С каждой минутой становится все темнее, а влажность возрастает. Газовые занавески висят прямо и кажутся тяжелыми и набрякшими.
– Меня не интересует, как оно называется, но оно здесь не останется.
– Бернар, ньюта пытались убить, – шипит Наджья ему на ухо.
Ее проезд на мопеде по лужайке для поло мимо орущих садовников, а затем по веранде вокруг столиков и таращивших глаза постояльцев до самого номера Бернара казался ей смелым и блестящим. Где-нибудь спрятаться… В каком-нибудь месте, которое будет трудно отыскать… Когда они ввалились в комнату, Бернар не сказал ни слова. Ньют уже находился в полубессознательном состоянии и словно в бреду бормотал что-то об адреналине своим странным утрированным голосом. К тому времени, когда они уложили Тала в постель, ньют уже полностью отключился. Бернар снял с Тала туфли, а затем отошел, испуганный и озадаченный. После чего они с Наджьей еще долго стояли у дверей и спорили.
– Ты и из меня теперь тоже делаешь мишень, – шипит Бернар. – Ты вообще ни о чем не думаешь. Вбегаешь, орешь во все горло и ждешь, что все будут от тебя в восторге, потому что ты настоящий герой.
– Бернар, я всегда знала, что единственный осел, который тебя по-настоящему интересует, – это ты сам, но сейчас я узнаю о тебе действительно что-то новенькое. Ты спускаешься еще одной ступенькой ниже.
Однако уколы колючей проволоки возбуждают. Наджье нравится любая активность. Опасность искушает ее. Ей кажется, что она участвует в захватывающей драме, в каком-то триллере. Заблуждение. Жизнь не кино. Кульминации и повороты сюжета – просто совпадения или сговор. Герой может смириться и с позором, и с провалом. В последних кадрах все положительные герои имеют шанс погибнуть. Никто из нас не смог бы выжить в кинотриллере, стань он реальностью.
– Я не знаю, куда еще можно пойти, – признается Наджья слабым голосом.
Бернар тихо выходит. По комнате распространяется горячий воздух, затхлый, пропитанный запахами пота и благовоний. Противомоскитные сетки и газовые занавеси вздуваются вокруг фигур, свернувшихся в эмбриональных позах. Наджья покусывает заусеницу у себя на большом пальце и думает, что еще можно сделать в сложившейся ситуации.
Девушка вновь слышит хруст ребер убийцы в тот миг, когда она врезалась в него на мопеде. Свою собственную мгновенную реакцию и бег карсевака по платформе. Наджья начинает дрожать в душной темной комнате. Она не может овладеть собой, находит стул, садится и чувствует, что не в силах избавиться от ощущения ледяного холода, поднимающегося изнутри. Это же настоящее безумие, и ты в него вляпалась с головой. Ньют и юная шведская репортерша. Ты можешь в любой момент исчезнуть, и никто из десяти миллионов жителей Варанаси даже глазом не моргнет.
Наджья ставит стул таким образом, чтобы в поле ее зрения были и дверь, и окно. Затем поворачивает деревянные жалюзи под таким углом, чтобы хорошо видеть, что происходит снаружи, но чтобы оттуда было бы трудно заглянуть внутрь. Она сидит и наблюдает за тем, как по полу движутся полоски света.
…Наджья, вздрогнув, просыпается от какого-то шума. От какого-то движения. Она застывает, затем бросается на кухню за французскими кухонными ножами. Распахивает дверь – фигура у холодильника поворачивается, – хватает нож. Он… Ньют…
– Извините, извините, – говорит ньют странным детским голосом. – Есть у вас что-нибудь съестное? Я чувствую такой страшный голод.
В холодильнике Бернара какие-то объедки и бутылка шампанского. Да уж, конечно… Ньют втягивает носом запах и берет что-то с полки.
– Извините, извините, – говорит Тал. – Очень, очень сильный голод. Гормоны… Я слишком много их израсходовал.
– Я могу приготовить для вас чаю, – предлагает Наджья, ей все еще хочется играть роль героини-спасительницы.
