Однако Город так или иначе вынужден укоротить дистанцию перемещения,
поскольку значительная часть наших бесценных рельсов погибли вместе со
сгоревшим мостом. Предложение движенцев - сделать плечи перемещения на
север совсем короткими и тянуть Город лебедками на пониженной скорости,
зато без перерывов. Разумеется, то одну, то другую лебедку придется
отключать для осмотра и ремонта, но с учетом благоприятного рельефа
местности, в основном идущей под уклон, средняя скорость будет
достаточной, чтобы догнать оптимум на протяжении двенадцати - двадцати
пяти миль.
Серьезных возражений против предложения движенцев ни у кого не
возникло, хотя председатель и распорядился представить Совету подробный
проект с расчетами и обоснованиями. Провели голосование: за - девять,
против - шесть. Выходит, как только будет готов требуемый проект и
проведена необходимая подготовка, лебедки станут крутиться день и ночь.

8
Мне предстояла новая поездка на север. Утром меня отозвали из путевой
бригады, и Клаузевиц провел краткий инструктаж. Выехать надлежало на
следующий день; задание заключалось в том, чтобы разведать местность на
глубину двадцать пять миль за оптимумом и уточнить расположение и характер
поселений. Памятуя о недавнем и таком приятном знакомстве с Блейном, я
попросил разрешения выехать вместе с ним.
Уезжал я с охотой. Я больше не чувствовал себя обязанным тратить силы
на работу с путейцами: те, кого впервые выпустили за стены Города,
пообвыклись, сдружились и добивались таких успехов, какие и не снились
бригадам, составленным из наемных рабочих.
Последняя ночная атака туземцев казалось, ушла далеко в прошлое. Все
были веселы: мы благополучно миновали проход между холмами и впереди лежал
длинный путь под уклон вдоль ручья. Погода стояла прекрасная, и настроение
было таким же безоблачным, как небо.

Вторично в этот день я вернулся в Город уже под вечер. Мне хотелось
потолковать о предстоящей разведке с Блейном, а потом переночевать в
кабинете разведчиков чтобы выехать на заре.
И вдруг, шагая по коридору, я увидел Викторию.
Она сидела одна в крохотной комнатушке: возилась с какой-то
писаниной, роясь в толстой кипе бумаг. Повинуясь мгновенному порыву, я
переступил порог и прикрыл за собой дверь.
- А, это ты, - тихо сказала она.
- Не возражаешь?
- Я очень занята.
- Я тоже.
- Тогда не беспокой меня и занимайся своим делом.
- Нет, - заявил я. - Нам надо поговорить.
- Как-нибудь в другой раз.
- Не можешь же ты прятаться от меня до бесконечности!
- А сейчас нам говорит не о чем.
Я выхватил у нее перо, точнее, выбил его у нее из пальцев. Бумаги
посыпались на пол. У Виктории от изумления перехватило дыхание.
- Что случилось, Виктория? Почему ты не дождалась меня? - Она
смотрела на бумаги, разбросанные на полу, и молчала. - Ну, не молчи же,
ответь...
- Это было так давно. Разве это еще имеет значение?
- Для меня имеет.
Теперь она взглянула на меня, а я на нее. Да, она изменилась, стала
гораздо старше. Она казалась более уверенной в себе, более независимой...
и все же я нет-нет да и узнавал милые прежние привычки - чуть склонить
голову набок, сжать кулачок, но не до конца, а оттопырив два пальца...
- Гельвард, поверь, мне очень жаль, если я сделала тебе больно, но,
поверь, мне и самой пришлось многое пережить. Теперь ты удовлетворен?
- Нет, и ты прекрасно знаешь, что нет. А как же все, о чем мы с тобой
говорили?
- Например?
- Все, что не предназначалось для посторонних.
- Твоя клятва не пострадала, можешь не волноваться.
- Да я вовсе не об этом! - вскипел я. - Было же и другое, что
касалось только тебя и меня...
- Сладкие шепотки в постели?
Я поморщился.
- Хотя бы и они.
- Это было давно, - повторила она. Видимо, мне не удалось скрыть, что
ее безразличный тон причиняет мне боль: она внезапно смягчилась. - Извини,
я вовсе не хотела тебе грубить.
- Да что там! Говори, что тебе вздумается.
- Нет, нет... все в сущности очень просто. Я вообще не чаяла увидеть
тебя снова. Тебя не было так долго! Я думала, что ты погиб, и никто, ну
никто не хотел даже говорить со мной о этом!
