– Зато к сестре Гавейна я бы привязался с легкостью, – жалобно возразил Артур. – Мысль о том, чтобы жениться на чужой мне незнакомке изрядно меня угнетает, да и невеста, надо думать, не обрадовалась бы!
– Такова судьба любой женщины, – отозвалась Игрейна, сама себе удивляясь; неужели спустя столько лет обида не сгладилась? – Браки пусть задумывают мудрые головы; юной девушке такое не по разуму.
Артур тяжко вздохнул.
– Король Леодегранс предложил мне в жены свою дочь, – как бишь ее там? – а в приданое за нею дает сотню лучших своих воинов, все при оружии, и – ты только представь себе, матушка! – при каждом отменный конь из его собственных табунов; так что Ланселет сможет их обучить. В этом – один из секретов цезарей: лучшие римские когорты сражались верхом; а до того никто, кроме скифов, лошадей не использовал, разве что для перевозки продовольствия и порою – для верховых гонцов. Будь у меня четыре сотни конных воинов – матушка, да я бы играючи выдворил саксов с нашей земли, и они бы бросились сломя голову к своим берегам, визжа, точно их же псы.
– Тоже мне, причина для женитьбы! – рассмеялась Игрейна. – Лошадей можно купить, а воинов – нанять.
– Но продавать коней Леодегранс вовсе не склонен, – возразил Артур. – По-моему, он так мыслит про себя, что в обмен на приданое – воистину королевское приданое, здесь ты мне поверь, – недурно было бы породниться с королем Британии. И он не один такой, просто он предлагает больше, чем другие.
Так вот о чем я желал попросить тебя, матушка, – не хотелось бы мне посылать к нему самого обыкновенного гонца со словами, что я, дескать, беру его дочь, так что пусть отошлет ее к моему двору, словно тюк какой-нибудь. Не согласилась бы ты поехать отвезти королю мой ответ и сопроводить девушку сюда?
Игрейна собиралась уже кивнуть в знак согласия, как вдруг вспомнила о своих обетах.
– Отчего бы тебе не послать одного из своих доверенных соратников, скажем, Гавейна или Ланселета?
– Гавейн – бабник тот еще, – со смехом отозвался Артур. – Я отнюдь не уверен, что хочу подпускать его к своей невесте. Тогда уж пусть Ланселет съездит.
– Игрейна, чувствую я, что лучше поехать тебе, – удрученно проговорил Мерлин.
– А что такое, дедушка, – отозвался Артур, – неужто Ланселет настолько неотразим? Или ты опасаешься, что моя невеста влюбится в него вместо меня?
Талиесин вздохнул.
– Я поеду, если настоятельница даст мне дозволение покинуть обитель, – быстро отозвалась Игрейна. А про себя подумала: «Конечно же, мать-настоятельница не может запретить мне побывать на свадьбе собственного сына. Воистину, я столько лет пробыла королевой, что теперь мне куда как непросто тихо-мирно сидеть в четырех стенах и дожидаться известий о великих событиях, происходящих в этой земле. Верно, таков удел всякой женщины, однако постараюсь избегать его сколь можно дольше».

Глава 4
Гвенвифар чувствовала, как в животе привычно всколыхнулась тошнота; неужто еще до того, как они отправятся в путь, ей придется бежать в уборную? И что ей прикажете делать, если та же потребность даст о себе знать уже после того, как она сядет в седло и выедет за ворота? Девушка подняла глаза на Игрейну: та стояла, статная и невозмутимая, чем-то похожая на мать-настоятельницу ее прежнего монастыря. В первый свой приезд, год назад, когда обговаривались условия брака, Игрейна держалась с ней по-доброму, словно мать. А теперь, приехав сопроводить Гвенвифар на свадьбу, она вдруг показалась строгой и властной; и, уж конечно, королева не испытывала и тени того ужаса, что терзал Гвенвифар. Как она может быть настолько спокойной?
– Ты разве не боишься? Это так далеко… – дерзнула прошептать Гвенвифар, глядя на дожидающихся лошадей и носилки.
– Боюсь? Конечно, нет, – отвечала Игрейна. – В Каэрлеоне я бывала не раз и не два, и маловероятно, чтобы на сей раз саксы собирались выступить с войной. Зимой путешествовать не то чтобы приятно – из-за дождей и слякоти, – но все лучше, чем попасть в руки варваров.
Гвенвифар, до глубины души потрясенная и пристыженная, судорожно сжала кулачки и, потупившись, уставилась на свои дорожные башмаки, крепкие и безобразные.
Игрейна завладела рукою девушки, расправила крохотные пальчики.
– Я и позабыла, ты же никогда прежде не уезжала из дома, разве что в свой монастырь и обратно. Ты ведь в Гластонбери воспитывалась, верно?
