Я готов признаться в ней даже перед престолом Господним…
Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова – у него пересохло в горле.
В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки:
– Можешь ли ты поклясться, что тогда, когда ты привел его на наше ложе… я видела, что ты прикасался к нему с такой любовью, какой никогда не выказывал к женщине, которую мой отец дал тебе в жены… когда ты ввел меня в этот грех… можешь ли ты поклясться, что это не был твой собственный грех, и что все твои красивые слова не прикрывали тот самый грех, из-за которого на Содом обрушился огонь небесный?
Смертельно бледный Артур уставился на жену.
– Ты, должно быть, обезумела, моя леди. Той ночью, о которой ты говоришь, я был пьян и не знаю, что ты тогда могла увидеть. Это был Белтайн, и во всех над была сила Богини. Боюсь, все эти молитвы и размышления о грехе сводят тебя с ума, моя Гвен.
– Христианину не подобает так говорить!
– Именно поэтому я и не могу назвать себя христианином! – крикнул Артур, наконец-то потеряв терпение. – Мне надоели все эти разговоры о грехе! Если бы я отослал тебя прочь – а ведь мне советовали это сделать, но я не послушался, потому что слишком люблю тебя! – и взял другую женщину…
– Нет! Ты скорее предпочел бы делить меня с Ланселетом, чтоб иметь и его тоже…
– Посмей только повторить это, – очень тихо произнес Артур, – и я убью тебя, Гвенвифар, и не посмотрю, что ты моя жена и я люблю тебя!
Но королева принялась истерично всхлипывать, не в силах остановиться.
– Ты сказал, что хочешь этого, чтоб получить сына – и ввел меня в непростительный грех… Пускай я согрешила, и Бог покарал меня за это бесплодием – но разве не ты ввел меня в грех? И даже теперь твой наследник не кто иной, как сын Ланселета. И ты смеешь отрицать, что любишь Ланселета больше всех? Ты сделал его сына своим наследником, хотя мог дать своего сына мне на воспитание…
– Я позову твоих женщин, Гвен, – глубоко вздохнув, сказал Артур. – Ты не в себе. Клянусь тебе, у меня нет сыновей, – или даже если я и завел ребенка где-то на войне, то я о нем не знаю, и его мать не знает, кто я такой. Ни одна женщина нашего круга не заявляла, что носит моего ребенка. Что бы там ни болтали священники, я не верю, что есть на свете женщина, которая постыдилась бы признаться, что родила сына бездетному Верховному королю. Я не взял ни одной женщины силой и не прелюбодействовал с замужними женщинами. Так что же это за безумный разговор о моем сыне, которого ты воспитала бы, как моего наследника? Говорю тебе, у меня нет сына! Я часто думал – может быть, какая-нибудь детская болезнь или какая-нибудь рана сделала меня бесплодным? У меня нет сына.
– Это ложь! – гневно выкрикнула Гвенвифар. – Моргейна велела мне не рассказывать об этом – но однажды я пришла к ней и просила у нее амулет от бесплодия. Я была в отчаянье и сказала, что готова отдаться другому мужчине, потому что ты, похоже, не можешь породить ребенка. И Моргейна поклялась, что ты можешь стать отцом, что она видела твоего сына, и он растет при дворе Лота Оркнейского, но она взяла с меня обещание, что я никому об этом не расскажу…
– Он растет при лотианском дворе… – произнес Артур и схватился за грудь, словно у него вдруг заболело сердце. – Боже милостивый… – прошептал он. – А я даже не знал…
Гвенвифар пронзил ужас.
– Нет, нет, Артур, Моргейна – лгунья! Это все ее злой умысел, это она подстроила брак Ланселета и Элейны, потому что завидовала… она солгала, чтобы помучить меня…
– Моргейна – жрица Авалона, – отстраненно произнес Артур. – Она не лжет. Думаю, Гвенвифар, нам следует поговорить об этом. Пошли за Моргейной.
