На совещании судей молодой офицер этот хотел
было не согласиться с решением старших, но замялся, проглотил слюну и
согласился
На вечере у полкового командира, где в промежутках между роберами собрались
все у чайного стола, разговор зашел об отказавшемся солдате. Полковой
командир определенно выразил свое мнение о том, что причина всего -
необразованность: нахватаются всяких понятий, а не знают, что к чему, и
выходят такие несообразности
- Нет, я, дядя, не согласна с вами, - вступилась в разговор курсистка
социал-демократка, племянница полкового командира. - Достойна уважения
энергия, стойкость этого человека. Жалеть можно только о том, что сила его
ложно направлена, - прибавила она, думая о том, как полезны были бы такие
стойкие люди, если бы они стояли только не за отжившие религиозные
фантазии, а за научные социалистические истины.
- Ну, да ты известная революционерка, - улыбаясь, сказал дядя.
- А мне кажется, - беспрестанно затягиваясь, заговорил молодой офицер, -
что с точки зрения христианства ничего нельзя возражать ему.
- Уж не знаю с какой точки,- строго сказал старший генерал,- знаю только
то, что солдату надо быть солдатом, а не проповедником.
- По-моему же, главное дело в том,- сказал, улыбаясь глаза ми, председатель
суда,- что если мы хотим доиграть все шесть роберов, то надо не терять
золотого времени.
- Кто не допил чай, я подам к карточному столу,- сказав гостеприимный
хозяин, и один из игроков ловким, привычным движением веером раскинул
карты. И игроки разместились.
В сенях тюрьмы, где конвойные с отказавшимся от службы арестантом
дожидались распоряжения начальства, шел такой раз говор:
- Як же батька не знае,- говорил один из конвойных,- хибя не було у книгах,
як бы им.
- Стало быть, не понимают,- отвечал отказавшийся.- Если бы понимали, они бы
то же самое говорили. Христос не убивать велел а любить.
- Так-то так. Чудно и, главное, дело трудное.
- Ничего не трудно, я вот просидел и еще просижу, и на душ* мне так хорошо,
что дай бог всякому.
Подошел унтер-офицер нестроевой роты, уже не молодой человек.- Что,
Семеныч,- обратился он с уважением к арестанту.- Приговорили?
- Приговорили.
Унтер-офицер мотнул головой.- Так-то так, да терпеть трудно.
- Стало быть, так надо,- отвечал, улыбаясь, арестант, видимо тронутый
сочувствием.
- Так-то так. Господь терпел и нам велел, да трудно. На эти слова быстрым
молодецким шагом вошел в сени красавец поляк фельдфебель.
- Нечего разговоры разговаривать, марш в новую тюрьму.- Фельдфебель был
особенно строг, потому что ему было дано приказание следить за тем, чтобы
арестованный не общался с солдатами, так как вследствие этих общений за те
два года, которые он просидел здесь, четыре человека были совращены им в
такие же отказы от службы и судились уже и сидят теперь в различных тюрьмах.
Х
Христианское откровение было учением о равенстве людей, о том, что бог есть
отец, а люди - братья. Оно ударяло в самый корень той чудовищной тирании,
которая душила цивилизованный мир, оно разбивало цепи рабов и уничтожало ту
великую неправду, которая давала возможность кучке людей роскошествовать на
счет труда массы и держала рабочих людей что называется в черном теле. Вот
почему преследовалось первое христианство и вот почему, когда стало ясно,
что его нельзя уничтожить, привилегированные классы приняли его и
извратили. Оно перестало в своем торжестве быть истинным христианством
первых веков и сделалось, до весьма значительной степени, служителем
привилегированных классов.
Генри Джордж.
Церковное извращение христианства отдалило от нас осуществление царства
божия, но истина христианства, как огонь в сухом дереве, прожгла свою
оболочку и выбилась наружу. Значение христианства видно всем, и влияние его
уже сильнее того обмана, который скрывает его.
Я вижу новую религию, основанную на доверии к человеку; призывающую к тем
нетронутым глубинам, которые живут в нас; верующую в то, что он может
любить добро без мысли о награде; в то, что божественное начало живет в
человеке.
Сольтер.