– Чай, да. Чай, чудесно.
Они сидят на матраце с маленькими стаканчиками в руках. Ньюту нравится чай в европейском стиле, черный, без сахара. Наджья вздрагивает от любой тени у ставен.
– Я не знаю, как выразить вам свою благодарность…
– Я ее не заслужила. Это я причина всех ваших неприятностей.
– Вы то же самое говорили на вокзале, да. Но если бы не вы, на вашем месте оказался бы кто-то другой. И он не чувствовал бы себя таким виноватым.
Наджья Аскарзада впервые в жизни так близко общается с ньютом. Она многое знает о них, знает, кто они такие, как можно стать ньютом, чем они занимаются друг с другом, и даже отчасти понимает, какое наслаждение они могут доставить друг другу. Наджья как истая скандинавка относится к ним с должной терпимостью, но ньют, сидящий рядом с ней, пахнет иначе, не так, как обычные люди. Наджья понимает, что запах возникает из-за манипуляций с гормонами и нейромедиаторами, но все равно боится, что Тал почувствует ее растерянность и примет за ньютофобию.
– Я вспомнила… – говорит она. – Я посмотрела фотографии и вспомнила, где видела вас раньше.
Тал хмурится. В золотистых сумерках выражение лица ньюта кажется чуждым, абсолютно инопланетным.
– На студии.
Тал обхватывает голову руками, закрывает глаза. Ресницы у ньюта длинные и кажутся Наджье очень красивыми.
– Мне очень больно. Я не знаю, что и думать.
– Я готовила интервью с Лал Дарфаном. Сатнам провел меня по студии. Сатнам дал мне фотографии.
– Трезубец! – восклицает Тал. – Дерьмо!.. Он нас обоих подставил! А! – Ньют начинает дрожать, слезы струятся по щекам. Тал воздевает руки, чем-то напоминая прокаженного. – Мама Бхарат… они думали, что там живу я; попали не в ту квартиру…
Дрожь переходит в истерические рыдания. Это усталость и шок. Наджья тихонько выходит, чтобы приготовить свежий чай. Она не хочет возвращаться до тех пор, пока не утихнут всхлипы и причитания. У нее совсем не афганский, а скорее североевропейский страх перед сильными эмоциями.
– Еще чаю?
Тал завертывается в простыню, кивает. Стакан дрожит в руке ньюта.
– Откуда вы узнали, что я буду на вокзале?
– Журналистская интуиция, – отвечает Наджья Аскарзада. Ей хочется прикоснуться к лицу ньюта, к такому голому, такому нежному черепу. – По крайней мере я бы именно так и поступила на вашем месте.
– Ваша журналистская интуиция – великая вещь. Это же был полный идиотизм с моей стороны! Улыбаться, смеяться, танцевать и думать, что все меня любят! Новый ньют в городе, которого все хотят видеть, приглашают на большие вечера, в клуб…
Наджья протягивает руку, чтобы коснуться ньюта, успокоить, согреть, и чувствует, что голова Тала склонилась к ней на грудь. Ее рука касается гладкой головы ньюта. Все равно что гладить котенка – одни кости и предельное напряжение. Пальцы девушки случайно прикасаются к ямочкам на руке ньюта – несколько рядов, похожих на симметричные следы от укусов насекомых. Наджья отдергивает руку.
– Нет, здесь, пожалуйста, – говорит Тал. Она слегка дотрагивается до указанной точки и чувствует, как какие-то жидкости начинают течь под кожей. – И еще здесь. – Руки ньюта направляют ее пальцы поближе к запястью. – И здесь.
По телу ньюта пробегает дрожь. Дыхание становится более равномерным. Мышцы напрягаются. Тал встает, слегка покачиваясь, и нервно проходит по комнате. Наджья чувствует запах предельного напряжения.
– Я не могу представить, как вы живете, – говорит Наджья. – Ведь вы же способны сами выбирать собственные эмоции.
– Мы выбираем не эмоции, а только реакции. И способны регулировать их силу. Поэтому, как правило, не живем дольше шестидесяти.