– Нет, нет! – взмолилась Гвенвифар. – Прости меня за эти слова: я была не в себе и сама не ведала, что говорю. О, любезный мой господин и супруг, мой король и мой лорд, прости меня за все то, что я тут наговорила! Умоляю – прости меня!
Артур обнял жену.
– И ты меня прости, любезная моя госпожа. Теперь я вижу, что причинил тебе великий вред. Но если выпускаешь ветер на волю, приходится терпеть его порывы, даже если он сметает все на своем пути…
Он нежно поцеловал Гвенвифар в лоб.
– Пошли за Моргейной.
– Ох, мой лорд, Артур… Я обещала, что никогда не скажу тебе об этом…
– Ну что ж, ты нарушила свое обещание, – сказал Артур. – Сделанного не воротишь.
Он подошел к двери покоев и велел своему дворецкому:
– Разыщи леди Моргейну и скажи, что я и моя королева желаем ее видеть, и как можно скорее.
Когда дворецкий ушел, Артур позвал служанку Гвенвифар. Королева стояла, словно окаменев, пока служанка нарядила ее в праздничное платье и заплела ей косы. Она выпила чашу подогретого вина, разведенного водой, но что-то по-прежнему сдавливало ей горло. Ее болтливости не было прощения.
"Но если этим утром он действительно дал мне дитя… – Но странная боль пронзила все ее тело, до самого чрева. – Может ли плод укорениться и вырасти в такой горечи?"
Через некоторое время в королевские покои вошла Моргейна; она была облачена в темно-красное платье, и волосы ее были перевиты темно-красными шелковыми лентами. Она нарядилась для празднества и казалась оживленной и радостной.
«А я – всего лишь бесплодное дерево, – подумала Гвенвифар. – У Элейны есть сын от Ланселета, и даже Моргейна, не имеющая мужа и не желающая его иметь, развратничала с каким-то мужчиной и родила от него, и у Артура есть сын от какой-то неведомой женщины – и только у меня нет никого».
Моргейна поцеловала невестку; Гвенвифар оцепенела, почувствовав прикосновение ее рук к плечам. Моргейна же повернулась к Артуру.
– Ты хотел меня видеть, брат?
– Прости, что побеспокоил тебя в столь ранний час, сестра, – сказал Артур. – Но, Гвенвифар, ты должна теперь повторить свои слова при Моргейне – я не желаю, чтобы при моем дворе множилась клевета.
Моргейна взглянула на Гвенвифар и увидела покрасневшие глаза и следы слез.
– Милый брат, – сказала она, – твоей королеве нездоровится. Уж не беременна ли она? Что же до ее слов – ну, как говорится, слово костей не ломит.
Артур холодно взглянул на Гвенвифар, и Моргейна осеклась. Здесь больше не было ее брата, которого она так хорошо знала; остался лишь суровый Верховный король, вершащий правосудие.
– Гвенвифар, – произнес он, – не только как твой муж, но и как твой король я приказываю тебе: повтори при Моргейне то, что ты сказала у нее за спиной – будто она сказала тебе, что у меня есть сын, который воспитывается сейчас при лотианском дворе…
"Это правда, – успела за долю секунды подумать Гвенвифар. – Это правда, и почему-то это задевает ее до глубины души… Но почему?"
– Моргейна, – произнес Артур. – Скажи мне – это правда? У меня есть сын?
« Что все это значит для Моргейны? Почему она так стремится скрыть это даже от Артура? Конечно, она может желать сохранить в тайне свое распутство, но зачем ей скрывать от Артура, что у него есть сын?»
И вдруг Гвенвифар осенило, и она задохнулась.
Моргейна же тем временем думала: «Жрица Авалона не лжет. Но я изгнана с Авалона, и потому, если мне не остается иного выхода, я должна солгать, и быстро…»
– Кто это был? – гневно выкрикнула Гвенвифар. – Одна из распутных жриц Авалона, которые спят с мужчинами в грехе и похоти на этих их дьявольских празднествах?
– Ты ничего не знаешь об Авалоне, – ответила Моргейна, стараясь изо всех сил, чтоб ее голос не дрогнул. – Твои слова пусты…
Артур взял ее за руку.