- К кому ты обращалась?
- К твоему начальнику, Клаузевицу. И все, что он соизволил ответить,
- что ты уехал из Города.
- Но я же говорил тебе, куда меня посылают! Говорил, что отправляюсь
далеко на юг...
- И что вернешься через несколько миль.
- Я и вправду так думал. Но я ошибся.
- Что же произошло?
- Я... меня задержали.
Объяснять что-либо было бесполезно. Я и не пытался.
- И только-то? Тебя задержали, и все?
- Это оказалось гораздо дольше, чем я ожидал.
Она принялась рассеянно перебирать бумаги, наводя какое-то подобие
порядка. По существу это было бесцельное движение: броня самообладания
треснула.
- Ты так и не видел Дэвида...
- Дэвида? Ты назвала его Дэвидом?
- Он был... - Она подняла на меня глаза, полные слез. - Пришлось
отдать его в ясли, на меня навалили так много работы. Я навещала его
каждый день, но тут на нас напали. Меня поставили на пост у гидранта, и я
не могла, я не успела... Потом мы побежали туда...
Я отвернулся к стене и зажмурил глаза. Она закрыла лицо руками и
зарыдала. Через несколько секунд не выдержал и я.
В комнатушку заглянула какая-то женщина, увидела нас и отпрянула,
притворив дверь за собой. Я подпер дверь плечом, чтобы нас больше не
беспокоили.
Потом Виктория сказала:
- Я решила, что ты уже не вернешься. В Городе была полная
неразбериха, но я разыскала кого-то из твоей гильдии. Он отказался
откровеннее и проболтался, что там, на юге, убили много учеников. Я
рассказала ему, когда ты уехал и как долго тебя нет, он не стал меня
разуверять. Ведь я же ничего не знала, кроме одного: когда мы виделись в
последний раз и когда ты обещал вернуться. А прошло целых два года...
- Меня предупреждали. Только я не мог в это поверить.
- Отчего же?
- Мне предстояло пройти всего-то миль восемьдесят в оба конца. Я был
убежден, что обернусь в несколько дней. И никто из гильдиеров не объяснил
мне, почему это невозможно.
- А они знали?
- Без сомнения.
- Могли бы по крайней мере подождать до рождения ребенка.
- Меня вынудили подчиниться приказу. Это расценивалось как важная
часть моей подготовки.
Виктория понемногу совладала с собой, слезы полностью смыли ее
первоначальную и, быть может, напускную антипатию ко мне, и мы обрели
способность говорить, не теряя логики. Она подняла рассыпанные бумаги и
убрала их в ящик. Я опустился на стул у стены.
- А знаешь, системе гильдий скоро конец, - заявила она.
- Ну уж, не преувеличивай.
- Систем разваливается. И ее надо сломать до конца. Да оглянись
вокруг - сам видишь, насколько все изменилось. Каждый волен выйти за
пределы Города когда угодно. Ясное дело, навигаторы будут цепляться за
старое, потому что живут в прошлом, но мы...
- Не такие уж они твердолобые, - возразил я.
- Можешь не сомневаться, они постараются вернуться к секретности и
угнетению, как только сумеют.
- Ты ошибаешься, - произнес я тихо и твердо. - Точно знаю, что
ошибаешься.
- Допустим, ошибаюсь. И все равно нужны и другие перемены. В Городе
не осталось никого, кто бы не понимал, что наша жизнь под угрозой. Мы
крадемся по земле исподтишка, как воры, и тем самым лишь умножаем угрозу.
Пришла пора, наконец, остановиться.
- Виктория, ты просто не...
- Ты только взгляни на разрушения! Убито тридцать девять детей! А
убытков и не сосчитать!.. Неужели ты веришь, что мы способны уцелеть, если
местные будут нападать на нас снова и снова?
- Все улеглось. Мы контролируем обстановку.
Она покачала головой.
- Не так уж важно, как обстоит дело сию минуту. Я говорю о
перспективе. Все наши беды оттого, что Город перемещается. Это само по
себе чревато опасностями. Мы вторгаемся на земли, принадлежащие другим, мы
покупаем рабов, чтобы они настилали рельсы, мы вымениваем женщин и
заставляем их спать с людьми, едва им знакомыми. И все ради того, чтобы
Город двигался, двигался, двигался...
- Город не может остановиться, - заявил я.
