Наконец он решил объявить привал.
- Ты не могла бы унять своего ребенка? - обратился Гельвард к
Росарио.
Она смерила провожатого недобрым взглядом и села на землю.
- Ладно, я его покормлю...
Она продолжала смотреть на Гельварда в упор, ее подруги стали подле
нее, как на страже. Поняв намек, он отошел подальше и подчеркнуто стоял к
ним спиной, пока кормление не закончилось.
Потом он открыл одну из фляг с водой и пустил ее по кругу. Солнце
пекло немилосердно, и настроение падало по мере того, как нарастала жара.
Стащив с себя куртку, он пристроил ее поверх тюков; правда, лямки теперь
впивались в плечи еще глубже, зато телу стало чуть прохладнее.
Гельварду не терпелось тронуться дальше. Малыш заснул, его уложили на
спальный мешок, и две женщины подхватили этот мешок за углы наподобие
гамака. Пришлось взять еще и их сумки; Гельвард был теперь перегружен
сверх всякой меры, но в тот момент с радостью принял это в обмен на
желанную тишину.
Однако уже через полчаса пришлось сделать новую остановку. Он
вспотел, как мышь, и оттого, что женщинам тоже не сладко, ему было не
легче.
Гельвард поднял глаза на солнце. Оно стояло точно над головой.
Неподалеку из земли торчала небольшая скала, и он, сделав несколько шагов
в сторону, сел на землю, силясь вжаться в узкую полоску тени. Женщины не
замедлили присоединиться к нему, не прекращая, впрочем, роптать на родном
языке. Гельвард пожалел, что в свое время не приложил стараний, чтобы
выучиться испанскому: уловив смысл одной-двух фраз, он понял лишь, что
служит основной мишенью их острот и жалоб.
Он раскрыл пакет с синтетической пищей и развел ее водой из фляги.
Получился суп, цветом и вкусом напоминающий прокисшую овсянку. Ропот
возобновился с еще большей силой, но, как ни странно, даже доставил ему
известное удовольствие; жалобы на пищу, безусловно, были не лишены
оснований, однако он не собирался потакать женщинам, соглашаясь с ними.
Малыш все еще спал, хотя и беспокойно, - вероятно, из-за жары.
Гельвард испугался, что он проснется, едва они снимутся с места, и когда
женщины растянулись на земле, намереваясь вздремнуть, не стал им мешать.
Пока они отдыхали, Гельвард смотрел на Город, по-прежнему ясно
видимый милях в двух на севере, и пенял на себя, что не обращал внимания
на отметины, оставшиеся от канатных опор. Впрочем, за две мили они могли
миновать лишь одну такую отметину, и достаточно было подумать об этом, как
Гельвард окончательно поверил Клаузевицу, утверждавшему, что шрамы нельзя
не заметить. Он тут же без труда припомнил, что они встретили такой шрам
буквально за десять минут до остановки. Основания шпал оставляли
неглубокие вмятины - пять футов в длину на двенадцать дюймов в ширину, - а
там, где воздвигались канатные опоры, зияли настоящие ямы, обрамленные
кучами вывернутого грунта.
Итак, позади осталось первое гнездо опор. Тридцать семь впереди.
Но как бы медленно они ни двигались, Гельвард по-прежнему не видел
причин, которые могли бы помешать ему вернуться в Город к рождению
собственного ребенка. Только довести бы женщин до их селения - а там, сам
себе хозяин, он наверстает любую задержку, невзирая ни на какую погоду.
Он решил дать им отдохнуть еще часок, но как только этот час истек,
непреклонно встал над ними.
Катерина открыла глаза.
- Поднимайтесь, - сказал он. - Пора в путь.
- Слишком жарко.
- Ничего не попишешь. Пора идти.
Она поднялась, вызывающе потянулась всем телом и бросила подругам
какую-то короткую фразу. Они подчинились с такой же неохотой, и Росарио
подошла к малышу. К ужасу Гельварда, она разбудила его и взяла на руки...
но, по счастью, он не заплакал. Не теряя ни секунды, Гельвард сунул
Катерине и Люсии их сумки, а сам взвалил на плечи свои тюки.
