После долгих поисков я обнаружил нижнюю лесенку и
принялся карабкаться вверх. Несколько раз я сбивался с дороги, мучительно
ползал по подвесным мосткам и взбирался по узким ступенькам, пока не
достиг цели. Только для того, чтобы убедиться, что дверь по-прежнему
заперта.
Теперь, хочешь не хочешь, приходилось обращаться за помощью. Я сполз
по ступенькам вниз и отправился на юг, туда, где Мальчускин со своей
бригадой опять, как накануне, разбирали старые пути.
Удрученно, хотя и терпеливо, выслушав меня, Мальчускин передал бразды
правления Рафаэлю и показал мне, что делать. Он повел меня по узкой
дорожке меж двух внутренних путей прямо под нависшую над нами городскую
стену. Под Городом было прохладно и темно.
Мы остановились у стального трапа.
- Наверху находится лифт, - сказал путеец. - Знаешь, что это такое?
- Знаю.
- Ключ гильдиера у тебя есть?
Я порылся в кармане и вытащил кусочек металла неправильной формы,
который дал мне Клаузевиц. Ключ отпирал двери, связывающие ясли с внешним
миром.
- Вот этот?
- Этот. На дверях лифта тот же замок. Поднимись на четвертый уровень,
разыщи администратора и попроси разрешения принять ванну.
Чувствуя себя последним идиотом, я поступил, как мне велел
Мальчускин. А тот громко хохотал, вышагивая обратно к дневному свету. Лифт
я отыскал без труда, повернул ключ в замке, однако двери и не подумали
открываться. Я ждал, не ведая, что предпринять. Внезапно двери открылись
сами собой, и из лифта вышли два гильдиера. Не обратив на меня никакого
внимания, они спустились по трапу на землю.
Тут двери снова пришли в движение - теперь они начали закрываться, и
я бросился в кабину. Прежде чем мне удалось хотя бы сообразить, как
управлять лифтом, он пошел вверх. На стенке возле дверей кабины
располагался ряд кнопок с прорезями под ключ, на кнопках были выбиты цифры
от одного до семи. Я воткнул свой ключ в кнопку под номером четыре,
уповая, что не ошибся и что мне нужна именно она. Кабина шла вверх,
казалось, целую вечность, затем резко остановилась. Двери раскрылись, я
сделал шаг вперед и очутился на площадке, а мимо меня в кабину вошли сразу
три гильдиера.
В этот момент мне на глаза попалась надпись на стене напротив лифта:
"УРОВЕНЬ 7". Я забрался слишком высоко. И в ту самую секунду, когда двери
готовы были захлопнуться, успел юркнуть обратно в кабину.
- Тебе куда надо, ученик? - спросил один из гильдиеров.
- На четвертый.
- Ладно, не суетись.
Он коснулся кнопки номер четыре своим собственным ключом, и на сей
раз кабина остановилась на нужном уровне. Я пробормотал слова
благодарности и наконец-то покинул кабину.
Несколько последних минут я так сосредоточенно боролся с лифтом, что
подзабыл о своих телесных страданиях, но сейчас усталость и боль
навалились на меня с новой силой. В этой части Города все казались
занятыми важными делами: люди сновали по коридорам, я ловил обрывки
разговоров, отворялись и захлопывались двери. И все это так отличалось от
жизни за городскими стенами - покойный ландшафт навевал там какое-то
небрежение временем; да, люди двигались, трудились и там, и все-таки
обстановка была куда более праздной. Работа Мальчускина и его бригады
преследовала очевидную конкретную цель, - но здесь, в самом сердце верхних
уровней Города, доселе запретных для меня, все представлялось по-прежнему
таинственным и непонятным.
Я припомнил наставления Мальчускина и, наудачу толкнув дверь, попал в
комнату, где сидели две женщины. Когда я рассказал, что привело меня к
ним, они посмеялись, но выразили готовность помочь.
Через десять минут я опустил свое измученное тело в ванну, полную
горячей воды, и закрыл глаза.

На то, чтобы добраться до ванны, у меня ушло столько времени и
усилий, что я сомневался, будет ли от нее хоть какой-то прок. Но когда я
насухо растерся полотенцем и натянул на себя одежду, мышцы уже не были
такими деревянными, как раньше. Я еще чувствовал следы онемения, если
напрягал их, но в целом утомление, безжалостно терзавшее прежде каждую мою
клеточку, куда-то пропало.