Теперь Тал меряет комнату большими шагами, в сильнейшем беспокойстве, словно мангуста, пойманная в клетку. Ньют бросает опасливый взгляд в прорези жалюзи и быстро закрывает их.
– Но как же вы можете?..
– Делать такой выбор? Для красоты и этих лет достаточно.
Наджья качает головой. Немыслимое громоздится на невероятное. Тал ударяет кулаком по стене.
– Какой же идиотизм! Такие, как я, должны умереть, мы слишком глупы, чтобы жить.
– Вы не единственный, я тоже глупа, я ведь полагала, что имею особый выход на Эн Кей Дживанджи.
– Вы встречались с Дживанджи?
– Я беседовала с ним по видео, и в тот раз он организовал встречу, во время которой Сатнам передал мне фотографии.
Какая-то тень падает на ставни. Ньют и Наджья застывают от страха. Тал медленно опускается до тех пор, пока полностью не оказывается ниже линии подоконника. Ньют пальцем манит девушку, указывая ей место у стены. Прислушиваясь всем своим телом, Наджья крадется по циновкам. Раздается женский голос, который что-то говорит по-немецки. Спазм ужаса отступает, Наджья немного расслабляется. Какое-то мгновение ей казалось, что от страха ее может вырвать.
– Мы должны уезжать из Бхарата. Они видели вас со мной, – шепчет Тал. – Теперь мы для них одно. Нам необходимо обеспечить для себя безопасный проезд.
– А если пойти в полицию?
– Неужели вы еще не поняли, по каким законам живет эта страна? Полиция подчиняется Саджиде Ране, а она заинтересована в моем исчезновении. А та полиция, что Саджиде Ране не подчиняется, состоит на содержании у Дживанджи. Нам нужно нечто такое, из-за чего стало бы опасно или слишком дорого нас убивать. Вы сказали, что беседовали с Дживанджи по видео. Я полагаю, вы достаточно разумная девушка и сохранили запись беседы. Покажите мне ее, пожалуйста. Возможно, там мы сумеем найти что-нибудь полезное.
Они сидят рядом, прислонившись к стене. Наджья поднимает палм. Рука ее дрожит. Тал берет девушку за запястье, успокаивает.
– Модель у вас не очень хорошая, – замечает ньют.
Звук чересчур громкий. Из клуба доносится мерный стук теннисных мячей. На экране не слишком ровное изображение павильона Эн Кей Дживанджи, увешанного каламкари. Оно кажется какой-то сказочной противоположностью ее полутемной душной спальне, пропитанной запахами страха.
– Остановите, остановите, остановите!..
Палец Наджьи лихорадочно ищет кнопку паузы.
– Что это такое?
– Дживанджи.
– Я понимаю, глупая. Но откуда пришло видеопослание?
– Из его офиса, из его дома, даже, может быть, из рат ятры, откуда угодно, я не знаю…
– Ложь, ложь, ложь, – шипит Тал. – Я-то знаю. То, что мы здесь видим, вовсе не дом, не рат ятра и не кабинет Эн Кей Дживанджи. Это апартаменты Апарна Чаулы и Аджай Надиадвала, предназначенные для свадебной церемонии в «Городе и деревне». Мне пришлось разрабатывать все висящие там каламкари.
– Декорации?..
– Мои декорации. Для эпизода, который пока еще не снят.
У Наджьи Аскарзады глаза расширяются от удивления. Как бы ей хотелось сейчас иметь ньютовское подкожное меню, чтобы нейротрансмиттерами очистить организм от последствий парализующего изумления.
– Никто до сих пор ни разу не встречался с Дживанджи лицом к лицу, – говорит Наджья.
– Наш пропуск… – произносит Тал. – Мне нужно каким-то образом добраться до студии. Нам необходимо отправляться сейчас, да, прямо сейчас.
