и барокко.
Но Лиза и Хоакин этого не замечали. Чутче всех атмосферу города уловила Инцери. Она высунула нос из кармана стрелка и принюхалась.
- А здесь празднично, - заявила она.
- Разве?
- Точно-точно. Уж я-то знаю толк в праздниках. Я есть хочу.
- Я тоже проголодалась. - Лиза огляделась. - Может, заглянем в тот симпатичный погребок? С рыжим великаном на вывеске?
Хоакин возражать не стал. Погребок так погребок. Тяжелая дверь распахнулась. Путешественники нырнули в гостеприимный полумрак «Бородароссы».
За дверью остались тягучая августовская жара, пыль и раскаленные камни мостовой. «Бородаросса» встретил путешественников прохладой и уютом. Тем самым патриархальным уютом, которого безуспешно добивались цирконские трактиры.
Крепкая деревянная лестница вела в общий зал. Плотник, ее сколотивший, хватил через край в своем увлечении осадной техникой. Лестница вышла - хоть сейчас строй баррикады и воюй. Прямое попадание из катапульты она бы пережила.
Хоакин спустился в зал. Погребок дышал основательностью. На столах могли гарцевать буцефалы и першероны. Бойницы в стойке с бочонками располагались так, что позволяли держать под обстрелом весь зал. На стенах висели гравюры с изображением могучих крепостей. В углах красовались щиты и знамена.
Вы спросите, кто же заглядывал в кабачок? Очень и очень многие. Посетителей всегда хватало. Например, заседания «Доннельфамского фортификационного Клуба» всегда проходили в «Бородароссе».
Военный стиль навязывал посетителям свои правила игры. Бюргеры прятались за стрелковыми щитами, выжидая удачного момента для атаки - на каплунов и маринованных зайцев, на лососину и рагу из пяти сортов мяса.
За стойкой стоял хозяин. Его нескладная фигура на фоне тяжеловесных щитов смотрелась трогательно и беззащитно. Чем-то он был похож на черепаху: то ли морщинистой шеей, то ли выпяченной, словно клюв, верхней губой. Погребок служил ему панцирем. Выражение «мой дом - моя крепость» родилось в стенах «Бородароссы».
Хоакин и Лиза уселись в самом углу, подальше от всевидящих бойниц стойки.
- Что будете заказывать? - поинтересовался хозяин. - Есть великолепные цыплята, вейнрейнское вино. Пирожки неплохо удались. Блинчики с муженевским сыром - пальчики оближете.
Он выжидающе глянул на Хоакина. Маггара что-то зашептала стрелку на ухо. Тот внимательно выслушал и кивнул:
- Хорошо. Так и сделаем. - Он повернулся к хозяину: - Итак, уважаемый, мы бы хотели вот что.
- Слушаю вас внимательно, сударь.
- Перво-наперво блинчики. Печеного хлеба, супа из цветной капусты - я слышал, в Доннельфаме он великолепен, - и куропаток. Букет цветов, - тут Хоакин задумался, - лучше чайные розы. И еще жаровню с угольками.
Хозяин выслушал заказ не моргнув глазом:
- Пить что будете? Могу предложить из погребов герцога.
Маггара вновь зашептала.
- Не надо герцогского. Мы простые путешественники. Дайте того, что в маленьком бочонке, под старым фартуком вашей жены.
- Рад встретить знатоков. Немногие в нынешнее время ценят хорошее вино. Вам записать на счет праздника?
- А?… Неважно. Главное, несите побыстрей. Мы проголодались.
- Будет сделано, господа.
Готовили в «Бородароссе» быстро. Четверти часа не прошло, как сонная толстозадая девица в хрустящем белом чепчике принесла супницу. Словно по волшебству стол украсился салфетками. Появилась терракотовая ваза. Чайных роз не нашлось, но Маггара и лилиям обрадовалась. За время пути она сильно изголодалась по оранжерейным цветам. Полевые, лесные, луговые - это прекрасно, но иногда хочется побаловать себя чем-нибудь экзотическим.
- А есть ты не будешь? - поинтересовался Хоакин, - Совсем?
- Я на диете.
- Зачем?
Фея пожала плечами:
- Вам, верзилам, хорошо. Вы ногами ходите. А меня, чуть поправлюсь, крылья не держат.
Пока фея диетничала, Инцери с блаженным видом зарылась в раскаленные угли. Перед Лизой появилась тарелка с блинчиками. Блюдо, похоже, делалось с расчетом, чтоб на него любовались, а не ели.
- Вам на счет праздника записать? - вновь осведомился хозяин. - Или сами заплатите?
- А в чем разница?
- На счет праздника дешевле. Но опаснее. - Трактирщик огляделся. Никто не подслушивал. - В Цирконе-то - слышали? Бахамота-батюшку… того. Сланселотили.
- Неужели?…
- Точно. Что делается-то…
Неулыбчивый господин за соседним столиком придвинулся поближе. Ладонью оттопырил ухо, чтобы лучше слышать. Трактирщик, не меняясь в лице, продолжал:
- Конечно, Розенмуллен сопереживает горю шарлатана. Но мы не такие. Либерализм - наша давняя традиция. Вот уж который день мы празднуем освобождение наших братьев-тримегистийцев. Из-под позорного гнета, значица.
