На протяжении долгих тридцати лет этот кораблик таскал грузы вверх по реке – от Колкаты до новых промышленных гигантов Патны. Затем холдинг-компания «Белый орел» купила его и отправила в док в свободной зоне Гангак, выпотрошив и лишив двигателей.
«Белый орел» – в высшей степени респектабельная фондовая компания с центром в Омахе, штат Небраска. Она специализируется на пенсионном страховании медицинских работников. Ей принадлежат несколько плавучих отделений в Патне, занимающихся предоставлением тех медицинских услуг, которых избиратели на Среднем Западе, во всем следующие библейским заветам, столь решительно лишают соплеменников. Сотни высокодоходных и юридически сомнительных производств размещают свои центры в свободной зоне Гангак: здесь нашли приют пиратские радиостанции, производители фальсифицированных медикаментов, торговцы ворованным программным обеспечением, производители эмотиков, нелегальные лаборатории по генной инженерии, клонированию и клеточной терапии, знаменитые порнократы и многие-многие другие, чей род деятельности порой даже не имеет названия. И среди всего этого обитает добрый доктор Нанак, достойный ньют, гуру спасительных ножей.
Тал поднимается по стальной лесенке, всеми фибрами тела ощущая нависающую сзади металлическую стену соседней баржи. Одна хорошая волна – и стальные стены, окружающие ньюта со всех сторон, сомкнутся и раздавят Тала, точно выпавшее из гнезда яйцо. Чьи-то глаза пристально смотрят поверх перил. Это Нанак, добрый доктор, он выглядит чудовищно в своих шортах грузчика на три размера больше, чем надо, в женских туфлях на широкой платформе и в обтягивающей майке в сеточку. Он улыбается улыбкой щенной обезьяны.
Они обнимаются, прикасаются друг к другу, целуются, пробуждая друг в друге чувство радости, ощущение наивного детского восторга, касаясь тех подкожных зон, тех физиологических клавиш, которые роботы-хирурги Нанака ввели в нервные волокна освежеванного тела Тала. Объятия закончены, ньюты улыбаются, издают глупые, веселые восклицания и вновь чувствуют себя безумно счастливыми.
– Мода и тебя подчинила себе, как я вижу, – говорит Нанак.
Он невысок, немного застенчив и робок, слегка сутуловат, но у него самая добрая улыбка на свете. Кожа Нанака приобрела охристый оттенок от солнца.
– По крайней мере я стараюсь ей следовать, – отвечает Тал, наклонив голову.
– Поосторожнее здесь на каблуках, – предупреждает Нанак.
Палуба полна всяких кабелей, люков, труб, споткнувшись о которые, зазевавшийся ньют может серьезно разбиться.
– Останешься на чай? Осторожнее, осторожнее…
Они поднимаются по крутой лесенке в рулевую рубку. Не дойдя одной ступеньки до верха, Тал останавливается, чтобы окинуть взглядом этот город, состоящий из бесчисленных кораблей. Он живет не менее активной жизнью, чем какой-нибудь базар. Помимо зарабатывания денег, на любом судне всегда есть масса другой работы: покраска и уборка палубы, уход за растениями, проверка исправности солнечных батарей и коммуникаций. Со всех сторон доносится музыка, усиленная эхом, отражающимся от многочисленных металлических поверхностей.
– Итак, что же случилось? – спрашивает Нанак, вводя Тала в кабинет, выложенный деревянными панелями и пропитанный ароматом кедра.
Ароматы вызывают у Тала не менее сильную эмоциональную реакцию, нежели любое запрограммированное воздействие на его нервные «клавиши». «Эно» вновь чувствует себя в теплом древесном лоне. «Эно» вспоминает, как скрипят кожаные диваны, как Сунити напевает хиты из кинофильмов, когда ей кажется, что ее никто не слышит.
– Просто обычный осмотр, – отвечает Тал.
– Да-да, конечно, – говорит Нанак и вызывает лифт, спускающийся в пустое нутро корабля, где гуру проводит свои трансформации.
– У тебя нет времени? – спрашивает Тал, пытаясь отогнать внезапно пробудившиеся дурные предчувствия.
Дверцы лифта открываются в коридор из красного дерева с несколькими бронзовыми дверями. За одной из них Талу пришлось провести целый месяц – месяц мук, вызванных болеутоляющими и подавляющими иммунитет средствами, пока тело Тала привыкало к тому, что роботы-хирурги с ним сделали. Настоящий кошмар наступил, когда протеиновые чипы, введенные в костный мозг, раскрылись и начали переписывать биологические императивы, существовавшие на протяжении четырех миллионов лет.