– Вы не можете пойти вот так, в таком виде, вас узнают за километр, нужно придумать какую-нибудь маскировку…
И вдруг стук теннисных мячей и возгласы игроков мгновенно замолкают. Тал и Наджья, пригнувшись, бегут по комнате. А на ставнях появляются тени. Слышны голоса. Они говорят не по-немецки. И это не женские голоса. Наджья выкатывает мопед из прихожей на кухню. Девушка и Тал знают, чего им следует ждать, и их ожидание наполнено ужасом. Щелк-щелк. И вот вся спальня наполняется грохотом автоматного огня. В то же мгновение Наджья заводит маленький спиртовой двигатель, вскакивает на мопед. Тал садится за ней. Пули продолжают летать по комнате. Не оглядывайся. Ни в коем случае нельзя оглядываться. Воспользовавшись складным столиком Бернара, Наджья выбивает заднюю дверь и выезжает в бар. Официанты бросают на нее удивленные взгляды, видя, как она проносится между бокалами с «кингфишером» и стаканами со «швеппсом».
– С дороги, черт вас всех возьми!.. – вопит Наджья Аскарзада.
Люди отскакивают, как испуганные сороки. Периферийным зрением она замечает две темные фигуры, которые движутся со стороны окошка администратора, что-то вынимая из карманов на ходу.
– О господи! – молит девушка и въезжает на мопеде по трем бетонным ступенькам в клубную кухню. – С дороги, с дороги, с дороги!.. – кричит она, петляя между кулерами из нержавеющей стали размером с боевые танки, мимо мешков с рисом, картофелем, овощами, между поварами с подносами, поварами с ножами, поварами с горячим жиром.
Наджья скользит и разворачивается на пятне пролитого буйволиного масла, проносится сквозь вращающуюся дверь, через обеденный зал, между столами, накрытыми идеально чистыми белыми скатертями, сигналит оказавшейся на дороге парочке в одинаковых футболках и оказывается в коридоре.
В главном зале в самом разгаре вечерний урок йоги. Наджья и Тал пролетают по помещению, оглушительно бибикая, а вокруг них разваливаются многочисленные сарвангасаны, подобно деревьям во время рубки леса. Сквозь одно из окон – они здесь постоянно открыты для притока свежего воздуха, – через почти засохшие цветочные клумбы, через главные ворота девушка и ньют влетают в надежную анонимность вечернего часа пик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Меня не интересует, как оно называется, но оно здесь не останется.
– Бернар, ньюта пытались убить, – шипит Наджья ему на ухо.
Ее проезд на мопеде по лужайке для поло мимо орущих садовников, а затем по веранде вокруг столиков и таращивших глаза постояльцев до самого номера Бернара казался ей смелым и блестящим. Где-нибудь спрятаться… В каком-нибудь месте, которое будет трудно отыскать… Когда они ввалились в комнату, Бернар не сказал ни слова. Ньют уже находился в полубессознательном состоянии и словно в бреду бормотал что-то об адреналине своим странным утрированным голосом. К тому времени, когда они уложили Тала в постель, ньют уже полностью отключился. Бернар снял с Тала туфли, а затем отошел, испуганный и озадаченный. После чего они с Наджьей еще долго стояли у дверей и спорили.
– Ты и из меня теперь тоже делаешь мишень, – шипит Бернар. – Ты вообще ни о чем не думаешь. Вбегаешь, орешь во все горло и ждешь, что все будут от тебя в восторге, потому что ты настоящий герой.
– Бернар, я всегда знала, что единственный осел, который тебя по-настоящему интересует, – это ты сам, но сейчас я узнаю о тебе действительно что-то новенькое. Ты спускаешься еще одной ступенькой ниже.
Однако уколы колючей проволоки возбуждают. Наджье нравится любая активность. Опасность искушает ее. Ей кажется, что она участвует в захватывающей драме, в каком-то триллере. Заблуждение. Жизнь не кино. Кульминации и повороты сюжета – просто совпадения или сговор. Герой может смириться и с позором, и с провалом. В последних кадрах все положительные герои имеют шанс погибнуть. Никто из нас не смог бы выжить в кинотриллере, стань он реальностью.
– Я не знаю, куда еще можно пойти, – признается Наджья слабым голосом.