Не думай, чтобы церковное христианство было неполным, односторонним,
формальным христианством, но все-таки христианством. Не думай так:
церковное христианство - враг истинного христианства и стоит теперь по
отношению к истинному христианству, как преступник, пойманный на месте
преступления. Оно должно уничтожить само себя или совершать новые и новые
преступления.
То, что говорил отказавшийся на суде, говорилось давно, с самого начала
христианства. Самые искренние и горячие отцы церкви говорили то же самое о
несовместимости христианства с одним из основных неизбежных условий
существования государственного устройства,-с войском, то есть что
христианин не может быть солдатом, то есть быть готовым убивать всех, кого
ему прикажут.
Христианская община первых веков до пятого века определенно признавала, в
лице своих руководителей, что христианам запрещено всякое убийство, а
потому и убийство на войне.
Так, во втором веке перешедший в христианство философ Татиан считает
убийство на войне так же недопустимым для христиан, как всякое убийство, и
почетный воинский венок считает непристойным для христианина. В том же
столетии Афинагор Афинский говорит, что христиане не только сами никогда не
убивают, но и избегают присутствовать при убийствах.
В третьем столетии Климент Александрийский противопоставляет языческим
"воинственным" народам - "мирное племя христиан". Но всего яснее выразил
отвращение христиан к войне знаменитый Ориген. Прилагая к христианам слова
Исаии, что придет время, когда люди перекуют мечи на серпы и копья на
плуги, он совершенно определенно говорит: "Мы не поднимаем оружия ни против
какого народа, мы не учимся искусству воевать,- ибо через Иисуса Христа мы
сделались детьми мира". Отвечая на обвинение Цельзом христиан в том. что
они уклоняются от военной службы (так что, по мнению Цельза. если только
Римская империя сделается христианской, она погибнет), Ориген говорит, что
христиане больше других сражаются за благо императора,- сражаются за него
добрыми делами, молитвой и добрым влиянием на людей. Что же касается борьбы
оружием, то совершенно справедливо говорит Ориген, что христиане не
сражаются вместе с императорскими войсками и не пошли бы <:...> если бы
император их к этому принуждал.
Так же решительно высказывается и Тертуллиан, современник Оригена, о
невозможности христианина быть военным: "Не подобает служить знаку Христа и
знаку дьявола,- говорит он про военную службу,- крепости света и крепости
тьмы. Не может одна душа служить двум господам. Да и как воевать без меча,
который отнял сам господь? Неужели можно упражняться мечом, когда господь
сказал, что каждый взявшийся за меч от меча погибнет. И как будет
участвовать в сражении сын мира?"
"Безумствует мир во взаимном кровопролитии,- говорит знаменитый Киприан,- и
убийство, считаемое преступлением, когда люди совершают его поодиночке,
именуется добродетелью, если делается в массе. Преступникам приобретает
безнаказанность умножение ярости".
В четвертом веке Лактанций говорит то же: "Не должно быть никакого
исключения в заповеди божией, что убить человека всегда грех,- говорит он.-
Носить оружие не дозволено, ибо их оружие - только истина".
В правилах египетской церкви III-го века и в так называемом "Завещании
господа нашего Иисуса Христа" безусловно запрещено всякому христианину
поступать на военную службу под страхом отлучения от церкви. В деяниях
святых много примеров христианских мучеников первых веков, пострадавших за
отказ от военной службы.
Так, Максимилиан, приведенный в присутствие по отбыванию воинской
повинности, на первый вопрос проконсула о том, как его зовут, отвечал: "Мое
имя - христианин, и потому я сражаться не могу". Несмотря на это заявление,
его зачислили в солдаты, но он отказался от службы. Ему было объявлено, что
он должен выбрать между отбыванием воинской повинности и смертью. Он
сказал: "Лучше умру, но не могу сражаться". Его отдали палачам.
Марцеллий был сотником в троянском легионе. Поверив в учение Христа и
убедившись в том, что война - нехристианское дело, он в виду всего легиона
снял с себя военные доспехи, бросил их на землю и объявил, что, став
христианином, он более служить не может. Его послали в тюрьму, но он и там
говорил: "Нельзя христианину носить орудие". Его казнили.
