С того самого дня, как меня вывели из яслей, я не слишком часто
задумывался, какое же образование мне там дали. В свое время, как и
большинство сверстников, я воспринимал все, чему меня учили, как
совершеннейшую ерунду, которую можно было одолевать разве что из-под
палки. Но теперь, оглядываясь назад, я убеждался, что знания, навязанные
нам против нашей воли, на службе интересам Города обретали как бы новую
глубину.
К примеру, нам преподавали предмет, нагонявший на нас непроходимую
тоску, - учителя называли эту тоску "география". На уроках нам частенько
талдычили про технику геодезических и картографических работ; в замкнутом
пространстве яслей знания оставались по существу чисто теоретическими. А
теперь, спустя мили и годы, эти тоскливые часы оказались вдруг
проведенными не без пользы. Немного сосредоточься, чуть покопайся в
сравнительно недавней, хоть и не слишком отзывчивой памяти - и все, что
мне втолковывал Дентон, усваивалось без труда.
И другие предметы, в свое время казавшиеся теоретическими, на поверку
имели практическое применение. Ученику любой гильдии еще до выхода из
яслей исподволь давали представление о работе, которая его ожидает, а в
придачу и сведения о конструкции Города и деятельности других гильдий. Я
был, конечно же, совершенно не подготовлен к каторжному физическому труду
у путейцев, зато без всякого напряжения, почти инстинктивно понял принципы
действия механизмов, которые тащат Город по рельсам. Точно так же нашло
свое объяснение и то, почему на уроках истории учителя назойливо
вдалбливали нам азы военной стратегии и тактики: у меня лично бесконечные
тренировки стражников не вызывали ничего, кроме отвращения, но им самим,
профессионально посвятившим себя защите Города, эти уроки пошли на пользу.
Подобная логика привела меня к мысли: а не было ли в моем образовании
каких-то штрихов, которые исподволь готовили бы меня к восприятию
диковинной формы этого мира?
На уроках, специально посвященных астрономии и астрофизике, о
планетах всегда говорили как о телах шарообразных. Земля - Планета Земля,
а не Город Земля - описывалась как слегка сплющенный у полюсов сфероид,
нам даже показывали карты отдельных участков ее поверхности. На этом,
впрочем, особенно не задерживались, предоставляя нам расти в заблуждении,
что планета, на которой находится Город Земля, - такой же шар, как Планета
Земля. Ни один урок, ни одно слово учителей не противоречили такому
допущению; в сущности, природа мира, в котором мы жили, не обсуждалась
вообще.
Мне было известно, что Планета Земля входит в состав системы планет,
обращающихся вокруг шарообразного Солнца. В свою очередь, вокруг Планеты
Земля вращается шарообразный спутник - Луна. Опять-таки, вся эта
информация казалась чисто теоретической. Ее практическая неприменимость
ничуть не всполошила меня и тогда, когда я попал за стены Города: уж очень
отчетливо и сразу выявилось, что мы существуем в ином, несходном мире. Ни
солнце, ни луна здесь не были шарообразными, не была шарообразной и
планета, на которой мы жили.
Но где же все-таки мы находимся?
Ответ на этот вопрос, вероятно, следовало искать в прошлом.
Что я знал о прошлом? Довольно много, хотя на уроках истории в яслях
нам рассказывали исключительно о прошлом Планеты Земля. По преимуществу ее
история сводилась к военным походам, возвышению и падению отдельных
государств и правительств. Нас просветили, что время на Планете Земля
измерялось в годах и столетиях и что достоверно изученная ее история
охватывала период более двух тысяч лет. У меня сложилось прочное, хотя,
быть может, и не слишком обоснованное впечатление, что жизнь на Планете
Земля была не очень-то привлекательной: сплошные распри, войны,
территориальные притязания, экономические кризисы. Была разработана
концепция цивилизации: цивилизованные люди, как нам объяснили, стекались в
города. Отсюда следовало, что и мы, жители Города Земля, вполне
цивилизованны, хотя наша жизнь вовсе не напоминала бытие тех землян. Там
цивилизация была насквозь пропитана жадностью и эгоизмом: те, кто жил в
цивилизованном состоянии, беспощадно эксплуатировали тех, кто жил
по-другому. На Планете Земля не хватало элементарных жизненных благ, и
люди из цивилизованных стран монополизировали эти блага, поскольку были
экономически сильнее. Экономическое неравенство и лежало в основе
всевозможных распрей.