– Сейчас у меня двое, – говорит Нанак. – Один готовится, хорошенький маленький малаец, очень нервничает, может сбежать в любую минуту, что будет жаль, а второй – в послеоперационной палате. Сейчас мы собираем много трансгендеров старого стиля, поэтому наша известность растет, хоть я и не очень к этому стремлюсь. Подобные операции я считаю делом мясника, а не хирурга. Ни какого изящества, никакого искусства.
За изящество и искусство надо платить, как Тал платит до сих пор. Десять процентов наличными, а затем месячные выплаты на протяжении почти всей оставшейся жизни. Тело в заклад.
– Тал, – тихо говорит Нанак. – Не сюда, вот сюда.
Тал вдруг обнаруживает, что касается рукой двери в операционную. Нанак открывает дверь клиники.
– Мы просто вас осмотрим, дорогуша. Даже одежду снимать не придется.
Но Тал уже сбрасывает обувь, легкую накидку и ложится на белый мягкий смотровой стол. Ньют моргает, чувствуя некоторое смущение, пока Нанак суетится, настраивая сканер.
В это мгновение Тал вспоминает, что Нанак, наш милосердный доктор, не имеет даже среднего медицинского образования. Он обычный брокер, стивидор от хирургии. Роботы разделили Тала на части – и вновь соединили: микроманипуляторы, скальпели толщиной в молекулу, направляемые хирургами из Бразилии. Талант Нанака состоит в его уникальном умении общаться с пациентами и в чутье на лучших медиков, довольствующихся самым низким гонораром, которых он способен искать по всему миру.
– Итак, скажи-ка, детка, это чисто медицинский визит или же ты хочешь узнать, как обстоят дела в Патне? – спрашивает Нанак, засовывая хёк за свое большое ухо.
– Нанак, неужели ты не знаешь, что я теперь ньют, делающий карьеру? Мне удалось за три месяца стать начальником отдела. Через год, вполне возможно, я уже буду выпускающим продюсером фильма.
– Тогда ты сможешь приезжать ко мне за новыми наборами эмотиков, – говорит Нанак. – У меня есть кое-что новенькое, только что от изготовителя. Очень хорошая вещичка. Но очень странная. Вот так. Все готово. Дыши спокойнее.
Тал поднимает руку, складывает пальцы в мудру, а из основания кушетки выдвигаются полукружия из белого металла и замыкаются в кольца вокруг ног Тала. Несмотря на просьбу Нанака дышать ровнее, как только сканер начинает странствие по телу, у Тала немного перехватывает дыхание. Когда световое кольцо касается шеи, ньют закрывает глаза и пытается забыть о том, другом столе, что находится за бронзовой дверью. О столе, который на самом деле и не стол вовсе, а особое гелевое ложе. Тала положили на него, анестезировали до полного бесчувствия, мало чем отличавшегося от клинической смерти. Всеми физиологическими функциями организма управляли сарисины: заставляли легкие дышать, сердце – биться, а кровь – течь по сосудам. Тал уже не помнит, как опустилась верхняя крышка резервуара, как он наполнился нагнетаемым под очень высоким давлением анестезирующим гелем. Но Тал обладает превосходным воображением, и воображение заменяет воспоминания, клаустрофобические воспоминания о погружении в бездонные океанские глубины. Но что ньют не может – точнее, не осмеливается, – вообразить, так это роботов, с обнаженными скальпелями движущихся по гелю и срезающих кожу с тела Тала сантиметр за сантиметром.
Такова была первая часть.
Когда старая кожа сгорела (новая же тремя месяцами ранее проросла из образца ДНК Тала), а яйцеклетка, проданная какой-то женщиной из трущоб, созрела в своем резервуаре, в дело включились особые механизмы. Они медленно двигались по вязкому органическому гелю, забирались под мышечную арматуру, отгибали слои жира, проходя вокруг основных путей кровотока и вздувшихся артерий, разделяли сухожилия, чтобы добраться до костей. В своих кабинетах в Сан-Паулу хирурги вели виртуальную операцию, с помощью манипуляционных перчаток на своих визорах они путешествовали по сокровенным путям тела Тал. Остеоботы формировали кости, изменяли очертания щек, расширяли таз, срезали полоски плоти с лопаток, изменяли положение, смещали, ампутировали, заменяли на пластик и титан. Одновременно другие механизмы удалили гениталии, переделали мочеточники и мочеиспускательный канал, подсоединили нервные пути и агенты, ответственные за выброс гормонов, к набору подкожных штифтов, вживленных в левое предплечье.
