Выражение Эрнкова лица становилось все более скучающим.
- Хоть бы подрались, - пробормотал он. - Шваль людишки… - Он огляделся, намечая жертву: - Вот ты. - ткнул пальцем. - Да, ты, с бантом. Тебе говорю!
Господинчик с крысиным лицом заозирался:
- Я?
- Ты, ты. Думаешь, бант нацепил, так и все? Бунтарь? Я вашу породу сучью знаю. Давно раскусил. Поди сюда.
Человек с бантом растерянно хихикнул и засеменил к управителю.
- Ты кто? Поэт? Поэт, не отпирайся, наслышан. Читай стихи. Революционные. Ну?
Бедняга побледнел.
- Я… я не умею, господин Румпельштильцхен!… Я - поэт, да. Но какой поэт? Лирический. Спросите - каждый подтвердит.
Он обвел посетителей умоляющим взглядом. Молчание было ему ответом. Казалось, даже столы попытались отодвинуться от него.
- Значит, не поэт?
- Нет.
- Не поэт…
- Но я могу попробовать.
- Уж попробуй. - Румпельштильцхен развязно похлопал его по животу. - Уважь ценителя. Попытка не пытка.
Декламатор подобрался. Откашлялся, одернул сюртучок. В голосе его проскользнули неуверенные нотки:
- В синем небе, -
начал он.
Пташка реет?
Эрик приопустил ресницы. Кивнул благосклонно,
В пташке - недовольство зреет, -
продолжал поэт.
Пташка, пой. Курлыкай! Тенькай!
Но… вполклюва. Помаленьку.
Понемногу он раздухарился:
Дать бы этой пташке крыльев
Да простору изобилье.
Ух, она б склевала мошку!
Но… вполклюва. Понемножку.
Что ж ты реешь, пташка, гордо?
Далека ты от народа.
Славь же бурю песней звонкой!
Но… вполклюва. Потихоньку.
В зале стало тихо. Человечек с крысиным лицом стоял, закрыв глаза. На кончике его носа повисла прозрачная капля.
- Что ж… - Румпельштильцхен пожевал губами, словно пробуя стихи на вкус - Мило, мило. С изюминкой. Эзоповым языком, так сказать… Сударь, вы - истинный бунтарь. Поздравляю!
Он два раза прикоснулся ладонью к ладони. «Бородаросса» взорвалась аплодисментами.
- Браво! Браво! - кричал человек с мрачным лицом, бывший глухой. - Бррррависсимо!
- Какая аллегория! Какая ирония, тончайшие намеки!
Поэт покачнулся. Он бы упал, если бы его не подхватили. Герой дня пошел по рукам. Доннельфамцы наперебой угощали его пивом и ветчиной.
- Всем пить за здоровье бунтаря! - кричал Эрик, перекрывая шум. - Господин герцог угощает. Эй, кто там под лестницей прячется? Подать сюда!
Бюргеры полезли под лестницу. После недолгой возни перед Эриком предстал растрепанный бродяга в берете и заляпанном красками камзоле - чернявый, с пронырливым лицом. Одного глаза у незнакомца не хватало. Лицо пересекал шрам.
- Кто таков?
- Тальберт Ойлен, сударь.
- Имя меня не интересует. Кто таков, я спрашиваю?
- Я скульптор. А еще барабанщик на пустом брюхе, резчик по окорокам, художник - соусом по кровяным колбаскам и дублонами по чужим кошелькам.
- То есть ты шут и проходимец.
- Да. И повсюду нахожу конкурентов. Шутам неплохо живется, как по-вашему, ваша светлость?
- Точно так, бродяга. А ты проницателен.
- Так вы - сам герцог Розенмуллен? - удивился Хоакин. - Вот новость!
- Да. Обожаю ходить в народ. Инкогнито. Где еще услышишь правду о себе?
- А бюргеры что? Не знают?
- Знают, как же. Проходимцы.
- И говорят правду?
- Попробовали бы они соврать!
Тальберт не сводил с Фуоко влюбленных глаз. Лиза покраснела:
- Что ты уставился на меня, нахал?
- Сударыня, одолжите футляр для моей флейты? Коль возьмете в свою труппу, я и трубачом могу быть.
- Что?
- Или барабанщиком. У меня такая колотушка! Станьте деревом, я стану белкой. Запутаюсь в ваших ветвях.
- Стань лучше рыбой, - фыркнула Фуоко, - и утопись. А то мой жених тебя под орех разделает.
- О да! Ореховое масло полезно. Олени им укрепляют рога.
Герцог хлопнул бродягу по плечу:
- Ты, я гляжу, парень не промах. И на язык остер. Пей и помалкивай. Со мной поедешь, мне как раз нужен ваятель.
Он обернулся к хмурому как туча Хоакину:
- Вашу шайку-лейку я тоже приглашаю. Посмотрим, на что сгодитесь. Заодно расскажете, что в Цирконе стряслось.