Гвенвифар кивнула:
– Мне бы так хотелось туда вернуться…
На мгновение проницательный взгляд Игрейны остановился на ней, и девушка затрепетала от страха. Чего доброго, эта дама поймет, что она, Гвенвифар, совсем не радуется предстоящей свадьбе с ее сыном, и невзлюбит сноху… Но Игрейна, крепко сжимая ее руку, произнесла лишь:
– Я очень горевала, когда меня впервые выдавали замуж за герцога Корнуольского; я не знала счастья до тех пор, пока не взяла на руки дочь. Однако же мне в ту пору едва пятнадцать исполнилось; а тебе ведь почти восемнадцать, верно?
Вцепившись в руку Игрейны, Гвенвифар почувствовала, как паника понемногу отступает; и все же, едва она вышла за ворота, ей показалось, что неохватное небо над головой таит в себе угрозу: зловещее, низкое, закрытое тучами. Дорога перед домом, там, где топтались лошади, превратилась в грязевое море. А теперь коней строили в некое подобие упорядоченного выезда, а уж столько мужчин сразу Гвенвифар в жизни своей не видела, и все гомонили, перекликались между собою, лошади пронзительно ржали, во дворе царила суматоха. Но Игрейна крепко держала девушку за руку, и Гвенвифар, вся сжавшись, поспешала за ней.
– Я очень признательна тебе, госпожа, за то, что ты приехала сопроводить меня…
– Уж слишком я суетна, – улыбнулась Игрейна, – ни за что не упущу возможности вырваться за пределы монастырских стен. – Она размашисто шагнула, переступая через дымящуюся кучу конского навоза. – Смотри под ноги, дитя, – гляди-ка, твой отец оставил для нас вон тех двух чудесных пони. Ты любишь скакать верхом?
Гвенвифар покачала головой:
– Я думала, мне позволят поехать в носилках…
– Ну, конечно, позволят, если захочешь, – удивленно глядя на собеседницу, заверила Игрейна, – но, могу поручиться, тебе там очень скоро надоест. Моя сестра Вивиана, отправляясь в путешествие, обычно надевала мужские штаны. Надо было мне и для нас подыскать пару, хотя в моем возрасте это, пожалуй, уже и неприлично.
Гвенвифар покраснела до корней волос.
– Я бы никогда на такое не осмелилась, – пролепетала она, дрожа. – Женщине запрещено одеваться в мужскую одежду, так и в Священном Писании сказано…
– Апостол, сдается мне, о северных краях мало что знал, – прыснула Игрейна. – На его родине ужасно жарко; и слышала я, будто мужчины той страны, где жил Господь, про штаны слыхом не слыхивали, но все носят длинные платья, как было, да и теперь осталось, в обычае у римских мужей. Думаю, эта фраза подразумевает лишь то, что женщинам не подобает заимствовать вещи у какого-то определенного мужчины, а вовсе не то, что для них запретна одежда, сшитая на мужской манер. И уж конечно, сестра моя Вивиана – скромнейшая из женщин. Она – жрица на Авалоне.
Глаза Гвенвифар расширились.
– Она – ведьма, госпожа?
– Нет-нет, она – ведунья, разбирается в травах и снадобьях и обладает Зрением, однако она принесла обет не причинять вреда ни человеку, ни зверю. Она даже мяса не вкушает, – промолвила Игрейна. – И образ жизни она ведет столь же простой и суровый, как любая настоятельница. Погляди-ка, – промолвила она, указывая пальцем, – вон и Ланселет, первый из Артуровых соратников. Он приехал сопроводить нас и доставить назад коней и людей в целости и сохранности…
Гвенвифар улыбнулась, щеки ее зарумянились.
– Я знаю Ланселета, он приезжал показывать отцу, как дрессируют коней.
– О да, в седле он смахивает на кентавра из древних легенд; вот уж воистину получеловек, полуконь, – подтвердила Игрейна.
Ланселет соскользнул с коня. Щеки его, раскрасневшиеся от холода, цветом напоминали римский плащ на его плечах; широкий край плаща закрывал лицо на манер воротника. Рыцарь низко поклонился дамам.
– Госпожа, – обратился он к Игрейне, – готовы ли вы тронуться в путь?
– Думаю, да. Принцессину кладь уже сложили вон на ту телегу, сдается мне, – отозвалась Игрейна, глядя на громоздкую повозку, нагруженную доверху и закрытую шкурами: там ехали остов кровати и прочая мебель, ткацкие станки – большой и малый, огромный резной сундук, горшки и котлы.