Неурочное возвращение в Город волей-неволей напомнило мне о Виктории.
Мимолетное наше свидание на церемонии лишь подогрело мой интерес к ней. Да
и перспектива немедленно отправиться назад к Мальчускину, чтобы вновь
заняться выкорчевыванием старых шпал, не слишком привлекала; я сознавал,
что не должен отсутствовать слишком долго, и все же решил вначале
попытаться разыскать свою невесту.
Выйдя из ванной, я поспешил назад к лифту. Он был свободен, но
пришлось вызывать его с другого уровня. Когда кабина прибыла, я смог
познакомиться с ее устройством тщательнее, чем в прошлый раз, и решил
поэкспериментировать.
Сперва я поднялся на седьмой уровень, но, пробежав по коридорам, не
заметил никакой ощутимой разницы с уровнем, где только что побывал. То же
самое относилось и к большинству других уровней, только на третьем,
четвертом и пятом уровнях было больше людей и суеты. Первый уровень на
поверку оказался темным туннелем, очевидно, подпирающим Город как таковой.
Прокатившись раз-другой вверх и вниз, я установил, что расстояние
между первым и вторым уровнями поразительно велико, в то время как все
другие уровни лежат почти рядом. В конце концов я вышел на втором уровне,
инстинктивно предположив, что ясли должны помещаться именно здесь, а в
случае ошибки я смогу продолжить поиски и пешком.
От площадки лифта на втором уровне короткий лестничный пролет вел
вниз, к поперечному коридору. Я смутно припомнил, что проходил этим
коридорчиком вместе с Брухом, направляясь на церемонию, и действительно,
вскоре натолкнулся на входную дверь яслей.
Войдя внутрь, я запер дверь за собой ключом гильдиера. Все здесь было
так знакомо. Лишь тут я осознал, что до этой секунды двигался чуть не
крадучись и только теперь попал домой. Сбежав по ступенькам и миновав еще
один коридорчик, я очутился в зоне, которую знал до мелочей. Все здесь
выглядело иначе, чем в других частях Города, - даже запах и то был другой.
Я видел памятные ссадины на стенах, где поколения детей задолго до меня
запечатлели свои имена, видел выцветшую коричневую краску, потертые
настилы полов, незапирающиеся двери кают. В силу долгой привычки я
направился прямиком к своей собственной каюте и заглянул в нее. После меня
тут никто ничего не трогал. Кровать была застелена - каюта выглядела даже
опрятнее, чем когда я спал тут изо дня в день, скудные мои пожитки
оставались на своих местах. Точно так же нетронутыми лежали и вещи Джейза,
хотя о нем самом по-прежнему не было ни слуху ни духу.
Оглядевшись еще раз, я вернулся в коридор. Цель, заставившая меня
зайти в каюту, была выполнена: у меня не было никакой цели. Я двинулся
дальше, к классным комнатам, где нас учили наукам. Из-за закрытых дверей
доносился невнятный гул голосов. Заглянув в круглый смотровой глазок, я
увидел школяров за партами. Всего три дня назад я сам сидел среди них. В
одном из классов занимались мои бывшие однокашники; иным из них,
несомненно, тоже суждено стать учениками верховных гильдий, но в
большинстве своем они обречены исполнять в стенах Города административные
обязанности. Меня так и подмывало войти и небрежно выслушать поток
обращенных ко мне вопросов, храня в ответ таинственное молчание.
В яслях практиковалось совместное обучение, и в каждой комнате, куда
я заглядывал через глазок, я прежде всего искал Викторию, но ее нигде не
было. Проверив один за другим все классы, я отправился в так называемую
общественную зону: в столовую (оттуда доносился приглушенный шум - там
готовили обед), гимнастический зал (он был пуст) и, наконец, на крохотную
открытую площадку, откуда виден был лишь кусочек синего неба над головой.
Затем я попал в главный зал - единственное в яслях место, предназначенное
для совместного отдыха и развлечений. В зале сидела группа мальчишек - с
двумя из них я учился вместе всего три дня назад. Они болтали между собой
- обычное дело, когда группу оставляют без наставника для самоподготовки,
- но как только меня заметили, я сразу же оказался в центре внимания. В
общем, я таки влип в то самое положение, какого только что сознательно
избежал.
