«Да как ты смеешь?! Во время службы Божьей?!» Но подлинная Гвенвифар со смехом ответила: «Если я не могу обрести радость в Господе, то где ж мне ее искать?»
А потом ангел оказался перед ней – благоухание и блаженство окружали его, подобно облаку, – и поднес чашу к ее губам. Трепеща и не смея поднять глаз, Гвенвифар сделала глоток – и почувствовала, как кто-то нежно коснулся ее чела. Подняв взгляд, Гвенвифар увидела, что это вовсе не ангел, а женщина в синем покрывале, с огромными печальными глазами. Она не произнесла ни слова, но Гвенвифар услышала: «Прежде, чем стал Христос, была я, и это я сделала тебя такой, какова ты есть. А потому, возлюбленная дочь моя, отринь стыд и радуйся, ибо в сути своей ты подобна мне».
Душу Гвенвифар и самое ее тело переполнила чистейшая радость. Она не ведала подобного счастья с раннего детства. Даже в объятьях Ланселета она не испытывала столь безграничного блаженства. «О, если б только я могла передать это чувство любимому!» Королева почувствовала, что ангел – или иная божественная сила, коснувшаяся ее, – отошла, и огорчилась этому, но радость по-прежнему продолжала плескаться в ней, и Гвенвифар с любовью смотрела, как ангел поднес пылающую чашу к губам Ланселета. «О, если б только она смогла наделить этой радостью и тебя, мой печальный возлюбленный!»
Зал заполнился ослепительным сиянием, пронесся могучий ветер – и все стихло. Гвенвифар не помнила, что она ела и пила – знала лишь, что это были какие-то сладости, и что она в жизни своей так не наслаждалась едой. «Что бы ни посетило нас сегодня, природа его была свята – сомнений быть не может…»
А затем в зале воцарилась тишина, и в ярком дневном свете он показался пустым и невзрачным. Вот вскочил Гавейн, за ним – Галахад…
– Я клянусь, что потрачу на эти поиски всю свою жизнь, если потребуется, и не успокоюсь, пока вновь не увижу Святой Грааль!
Епископ Патриций, кажется, едва держался на ногах, и Гвенвифар вдруг поняла, что он совсем уже старик… Алтарь, на котором прежде стояла чаша, был пуст. Королева поспешно спустилась с возвышения и подбежала к Патрицию.
– Отец! – окликнула она и подала епископу кубок с вином. Тот сделал несколько глотков, и постепенно морщинистое старческое лицо порозовело. Патриций прошептал:
– Мы удостоились святого присутствия… Воистину, я вкушал сегодня за столом Господним из той самой чаши, из которой Христос пил во время Тайной вечери…
Гвенвифар начала понемногу понимать, что же произошло. Все, что свершилось с ними сегодня по воле Божьей, было видением.
– Моя королева, – прошептал епископ, – узрела ли ты чашу Христову?…
– Увы, нет, святой отец, – мягко отозвалась Гвенвифар. – Быть может, я оказалась недостойна этого. Но я, кажется, видела ангела, и на миг мне показалось, будто передо мною стоит сама Матерь Божья…
– Бог послал каждому свое видение, – сказал Патриций. – Как я молил, чтоб мы узрели чудо, и все эти люди зажглись любовью к Господу…
Гвенвифар невольно вспомнилась старинная поговорка: «Будь осторожен со своими желаниями, – а вдруг они исполнятся?»
Да, все присутствовавшие и вправду преисполнились воодушевления. Один за другим рыцари поднимались со своих мест и клялись отправиться на поиски Грааля и посвятить этим поискам год и день. «Теперь рыцарство Круглого Стола рассеется по миру», – подумала Гвенвифар.