Едва они вышли из тени, солнце обрушилось на них с беспощадной
яростью, и за считанные мгновения силы, казалось, накопленные на привале,
улетучились бесследно. Они отошли всего на несколько ярдов, как Росарио
вдруг передала малыша Люсии, вернулась к скале и скрылась за нею. Гельвард
чуть было не крикнул: "Куда?.." - но тут же понял. Вслед за Росарио
удалилась Люсия, а потом и Катерина. Гельвард почувствовал, как в нем
опять вскипает гнев: они намеренно тянули время. Признаться, он и сам был
бы не прочь последовать их примеру, но гнев и гордость не позволили ему
подчиниться зову природы. Он решил потерпеть.
Наконец, они пошли дальше. Женщины сняли куртки - общеупотребительное
в Городе независимо от пола верхнее платье - и остались в рубашках,
заправленных в брюки. Тонкая, да к тому же взмокшая ткань липла к телам, и
Гельвард с унылым удивлением отметил, что при других обстоятельствах это
могло бы, пожалуй, его заинтересовать. В данный момент он не позволил себе
никаких сравнений, ограничившись наблюдением, что фигуры у его подопечных
полнее, чем у Виктории. У Росарио были в особенности большие
покачивающиеся груди. Но тут одна из женщин, видно, перехватила его
мимолетный взгляд, и вскоре все три, как по команде, вновь натянули
куртки. Положим, Гельварду это было все равно... лишь бы избавиться от них
поскорее.
- Дашь нам воды? - обратилась к нему Люсия.
Порывшись в тюке, он протянул ей флягу. Она отпила немного, затем,
смочив ладони, плеснула себе на лицо и шею. Росарио и Катерина в свой
черед поступили точно так же. Вида и плеска воды Гельвард перенести уже не
мог. Он судорожно огляделся. Нигде никакого укрытия. Пришлось просто
отбежать на десяток ярдов в сторону и облегчиться прямо на землю. Сзади
послышались смешки.
Когда он вернулся, Катерина протянула ему флягу. Не подозревая
подвоха, он принял флягу и поднес ее к губам. Но тут Катерина резко
ударила по донышку, и вода плеснула ему в нос и глаза. Он поперхнулся,
давясь водой и слезами, а женщины так и покатились от хохота. Малыш
заплакал опять.

5
До вечера они миновали еще два гнезда опор, и тогда Гельвард
распорядился разбить лагерь на ночь. Площадку для лагеря он выбрал близ
рощицы, в двухстах-трехстах ярдах в сторону от шрамов, оставленных
железнодорожной колеей. Рядом журчал ручеек, и, проверив воду на вкус -
других приборов для определения ее качества у него не было, - Гельвард
объявил ее пригодной для питья. Воды во флягах оставалось не так много, ее
следовало поберечь.
Поставить палатку было делом относительно несложным, и он начал
возиться с нею в одиночку, а под конец женщины сменили гнев на милость и
пришли на помощь. Закрепив палатку, как полагается, он забросил туда
спальные мешки, и Росарио забралась внутрь первой - покормить ребенка.
Вскоре малыш заснул, и Люсия помогла Гельварду приготовить
синтетический ужин. На сей раз из пакета получился суп оранжевого цвета,
на вкус ничуть не лучше серого. Пока они ужинали, солнце село, Гельвард
разжег небольшой костер, но тут с запада задул резкий холодный ветер, и в
поисках тепла пришлось в конце концов залезть в палатку и в спальные
мешки.
Гельвард пытался завязать с женщинами разговор, однако они либо вовсе
не отвечали, либо хихикали, либо перебрасывались шуточками по-испански,
так что пришлось эти попытки оставить. В тюке со снаряжением отыскался
пяток свечей, и Гельвард зажег одну из них. Лежа час-другой без сна, он
недоумевал: какую же цель преследовал Город, когда посылал его в эту
бессмысленную экспедицию?
Наконец он заснул, но дважды в течение ночи просыпался от плача. Во
второй раз он различил на фоне проникавшего снаружи смутного света силуэт
Росарио: сидя в спальном мешке, она кормила малыша грудью.
Поднялись они рано и вышли в путь, как только собрали вещи. Гельварду
было невдомек, что случилось, но настроение всей компании сегодня
решительно изменилось. Катерина и Люсия даже запели, а на первой же
остановке, едва он пригубил флягу, опять попытались облить его водой. Он
уклонился от удара, но, отступив на шаг назад, поскользнулся и, к великому
их восторгу, поперхнулся и закашлялся опять. Только Росарио продолжала
держаться особняком, впрочем, не мешая подругам заигрывать с Гельвардом. И
хотя ему не слишком нравилось, что его дразнят, - это все же было куда
лучше, чем неприязнь, омрачавшая их первый день.