- Вот-вот! Ты уже стал частью системы. Всегда одно и то же, всегда
это тусклое, сухое заявление, и никто даже не пытается взглянуть на вещи
шире. Город должен перемещаться, Город должен перемещаться... Почему?
Разве движение может быть аксиомой?
- Это аксиома, Виктория. Мне известно, что будет, если Город
остановится.
- И что же такое будет?
- Город будет разрушен, и мы все погибнем.
- А чем ты это докажешь?
- Ничем. Но мне известно, что это так.
- Убеждена, что ты заблуждаешься, - ответила Виктория. - И не я одна.
Буквально вчера и позавчера я слышала, и не раз, как о том же говорили
другие. Люди умеют думать сами, без подсказки. Они побывали за Городом,
осмотрелись вокруг. Мы жили бы в мире и покое, если бы не риск, который мы
навлекаем на себя сами.
- Но послушай, - вставил я, - зачем нам рассуждать о таких общих
проблемах? Я хотел поговорить о нас с тобой.
- Одно вытекает от другого. То, что случилось с нами, неразрывно
связано с обычаям Города. Не будь ты гильдиером, мы с тобой могли бы
ладить и по сей день.
- Как ты думаешь, есть еще хоть какая-нибудь надежда?..
- А ты бы хотел?
- Не уверен, - честно признался я.
- Это попросту немыслимо. Для меня, по крайней мере. Я не могу
примирить свои убеждения с твоим образом мыслей. Мы ведь пробовали, но
система разъединила нас. И кроме того, я теперь живу с...
- Что-что, а это я знаю.
Она бросила на меня пристальный взгляд, и в ее глазах, как в зеркале,
я увидел всю глубину пропасти, что пролегла между нами.
- Ты во что-нибудь веришь, Гельвард?
- Прежде всего в то, что система гильдий, при всех ее недостатках, в
основе своей разумна.
- И ты хочешь, чтобы мы снова жили вместе? Жили наперекор тому, что
наши убеждения исключают друг друга? Из этого просто ничего не получится.
Да, мы действительно изменились - не она одна, а мы оба. Она была
права: гадать, что могло бы произойти при каких-то иных обстоятельствах,
не имело смысла. И не было способа наладить наши отношения.
Но я все равно предпринял еще одну попытку, силясь объяснить ей, что
для меня все случилось слишком внезапно, подыскивая магические слова,
которые хоть отчасти вернули бы нам былое взаимное влечение. По правде
говоря, Виктория не осталась равнодушной к моим стараниям, и все же мы,
вероятно, пришли к одинаковым выводам, хоть и с противоположных сторон.
После разговора с ней мне стало легче, и когда я расстался с бывшей женой
и поднялся наверх в кабинет разведчиков, то понял, что последняя из
мучивших меня проблем разрешена к обоюдному удовлетворению.

9
На следующий день я отправился на разведку на север в паре с Блейном,
и этот день знаменовал собой начало длительного периода в истории Города,
вернувшего нам всем уверенность в своей безопасности и вместе с тем
внесшего в нашу жизнь коренные перемены.
Я наблюдал за этим процессом как бы в замедленной съемке: мое
собственное восприятие времени искажалось частыми отлучками на север. По
опыту я установил, что милях в двадцати на север от оптимума мой день
равен всего-навсего часу городского времени. Но до поры я старался следить
за развитием событий в Городе, посещая все заседания Совета навигаторов,
на какие только успевал.
Размеренность городской жизни - основная ее отличительная черта,
поразившая меня, едва я вышел из яслей, - восстановилась быстрее всяких
ожиданий. Туземцы на нас больше не нападали, хотя один из стражников,
посланных в разведку, был захвачен ими в плен и убит. Вскоре после этого
руководители гильдии стражников оповестили, что противник рассеялся и
последние группы "мартышек" разбрелись по своим деревням. Правда, военное
положение сохранялось еще долгое время, а точнее сказать, никогда уже не
отменялось официально, но мало-помалу гильдиеры, мобилизованные в стражу,
стали возвращаться к своей основной работе.
Как я узнал еще на том, первом для меня заседании Совета, принципы
движения Города были изменены. Движенцы сумели преодолеть начальные
неполадки и с помощью хитроумной системы сменных канатов перевели Город на
режим непрерывного перемещения. В конце концов, одна десятая мили в день -
не бог весть какое большое расстояние, и спустя недолгий срок Город
очутился на точке оптимума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40