Королева взглянула на алтарь, где прежде стояла чаша. "Нет, – подумала она, – вы ошибались, епископ Патриций и Мерлин Кевин, как ошибался и Артур. Вам не под силу использовать Бога в своих целях. Воля Божья – словно могучий ветер, словно плеск ангельских крыл, что звучал сегодня в этом зале, – и все замыслы человеческие пред ней – словно пыль на ветру…"
Но затем Гвенвифар испугалась собственных мыслей. «Что со мной? Неужто я смею порицать замыслы Артура и даже самого епископа?» А потом она почувствовала новый прилив сил и воспрянула. «Клянусь Господом – смею! Они ведь не боги, они всего лишь люди, и замыслы их не священны!» Она взглянула на Артура, что ходил сейчас по дальней стороне зала, среди крестьян и простонародья… Что-то там стряслось – какая-то крестьянка упала замертво. Должно быть, пережитая радость оказалась непосильной для старческого сердца. Артур вернулся обратно; лицо его было печально.
– Гавейн, ты непременно… Галахад? Как, и ты тоже?… Боре, Лионель… Неужто вы все?…
– Мой лорд Артур! – окликнул его Мордред. Он, как всегда, был облачен в темно-красное – этот цвет очень шел ему и чрезмерно, почти до насмешки, подчеркивал его сходство с молодым Ланселетом.
– Что, мальчик мой? – мягко спросил Артур.
– Мой король, я прошу у тебя позволения не отправляться на поиски Грааля, – произнес Мордред, особо подчеркнув это «не». – Даже если это было возложено на всех твоих рыцарей – должен же хоть кто-то остаться рядом с тобой.
Сердце Гвенвифар переполнилось нежностью к молодому рыцарю. «Вот истинный сын Артура – не то, что Галахад! Тот только и знает, что грезить о возвышенном!» Подумать только, а ведь когда-то она не любила Мордреда и не доверяла ему!
– Да благословит тебя Господь, Мордред! – с искренней благодарностью воскликнула Гвенвифар, и Мордред улыбнулся ей. Артур опустил голову.
– Что ж, будь по-твоему, сын мой.
Впервые Артур при всех назвал Мордреда сыном, и уже по одному этому признаку Гвенвифар поняла, насколько ее супруг взволнован.
– Да поможет Господь нам обоим, Гвидион, то есть Мордред. Едва ли не все мои соратники собрались разъехаться по свету – и одному Богу ведомо, вернутся ли они обратно…
Он пожал Мордреду руки, и на миг Гвенвифар показалось, что Артур опирается на сильную руку сына. Ланселет подошел к королеве и поклонился.
– Леди, отпустишь ли ты меня?
Хоть радость и не покинула Гвенвифар, королева почувствовала, что готова расплакаться.
– Любимый, неужто тебе непременно нужно уйти?
В этот миг Гвенвифар нимало не волновало, слышат ли ее окружающие. Артур протянул руку родичу и другу и с тревогой взглянул на него.
– Ты покидаешь нас, Ланселет?
Ланселет кивнул. На лице его лежал отблеск иного, нездешнего света. Так значит, эта великая радость не миновала и его? Но зачем же тогда ему уходить за нею вслед? Ведь она же уже с ним!
– Любовь моя, все эти годы ты твердил, что недостаточно хорош для христианина, – сказала Гвенвифар. – Так почему же ты хочешь покинуть меня ради поисков Грааля?
Несколько мгновений Ланселет мучительно пытался подобрать нужные слова, потом наконец произнес:
– Все эти годы я считал, что Бог – всего лишь выдумки священников, что они сочинили это все, чтоб держать людей в страхе. Сегодня же я видел… – он облизнул пересохшие губы. Пережитое никак не хотело укладываться в слова. – Я видел… нечто. Если такое видение возможно, от Христа оно или от дьявола…
– Ланселет! – перебила его Гвенвифар. – Конечно же, оно от Бога!
– Вот видишь – ты в этом уверена, – сказал Ланселет, прижав руку Гвенвифар к своей груди. – А я сомневаюсь. Недаром мать дразнила меня «сэр Мне Кажется». А может, все боги суть Единый, как повторял Талиесин… Я разрываюсь между тьмой неведения и светом, пробивающимся сквозь отчаяние, что твердит мне…
Он снова сбился, не зная, как выразить обуревающие его чувства.