Бернар тихо выходит. По комнате распространяется горячий воздух, затхлый, пропитанный запахами пота и благовоний. Противомоскитные сетки и газовые занавеси вздуваются вокруг фигур, свернувшихся в эмбриональных позах. Наджья покусывает заусеницу у себя на большом пальце и думает, что еще можно сделать в сложившейся ситуации.
Девушка вновь слышит хруст ребер убийцы в тот миг, когда она врезалась в него на мопеде. Свою собственную мгновенную реакцию и бег карсевака по платформе. Наджья начинает дрожать в душной темной комнате. Она не может овладеть собой, находит стул, садится и чувствует, что не в силах избавиться от ощущения ледяного холода, поднимающегося изнутри. Это же настоящее безумие, и ты в него вляпалась с головой. Ньют и юная шведская репортерша. Ты можешь в любой момент исчезнуть, и никто из десяти миллионов жителей Варанаси даже глазом не моргнет.
Наджья ставит стул таким образом, чтобы в поле ее зрения были и дверь, и окно. Затем поворачивает деревянные жалюзи под таким углом, чтобы хорошо видеть, что происходит снаружи, но чтобы оттуда было бы трудно заглянуть внутрь. Она сидит и наблюдает за тем, как по полу движутся полоски света.
…Наджья, вздрогнув, просыпается от какого-то шума. От какого-то движения. Она застывает, затем бросается на кухню за французскими кухонными ножами. Распахивает дверь – фигура у холодильника поворачивается, – хватает нож. Он… Ньют…
– Извините, извините, – говорит ньют странным детским голосом. – Есть у вас что-нибудь съестное? Я чувствую такой страшный голод.
В холодильнике Бернара какие-то объедки и бутылка шампанского. Да уж, конечно… Ньют втягивает носом запах и берет что-то с полки.
– Извините, извините, – говорит Тал. – Очень, очень сильный голод. Гормоны… Я слишком много их израсходовал.
– Я могу приготовить для вас чаю, – предлагает Наджья, ей все еще хочется играть роль героини-спасительницы.
– Чай, да. Чай, чудесно.
Они сидят на матраце с маленькими стаканчиками в руках. Ньюту нравится чай в европейском стиле, черный, без сахара. Наджья вздрагивает от любой тени у ставен.
– Я не знаю, как выразить вам свою благодарность…
– Я ее не заслужила. Это я причина всех ваших неприятностей.
– Вы то же самое говорили на вокзале, да. Но если бы не вы, на вашем месте оказался бы кто-то другой. И он не чувствовал бы себя таким виноватым.
Наджья Аскарзада впервые в жизни так близко общается с ньютом. Она многое знает о них, знает, кто они такие, как можно стать ньютом, чем они занимаются друг с другом, и даже отчасти понимает, какое наслаждение они могут доставить друг другу. Наджья как истая скандинавка относится к ним с должной терпимостью, но ньют, сидящий рядом с ней, пахнет иначе, не так, как обычные люди. Наджья понимает, что запах возникает из-за манипуляций с гормонами и нейромедиаторами, но все равно боится, что Тал почувствует ее растерянность и примет за ньютофобию.
– Я вспомнила… – говорит она. – Я посмотрела фотографии и вспомнила, где видела вас раньше.
Тал хмурится. В золотистых сумерках выражение лица ньюта кажется чуждым, абсолютно инопланетным.
– На студии.
Тал обхватывает голову руками, закрывает глаза. Ресницы у ньюта длинные и кажутся Наджье очень красивыми.
– Мне очень больно. Я не знаю, что и думать.
– Я готовила интервью с Лал Дарфаном. Сатнам провел меня по студии. Сатнам дал мне фотографии.
– Трезубец! – восклицает Тал. – Дерьмо!.. Он нас обоих подставил! А! – Ньют начинает дрожать, слезы струятся по щекам. Тал воздевает руки, чем-то напоминая прокаженного. – Мама Бхарат… они думали, что там живу я; попали не в ту квартиру…
Дрожь переходит в истерические рыдания. Это усталость и шок. Наджья тихонько выходит, чтобы приготовить свежий чай. Она не хочет возвращаться до тех пор, пока не утихнут всхлипы и причитания. У нее совсем не афганский, а скорее североевропейский страх перед сильными эмоциями.