– Да уж, от души надеюсь, что в грязи она не увязнет, – промолвил Ланселет, глядя на пару запряженных волов. – Я не столько за эту телегу беспокоюсь, сколько вон за ту, другую – со свадебным подарком Артуру от Леодегранса, – добавил он без особого восторга, оглядываясь на вторую повозку, заметно больше первой. – Я бы рассудил, что стол для королевского замка в Каэрлеоне разумнее было бы соорудить на месте, – это если Утер не оставил бы ему в изобилии и столов, и прочей мебели… нет, не то чтобы я пожалел для госпожи обстановки, – добавил он, быстро улыбнувшись Гвенвифар, отчего девушка смущенно зарделась, – но – стол? Как будто Артуру замок нечем обставить!
– О, но ведь этот стол – одно из величайших сокровищ моего отца, – возразила Гвенвифар. – Это – военный трофей; мой дед сразился с одним из королей Тары и увез его лучший пиршественный стол… – видишь, он круглый, так что в центре можно усадить барда, чтобы развлекал гостей, а слуги могут обходить стол кругом, разливая вино и пиво. А когда владелец принимал у себя дружественных королей, все места оказывались одинаково почетны… вот мой отец и порешил, что стол – под стать Верховному королю, который тоже должен рассаживать своих высокородных соратников, не отдавая предпочтения ни одному из них.
– Воистину, то – королевский дар, – учтиво согласился Ланселет, – однако чтобы дотащить его до места, понадобится три пары волов, госпожа, и одному Господу ведомо, сколько потребуется плотников и столяров, чтобы собрать его уже на месте; так что, вместо того чтобы ехать с быстротой конного отряда, мы поплетемся, подстраиваясь под шаг самого медлительного из волов. Ну да пустяки, все равно свадьба без вас не начнется. – Ланселет вскинул голову, прислушался и закричал: – Иду, друг, уже иду! Не могу же я быть повсюду одновременно! – Рыцарь поклонился. – Дамы, мне должно дать нашему воинству знак выступать! Подсадить вас в седло?
– Кажется, Гвенвифар желает ехать в носилках, – отозвалась Игрейна.
– Увы, солнце зашло за тучу, – улыбаясь, проговорил Ланселет. – Но поступай как знаешь, госпожа. Льщу себя надеждой, что ты осияешь нас своим блеском как-нибудь в другой день.
Гвенвифар мило смутилась, – как всегда, когда Ланселет обращался к ней со своими очаровательными речами. Девушка никогда не знала наверняка, серьезен ли он или просто дразнится. Рыцарь ускакал прочь – и внезапно Гвенвифар вновь похолодела от страха. Вокруг нее возвышались кони, туда и сюда метались толпы мужчин – ни дать ни взять, воинство, Ланселет правильно сказал, – а сама она лишь никчемная часть клади, вроде как военная добыча. Гвенвифар молча позволила Игрейне подсадить себя в носилки, внутри которых обнаружились подушки и меховой коврик, и забилась в уголок.
– Я, пожалуй, оставлю полог открытым, чтобы к нам проникали свет и воздух? – спросила Игрейна, удобно устраиваясь на подушках.
– Нет! – сдавленно воскликнула Гвенвифар. – Мне… мне лучше, если полог задернут.
Пожав плечами, Игрейна задернула занавеси. Сквозь щелку она наблюдала за тем, как первые всадники тронулись в путь и как пришли в движение телеги. Воистину, все эти воины – королевское приданое. Вооруженные конники, при мечах, в доспехах – ценное прибавление к Артуровой армии. Примерно так Игрейна и представляла себе римский легион.
Гвенвифар склонила голову на подушки: в лице ни кровинки, глаза закрыты.
– Тебе дурно? – удивленно осведомилась Игрейна. Девушка покачала головой.
– Просто оно все… такое огромное… – прошептала она. – Мне… Мне страшно.
– Страшно? Но, милое мое дитя… – Игрейна умолкла на полуслове и спустя мгновение докончила: – Ну, ничего, вскоре тебе станет легче.
Гвенвифар едва ли заметила, что носилки тронулись с места: усилием воли она погрузилась в некое отрешенное состояние полудремы, позволяющее ей не впадать в панику. Куда же она едет, под этим беспредельным, необозримым небом, через бескрайние болота и бесчисленные холмы? Сгусток паники в животе сжимался все туже. Повсюду вокруг нее ржали лошади, перекликались люди: ни дать ни взять, армия на марше. А сама она вроде как прилагается к снаряжению: к конской сбруе, к доспехам и к пиршественному столу. Она – только невеста, вместе со всем, что ей принадлежит по праву: с одеждой и платьями, и драгоценностями, и ткацким станком, и котелком, и гребнями и чесалками для льна. Сама по себе она – ничто, ничегошеньки-то собой не представляет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194