- Уж народу тут, кажется, пруд пруди, - заметил я.
- Да, но жизнеспособных детей всегда рождалось мало, а теперь и
рождений, что ни год, все меньше и меньше. Хуже того, преобладающее
большинство новорожденных - мальчики, девочек почти нет. И никто не
понимает почему.
- Не иначе, как от синтетической пищи, - съязвил я.
- Может быть. - Она не уловила иронии. - До выхода из яслей у меня
было смутное представление о Городе в целом, но я всегда считала, что все,
кто живет в Городе, здесь и родились.
- А разве это не так?
- Нет, не так. В Городе есть временные жители, это женщины, их
приводят сюда, чтобы повысить рождаемость. Вернее, в надежде, что они
произведут на свет девочек.
Я подумал-подумал и сказал:
- А ведь моя мать тоже была не из Города.
- Правда? - Впервые с момента нашей помолвки Виктория казалась
встревоженной. - Я и не знала...
- По-моему, это яснее ясного.
- Наверное, только я как-то не задумывалась...
- Да ладно, стоит ли об этом...
Виктория внезапно смолкла. В сущности, личность моей матери меня
никогда не волновала, и я пожалел, что вспомнил о ней. Что оставалось
делать? Я попросил:
- Расскажи мне про все это поподробнее.
- Стоит ли? Да мне больше почти ничего и не известно. Лучше расскажи
о себе. Что делается в твоей гильдии?
- Там все в порядке, - отрезал я.
Мало того, что клятва прямо запрещала мне беседовать на подобные
темы, я не испытывал и охоты говорить. Виктория оборвала свой рассказ так
неожиданно, что у меня создалось вполне определенное впечатление: он
далеко не окончен, но какое-то опасение помешало ей продолжить. В течение
всей своей жизни, или, по крайней мере, сколько я себя помнил, отсутствие
матери воспринималось мной как нечто само собой разумеющееся. Мой отец,
когда ему случалось упоминать о ней, делал это спокойно, между прочим, и
мне казалось, что тут нет никакой загадки. Действительно, многие мои
однокашники были в таком же точно положении, как и я, а уж что касается
девочек, то своих матерей не знали большинство из них. И пока этот вопрос
не вызвал у Виктории такой странной реакции, я о нем, в сущности, и не
задумывался.
- Ты у нас исключение, - сказал я, надеясь подобраться к той же теме
только с другой стороны. - Твоя мама жила и живет в Городе.
- Угу, - отозвалась она.
На том и пришлось поставить точку. "Ну и пусть", - решил я. В конце
концов, я и не собирался обсуждать с Викторией что бы то ни было, кроме
наших собственных дел. Короткие два дня в Городе я хотел посвятить тому,
чтобы узнать ее поближе, а вовсе не обсуждать проблемы генеалогии.
Но ощущение отчужденности, возникшее между нами, не проходило.
Разговор угас.
- А что там? - спросил я, указывая на окно. - Можно туда выйти?
- Если хочешь. Пойдем, я покажу.
Вслед за ней я вышел из комнаты и направился по коридору к двери,
выводящей наружу. Ничего интересного я в общем-то не увидел: открытое
пространство оказалось всего-навсего узким проулком между двумя жилыми
кварталами. Проулок заканчивался возвышением, туда вела деревянная
лестница. Но сначала мы дошли до противоположного его конца, где была еще
одна дверь, ведущая обратно в Город; затем, вернувшись, поднялись по
ступенькам и очутились на площадке, где стояло несколько скамеек и еще
оставалось немного свободного места. С двух сторон площадку ограждали
высокие стены, с третьей - там, откуда мы поднялись, - взгляд упирался в
проулок, обрамленный крышами жилых помещений. Но с четвертой стороны, где
не было никаких построек, открывался вид на окружающую местность. Я
испытал некоторое облегчение: условия клятвы вроде бы предполагали, что
даже право выглянуть за пределы Города предоставлено лишь гильдиерам.
- Ну и что ты об этом думаешь? - спросила Виктория, опускаясь на
скамейку лицом к лесу и холмам.
Я сел с нею рядом.
- Мне нравится.
- Ты был там?
- Был.
Ответ дался мне с трудом, - в самом деле, как ответить, не нарушая
клятвы? Как рассказать Виктории о своей работе, не преступая пункт за
пунктом взятых на себя обязательств?
- Нам не часто разрешают подниматься сюда, - сказала она. - Мало
того, что двери на замке по ночам, их открывают только в определенное
время суток. Иногда вообще не открывают по нескольку дней подряд.