- Да как же вы празднуете? - удивилась Инцери, - Ни гирлянд, ни цветов. Одеты буднично. Ведете себя как ни в чем не бывало.
Хозяин поджал губы:
- Эх, барышня! Сразу видно, что вы еще юны. Да если в открытую-то… Герцог живо в камень. - Он сделал движение, словно лепя шар из теста. - Он такой, наш Розенмуллен. Строг, но справедлив. И Базилиск у него.
Хлопнула входная дверь, и пирующие настороженно оглянулись. На лестнице стоял богач. На вид - самый что ни на есть философ доннельфамского толка: круглое лицо, усики под носом, взлохмаченная шевелюра. Неуклюж, в кости широк. Бархатный сюртук на заду топорщится.
- Эй, хозяин! - весело воскликнул он. - Кружку пива. В счет сам знаешь чего. Как говорится: свободе нравится набраться.
- Будет исполнено, господин вольнодумец.
- Постойте, - схватил его за рукав Хоакин. - Вы расскажете о вашем герцоге? Мы приезжие, нам интересно.
Трактирщик сделал умоляющее лицо. Ему очень не хотелось, чтобы его застали в обществе Хоакина.
- Если разрешите, - обратился к стрелку вновь прибывший, - я вам помогу.
- Вы хорошо знаете герцога?
- Как самого себя. Вы позволите? - Круглолицый подсел к путешественникам. Перед ним тут же появилась запотевшая кружка пива.
- Да, пожалуйста, - запоздало пискнула Лиза. - Садитесь.
- Бог мой! - Круглолицый отхлебнул из кружки. - Вам сильно повезло. Розенмуллен… Кто о нем расскажет лучше меня? Все будут врать, ловчить, изворачиваться.
- Почему, сударь?
- Почему? - Толстячок обвел помещение презрительным взглядом. - Да потому что они жалкие трусы. Приспособленцы. Хамы. Верите ли, сударыня, - обратился он к Лизе, - каждый считает себя вольнодумцем и бунтарем. А на деле… - Круглолицый сплюнул. - Эй! - громко воскликнул он. - Политика герцога безнравственна. Розенмуллен - продажный интриган. Ну?
Неулыбчивый господин за соседним столом потер ладонью ухо. Заморгал растерянно:
- Ничего не слышу. Оглох, ей-богу, оглох.
Круглолицый презрительно усмехнулся. Вскочил, расплескивая пиво, вытянул палец:
- А? Гляньте на него. Циник. Прохвост. И все такие. Все! Без исключения. Спросите трактирщика: кто не пьет в счет праздника? Не найдете таких. Все бунтуют. И у всех подхалимские рожи.
- Как вас зовут, сударь? - поинтересовался Хоакин.
- Эрик. Эрик Румпельштильцхен. Я управитель Базилисковой Камении, герцогского дворца. А ваши имена, милейшие?
Путешественники представились. Эрик доверительно наклонился к стрелку:
- Чтоб вы знали: на праздник сам же герцог денег и дал. В поддержку свободомыслия. Но эти - что они в свободе понимают-то?
Он шумно отхлебнул из кружки. Перед носом его невесть откуда взялось блюдо с мясными рулетами. Эрик схватил кусок двумя пальцами, обнюхал.
- Вы-то сами откуда будете? - спросил он, жуя.
- Путешественники мы. Странствуем для собственного развлечения.
- Странствуете? - Эрик вновь отхлебнул и вытер губы рукавом. - Не цыгане? Герцог любит, - он пощелкал пальцами, - комедиантов. Истинный покровитель искусств, новый Петроний Арбитр. Если пляшете, поете - могу похлопотать. Не пожалеете.
Он обвел зал повелительным взглядом:
- Всех касается. Слышали? Молчим?
Бюргеры притихли. Никто не рисковал поднять глаза от тарелки, чтобы не встретиться взглядом с Румпельштильцхеном.
- Вот, - горько усмехнулся он, - все их хваленое вольнодумство. - Он доверительно придвинулся к Хоакину: - А я не боюсь показаться рутинером. Среди моих предков был бургомистр. Помните легенду? Ланселот, перводракон… И бургомистр, само собой разумеется. Так вот, он - тот самый. И я этим родством горжусь. За то меня герцог и ценит.
- Правда? - Стрелок вытащил из-за пазухи письмо. - Очень кстати. Узнаете печать? А подпись?
- Шарлатан. - Управитель потянулся к письму. - Пишет герцогу Розенмуллену. Вы позволите прочесть?
- Я обещал его магичеству передать из рук в руки.
- А, ну хорошо. - Эрик убрал руки. - Посмотрим, как вы попадете к герцогу без моей помощи.
Он покачался на стуле, заложив руки за голову:
- Хозяин! Еще кружечку. Свобода, как говорится, равенство набраться.
Число пустых кружек на столе росло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44