– Мне чудится, будто где-то вдали звонит огромный колокол, будто далекий свет, подобный блуждающим огням, зовет меня и твердит: «Следуй за мной…» И я знаю, что там – истина, подлинная, живая, что я вот-вот ее постигну – нужно лишь пойти на этот зов, разыскать ее и сорвать пелену, что окутывает ее… и никаким иным путем не обрести мне этой истины, моя Гвенвифар. Так неужто ты откажешься отпустить меня – теперь, когда я понял, что на свете есть истина, воистину достойная поиска?
Они словно забыли, что они не одни, что вокруг полный зал народу. Гвенвифар знала: она могла бы уговорить Ланселета остаться, – но кто смеет становиться между человеком и его душой? Господь не счел нужным наделить Ланселета той уверенностью и радостью, что дарованы были ей, – неудивительно, что теперь тоска по необретенному гонит Ланселета в путь. Ведь если бы она, Гвенвифар, ощутила сегодня лишь присутствие этой истины, но не обрела уверенности, она тоже искала бы ее – всю жизнь, до скончания дней своих. Королева протянула руки к Ланселету – ей казалось, будто она среди бела дня обнимает его на глазах у всего двора, – и сказала:
– Тогда иди, возлюбленный. Ищи – и Бог вознаградит тебя, даровав эту истину, которой ты так жаждешь.
А Ланселет ответил:
– Да пребудет с тобою Господь, моя королева. Если будет на то Его милость, я вернусь к тебе.
Он повернулся к Артуру, но Гвенвифар не слышала, о чем они говорили – она видела лишь, как король и Ланселет обнялись, словно в юности, в те блаженные дни, когда все они были молоды и невинны.
Артур обнял Гвенвифар за плечи и тихо проговорил, глядя вслед уходящему Ланселету:
– Иногда мне кажется, что Ланс – лучший из нас. Гвенвифар повернулась к Артуру; сердце ее было преисполнено любви к этому благороднейшему из людей, ее супругу.
– Мне тоже так кажется, ненаглядный мой. К ее удивлению, Артур сказал:
– Я люблю вас обоих, Гвен. Запомни – ты для меня дороже всего на свете. Я почти рад, что ты так и не родила мне сына, – едва слышно добавил он, – ведь иначе ты могла бы подумать, что я люблю тебя лишь за это. А теперь я могу с открытым сердцем сказать, что лишь одно в этом мире я ставлю превыше любви к тебе – свой долг перед этой страной, которую Бог отдал под мою защиту и опеку. Но ведь ты не станешь упрекать меня за это…
– Нет, – тихо проговорила Гвенвифар. А потом добавила – на этот раз с полнейшей искренностью: – И я тоже люблю тебя, Артур. Никогда в этом не сомневайся.
– Я ни мгновения в этом не сомневался, единственная моя. Он поднес руки Гвенвифар к губам и поочередно поцеловал их, и королева вновь исполнилась радости. «Есть ли на свете другая женщина, столь же обласканная судьбой? Ведь меня любят двое благороднейших мужчин».
Двор вновь гудел, вернувшись к повседневным хлопотам. Кажется, каждый сегодня увидел нечто свое: кто-то – ангела, кто-то – деву, несшую Грааль, кому-то, как и Гвенвифар, привиделась сама Матерь Божья. А многие не видели ничего, кроме нестерпимо яркого света, и преисполнились покоя и радости, и вкушали любимейшие яства.
Теперь же по замку пополз слух, будто сегодня им милостью Христовой дано было узреть Святой Грааль, ту самую чашу, из которой пил Христос во время Тайной вечери, когда он преломил хлеб, и разделил меж своими учениками вино, словно плоть и кровь во время древнего жертвоприношения. Уж не епископ ли породил этот слух, воспользовавшись тем, что все были преисполнены смятения, и никто не понимал, что же на самом деле он видел?