- И тебе неизвестно почему?
- А тебе?
- Ну, быть может, это имеет какое-то отношение к работам, которые
ведутся снаружи.
- И о которых ты не хочешь ничего рассказать.
- Не хочу, - признался я.
- Почему не хочешь?
- Не могу.
Она смерила меня взглядом.
- Ты сильно загорел. Работаешь на солнце?
- Бывает и так.
- Когда солнце поднимается над головой, площадку закрывают. Я видела
только, как его лучи касаются самого верха зданий.
- Да там и смотреть не на что, - сказал я. - Солнце такое яркое, что
глядеть на него в упор просто нельзя.
- Я хотела бы убедиться в этом своими глазами.
Я сменил тему.
- А чем ты занимаешься в настоящий момент? Я имею в виду - у себя на
работе?..
- Составлением рационов.
- Это еще что такое?
- Мы разрабатываем сбалансированную диету. Необходимо убедиться, что
синтетическая пища содержит достаточно белков и что люди получают все
нужные им витамины. - Она запнулась, тон ее выдавал отсутствие интереса к
теме. - Ты знаешь, что солнечный свет содержит в себе витамины?
- Серьезно?
- Витамин D. Он вырабатывается в организме, когда солнечные лучи
падают на кожу. Это очень полезно знать, если никогда не видишь солнца.
- Но витамины можно синтезировать, - заметил я.
- Можно. Так мы и поступаем. Хочешь, вернемся в комнату и выпьем еще
чаю?..
Я промолчал. Трудно сказать, чего я ждал, когда разыскивал Викторию,
но такого я, во всяком случае, не предвидел. В тяжкие дни, проведенные с
бригадой Мальчускина, я раздразнил себя романтическим идеалом, а время от
времени еще и тешил себя надеждой, что, может быть, мы с ней сумеем
приспособиться друг к другу; но уж, во всяком случае, мне и в голову не
приходило, что с места в карьер возникнут какие-то тайные обиды. Мне
мечталось, что мы рука об руку будем стремиться к тому, чтобы превратить
помолвку, решенную за нас родителями, в подлинную близость, придать ей
окраску дружбы и, не исключается, даже любви. Чего я никак не предполагал,
так это того, что Виктория сможет взглянуть на нас обоих как бы с птичьего
полета, что я для нее гильдиер, которому раз и навсегда даны запретные для
нее привилегии...
Мы остались на площадке. Предложение Виктории вернуться в комнату
было не лишено иронии, и я оказался достаточно восприимчивым, чтобы
уловить это. На деле мы оба, я чувствовал, предпочитали площадку комнате,
хоть и по разным причинам: я - потому, что работа с Мальчускиным привила
мне вкус к свежему воздуху и мне стало теперь тесно и неуютно в городских
стенах; Виктория, вероятно, потому, что площадка была для нее единственно
возможным способом как бы выйти из Города. И все равно - холмистый пейзаж
невольно напоминал нам обоим о той дистанции, которой мы прежде не
осознавали и которая вдруг разъединила нас.
- Ты могла бы попросить о переводе в гильдию, - предложил я под
влиянием минуты. - Уверен, что...
- Я ношу юбку, - резко перебила она. - Ты что, до сих пор не заметил,
что гильдиеры - сплошь мужчины?
- Нет...
- Не нужно долго напрягать мозги, чтобы взять в толк простую истину,
- продолжала она с жаром, в котором отчетливо проступала горечь. - Я
сталкивалась с этим всю мою жизнь, просто не задумывалась толком: отец
вечно в отъезде, мать занята по горло городскими делами - питанием,
отоплением, ликвидацией отходов, короче, всем, что мы привыкли получать на
дармовщинку. Только теперь до меня наконец-то дошло, что к чему. Женщины
для Города - слишком большая ценность, чтобы рисковать ими, выпуская
наружу. Они нужны здесь, в этих стенах, потому что они рожают детей и их
можно заставить рожать снова и снова. Зато женщины, которых приводят в
Город, произведя на свет ребенка, при желании могут потом уйти. - Опять та
же скользкая тема, но на сей раз Виктория не запнулась. - Знаю, что кто-то
должен работать за стенами Города, знаю, что эта работа связана с
риском... но меня же ни о чем не спросили! Лишь потому, что я женщина, я
обречена сидеть в этих проклятых стенах, изучать увлекательные секреты
изготовления синтетической пищи и - рожать и опять рожать, как только
сумею...