Во дворец - Базилискову Камению - отправились не сразу. Сперва Розенмуллен всласть поиздевался над бюргерами, заставляя их петь хором и плясать на столах. Кроме Хоакина и Лизы с герцогом отправились безымянный поэт и Тальберт. Всю дорогу Розенмуллен донимал скульптора философскими разговорами. Когда они вошли в дворцовый парк, спросил:
- А скажите мне, господин скульптор, одну вещь. Если бы люди стали зеркалами - как бы изменился мир?
- Никак. Остался бы прежним.
- Отчего же?
- Очень просто. Гляньте на Хоакина, ваша светлость. Он и сейчас зеркало. Дай ему тумака - отразит тумак, улыбнись - улыбнется в ответ. Эй, угрюмец! Что, неправду я говорю?
Истессо криво усмехнулся.
- А ты? - не унимался герцог.
- Я - зеркало кривое, - ответил шут, тыча в шрам, пересекающий пустую глазницу. - С меня спрос особенный.
- А поэт?
- Добавьте серебра побольше, ваша светлость, глядишь, отразит, что прикажут. Серебряная амальгама кула лучше медной.
- А я? - спросила Лиза. - Что обо мне скажешь?
- Вы, сударыня? О, вы чудное зеркало. - Он схватил руку девушки и прижал к губам. - Век смотрелся бы, да увы… Моя кривая образина не располагает к самолюбованию.
Хоакин подставил бродяге подножку. Тот кубарем покатился по дороге, да так и остался сидеть в пыли, широко раскинув ноги.
- Эй, проходимец, - позвал Розенмуллен. - Ты забыл обо мне! Я-то какое зеркало?
- Вы, ваша светлость, не зеркало - простое стекло. Он вытянул палец, указывая на дворцовый парк. - Смотрю сквозь вас и вижу, что с этим скульптором мне не тягаться.
Герцог огляделся. Вдоль парковых дорожек стояли каменные изваяния, изображавшие израненных, умирающих людей.
- Что верно, то верно, братец, - самодовольно хохотнул он. - Статуи эти - творения Базилиска. Он, знаешь ли, реалист: рабски копирует природу.
- Вот только его творениям не хватает жизни, - пробормотал Тальберт.
- Что ж… Придется тебе у него поучиться.
Глава 8
ШАРЛАТАН С ТОГО СВЕТА
- Он опасен, - сказал король Лир.
- Он опасен, опасен.
- Опасен!
Короли заговорили одновременно, перебивая друг друга. Уловить что-либо в этом хаосе было невозможно. Слова сплетались, накладывались друг на друга:
- Что же нам делать с проклятым Истессо?
- Могучим, великим, чудесным героем?
- Он смуту и беды несет повсеместно!
- Не жить Ланселоту. Мы это устроим!
Его преосвященство вскочил на скамью. Ноги его сами отбили чечетку.
- Знайте, глупцы, что известно мне средство: враз изведу вам того Хоакина.
Короли подхватили:
- Что ж вы молчали?
- Ах, как интересно!
- Садитесь удобней. Рассказ будет длинным.
Жрец крутнулся на одной ножке и сел. На лице его проступило смущение. Так смущается солидный человек, поймав себя на том, что подпевает модному шлягеру.
- Говорите же, ваше преосвященство.
- Для начала рассмотрим факты. Наш уважаемый Фью Фероче наломал дров.
- Я протестую!
- Зря, ваше магичество. Вы пошли на поводу у меркантильных интересов. Что это за местничество? Кто просил вас лезть в деревудские дела?
- Как будто вы поступили бы иначе, - окрысился шарлатан. - Деревуд - это золотое дно. Вот только при Хоакине я не получал от него никаких доходов. А Неддам из вольных стрелков сливки выжмет! Будьте уверены.
- О да. Вы справились великолепно. Золотое дно. Хм… Но у вас теперь нет чудища. А это соблазн. Простонародье может взбунтоваться.
- Согласен.
- Значит, кто-то должен помочь вам зверем великим. Чьи земли соседствуют с Тримегистией?
- Октанайт, - быстро сказал король Лир.
- Исамрод, - обрадовалась блондинка.
Фероче покачал головой:
- Нет-нет. Чужое чудище в стране? Никогда! Это против устава Дюжины.
- Но, Фью, это же временно. С вашим зверем ничего не случилось. Когда мой план приведет к успеху, вы прилюдно объявите, что Бахамот выжил. Или воскрес. Как вам больше нравится. Вам лишь надо продержаться на троне.
- Так у вас есть план, ваше преосвященство?
- Да. Мы расправимся с Истессо. И сделаем это вот как…
Гвардейцы брызнули в разные стороны. Это спасло их от удара, когда герцог ворвался в тронный зал. Широкими шагами он помчался к трону. Выхватил из-под сиденья парик, напялил его. Сверху - герцогскую корону. Глазки Розенмуллена довольно сверкнули:
- Уф-ф! Ну и жара. Приятно вновь оказаться самим собой. Располагайтесь, господа.
Истессо поискал взглядом стул или диван. Ничего подобного не отыскалось. Приглашение герцога оказалось пустой формальностью. Обстановка в лаборатории Фероче была куда более демократичной.
- Итак, господин Хоакин… - Герцог забрался с ногами на трон, повозился там, устраиваясь. - У вас послание от шарлатана. Давайте же его сюда.