Перекрестившись, Гвенвифар вдруг вспомнила историю, рассказанную некогда Моргейной: на Авалоне утверждали, будто Иисус из Назарета в юности приходил сюда, чтоб учиться у мудрых друидов Гластонбери. А после смерти Иисуса его приемный отец, Иосиф Аримафейский, вернулся сюда и воткнул свой посох в землю – и тот пустил корни и зацвел. Так появился Священный терн. Уж не принес ли Иосиф с собою Святую чашу? Ведь то, что произошло сегодня, было исполнено святости – сомнений быть не может. Ибо если оно исходило не от Бога, значит, это были непревзойденные по силе злые чары. Но разве зло может нести в себе такую красоту и радость?
И все же, что бы там ни говорил епископ, этот дар оказался пагубным, – подумала взволнованная Гвенвифар. Один за другим соратники вставали из-за стола и уходили, спеша отправиться в путь, – и вот огромный зал опустел. Все уехали, все, кроме Мордреда, поклявшегося остаться, и Кэя, что был слишком стар для подобного странствия, да еще и хром вдобавок. Артур вернулся на свое место – Гвенвифар знала, что он отходил утешить Кэя, – и сказал:
– Ах, как бы мне хотелось отправиться вместе с ними! Но я не могу. Я не хотел бы разбить их мечту.
Гвенвифар сама налила Артуру вина. Ей вдруг захотелось оказаться не здесь, посреди опустевшего зала, а в их супружеских покоях.
– Артур, ты ведь знал, что что-то произойдет… Ты говорил мне, что на Пасху случится нечто удивительное…
– Да, – подтвердил Артур, устало откинувшись на спинку кресла. – Но клянусь тебе, я не знал, что именно задумали епископ Патриций с Мерлином. Я знал, что Кевин привез с Авалона Священные реликвии.
Он положил руку на рукоять меча.
– Я получил этот меч при коронации, и вот теперь он служит королевству и Христу. И мне показалось, что Мерлин прав, что священнейшие из таинств древности тоже следует поставить на службу Богу – ведь все боги суть один Бог, как всегда говорил Талиесин. В давние времена друиды называли своего бога другими именами, но эти вещи принадлежали Господу, и их следовало вернуть ему. Но я так и не ведаю, что же произошло сегодня в этих стенах.
– Ты не ведаешь? Ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
А потом ангел оказался перед ней – благоухание и блаженство окружали его, подобно облаку, – и поднес чашу к ее губам. Трепеща и не смея поднять глаз, Гвенвифар сделала глоток – и почувствовала, как кто-то нежно коснулся ее чела. Подняв взгляд, Гвенвифар увидела, что это вовсе не ангел, а женщина в синем покрывале, с огромными печальными глазами. Она не произнесла ни слова, но Гвенвифар услышала: «Прежде, чем стал Христос, была я, и это я сделала тебя такой, какова ты есть. А потому, возлюбленная дочь моя, отринь стыд и радуйся, ибо в сути своей ты подобна мне».
Душу Гвенвифар и самое ее тело переполнила чистейшая радость. Она не ведала подобного счастья с раннего детства. Даже в объятьях Ланселета она не испытывала столь безграничного блаженства. «О, если б только я могла передать это чувство любимому!» Королева почувствовала, что ангел – или иная божественная сила, коснувшаяся ее, – отошла, и огорчилась этому, но радость по-прежнему продолжала плескаться в ней, и Гвенвифар с любовью смотрела, как ангел поднес пылающую чашу к губам Ланселета. «О, если б только она смогла наделить этой радостью и тебя, мой печальный возлюбленный!»
Зал заполнился ослепительным сиянием, пронесся могучий ветер – и все стихло. Гвенвифар не помнила, что она ела и пила – знала лишь, что это были какие-то сладости, и что она в жизни своей так не наслаждалась едой. «Что бы ни посетило нас сегодня, природа его была свята – сомнений быть не может…»
А затем в зале воцарилась тишина, и в ярком дневном свете он показался пустым и невзрачным. Вот вскочил Гавейн, за ним – Галахад…
– Я клянусь, что потрачу на эти поиски всю свою жизнь, если потребуется, и не успокоюсь, пока вновь не увижу Святой Грааль!