– Моргейна, сестра моя…
И Моргейне почудилось, что еще миг, и она разрыдается… как рыдал в ее объятиях Артур в то утро, когда впервые узнал, что Вивиана поймала в ловушку их обоих…
Во рту у Моргейны пересохло, глаза жгло огнем.
– Я сказала о твоем сыне, Артур, лишь затем, чтобы успокоить Гвенвифар. Она боялась, что ты никогда не сможешь дать ей ребенка…
– Скажешь ли ты это, чтобы успокоить меня? – спросил Артур, улыбнувшись, но вместо улыбки получилась мучительная гримаса. – Все эти годы я думал, что не в силах породить сына, даже ради спасения королевства. Моргейна, теперь ты должна сказать мне правду.
Моргейна глубоко вздохнула. В покоях царила мертвая тишина, лишь слышно было, как под окнами лает собака да где-то стрекочет кузнечик. Наконец она произнесла:
– Именем Богини, Артур, раз уж ты желаешь, чтобы я в конце концов сказала об этом… Я родила сына от Короля-Оленя, через десять лун после того, как тебя посвятили в короли на Драконьем острове. Моргауза взяла его на воспитание и поклялась, что ты никогда не услышишь об этом от нее. Теперь ты услышал это от меня. И покончим же с этим делом.
Артур был бледен, как смерть. Он заключил сестру в объятия, и Моргейна почувствовала, что он дрожит всем телом. По лицу его текли слезы, и он не старался ни сдержать их, ни вытереть.
– Ах, Моргейна, Моргейна, бедная моя сестра… Я знал, что причинил тебе великое зло, но даже не думал, что оно настолько велико…
– Ты хочешь сказать, что это правда? – выкрикнула Гвенвифар. – Что эта распутница, твоя сестра, испытала свое развратное искусство на собственном брате?!
Артур обернулся к жене, не выпуская Моргейну из объятий.
– Молчи! Не смей осуждать мою сестру – то была не ее затея и не ее вина!
Он глубоко, судорожно вздохнул, и Гвенвифар успела услышать эхо собственных злых слов.
– Бедная моя сестра, – повторил он. – И ты несла эту ношу одна, не желая перекладывать на меня мою вину… Нет, Гвенвифар, – пылко сказал он, снова оборачиваясь к жене, – все было не так, как ты думаешь. Это произошло, когда меня посвящали в короли, и мы не узнали друг друга: было темно, а мы не виделись еще с тех пор, когда я был малышом и Моргейна носила меня на руках. Она была для меня просто жрицей Матери, а я для нее – Увенчанным Рогами. Когда же мы узнали друг друга, было уже поздно, и беда свершилась, – произнес Артур, и в голосе его звенели слезы. Он прижал Моргейну к себе и разрыдался. – Моргейна, Моргейна, ты должна была сказать мне!
– И снова ты думаешь только о ней! – крикнула Гвенвифар. – А не о своем величайшем грехе! Ведь она – твоя сестра, плод чрева твоей матери, и за это Бог покарает тебя…
– Он и так меня покарал, – сказал Артур, обнимая Моргейну. – Но грех тот был совершен по неведению – мы не желали ничего дурного.
– Может быть, – нерешительно произнесла Гвенвифар, – именно за это он и покарал тебя бесплодием, и даже теперь, если бы ты покаялся и исполнил епитимью…
Моргейна мягко высвободилась из объятий Артура. Гвенвифар в бессильной ярости следила, как Моргейна вытерла ему слезы своим платком – как бы ей ни хотелось обратного, но в этом жесте не было никакого распутства. Так могла бы сделать мать или старшая сестра.