Стрелок достал письмо и протянул Розенмуллену. Тот сломал печать и нетерпеливо пробежал глазами первые строчки.
- Так-так-так. Фью в своем репертуаре. Лабораторная крыса…
Он поднял взгляд на Хоакина:
- Говорите, старое заклятие Бизоатона?
- Да. Его магичество утверждает, что ключ у мертвого шарлатана. Но вы же умеете допрашивать тени ваша светлость?
- Это мой конек. И Фероче прав. Я обожаю возиться с мертвецами.
Розенмуллен окинул взглядом скульптора и поэта. В его глазах промелькнуло удивление.
- Кто вы такие, господа?
- Мы? - затрясся поэт. - М-мы люди искусства. В «Бородароссе»… помните?
- Ах да. Вольные художники.
Герцог хлопнул в ладоши. Вбежал камергер.
- Препроводи этих. Обустрой вместе с остальными комедиантами. Да, и пусть принесут зеленый столик. Я желаю общаться с духами.
- Слушаюсь, ваша светлость. Будет исполнено.
Камердинер увел Тальберта и поэта. Герцог же повернулся к Хоакину:
- Вот и славно. С этим разобрались. Сейчас принесут инструменты, и приступим. Скажите, вы хотите поговорить с одним лишь Бизоатоном?
- А с кем еще?
- Да мало ли. Я обожаю вести беседы с Эльзой. Она была подругой Ланселота в стародавние времена… очаровательная женщина. Мой предок-бургомистр порой заглядывает. Высказывает интересные мысли. Очень. Соглашайтесь, Хоакин. Я многому научился у него.
- Спасибо, ваша светлость. Как-нибудь в другой раз.
- Жаль, жаль. Подумайте хорошенько, господин Истессо.
Подручные герцога-некроманта принесли спиритический столик. Разложили на нем хрустальный шар, две колоды карт, иглу и помятую жестяную миску с водой. Неприметные статисты в черном задернули шторы. Тронный зал погрузилась во мрак. Загремели расставляемые кресла, зашелестели покрывала, вспыхнули огоньки свеч.
Инцери забеспокоилась:
- А можно мне что-нибудь зажечь?
- Конечно, сударыня. Свеча, зажженная первостихией огня, придаст силу нашему ритуалу. Не стесняйтесь. Жгите!
Перед саламандрой поставили подсвечник, и Инцери торжественно дунула на фитили. Вспыхнули три огонька. Довольная и смущенная, ящерка спряталась под креслом.
Когда приготовления подошли к концу, герцог махнул слугам:
- Можете идти. Этого новенького… как его?… Ах да, поэта. Предупредите. У меня высокие требования к литературе. Должен соответствовать.
Черные поклонились и растаяли в темноте. Камергер задержался, чтобы снять пылинку с рукава герцога.
- Не забывайте, ваша светлость, - шепнул он, - сегодня собрание Дюжины. Вы и так все время опаздываете.
- Спасибо. Ценю вашу заботу, но магия превыше всего. А сейчас оставьте меня.
Сеанс черной магии начался. Розенмуллен бросил иглу в миску с водой и принялся делать пассы. Игла всплыла и завертелась, словно дворняга, учуявшая запах овсяной болтушки.
- Аббатство! - воззвал герцог. - Бестиарий! Виолончель и Гарнитура! Доминантой заклинаю и Епархией.
Над миской закурился разноцветный дымок. Хоакин в который раз подивился, насколько разные люди уживаются в герцоге. Кто такой Эрик Румпельштильцен? Обжора, пьяница и самодур. Розенмуллен и на троне корчил из себя чудака, покровителя искусств.
А вот Розенмуллен-маг представлял собой совершенно иное. Шутовство и развязность слетели с него, словно луковая шелуха. Остались точность и пунктуальное следование ритуалу.
- Призываю вас, Ерничество и Коллизия, Латентность и Медиевистика!
Тени в углах зала зашевелились. Задышали.
Лиза схватила Истессо за локоть; сердце ее оглушительно колотилось. Маггара вскарабкалась на плечо стрелка и прижалась к щеке. Под левой ладонью возник жар - там пряталась Инцери. Спутницам стрелка было страшно.
- Пантеизм. Растафарианство. Семиотика. Тестамент.
С каждым словом, с каждым новым именем Розенмуллен выкладывал на стол новую руну. Они походили на медные монетки - новые, надраенные до блеска, - и скоро миска оказалась в кольце знаков. Кружение иглы стало осмысленнее. В нем появилась система.
- …да пребудут с нами Эсхатология, Юриспруденция и с ними - Ятроматематика! - закончил Розенмуллен. - Приди же!
Сверкающий круг замкнулся. В углу зала послышался стук.
- Слышу, слышу, - недовольно отозвался герцог. - Вас только не хватало, тетя. Изыдите, прошу вас. Нынче есть дела поважнее.
Стук прекратился. Розеймуллен повернулся к Хоакину:
- Кого, ты говоришь, надо вызвать?
- Бизоатона Фортиссимо. Прежнего шарлатана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44