Епископ Патриций, кажется, едва держался на ногах, и Гвенвифар вдруг поняла, что он совсем уже старик… Алтарь, на котором прежде стояла чаша, был пуст. Королева поспешно спустилась с возвышения и подбежала к Патрицию.
– Отец! – окликнула она и подала епископу кубок с вином. Тот сделал несколько глотков, и постепенно морщинистое старческое лицо порозовело. Патриций прошептал:
– Мы удостоились святого присутствия… Воистину, я вкушал сегодня за столом Господним из той самой чаши, из которой Христос пил во время Тайной вечери…
Гвенвифар начала понемногу понимать, что же произошло. Все, что свершилось с ними сегодня по воле Божьей, было видением.
– Моя королева, – прошептал епископ, – узрела ли ты чашу Христову?…
– Увы, нет, святой отец, – мягко отозвалась Гвенвифар. – Быть может, я оказалась недостойна этого. Но я, кажется, видела ангела, и на миг мне показалось, будто передо мною стоит сама Матерь Божья…
– Бог послал каждому свое видение, – сказал Патриций. – Как я молил, чтоб мы узрели чудо, и все эти люди зажглись любовью к Господу…
Гвенвифар невольно вспомнилась старинная поговорка: «Будь осторожен со своими желаниями, – а вдруг они исполнятся?»
Да, все присутствовавшие и вправду преисполнились воодушевления. Один за другим рыцари поднимались со своих мест и клялись отправиться на поиски Грааля и посвятить этим поискам год и день. «Теперь рыцарство Круглого Стола рассеется по миру», – подумала Гвенвифар.
Королева взглянула на алтарь, где прежде стояла чаша. "Нет, – подумала она, – вы ошибались, епископ Патриций и Мерлин Кевин, как ошибался и Артур. Вам не под силу использовать Бога в своих целях. Воля Божья – словно могучий ветер, словно плеск ангельских крыл, что звучал сегодня в этом зале, – и все замыслы человеческие пред ней – словно пыль на ветру…"
Но затем Гвенвифар испугалась собственных мыслей. «Что со мной? Неужто я смею порицать замыслы Артура и даже самого епископа?» А потом она почувствовала новый прилив сил и воспрянула. «Клянусь Господом – смею! Они ведь не боги, они всего лишь люди, и замыслы их не священны!» Она взглянула на Артура, что ходил сейчас по дальней стороне зала, среди крестьян и простонародья… Что-то там стряслось – какая-то крестьянка упала замертво. Должно быть, пережитая радость оказалась непосильной для старческого сердца. Артур вернулся обратно; лицо его было печально.
– Гавейн, ты непременно… Галахад? Как, и ты тоже?… Боре, Лионель… Неужто вы все?…
– Мой лорд Артур! – окликнул его Мордред. Он, как всегда, был облачен в темно-красное – этот цвет очень шел ему и чрезмерно, почти до насмешки, подчеркивал его сходство с молодым Ланселетом.
– Что, мальчик мой? – мягко спросил Артур.
– Мой король, я прошу у тебя позволения не отправляться на поиски Грааля, – произнес Мордред, особо подчеркнув это «не». – Даже если это было возложено на всех твоих рыцарей – должен же хоть кто-то остаться рядом с тобой.
Сердце Гвенвифар переполнилось нежностью к молодому рыцарю. «Вот истинный сын Артура – не то, что Галахад! Тот только и знает, что грезить о возвышенном!» Подумать только, а ведь когда-то она не любила Мордреда и не доверяла ему!
– Да благословит тебя Господь, Мордред! – с искренней благодарностью воскликнула Гвенвифар, и Мордред улыбнулся ей. Артур опустил голову.
– Что ж, будь по-твоему, сын мой.
Впервые Артур при всех назвал Мордреда сыном, и уже по одному этому признаку Гвенвифар поняла, насколько ее супруг взволнован.
– Да поможет Господь нам обоим, Гвидион, то есть Мордред. Едва ли не все мои соратники собрались разъехаться по свету – и одному Богу ведомо, вернутся ли они обратно…
Он пожал Мордреду руки, и на миг Гвенвифар показалось, что Артур опирается на сильную руку сына. Ланселет подошел к королеве и поклонился.