Вслед за Марцеллием отказался от военной службы служивший в том же легионе
Кассиан. Его также казнили.
При Юлиане Отступнике отказался продолжать военную службу Мартын,
воспитывавшийся и выросший в военной среде. На допросе, сделанном ему
императором, он сказал только: "Я - христианин и потому не могу сражаться".
Первый вселенский собор (в 325 году) ясно определил строгую эпитимью за
возвращение в войска христиан, оставивших службу. Подлинные слова этого
постановления в переводе, признанном православной церковью, таковы:
"Благодатью призванные к исповеданию веры и лервый порыв ревности явившие и
отложившие воинские поясы, но потом, аки псы на свою блевотину
возвратившиеся... таковые десять лет да припадают к церкви, прося прощение
по трилетнем слушании писания в притворе".
Оставшимся в войсках христианам вменялось в обязанность во время войны не
убивать врагов. Еще в четвертом веке Василий Великий рекомендует в течение
трех лет не допускать до причащения солдат, виновных в нарушении этого
постановления.
Таким образом-, не только в первые три века во время гонений, но и в первые
времена торжества христианства над язычеством, когда христианство было
признано господствующей, государственной религией, в среде христиан еще
держалось убеждение о том, что война не совместима с христианством.
Ферруций высказал это определенно и решительно и был за это казнен: "Не
дозволено христианам проливать кровь, даже в справедливой войне и по
приказу христианских государей". В четвертом веке Люцифер, епископ
Кальярский, проповедует, что даже самое дорогое для христиан благо - свою
веру - они должны защищать "не убийством других, а собственной смертью".
Павлин, епископ Ноланский, умерший в 431 году, еще грозил вечными муками за
службу кесарю с оружием в руках.
Так это было в первые четыре века христианства. При Константине же на
знаменах римских легионов уже появился крест. А в четыреста шестнадцатом
году был издан указ о том, чтобы не Допускать в армию язычников. Все
солдаты стали христианами, то есть все христиане за самыми малыми
исключениями отреклись от Христа.
С тон поры в продолжение почти 15 веков та простая, несомненная и
очевиднейшая истина о том, что исповедание христианства несовместимо с
готовностью по воле других людей совершать всякого рода насилия и даже
убийства, до такой степени скрыта от людей, до такой степени ослаблено
истинно христианское религиозное чувство, что люди, поколения за
поколениями, по имени исповедуя христианство, живут и умирают, разрешая
убийства, участвуя в них, совершая их и пользуясь ими.
Так проходят века. Как бы в насмешку над христианством совершаются
крестовые походы, во имя христианства совершаются ужасающие злодейства, и
те редкие люди, удержавшие основные начала христианства, не допускающие
насилия: манихеи, монтанисты, катары и другие, вызывают в большинстве людей
только презрение или гонение.
Но истина, как огонь, прожигает понемногу все скрывавшие ее покровы и с
начала прошлого века все ярче и ярче начинает выступать перед людьми,
волей-неволей привлекая к себе внимание.
Истина эта проявлялась во многих местах, но особенно ярко в начале прошлого
века в России. Проявлений этих было, вероятно, очень много, не оставивших
никаких следов;
Некоторые только известны нам.
XI
Всякое движение к добру среди люден, живущих злою жизнью, вызывает не
любовь, а гонение.
Истинное мужество в борьбе свойственно тому, кто знает, что его союзник-
бог.
В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: я победил мир.
Иоанн. XVI. 33.
Не жди совершения того божьего дела, которому ты служишь, но знай, что
каждое твое усилие не останется бесплодным и подвинет дело.
Самые важные и нужные для самого и для других дела человека - это те,
последствия которых он не увидит.