– Ты слишком много думаешь о грехах, Гвенвифар, – сказала Моргейна. – Мы с Артуром не совершили никакого греха. Грех заключается в желании причинить вред. Нас же свела воля Богини и сила жизни, и раз от этого соития родилось дитя, оно было зачато в любви, что свела нас. Артур не может признать ребенка, рожденного от родной сестры, – это верно. Но он не первый король, имеющий незаконного ребенка, которого он не может признать. Мальчик здоров и умен и находится сейчас в безопасности, на Авалоне. Богиня – да и твой бог, если уж на то пошло, – не какой-нибудь мстительный демон, только и ищущий, как бы покарать человека за некий мнимый грех. Тому, что произошло между Артуром и мною, не следовало происходить. Ни он, ни я к этому не стремились, но что сделано, то сделано. Богиня не стала бы наказывать тебя бездетностью за чужие грехи. Неужели ты можешь обвинить в своей бездетности Артура, Гвенвифар?
– Да! – крикнула Гвенвифар. – Он согрешил, и Бог покарал его за это – за кровосмесительство, за то, что он породил ребенка от собственной сестры, – за служение Богине, этому злому духу распутства… Артур! – выкрикнула она. – Пообещай мне, что ты покаешься, что ты сегодня же, в этот святой праздник пойдешь к епископу и расскажешь, как ты согрешил, и выполнишь епитимью, которую он на тебя наложит! Может быть, тогда Господь простит тебя и избавит нас обоих от кары!
Артур с беспокойством глядел то на Моргейну, то на Гвенвифар.
– Покаяние? Грех? – произнесла Моргейна. – Неужто ты и вправду считаешь своего бога зловредным стариком, которому только и дела, что вынюхивать, кто там ложится в постель с чужой женой?
– Я исповедалась в своих грехах! – крикнула Гвенвифар. – Я покаялась и получила отпущение! Это не за мои грехи Бог нас карает! Артур, пообещай, что ты тоже покаешься! Когда Бог даровал тебе победу при горе Бадон, ты поклялся отвергнуть старое драконье знамя и править как христианский король, но ты не раскаялся в этом грехе! Так покайся же в нем, и Бог дарует тебе победу, как даровал тогда при горе Бадон, – и очистись от своих грехов и дай мне сына, который будет править после тебя в Камелоте!
Артур отвернулся и прижался к стене, спрятав лицо в ладонях. Моргейна качнулась было к нему, но Гвенвифар вскричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова – у него пересохло в горле.
В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки:
– Можешь ли ты поклясться, что тогда, когда ты привел его на наше ложе… я видела, что ты прикасался к нему с такой любовью, какой никогда не выказывал к женщине, которую мой отец дал тебе в жены… когда ты ввел меня в этот грех… можешь ли ты поклясться, что это не был твой собственный грех, и что все твои красивые слова не прикрывали тот самый грех, из-за которого на Содом обрушился огонь небесный?
Смертельно бледный Артур уставился на жену.
– Ты, должно быть, обезумела, моя леди. Той ночью, о которой ты говоришь, я был пьян и не знаю, что ты тогда могла увидеть. Это был Белтайн, и во всех над была сила Богини. Боюсь, все эти молитвы и размышления о грехе сводят тебя с ума, моя Гвен.
– Христианину не подобает так говорить!
– Именно поэтому я и не могу назвать себя христианином! – крикнул Артур, наконец-то потеряв терпение. – Мне надоели все эти разговоры о грехе! Если бы я отослал тебя прочь – а ведь мне советовали это сделать, но я не послушался, потому что слишком люблю тебя! – и взял другую женщину…
– Нет! Ты скорее предпочел бы делить меня с Ланселетом, чтоб иметь и его тоже…
– Посмей только повторить это, – очень тихо произнес Артур, – и я убью тебя, Гвенвифар, и не посмотрю, что ты моя жена и я люблю тебя!
Но королева принялась истерично всхлипывать, не в силах остановиться.