- Ты что, не хочешь выходить за меня?
- У меня нет выбора.
- Большое спасибо.
Она встала со скамейки и гневно шагнула назад к лестнице. Я
последовал за ней вниз и дальше по коридору, но в комнату не вошел, а
остался в дверях. Она стояла, повернувшись ко мне спиной, и смотрела в
окно на узкий проулок между строениями.
- Хочешь, чтобы я ушел?
- Да нет... Войди и закрой дверь.
Я послушался - она не шевельнулась. Наконец, предложила:
- Давай я сварю еще чаю.
- Свари.
Вода в кастрюльке еще не успела остыть и через минуту вновь закипела.
- Нас никто не заставляет жениться, - произнес я.
- Какая разница - не ты, так кто-то другой. - Она обернулась и села
подле меня, держа в руках чашку с синтетическим пойлом. - Пойми, Гельвард,
я ничего не имею против тебя лично. Нравится нам это или нет, и моей и
твоей жизнью распоряжается система. Система гильдий. Тут уж ничего не
попишешь.
- Почему? Систему можно и изменить.
- Но не эту. Она слишком крепко укоренилась. Гильдиеры закрыли Город
на замок - по каким причинам, я, наверное, никогда не узнаю. Только сами
гильдиеры могли бы изменить систему, а они этого никогда не сделают.
- Ты говоришь очень убежденно, - заметил я.
- А я и впрямь убеждена в том, что говорю. Убеждена по очень простой
причине. Ведь системой, которая управляет моей жизнью, в свою очередь
управляет жизнь за стенами Города. И точно так же, как я никогда не выйду
за эти стены, я никогда не смогу предпринять ничего, чтобы распорядиться
собой.
- И все-таки ты могла бы добиться чего-то... через меня.
- Ты же не хочешь говорить о себе.
- Не могу.
- Почему?
- И об этом я тоже не вправе сказать.
- Тайны! Кругом тайны!..
- Если угодно, - согласился я.
- И даже сидя здесь со мной, ты связан этими тайнами по рукам и
ногам.
- А что мне делать? - ответил я попросту. - Меня заставили принести
клятву...
И тут я осекся, вспомнив, что само существование клятвы оговорено в
ней как тайна. Выходит, я уже нарушил ее и нарушил так легко и
естественно, что это наверняка случалось не раз и раньше.
Как ни удивительно, Виктория приняла мои слова совершенно спокойно.
- Стало быть, система гильдий сама себя охраняет. Ну что ж, в этом
есть свой резон.
Я допил чай.
- Наверное, мне лучше уйти.
- Ты сердишься на меня? - спросила она.
- Да нет. Просто...
- Не уходи. Извини, что я не сдержалась... ты тут ни при чем. Ты
сказал недавно, что с твоей помощью я смогу распорядиться своей судьбой.
Что ты имел в виду?
- Да в общем-то сам не знаю. Быть может, у тебя как у жены гильдиера
- а я рано или поздно стану им - появится больше возможностей...
- Для чего?
- Ну, как бы это сказать... для того, чтобы с моей помощью уловить
смысл всей системы.
- Но ты же дал клятву ничего не говорить мне.
- Ах, да...
- Значит, гильдиеры все предусмотрели заранее. Система требует
сохранения тайны, иначе ей несдобровать.
Откинувшись на кровать, она прикрыла глаза.
Я был очень смущен и сердит на себя. Прошло всего десять дней
ученичества, а я формально уже заслужил смертный приговор. Странную эту
логику было трудно принять всерьез, но память подсказывала мне, что в
момент принесения клятвы угроза звучала вполне убедительно. Но главное - и
это усугубляло мое замешательство, - Виктория невольно усложнила и без
того неясные обязательства, принятые нами по отношению друг к другу. Я не
мог не посочувствовать ей - и не в силах был ничего изменить. Я еще не
забыл свою собственную жизнь в яслях и подспудное раздражение
отлученностью от всего остального Города; а уж если позволить человеку
участвовать в городских делах, но лишь до определенного предела, который
ему никогда не переступить, раздражение не только сохранится, но и
неизмеримо возрастет. Однако проблема-то для Города никак не нова - мы с
Викторией не первые, кого женят тем же порядком. И до нас были другие, кто
наталкивался на ту же преграду. Неужели все они попросту принимали
систему, как она есть?..
Я вышел из комнаты и направился в сторону яслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40