Тал слышит смех Нанака.
– Я вижу тебя насквозь, – хихикает доктор.
Талу пришлось висеть в том резервуаре в течение трех дней. С ободранной кожей, истекая кровью. Все тело превра тилось в один сплошной стигмат. А механизмы медленно, но упорно выполняли свое дело, слой за слоем разбирая тело и вновь восстанавливая. Наконец и их работа была закончена. Освободившееся место заняли нейроботы. Ими руководили уже совсем другие врачи, группа из Куала-Лумпура. Это уже была иная, значительно более тонкая наука, чем просто на резание и подшивание кусков мяса. Слаженно работающие крошечные роботы подсоединили белковые чипы к нервным волокнам, срастили нервы с индукторами желез, перестроили всю эндокринную систему Тала. Пока они занимались трансплантацией, большие механизмы сняли верхнюю часть черепа ньюта, микроманипуляторы проползли между спутанными ганглиями, подобно охотникам в зарослях мангровых деревьев, чтобы прикрепить белковые процессоры к нервным узлам в спинном мозге и в мозжечковой миндалине, в глубинных анатомических основаниях самости.
И вот утром четвертого дня они вернули Тала с границы между жизнью и смертью. Для Тала пришло время проснуться. Сарисины, подсоединенные к задней части черепа ньюта, теперь должны были провести полное автономное тестирование нервной системы и установить, правильно ли прижились биочипы и насколько точно мозговые структуры Тала, связанные с половым поведением, воспроизводят новые, имплантированные тендерные модели.
Пробуждение ньюта проходило при практически полном отсутствии кожи. Мышцы мешками свисали с разделенных сухожилий, глазные яблоки и мозг были обнажены. Разрезанное, освежеванное тело покоилось в антитравматическом геле.
– Ну что ж, я практически закончил, детка, – говорит Нанак. – Ты можешь открыть глаза.
Только кокон из анестезирующего геля спас Тала от смерти от болевого шока. Сарисины «играли» на нервной системе ньюта, как на ситаре. Воображение Тала переполнилось невиданными образами и немыслимыми ощущениями. Пальцы двигались, ноги бежали, сами собой возникали желания, доселе неведомые Талу, являлись видения, полные чудес, пели хоры, среди которых возвышался глас Божий. Ньюта захватывал поток ощущений и эмоций, появлялись жуткие монстры-насекомые, набивавшиеся ему в рот. Талу мерещилось, что тело становится крошечным, с горошину величиной, попадает в места, где доселе бывать не доводилось, встречается с друзьями, которых у Тала никогда не было, размышляет над воспоминаниями о никогда не случившемся. Ньюту хотелось позвать мать, отца, хотелось кричать и кричать, но тело было недвижимо, безгласно, беспомощно.
Затем сарисины вновь отключили мозг Тал, и в анестезийной амнезии забылись все чудеса, все кошмары, с которыми довелось столкнуться в гелевом резервуаре. Точные машины снова водрузили верхнюю часть черепа на голову Тала, подсоединили все, что было разъединено, «одели» ньюта в новую, только что выращенную кожу. Еще пять дней Талу нужно было «провисеть» в бессознательном состоянии в особом растворе, стимулирующем рост клеток. В те дни приходили самые потрясающие сны. На десятое утро сарисины отсоединились от черепа Тала, опорожнили резервуар, обмыли совершенно новую кожу ньюта. Узкая грудь Тала поднималась и опадала в ослепительном свете ламп.
– Ну вот, это ты, – произносит Нанак.
Тал открывает глаза и видит, как кольцо сканера разделяется надвое, а полукружия скрываются под смотровым столом.
– Я?..
– За исключением некоторых последствий естественного процесса саморазрушения ты в полном порядке. В тебе полно света. Ну, я мог бы еще прочесть длинную проповедь о вреде насыщенных жиров, алкоголя, табака, ряда медикаментов и о пользе движения и спорта, однако, думаю, ты и так в курсе.
– А как насчет…
Тал касается рукой головы.
– Все в абсолютном порядке. Могу выдать тебе полный сертификат здоровья. Радуйся. Теперь вставай. Пойдем пообедаем, и ты расскажешь мне, в чем дело.
Перегнувшись через край диагностический кушетки, Тал пытается подыскать десятки отговорок, чтобы отказаться от приглашения на обед, и вдруг понимает, что, если не выложит Нанаку все, что накопилось на душе, поездка в Патну окажется напрасной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96