– Еще чаю?
Тал завертывается в простыню, кивает. Стакан дрожит в руке ньюта.
– Откуда вы узнали, что я буду на вокзале?
– Журналистская интуиция, – отвечает Наджья Аскарзада. Ей хочется прикоснуться к лицу ньюта, к такому голому, такому нежному черепу. – По крайней мере я бы именно так и поступила на вашем месте.
– Ваша журналистская интуиция – великая вещь. Это же был полный идиотизм с моей стороны! Улыбаться, смеяться, танцевать и думать, что все меня любят! Новый ньют в городе, которого все хотят видеть, приглашают на большие вечера, в клуб…
Наджья протягивает руку, чтобы коснуться ньюта, успокоить, согреть, и чувствует, что голова Тала склонилась к ней на грудь. Ее рука касается гладкой головы ньюта. Все равно что гладить котенка – одни кости и предельное напряжение. Пальцы девушки случайно прикасаются к ямочкам на руке ньюта – несколько рядов, похожих на симметричные следы от укусов насекомых. Наджья отдергивает руку.
– Нет, здесь, пожалуйста, – говорит Тал. Она слегка дотрагивается до указанной точки и чувствует, как какие-то жидкости начинают течь под кожей. – И еще здесь. – Руки ньюта направляют ее пальцы поближе к запястью. – И здесь.
По телу ньюта пробегает дрожь. Дыхание становится более равномерным. Мышцы напрягаются. Тал встает, слегка покачиваясь, и нервно проходит по комнате. Наджья чувствует запах предельного напряжения.
– Я не могу представить, как вы живете, – говорит Наджья. – Ведь вы же способны сами выбирать собственные эмоции.
– Мы выбираем не эмоции, а только реакции. И способны регулировать их силу. Поэтому, как правило, не живем дольше шестидесяти.
Теперь Тал меряет комнату большими шагами, в сильнейшем беспокойстве, словно мангуста, пойманная в клетку. Ньют бросает опасливый взгляд в прорези жалюзи и быстро закрывает их.
– Но как же вы можете?..
– Делать такой выбор? Для красоты и этих лет достаточно.
Наджья качает головой. Немыслимое громоздится на невероятное. Тал ударяет кулаком по стене.
– Какой же идиотизм! Такие, как я, должны умереть, мы слишком глупы, чтобы жить.
– Вы не единственный, я тоже глупа, я ведь полагала, что имею особый выход на Эн Кей Дживанджи.
– Вы встречались с Дживанджи?
– Я беседовала с ним по видео, и в тот раз он организовал встречу, во время которой Сатнам передал мне фотографии.
Какая-то тень падает на ставни. Ньют и Наджья застывают от страха. Тал медленно опускается до тех пор, пока полностью не оказывается ниже линии подоконника. Ньют пальцем манит девушку, указывая ей место у стены. Прислушиваясь всем своим телом, Наджья крадется по циновкам. Раздается женский голос, который что-то говорит по-немецки. Спазм ужаса отступает, Наджья немного расслабляется. Какое-то мгновение ей казалось, что от страха ее может вырвать.
– Мы должны уезжать из Бхарата. Они видели вас со мной, – шепчет Тал. – Теперь мы для них одно. Нам необходимо обеспечить для себя безопасный проезд.
– А если пойти в полицию?
– Неужели вы еще не поняли, по каким законам живет эта страна? Полиция подчиняется Саджиде Ране, а она заинтересована в моем исчезновении. А та полиция, что Саджиде Ране не подчиняется, состоит на содержании у Дживанджи. Нам нужно нечто такое, из-за чего стало бы опасно или слишком дорого нас убивать. Вы сказали, что беседовали с Дживанджи по видео. Я полагаю, вы достаточно разумная девушка и сохранили запись беседы. Покажите мне ее, пожалуйста. Возможно, там мы сумеем найти что-нибудь полезное.
Они сидят рядом, прислонившись к стене. Наджья поднимает палм. Рука ее дрожит. Тал берет девушку за запястье, успокаивает.