В 1818 году, как записал это в свой дневник генерал-губернатор Кавказа
Муравьев, были присланы на Кавказ из Тамбовской губернии пять помещичьих
крестьян за то, что они, будучи сданы в солдаты, отказались служить. Их
несколько, раз секли кнутом, гоняли сквозь строй, но они не сдавались и
говорили одно: "Все люди равны, государь такой же человек, как и мы; не
будем повиноваться, не будем платить податей, а главное, не будем убивать
на войне людей братьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
было не согласиться с решением старших, но замялся, проглотил слюну и
согласился
На вечере у полкового командира, где в промежутках между роберами собрались
все у чайного стола, разговор зашел об отказавшемся солдате. Полковой
командир определенно выразил свое мнение о том, что причина всего -
необразованность: нахватаются всяких понятий, а не знают, что к чему, и
выходят такие несообразности
- Нет, я, дядя, не согласна с вами, - вступилась в разговор курсистка
социал-демократка, племянница полкового командира. - Достойна уважения
энергия, стойкость этого человека. Жалеть можно только о том, что сила его
ложно направлена, - прибавила она, думая о том, как полезны были бы такие
стойкие люди, если бы они стояли только не за отжившие религиозные
фантазии, а за научные социалистические истины.
- Ну, да ты известная революционерка, - улыбаясь, сказал дядя.
- А мне кажется, - беспрестанно затягиваясь, заговорил молодой офицер, -
что с точки зрения христианства ничего нельзя возражать ему.
- Уж не знаю с какой точки,- строго сказал старший генерал,- знаю только
то, что солдату надо быть солдатом, а не проповедником.
- По-моему же, главное дело в том,- сказал, улыбаясь глаза ми, председатель
суда,- что если мы хотим доиграть все шесть роберов, то надо не терять
золотого времени.
- Кто не допил чай, я подам к карточному столу,- сказав гостеприимный
хозяин, и один из игроков ловким, привычным движением веером раскинул
карты. И игроки разместились.
В сенях тюрьмы, где конвойные с отказавшимся от службы арестантом
дожидались распоряжения начальства, шел такой раз говор:
- Як же батька не знае,- говорил один из конвойных,- хибя не було у книгах,
як бы им.
- Стало быть, не понимают,- отвечал отказавшийся.- Если бы понимали, они бы
то же самое говорили. Христос не убивать велел а любить.
- Так-то так. Чудно и, главное, дело трудное.
- Ничего не трудно, я вот просидел и еще просижу, и на душ* мне так хорошо,
что дай бог всякому.
Подошел унтер-офицер нестроевой роты, уже не молодой человек.- Что,
Семеныч,- обратился он с уважением к арестанту.- Приговорили?
- Приговорили.
Унтер-офицер мотнул головой.- Так-то так, да терпеть трудно.
- Стало быть, так надо,- отвечал, улыбаясь, арестант, видимо тронутый
сочувствием.
- Так-то так. Господь терпел и нам велел, да трудно. На эти слова быстрым
молодецким шагом вошел в сени красавец поляк фельдфебель.
- Нечего разговоры разговаривать, марш в новую тюрьму.- Фельдфебель был
особенно строг, потому что ему было дано приказание следить за тем, чтобы
арестованный не общался с солдатами, так как вследствие этих общений за те
два года, которые он просидел здесь, четыре человека были совращены им в
такие же отказы от службы и судились уже и сидят теперь в различных тюрьмах.
Х
Христианское откровение было учением о равенстве людей, о том, что бог есть
отец, а люди - братья. Оно ударяло в самый корень той чудовищной тирании,
которая душила цивилизованный мир, оно разбивало цепи рабов и уничтожало ту
великую неправду, которая давала возможность кучке людей роскошествовать на
счет труда массы и держала рабочих людей что называется в черном теле. Вот
почему преследовалось первое христианство и вот почему, когда стало ясно,
что его нельзя уничтожить, привилегированные классы приняли его и
извратили. Оно перестало в своем торжестве быть истинным христианством
первых веков и сделалось, до весьма значительной степени, служителем
привилегированных классов.
Генри Джордж.
Церковное извращение христианства отдалило от нас осуществление царства
божия, но истина христианства, как огонь в сухом дереве, прожгла свою
оболочку и выбилась наружу. Значение христианства видно всем, и влияние его
уже сильнее того обмана, который скрывает его.
Я вижу новую религию, основанную на доверии к человеку; призывающую к тем
нетронутым глубинам, которые живут в нас; верующую в то, что он может
любить добро без мысли о награде; в то, что божественное начало живет в
человеке.
Сольтер.