Внезапно мне открылось, что наша цивилизация не так уж отлична от
той, земной. Наш Город вышел на военную тропу в результате осложнения
отношений с туземцами, которое, в свою очередь, явилось следствием нашей
меновой торговли. Мы не оказывали на них прямого экономического давления,
но располагали избытком благ - тех же, которых недоставало на Планете
Земля: пищи, энергии, сырья. Нам не хватало рабочих рук, и мы
расплачивались за них благами, которые имелись у нас в избытке.
Процесс был вывернут наизнанку, опрокинут с ног на голову, но по
существу оставался тем же процессом эксплуатации.
Следуя уже проторенным путем рассуждений, я понял, что изучение
истории Планеты Земля было особенно полезно тем, кто становился
гильдиерами-меновщиками, но к ответу на интересующие меня вопросы этот
вывод не приближал ни на шаг. История, преподанная нам в яслях, начиналась
и заканчивалась на Планете Земля, и в ней не обнаруживалось и намека на
то, каким образом Город очутился в нашем опрокинутом мире, и на то, кто
были его основатели и откуда они пришли.
Одно из двух: или об этом сознательно умалчивают, или за давностью
лет сами запамятовали все, что знал раньше.
Надо полагать, многие гильдиеры бились над теми же загадками, силясь
выстроить какую-то систему представлений, и, по всей вероятности, где-то в
недрах Города существовали либо набор готовых ответов, либо общепринятая
гипотеза, с которой я еще не сталкивался. Но я уже усвоил неписаные
законы, укоренившиеся в сознании каждого полноправного гильдиера. Чтобы
выжить в этом мире, следовало действовать, рассчитывая только на самих
себя: в коллективном плане - без устали перемещая Город на север, прочь от
зоны жутких линейных искажений, а в личном - приучаясь жить независимо от
других. Разведчик Дентон был именно таким независимым, самостоятельным
человеком, такими же в большинстве своем были и все другие, с кем мне
доводилось общаться. И я хотел быть как все и делать выводы без
посторонней помощи. Я мог бы поделиться своими раздумьями с Дентоном, но
предпочел промолчать.
Наше продвижение на север никак нельзя было назвать ни быстрым, ни
прямым. Вместо того, чтобы ехать строго на север, мы ежедневно отклонялись
то к востоку, то к западу. Время от времени Дентон определял наше
местонахождение по отношению к оптимуму, и ни разу не случилось, чтобы мы
обогнали его больше чем на пятнадцать миль. В конце концов я
поинтересовался, что мешает нам забраться еще дальше.
- Вообще говоря, - ответил он, - обычно мы уезжаем как можно
севернее. Но Город в критической ситуации. И мы ищем не просто самый
легкий маршрут, но еще и такой, который позволял бы нам успешно
защищаться.
Составляемая нами карта день ото дня становилась все полнее и
подробнее. Дентон разрешил мне работать с аппаратурой, когда и сколько я
захочу, и вскоре я наловчился управляться с ней не хуже, чем он. Я
выучился проводить геодезическую съемку местности, замерять высоту холмов,
определять положение любой точки относительно оптимума. А более всего мне
нравилось возиться с видеокамерой - моему наставнику приходилось даже
сдерживать мой энтузиазм, чтобы я не разрядил батареи.
Все вокруг дышало миром и покоем, все было так несхоже с напряженной
обстановкой в Городе, да и Дентон, даром что молчун, оказался умным и
приятным компаньоном. Беспокоило одно: я уже потерял счет времени - во
всяком случае прошло не менее двадцати дней, а он вроде бы и не собирался
возвращаться домой.
На всем пути мы повстречали лишь одну деревушку, приютившуюся в
неглубокой долине. Подъезжать к ней мы не рискнули - Дентон просто пометил
ее на карте, проставив рядом ориентировочное число жителей.