– Леди, отпустишь ли ты меня?
Хоть радость и не покинула Гвенвифар, королева почувствовала, что готова расплакаться.
– Любимый, неужто тебе непременно нужно уйти?
В этот миг Гвенвифар нимало не волновало, слышат ли ее окружающие. Артур протянул руку родичу и другу и с тревогой взглянул на него.
– Ты покидаешь нас, Ланселет?
Ланселет кивнул. На лице его лежал отблеск иного, нездешнего света. Так значит, эта великая радость не миновала и его? Но зачем же тогда ему уходить за нею вслед? Ведь она же уже с ним!
– Любовь моя, все эти годы ты твердил, что недостаточно хорош для христианина, – сказала Гвенвифар. – Так почему же ты хочешь покинуть меня ради поисков Грааля?
Несколько мгновений Ланселет мучительно пытался подобрать нужные слова, потом наконец произнес:
– Все эти годы я считал, что Бог – всего лишь выдумки священников, что они сочинили это все, чтоб держать людей в страхе. Сегодня же я видел… – он облизнул пересохшие губы. Пережитое никак не хотело укладываться в слова. – Я видел… нечто. Если такое видение возможно, от Христа оно или от дьявола…
– Ланселет! – перебила его Гвенвифар. – Конечно же, оно от Бога!
– Вот видишь – ты в этом уверена, – сказал Ланселет, прижав руку Гвенвифар к своей груди. – А я сомневаюсь. Недаром мать дразнила меня «сэр Мне Кажется». А может, все боги суть Единый, как повторял Талиесин… Я разрываюсь между тьмой неведения и светом, пробивающимся сквозь отчаяние, что твердит мне…
Он снова сбился, не зная, как выразить обуревающие его чувства.
– Мне чудится, будто где-то вдали звонит огромный колокол, будто далекий свет, подобный блуждающим огням, зовет меня и твердит: «Следуй за мной…» И я знаю, что там – истина, подлинная, живая, что я вот-вот ее постигну – нужно лишь пойти на этот зов, разыскать ее и сорвать пелену, что окутывает ее… и никаким иным путем не обрести мне этой истины, моя Гвенвифар. Так неужто ты откажешься отпустить меня – теперь, когда я понял, что на свете есть истина, воистину достойная поиска?
Они словно забыли, что они не одни, что вокруг полный зал народу. Гвенвифар знала: она могла бы уговорить Ланселета остаться, – но кто смеет становиться между человеком и его душой? Господь не счел нужным наделить Ланселета той уверенностью и радостью, что дарованы были ей, – неудивительно, что теперь тоска по необретенному гонит Ланселета в путь. Ведь если бы она, Гвенвифар, ощутила сегодня лишь присутствие этой истины, но не обрела уверенности, она тоже искала бы ее – всю жизнь, до скончания дней своих. Королева протянула руки к Ланселету – ей казалось, будто она среди бела дня обнимает его на глазах у всего двора, – и сказала:
– Тогда иди, возлюбленный. Ищи – и Бог вознаградит тебя, даровав эту истину, которой ты так жаждешь.
А Ланселет ответил:
– Да пребудет с тобою Господь, моя королева. Если будет на то Его милость, я вернусь к тебе.
Он повернулся к Артуру, но Гвенвифар не слышала, о чем они говорили – она видела лишь, как король и Ланселет обнялись, словно в юности, в те блаженные дни, когда все они были молоды и невинны.
Артур обнял Гвенвифар за плечи и тихо проговорил, глядя вслед уходящему Ланселету:
– Иногда мне кажется, что Ланс – лучший из нас. Гвенвифар повернулась к Артуру; сердце ее было преисполнено любви к этому благороднейшему из людей, ее супругу.