Не думай, чтобы церковное христианство было неполным, односторонним,
формальным христианством, но все-таки христианством. Не думай так:
церковное христианство - враг истинного христианства и стоит теперь по
отношению к истинному христианству, как преступник, пойманный на месте
преступления. Оно должно уничтожить само себя или совершать новые и новые
преступления.
То, что говорил отказавшийся на суде, говорилось давно, с самого начала
христианства. Самые искренние и горячие отцы церкви говорили то же самое о
несовместимости христианства с одним из основных неизбежных условий
существования государственного устройства,-с войском, то есть что
христианин не может быть солдатом, то есть быть готовым убивать всех, кого
ему прикажут.
Христианская община первых веков до пятого века определенно признавала, в
лице своих руководителей, что христианам запрещено всякое убийство, а
потому и убийство на войне.
Так, во втором веке перешедший в христианство философ Татиан считает
убийство на войне так же недопустимым для христиан, как всякое убийство, и
почетный воинский венок считает непристойным для христианина. В том же
столетии Афинагор Афинский говорит, что христиане не только сами никогда не
убивают, но и избегают присутствовать при убийствах.
В третьем столетии Климент Александрийский противопоставляет языческим
"воинственным" народам - "мирное племя христиан". Но всего яснее выразил
отвращение христиан к войне знаменитый Ориген. Прилагая к христианам слова
Исаии, что придет время, когда люди перекуют мечи на серпы и копья на
плуги, он совершенно определенно говорит: "Мы не поднимаем оружия ни против
какого народа, мы не учимся искусству воевать,- ибо через Иисуса Христа мы
сделались детьми мира". Отвечая на обвинение Цельзом христиан в том. что
они уклоняются от военной службы (так что, по мнению Цельза. если только
Римская империя сделается христианской, она погибнет), Ориген говорит, что
христиане больше других сражаются за благо императора,- сражаются за него
добрыми делами, молитвой и добрым влиянием на людей. Что же касается борьбы
оружием, то совершенно справедливо говорит Ориген, что христиане не
сражаются вместе с императорскими войсками и не пошли бы <:...> если бы
император их к этому принуждал.
Так же решительно высказывается и Тертуллиан, современник Оригена, о
невозможности христианина быть военным: "Не подобает служить знаку Христа и
знаку дьявола,- говорит он про военную службу,- крепости света и крепости
тьмы. Не может одна душа служить двум господам. Да и как воевать без меча,
который отнял сам господь? Неужели можно упражняться мечом, когда господь
сказал, что каждый взявшийся за меч от меча погибнет. И как будет
участвовать в сражении сын мира?"
"Безумствует мир во взаимном кровопролитии,- говорит знаменитый Киприан,- и
убийство, считаемое преступлением, когда люди совершают его поодиночке,
именуется добродетелью, если делается в массе. Преступникам приобретает
безнаказанность умножение ярости".
В четвертом веке Лактанций говорит то же: "Не должно быть никакого
исключения в заповеди божией, что убить человека всегда грех,- говорит он.-
Носить оружие не дозволено, ибо их оружие - только истина".
В правилах египетской церкви III-го века и в так называемом "Завещании
господа нашего Иисуса Христа" безусловно запрещено всякому христианину
поступать на военную службу под страхом отлучения от церкви. В деяниях
святых много примеров христианских мучеников первых веков, пострадавших за
отказ от военной службы.
Так, Максимилиан, приведенный в присутствие по отбыванию воинской
повинности, на первый вопрос проконсула о том, как его зовут, отвечал: "Мое
имя - христианин, и потому я сражаться не могу". Несмотря на это заявление,
его зачислили в солдаты, но он отказался от службы. Ему было объявлено, что
он должен выбрать между отбыванием воинской повинности и смертью. Он
сказал: "Лучше умру, но не могу сражаться". Его отдали палачам.
Марцеллий был сотником в троянском легионе. Поверив в учение Христа и
убедившись в том, что война - нехристианское дело, он в виду всего легиона
снял с себя военные доспехи, бросил их на землю и объявил, что, став
христианином, он более служить не может. Его послали в тюрьму, но он и там
говорил: "Нельзя христианину носить орудие". Его казнили.