– Ты сказал, что хочешь этого, чтоб получить сына – и ввел меня в непростительный грех… Пускай я согрешила, и Бог покарал меня за это бесплодием – но разве не ты ввел меня в грех? И даже теперь твой наследник не кто иной, как сын Ланселета. И ты смеешь отрицать, что любишь Ланселета больше всех? Ты сделал его сына своим наследником, хотя мог дать своего сына мне на воспитание…
– Я позову твоих женщин, Гвен, – глубоко вздохнув, сказал Артур. – Ты не в себе. Клянусь тебе, у меня нет сыновей, – или даже если я и завел ребенка где-то на войне, то я о нем не знаю, и его мать не знает, кто я такой. Ни одна женщина нашего круга не заявляла, что носит моего ребенка. Что бы там ни болтали священники, я не верю, что есть на свете женщина, которая постыдилась бы признаться, что родила сына бездетному Верховному королю. Я не взял ни одной женщины силой и не прелюбодействовал с замужними женщинами. Так что же это за безумный разговор о моем сыне, которого ты воспитала бы, как моего наследника? Говорю тебе, у меня нет сына! Я часто думал – может быть, какая-нибудь детская болезнь или какая-нибудь рана сделала меня бесплодным? У меня нет сына.
– Это ложь! – гневно выкрикнула Гвенвифар. – Моргейна велела мне не рассказывать об этом – но однажды я пришла к ней и просила у нее амулет от бесплодия. Я была в отчаянье и сказала, что готова отдаться другому мужчине, потому что ты, похоже, не можешь породить ребенка. И Моргейна поклялась, что ты можешь стать отцом, что она видела твоего сына, и он растет при дворе Лота Оркнейского, но она взяла с меня обещание, что я никому об этом не расскажу…
– Он растет при лотианском дворе… – произнес Артур и схватился за грудь, словно у него вдруг заболело сердце. – Боже милостивый… – прошептал он. – А я даже не знал…
Гвенвифар пронзил ужас.
– Нет, нет, Артур, Моргейна – лгунья! Это все ее злой умысел, это она подстроила брак Ланселета и Элейны, потому что завидовала… она солгала, чтобы помучить меня…
– Моргейна – жрица Авалона, – отстраненно произнес Артур. – Она не лжет. Думаю, Гвенвифар, нам следует поговорить об этом. Пошли за Моргейной.
– Нет, нет! – взмолилась Гвенвифар. – Прости меня за эти слова: я была не в себе и сама не ведала, что говорю. О, любезный мой господин и супруг, мой король и мой лорд, прости меня за все то, что я тут наговорила! Умоляю – прости меня!
Артур обнял жену.
– И ты меня прости, любезная моя госпожа. Теперь я вижу, что причинил тебе великий вред. Но если выпускаешь ветер на волю, приходится терпеть его порывы, даже если он сметает все на своем пути…
Он нежно поцеловал Гвенвифар в лоб.
– Пошли за Моргейной.
– Ох, мой лорд, Артур… Я обещала, что никогда не скажу тебе об этом…
– Ну что ж, ты нарушила свое обещание, – сказал Артур. – Сделанного не воротишь.
Он подошел к двери покоев и велел своему дворецкому:
– Разыщи леди Моргейну и скажи, что я и моя королева желаем ее видеть, и как можно скорее.
Когда дворецкий ушел, Артур позвал служанку Гвенвифар. Королева стояла, словно окаменев, пока служанка нарядила ее в праздничное платье и заплела ей косы. Она выпила чашу подогретого вина, разведенного водой, но что-то по-прежнему сдавливало ей горло. Ее болтливости не было прощения.
"Но если этим утром он действительно дал мне дитя… – Но странная боль пронзила все ее тело, до самого чрева. – Может ли плод укорениться и вырасти в такой горечи?"
Через некоторое время в королевские покои вошла Моргейна; она была облачена в темно-красное платье, и волосы ее были перевиты темно-красными шелковыми лентами. Она нарядилась для празднества и казалась оживленной и радостной.
«А я – всего лишь бесплодное дерево, – подумала Гвенвифар. – У Элейны есть сын от Ланселета, и даже Моргейна, не имеющая мужа и не желающая его иметь, развратничала с каким-то мужчиной и родила от него, и у Артура есть сын от какой-то неведомой женщины – и только у меня нет никого».
Моргейна поцеловала невестку; Гвенвифар оцепенела, почувствовав прикосновение ее рук к плечам. Моргейна же повернулась к Артуру.
– Ты хотел меня видеть, брат?