– Модель у вас не очень хорошая, – замечает ньют.
Звук чересчур громкий. Из клуба доносится мерный стук теннисных мячей. На экране не слишком ровное изображение павильона Эн Кей Дживанджи, увешанного каламкари. Оно кажется какой-то сказочной противоположностью ее полутемной душной спальне, пропитанной запахами страха.
– Остановите, остановите, остановите!..
Палец Наджьи лихорадочно ищет кнопку паузы.
– Что это такое?
– Дживанджи.
– Я понимаю, глупая. Но откуда пришло видеопослание?
– Из его офиса, из его дома, даже, может быть, из рат ятры, откуда угодно, я не знаю…
– Ложь, ложь, ложь, – шипит Тал. – Я-то знаю. То, что мы здесь видим, вовсе не дом, не рат ятра и не кабинет Эн Кей Дживанджи. Это апартаменты Апарна Чаулы и Аджай Надиадвала, предназначенные для свадебной церемонии в «Городе и деревне». Мне пришлось разрабатывать все висящие там каламкари.
– Декорации?..
– Мои декорации. Для эпизода, который пока еще не снят.
У Наджьи Аскарзады глаза расширяются от удивления. Как бы ей хотелось сейчас иметь ньютовское подкожное меню, чтобы нейротрансмиттерами очистить организм от последствий парализующего изумления.
– Никто до сих пор ни разу не встречался с Дживанджи лицом к лицу, – говорит Наджья.
– Наш пропуск… – произносит Тал. – Мне нужно каким-то образом добраться до студии. Нам необходимо отправляться сейчас, да, прямо сейчас.
– Вы не можете пойти вот так, в таком виде, вас узнают за километр, нужно придумать какую-нибудь маскировку…
И вдруг стук теннисных мячей и возгласы игроков мгновенно замолкают. Тал и Наджья, пригнувшись, бегут по комнате. А на ставнях появляются тени. Слышны голоса. Они говорят не по-немецки. И это не женские голоса. Наджья выкатывает мопед из прихожей на кухню. Девушка и Тал знают, чего им следует ждать, и их ожидание наполнено ужасом. Щелк-щелк. И вот вся спальня наполняется грохотом автоматного огня. В то же мгновение Наджья заводит маленький спиртовой двигатель, вскакивает на мопед. Тал садится за ней. Пули продолжают летать по комнате. Не оглядывайся. Ни в коем случае нельзя оглядываться. Воспользовавшись складным столиком Бернара, Наджья выбивает заднюю дверь и выезжает в бар. Официанты бросают на нее удивленные взгляды, видя, как она проносится между бокалами с «кингфишером» и стаканами со «швеппсом».
– С дороги, черт вас всех возьми!.. – вопит Наджья Аскарзада.
Люди отскакивают, как испуганные сороки. Периферийным зрением она замечает две темные фигуры, которые движутся со стороны окошка администратора, что-то вынимая из карманов на ходу.
– О господи! – молит девушка и въезжает на мопеде по трем бетонным ступенькам в клубную кухню. – С дороги, с дороги, с дороги!.. – кричит она, петляя между кулерами из нержавеющей стали размером с боевые танки, мимо мешков с рисом, картофелем, овощами, между поварами с подносами, поварами с ножами, поварами с горячим жиром.
Наджья скользит и разворачивается на пятне пролитого буйволиного масла, проносится сквозь вращающуюся дверь, через обеденный зал, между столами, накрытыми идеально чистыми белыми скатертями, сигналит оказавшейся на дороге парочке в одинаковых футболках и оказывается в коридоре.
В главном зале в самом разгаре вечерний урок йоги. Наджья и Тал пролетают по помещению, оглушительно бибикая, а вокруг них разваливаются многочисленные сарвангасаны, подобно деревьям во время рубки леса. Сквозь одно из окон – они здесь постоянно открыты для притока свежего воздуха, – через почти засохшие цветочные клумбы, через главные ворота девушка и ньют влетают в надежную анонимность вечернего часа пик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96