– Мне тоже так кажется, ненаглядный мой. К ее удивлению, Артур сказал:
– Я люблю вас обоих, Гвен. Запомни – ты для меня дороже всего на свете. Я почти рад, что ты так и не родила мне сына, – едва слышно добавил он, – ведь иначе ты могла бы подумать, что я люблю тебя лишь за это. А теперь я могу с открытым сердцем сказать, что лишь одно в этом мире я ставлю превыше любви к тебе – свой долг перед этой страной, которую Бог отдал под мою защиту и опеку. Но ведь ты не станешь упрекать меня за это…
– Нет, – тихо проговорила Гвенвифар. А потом добавила – на этот раз с полнейшей искренностью: – И я тоже люблю тебя, Артур. Никогда в этом не сомневайся.
– Я ни мгновения в этом не сомневался, единственная моя. Он поднес руки Гвенвифар к губам и поочередно поцеловал их, и королева вновь исполнилась радости. «Есть ли на свете другая женщина, столь же обласканная судьбой? Ведь меня любят двое благороднейших мужчин».
Двор вновь гудел, вернувшись к повседневным хлопотам. Кажется, каждый сегодня увидел нечто свое: кто-то – ангела, кто-то – деву, несшую Грааль, кому-то, как и Гвенвифар, привиделась сама Матерь Божья. А многие не видели ничего, кроме нестерпимо яркого света, и преисполнились покоя и радости, и вкушали любимейшие яства.
Теперь же по замку пополз слух, будто сегодня им милостью Христовой дано было узреть Святой Грааль, ту самую чашу, из которой пил Христос во время Тайной вечери, когда он преломил хлеб, и разделил меж своими учениками вино, словно плоть и кровь во время древнего жертвоприношения. Уж не епископ ли породил этот слух, воспользовавшись тем, что все были преисполнены смятения, и никто не понимал, что же на самом деле он видел?
Перекрестившись, Гвенвифар вдруг вспомнила историю, рассказанную некогда Моргейной: на Авалоне утверждали, будто Иисус из Назарета в юности приходил сюда, чтоб учиться у мудрых друидов Гластонбери. А после смерти Иисуса его приемный отец, Иосиф Аримафейский, вернулся сюда и воткнул свой посох в землю – и тот пустил корни и зацвел. Так появился Священный терн. Уж не принес ли Иосиф с собою Святую чашу? Ведь то, что произошло сегодня, было исполнено святости – сомнений быть не может. Ибо если оно исходило не от Бога, значит, это были непревзойденные по силе злые чары. Но разве зло может нести в себе такую красоту и радость?
И все же, что бы там ни говорил епископ, этот дар оказался пагубным, – подумала взволнованная Гвенвифар. Один за другим соратники вставали из-за стола и уходили, спеша отправиться в путь, – и вот огромный зал опустел. Все уехали, все, кроме Мордреда, поклявшегося остаться, и Кэя, что был слишком стар для подобного странствия, да еще и хром вдобавок. Артур вернулся на свое место – Гвенвифар знала, что он отходил утешить Кэя, – и сказал:
– Ах, как бы мне хотелось отправиться вместе с ними! Но я не могу. Я не хотел бы разбить их мечту.
Гвенвифар сама налила Артуру вина. Ей вдруг захотелось оказаться не здесь, посреди опустевшего зала, а в их супружеских покоях.
– Артур, ты ведь знал, что что-то произойдет… Ты говорил мне, что на Пасху случится нечто удивительное…
– Да, – подтвердил Артур, устало откинувшись на спинку кресла. – Но клянусь тебе, я не знал, что именно задумали епископ Патриций с Мерлином. Я знал, что Кевин привез с Авалона Священные реликвии.
Он положил руку на рукоять меча.
– Я получил этот меч при коронации, и вот теперь он служит королевству и Христу. И мне показалось, что Мерлин прав, что священнейшие из таинств древности тоже следует поставить на службу Богу – ведь все боги суть один Бог, как всегда говорил Талиесин. В давние времена друиды называли своего бога другими именами, но эти вещи принадлежали Господу, и их следовало вернуть ему. Но я так и не ведаю, что же произошло сегодня в этих стенах.
– Ты не ведаешь? Ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194