– Прости, что побеспокоил тебя в столь ранний час, сестра, – сказал Артур. – Но, Гвенвифар, ты должна теперь повторить свои слова при Моргейне – я не желаю, чтобы при моем дворе множилась клевета.
Моргейна взглянула на Гвенвифар и увидела покрасневшие глаза и следы слез.
– Милый брат, – сказала она, – твоей королеве нездоровится. Уж не беременна ли она? Что же до ее слов – ну, как говорится, слово костей не ломит.
Артур холодно взглянул на Гвенвифар, и Моргейна осеклась. Здесь больше не было ее брата, которого она так хорошо знала; остался лишь суровый Верховный король, вершащий правосудие.
– Гвенвифар, – произнес он, – не только как твой муж, но и как твой король я приказываю тебе: повтори при Моргейне то, что ты сказала у нее за спиной – будто она сказала тебе, что у меня есть сын, который воспитывается сейчас при лотианском дворе…
"Это правда, – успела за долю секунды подумать Гвенвифар. – Это правда, и почему-то это задевает ее до глубины души… Но почему?"
– Моргейна, – произнес Артур. – Скажи мне – это правда? У меня есть сын?
« Что все это значит для Моргейны? Почему она так стремится скрыть это даже от Артура? Конечно, она может желать сохранить в тайне свое распутство, но зачем ей скрывать от Артура, что у него есть сын?»
И вдруг Гвенвифар осенило, и она задохнулась.
Моргейна же тем временем думала: «Жрица Авалона не лжет. Но я изгнана с Авалона, и потому, если мне не остается иного выхода, я должна солгать, и быстро…»
– Кто это был? – гневно выкрикнула Гвенвифар. – Одна из распутных жриц Авалона, которые спят с мужчинами в грехе и похоти на этих их дьявольских празднествах?
– Ты ничего не знаешь об Авалоне, – ответила Моргейна, стараясь изо всех сил, чтоб ее голос не дрогнул. – Твои слова пусты…
Артур взял ее за руку.
– Моргейна, сестра моя…
И Моргейне почудилось, что еще миг, и она разрыдается… как рыдал в ее объятиях Артур в то утро, когда впервые узнал, что Вивиана поймала в ловушку их обоих…
Во рту у Моргейны пересохло, глаза жгло огнем.
– Я сказала о твоем сыне, Артур, лишь затем, чтобы успокоить Гвенвифар. Она боялась, что ты никогда не сможешь дать ей ребенка…
– Скажешь ли ты это, чтобы успокоить меня? – спросил Артур, улыбнувшись, но вместо улыбки получилась мучительная гримаса. – Все эти годы я думал, что не в силах породить сына, даже ради спасения королевства. Моргейна, теперь ты должна сказать мне правду.
Моргейна глубоко вздохнула. В покоях царила мертвая тишина, лишь слышно было, как под окнами лает собака да где-то стрекочет кузнечик. Наконец она произнесла:
– Именем Богини, Артур, раз уж ты желаешь, чтобы я в конце концов сказала об этом… Я родила сына от Короля-Оленя, через десять лун после того, как тебя посвятили в короли на Драконьем острове. Моргауза взяла его на воспитание и поклялась, что ты никогда не услышишь об этом от нее. Теперь ты услышал это от меня. И покончим же с этим делом.
Артур был бледен, как смерть. Он заключил сестру в объятия, и Моргейна почувствовала, что он дрожит всем телом. По лицу его текли слезы, и он не старался ни сдержать их, ни вытереть.
– Ах, Моргейна, Моргейна, бедная моя сестра… Я знал, что причинил тебе великое зло, но даже не думал, что оно настолько велико…
– Ты хочешь сказать, что это правда? – выкрикнула Гвенвифар. – Что эта распутница, твоя сестра, испытала свое развратное искусство на собственном брате?!
Артур обернулся к жене, не выпуская Моргейну из объятий.
– Молчи! Не смей осуждать мою сестру – то была не ее затея и не ее вина!
Он глубоко, судорожно вздохнул, и Гвенвифар успела услышать эхо собственных злых слов.