Они желали знать, в какую гильдию меня приняли, чем я занимаюсь, что
видел. Что вообще происходит, когда достигнешь возраста зрелости? Что там,
за стенами яслей?
Смешнее всего, что я не смог бы ответить на большинство их вопросов,
даже если бы был вправе нарушить клятву. Да, в течение двух последних дней
я кое-где побывал, кое-что повидал, но, по существу, так и не разобрался в
том, что видел.
И я поневоле прибегнул - в точности как Джейз - к простейшему приему:
скрыть то немногое, что успел узнать, за покровом напускной
таинственности, а в крайнем случае отшутиться. Ребят это, естественно,
разочаровало, и хотя их интерес ко мне не угас, вопросы вскоре иссякли.
При первой же возможности я покинул зал и сбежал из яслей: Виктория
здесь, очевидно, тоже уже не жила.
Спустившись на лифте, я вновь очутился в темном пространстве под
Городом и, идя меж путей, вышел на дневной свет. Мальчускин поторапливал
свою нерадивую бригаду, разгружавшую тележку с рельсами и шпалами, и,
по-моему, даже не заметил, что я вернулся.

5
Дни медленно сменяли друг друга, и больше мне бывать в Городе не
случалось.
Я понял свою ошибку: едва попав к путейцам, я слишком рьяно
набросился на работу. Теперь я решил следовать примеру Мальчускина и
ограничивался в основном ролью надсмотрщика. Лишь иногда мы с ним
включались в дело и помогали рабочим. Но и при этом труд был
изнурительным, нескончаемо долгим, и я ощущал, как мое тело отзывается на
новую нагрузку. Вскоре я почувствовал себя окрепшим, как никогда, кожа моя
побагровела под лучами солнца, и физический труд перестал казаться мукой.
Единственное, что меня теперь по-настоящему огорчало, - это
неизменная синтетическая пища и неспособность Мальчускина интересно
рассказать о том, какую роль играет наш труд в обеспечении безопасности
Города. День за днем мы ишачили до позднего вечера, наскоро ужинали и тут
же засыпали.
Работа наша на путях к югу от Города была почти завершена. В задачу
бригады входило снять все пути, а затем воздвигнуть на равном расстоянии
от городских стен четыре буфера-амортизатора. Снятые рельсы и шпалы
перевозили на север от Города и там укладывали опять.
Как-то вечером Мальчускин спросил меня:
- Сколько времени ты уже здесь пробыл?
- Точно не знаю.
- А если в днях?
- Ну тогда семь дней.
Он угадал: я действительно пытался вычислить время в милях.
- Через три дня тебе положен краткосрочный отпуск. Проведешь два дня
в Городе, а потом вернешься ко мне на новую милю.
Я поинтересовался, как это он ухитряется измерять ход времени сразу и
в днях и в милях.
- Чтобы пройти одну милю, Городу требуется около десяти дней, -
ответил он. - За год мы проходим примерно тридцать шесть с половиной миль.
- Но Город неподвижен.
- Это он сейчас неподвижен. Скоро тронется. И имей в виду, мы ведем
счет не фактически пройденному расстоянию, а тому, какое он должен был
пройти. Это расстояние зависит от положения оптимума.
Я покачал головой.
- А это что за штука?
- Оптимум - это идеальное место для Города в каждый данный момент.
Чтобы не отдаляться от оптимума, надо покрывать примерно одну десятую мили
в день. Об этом, очевидно, не может быть и речи - мы просто пододвигаем
Город к оптимуму, как только можем и насколько можем.
- И что, Город никогда не достигал оптимума?
- На моей памяти никогда.
- А где этот оптимум сейчас?
- Мили на три впереди. Три мили - расстояние довольно обычное. До
меня на путях работал мой отец, и он мне рассказывал, что однажды оптимум
обогнал их на десять миль. О большем отставании я никогда не слышал.
- А что будет, если мы когда-нибудь достигнем оптимума?
Мальчускин усмехнулся.
- Будем по-прежнему выкапывать старые шпалы.
- Почему?
- Потому что оптимум все время движется. Впрочем, мы вряд ли
достигнем оптимума, да это и не так уж важно. Удержаться бы в пределах
нескольких миль от него, и ладно. Могу сказать и по-другому: обгони мы
хоть чуть-чуть оптимум, и мы позволили бы себе, наконец, хорошенько
отдохнуть.
- А его можно обогнать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40