Ландшафт становился все зеленее, все живописнее. Солнце палило
по-прежнему беспощадно, зато здесь чаще выпадали дожди, особенно по ночам,
и мы то и дело натыкались на ручейки и речки. Все, на что падал взор:
естественные препятствия, особенности местности - Дентон заносил на карту
без комментариев. В задачу разведчиков будущего не входило выбирать или
рекомендовать Городу дальнейший маршрут; наша деятельность исчерпывалась
тем, что мы готовили точный и объективный отчет о том, что таится впереди.
Красота окружающей нас местности успокаивала, расслабляла, притупляла
бдительность. Через полтора-два десятка миль Город минует эти места, по
существу, не обратив ни на что внимания. Своеобразная эстетика путейцев и
движенцев предпочла бы этой цветущей, ласкающей взор природе вытертую
ветрами пустыню.
В часы, свободные от замеров и съемок, я по-прежнему предавался
размышлениям. Нет, даже при желании я не смог бы вычеркнуть из памяти
немыслимую картину мира, распростертого передо мной. Томительно долгие
ясельные годы определенно скрывали какой-то момент, который подсознательно
готовил меня к этому зрелищу, - но какой и когда? Мы живем в плену аксиом;
если нам исподволь внушали, что мир, по которому перемещается Город, ничем
не отличается от любого другого мира, то не логично ли допустить, что нас
так же исподволь готовили к догадке диаметрально противоположной?
Подготовка к этому немыслимому зрелищу для меня началась вроде бы в
то утро, когда Дентон впервые вывел меня из Города, чтобы я собственными
глазами убедился, что солнце похоже на что угодно, только не на шар. И
все-таки было и что-то еще... раньше, гораздо раньше.
Я выждал еще два-три дня, вороша память всякий раз, когда выдавалась
свободная минута, затем меня осенило. Как-то под вечер мы с Дентоном
разбили лагерь в открытой местности неподалеку от широкой, ленивой реки, и
тут я, взяв видеокамеру и записывающий блок, в одиночку отправился на
пологий холм примерно в полумиле от лагеря. С вершины холма открывался
широкий вид на северо-восток.
По мере того, как солнце склонялось к горизонту, атмосферная дымка
смягчала его сияние, и, как всегда, стали различимы контуры массивного
диска с устремленными вверх и вниз остриями. Я включил камеру и снял
панораму заката. Потом перемотал пленку и убедился, что изображение
получилось четкое и устойчивое.
Кажется, я мог бы любоваться закатами без конца. Небо наливалось
багрянцем, диск скрывался за горизонтом, а следом стремительно уходило
верхнее острие. Еще несколько минут в центре багрового зарева горело как
бы оранжево-белое пятнышко, потом оно исчезало, и наступала ночь.
Я снова прокрутил пленку, следя за солнцем на крошечном экранчике.
Остановив кадр, я снижал яркость изображения до тех пор, пока контур
светила не стал совершенно отчетливым.
Передо мной в миниатюре возник образ мира. Моего мира. И я был
уверен, что видел это образ неоднократно - задолго до того, как покинул
тесные стены яслей. Странные симметричные изгибы напоминали какой-то
чертеж, который мне когда-то показывали...
Я долго вглядывался в экранчик, потом во мне заговорила совесть, и я
отключил питание - батареи следовало поберечь. Я даже не сразу вернулся к
Дентону, мучительно припоминая, когда же и кто же нарисовал на картоне
четыре кривых и поднял листок над головой, чтобы мы запомнили форму мира,
в котором борется за существование неповоротливый Город Земля.

Карта, которую составляли мы с Дентоном, мало-помалу приобрела
законченный вид. Нарисованная на свитке плотной бумаги, она смахивала на
длинную узкую воронку - острием воронки служила рощица примерно в миле на
север от той точки, где мы видели Город в последний раз. Весь наш
извилистый путь уместился в границах этой воронки, - таким образом,
крупные объекты были обмерены по периметру, и собранные данные мы
проверили и перепроверили.
Наконец, Дентон объявил работу законченной, пришла пора возвращаться
в Город. Со своей стороны, я отснял видеокамерой разведанную нами
местность в разных ракурсах, чтобы Совет навигаторов, если захочет, смог,
выбирая маршрут для Города, взглянуть на эту местность своими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40