– Бедная моя сестра, – повторил он. – И ты несла эту ношу одна, не желая перекладывать на меня мою вину… Нет, Гвенвифар, – пылко сказал он, снова оборачиваясь к жене, – все было не так, как ты думаешь. Это произошло, когда меня посвящали в короли, и мы не узнали друг друга: было темно, а мы не виделись еще с тех пор, когда я был малышом и Моргейна носила меня на руках. Она была для меня просто жрицей Матери, а я для нее – Увенчанным Рогами. Когда же мы узнали друг друга, было уже поздно, и беда свершилась, – произнес Артур, и в голосе его звенели слезы. Он прижал Моргейну к себе и разрыдался. – Моргейна, Моргейна, ты должна была сказать мне!
– И снова ты думаешь только о ней! – крикнула Гвенвифар. – А не о своем величайшем грехе! Ведь она – твоя сестра, плод чрева твоей матери, и за это Бог покарает тебя…
– Он и так меня покарал, – сказал Артур, обнимая Моргейну. – Но грех тот был совершен по неведению – мы не желали ничего дурного.
– Может быть, – нерешительно произнесла Гвенвифар, – именно за это он и покарал тебя бесплодием, и даже теперь, если бы ты покаялся и исполнил епитимью…
Моргейна мягко высвободилась из объятий Артура. Гвенвифар в бессильной ярости следила, как Моргейна вытерла ему слезы своим платком – как бы ей ни хотелось обратного, но в этом жесте не было никакого распутства. Так могла бы сделать мать или старшая сестра.
– Ты слишком много думаешь о грехах, Гвенвифар, – сказала Моргейна. – Мы с Артуром не совершили никакого греха. Грех заключается в желании причинить вред. Нас же свела воля Богини и сила жизни, и раз от этого соития родилось дитя, оно было зачато в любви, что свела нас. Артур не может признать ребенка, рожденного от родной сестры, – это верно. Но он не первый король, имеющий незаконного ребенка, которого он не может признать. Мальчик здоров и умен и находится сейчас в безопасности, на Авалоне. Богиня – да и твой бог, если уж на то пошло, – не какой-нибудь мстительный демон, только и ищущий, как бы покарать человека за некий мнимый грех. Тому, что произошло между Артуром и мною, не следовало происходить. Ни он, ни я к этому не стремились, но что сделано, то сделано. Богиня не стала бы наказывать тебя бездетностью за чужие грехи. Неужели ты можешь обвинить в своей бездетности Артура, Гвенвифар?
– Да! – крикнула Гвенвифар. – Он согрешил, и Бог покарал его за это – за кровосмесительство, за то, что он породил ребенка от собственной сестры, – за служение Богине, этому злому духу распутства… Артур! – выкрикнула она. – Пообещай мне, что ты покаешься, что ты сегодня же, в этот святой праздник пойдешь к епископу и расскажешь, как ты согрешил, и выполнишь епитимью, которую он на тебя наложит! Может быть, тогда Господь простит тебя и избавит нас обоих от кары!
Артур с беспокойством глядел то на Моргейну, то на Гвенвифар.
– Покаяние? Грех? – произнесла Моргейна. – Неужто ты и вправду считаешь своего бога зловредным стариком, которому только и дела, что вынюхивать, кто там ложится в постель с чужой женой?
– Я исповедалась в своих грехах! – крикнула Гвенвифар. – Я покаялась и получила отпущение! Это не за мои грехи Бог нас карает! Артур, пообещай, что ты тоже покаешься! Когда Бог даровал тебе победу при горе Бадон, ты поклялся отвергнуть старое драконье знамя и править как христианский король, но ты не раскаялся в этом грехе! Так покайся же в нем, и Бог дарует тебе победу, как даровал тогда при горе Бадон, – и очистись от своих грехов и дай мне сына, который будет править после тебя в Камелоте!
Артур отвернулся и прижался к стене, спрятав лицо в ладонях. Моргейна качнулась было к нему, но Гвенвифар вскричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194