Вслед за Марцеллием отказался от военной службы служивший в том же легионе
Кассиан. Его также казнили.
При Юлиане Отступнике отказался продолжать военную службу Мартын,
воспитывавшийся и выросший в военной среде. На допросе, сделанном ему
императором, он сказал только: "Я - христианин и потому не могу сражаться".
Первый вселенский собор (в 325 году) ясно определил строгую эпитимью за
возвращение в войска христиан, оставивших службу. Подлинные слова этого
постановления в переводе, признанном православной церковью, таковы:
"Благодатью призванные к исповеданию веры и лервый порыв ревности явившие и
отложившие воинские поясы, но потом, аки псы на свою блевотину
возвратившиеся... таковые десять лет да припадают к церкви, прося прощение
по трилетнем слушании писания в притворе".
Оставшимся в войсках христианам вменялось в обязанность во время войны не
убивать врагов. Еще в четвертом веке Василий Великий рекомендует в течение
трех лет не допускать до причащения солдат, виновных в нарушении этого
постановления.
Таким образом-, не только в первые три века во время гонений, но и в первые
времена торжества христианства над язычеством, когда христианство было
признано господствующей, государственной религией, в среде христиан еще
держалось убеждение о том, что война не совместима с христианством.
Ферруций высказал это определенно и решительно и был за это казнен: "Не
дозволено христианам проливать кровь, даже в справедливой войне и по
приказу христианских государей". В четвертом веке Люцифер, епископ
Кальярский, проповедует, что даже самое дорогое для христиан благо - свою
веру - они должны защищать "не убийством других, а собственной смертью".
Павлин, епископ Ноланский, умерший в 431 году, еще грозил вечными муками за
службу кесарю с оружием в руках.
Так это было в первые четыре века христианства. При Константине же на
знаменах римских легионов уже появился крест. А в четыреста шестнадцатом
году был издан указ о том, чтобы не Допускать в армию язычников. Все
солдаты стали христианами, то есть все христиане за самыми малыми
исключениями отреклись от Христа.
С тон поры в продолжение почти 15 веков та простая, несомненная и
очевиднейшая истина о том, что исповедание христианства несовместимо с
готовностью по воле других людей совершать всякого рода насилия и даже
убийства, до такой степени скрыта от людей, до такой степени ослаблено
истинно христианское религиозное чувство, что люди, поколения за
поколениями, по имени исповедуя христианство, живут и умирают, разрешая
убийства, участвуя в них, совершая их и пользуясь ими.
Так проходят века. Как бы в насмешку над христианством совершаются
крестовые походы, во имя христианства совершаются ужасающие злодейства, и
те редкие люди, удержавшие основные начала христианства, не допускающие
насилия: манихеи, монтанисты, катары и другие, вызывают в большинстве людей
только презрение или гонение.
Но истина, как огонь, прожигает понемногу все скрывавшие ее покровы и с
начала прошлого века все ярче и ярче начинает выступать перед людьми,
волей-неволей привлекая к себе внимание.
Истина эта проявлялась во многих местах, но особенно ярко в начале прошлого
века в России. Проявлений этих было, вероятно, очень много, не оставивших
никаких следов;
Некоторые только известны нам.
XI
Всякое движение к добру среди люден, живущих злою жизнью, вызывает не
любовь, а гонение.
Истинное мужество в борьбе свойственно тому, кто знает, что его союзник-
бог.
В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: я победил мир.
Иоанн. XVI. 33.
Не жди совершения того божьего дела, которому ты служишь, но знай, что
каждое твое усилие не останется бесплодным и подвинет дело.
Самые важные и нужные для самого и для других дела человека - это те,
последствия которых он не увидит.
В 1818 году, как записал это в свой дневник генерал-губернатор Кавказа
Муравьев, были присланы на Кавказ из Тамбовской губернии пять помещичьих
крестьян за то, что они, будучи сданы в солдаты, отказались служить. Их
несколько, раз секли кнутом, гоняли сквозь строй, но они не сдавались и
говорили одно: "Все люди равны, государь такой же человек, как и мы; не
будем повиноваться, не будем платить податей, а главное, не будем убивать
на войне людей братьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93