Утро вступало в свои права, повеяло теплом, а женщины сделались
совсем беззаботными. Ни одна из трех и не думала стеснять себя курткой,
более того, на следующем привале Люсия расстегнула две верхние пуговицы
рубашки, а Катерина так и вовсе распахнула свою, связав полы узлом под
грудью и обнажив живот.
Гельвард уже не мог отрицать того, что женщины производят на него
впечатление. Спутники привыкали друг к другу, отношения становились все
более непринужденными. Даже Росарио уже не отворачивалась от него, когда
настала пора кормить малыша.
Жара настигла их возле леса, того самого, который Гельвард в свое
время помогал расчищать для путевых работ. Они уселись в тени, под
деревьями, пережидая самое пекло в относительной прохладе.
Позади осталось в общей сложности пять гнезд от опор - впереди еще
тридцать три. Медлительность, с какой они двигались, уже не вызывала у
Гельварда такого раздражения, как накануне: он осознал, что идти быстрее -
затея непосильная, даже если бы он путешествовал в одиночку. Почва была
слишком неровной, солнце слишком безжалостным.
Он решил провести под деревьями часа два, не меньше. Росарио в
отдалении играла со своим малышом. Катерина и Люсия уселись под ветвистым
деревом, сняв ботинки и тихо болтая между собой. Гельвард прикрыл было
глаза, вознамерившись подремать, как вдруг его охватило беспокойство. Он
вышел из-под деревьев и приблизился к отпечаткам шпал на четырехколейном
полотне. Посмотрел влево и вправо, на север и на юг: колеи бежали прямо,
как по линейке, слегка прогибаясь вверх и вниз вместе с рельефом, но
упорно придерживаясь заданного раз и навсегда направления.
Наслаждаясь одиночеством, он постоял у полотна минут пять-десять.
Хоть бы погода переменилась и небо, пусть на денек, затянули облака... А
может, лучше днем отдыхать, а двигаться ночью?.. Однако по некотором
размышлении он пришел к выводу, что это было бы слишком рискованно.
Он совсем уже надумал возвращаться назад на опушку, как вдруг уловил
краешком глаза вдалеке, примерно в миле на юг, движущуюся точку. Это его
насторожило, и на всякий случай он бросился на землю, укрывшись за пнем.
Через несколько минут он понял, что кто-то приближается к нему, идя по
путям с юга.
Гельвард вспомнил про складной арбалет в багаже, но бежать за ним
было уже поздно. В полутора-двух ярдах от пня рос густой куст, и он
по-пластунски переполз под его защиту: здесь можно было оставаться
незамеченным.
Человек, ни о чем не догадываясь, продолжал вышагивать по полотну
прямо к засаде. Через несколько минут Гельвард, к величайшему своему
удивлению, разглядел на путнике форму ученика гильдии. Он чуть было не
выскочил из укрытия, но вовремя одумался и остался лежать.
Когда расстояние между ними сократилось ярдов до пятидесяти, Гельвард
узнал одинокого странника. Это был Торролд Пэлхем, которого вывели из
яслей миль за пятьдесят до него самого. Тут уж Гельвард отбросил всякую
осторожность и встал.
- Торролд!.. - Тот так и присел от неожиданности. Поднял свой
арбалет, нацелил его на Гельварда и... медленно опустил. - Торролд, это я,
Гельвард Манн!..
- Черт побери, что ты тут делаешь?
Они расхохотались, одновременно сообразив, что находятся здесь по
одной и той же причине.
- А ты подрос, - заявил Пэлхем. - Когда я видел тебя последний раз,
ты был еще совсем желторотым.
- Ты побывал в прошлом?
- Да.
Пэлхем смотрел мимо Гельварда, на север вдоль полотна.
- Ну, и что там?
- Совсем не то, что я думал.
- А что же, что? - не унимался Гельвард.
- Так ты и сам уже в прошлом. Ты разве ничего не чувствуешь?
- А что я должен чувствовать?
Пэлхем бросил на него пристальный взгляд.
- Здесь, конечно, еще не так плохо. Но почувствовать можно. Просто,
наверное, ты еще не понял, что это такое. Ничего, дальше к югу это быстро
нарастает, так что поймешь.
- Что нарастает? Не говори загадками.
- И не собираюсь. Просто этого не объяснишь. - Пэлхем снова посмотрел
на север. - Что, Город далеко отсюда?
- Миль шесть-семь. Близко.
- Что случилось? Вы нашли способ перемещаться быстрее, чем раньше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40