Экторий коротко, хрипло рассмеялся.
– Христос не способен повести нас в битву. А солдаты – прости мне невольное кощунство, лорд мой король, – не встанут под знамена Иисуса Миротворца.
– Возможно, нам надо отыскать короля, который заставил бы их вспомнить древние легенды, – предположил Утер, и в зале воцарилось молчание. Игрейна, никогда раньше не присутствовавшая на советах мужей, не настолько разучилась читать мысли, чтобы не понять, о чем думают они в наступившей тишине: о том, что сидящий перед ними король не доживет до будущего лета. Кому суждено восседать на его высоком троне в следующем году в это же время?
Амброзий откинул голову к спинке кресла, по этому сигналу Лот ревниво воскликнул:
– Ты устал, сир, мы тебя утомили. Дозволь, я позову дворецкого.
Амброзий мягко улыбнулся:
– Я уж скоро отдохну, родич, – и долгим будет тот отдых… – Но даже попытка заговорить оказалась ему не по силам. Он вздохнул – протяжно, прерывисто, и Лот помог ему выйти из-за стола. Позади него мужчины разбились на группы и заговорили, заспорили, понижая голос.
Воин по имени Экторий присоединился к Горлойсу.
– Мой лорд Оркнейский времени зря не теряет, тщась выдвинуться под видом заботы о короле, вот теперь мы – злодеи, утомили Амброзия, видать, смерти его ищем.
– Лоту дела нет до того, кого провозгласят Верховным королем, – отозвался Горлойс, – пока Амброзий лишен возможности объявить о своем предпочтении, которым многие из нас – и я, и, надо думать, ты тоже, Экторий, – были бы связаны.
– Почему нет? – удивился Экторий. – У Амброзия нет сына и наследника, но его пожелания для нас закон, и он об этом знает. На мой вкус, Утер слишком уж вожделеет пурпура цезарей, но в общем и целом он получше Лота будет, так что если выбирать между кислыми яблоками…
Горлойс медленно кивнул.
– Наши люди пойдут за Утером. Но Племена, Бендигейд Вран и вся эта братия за вождем настолько «римским» не последует, а Племена нам нужны. А вот под знамена Оркнеев они встанут…
– Лот в Верховные короли не годится – не из того материала сделан, – возразил Экторий. – Лучше утратить поддержку Племен, нежели поддержку всей страны. Лот разобьет всех на воюющие фракции так, чтобы доверять каждой мог только он. Пф! – Он презрительно сплюнул. – Этот человек – змея, и все этим сказано.
– Однако убеждать умеет, – проговорил Горлойс. – У него есть и мозги, и храбрость, и воображение…
– Все это есть и у Утера. И представится Амброзию возможность объявить об этом публично или нет, но он стоит за Утера.
Горлойс мрачно стиснул зубы.
– Верно. Верно. И долг чести обязывает меня исполнить волю Амброзия. Вот только хотелось бы мне, чтобы его выбор пал на человека, чьи моральные качества соответствуют его доблести и талантам вождя. Я не доверяю Утеру, и все же… – Он покачал головой и оглянулся на Игрейну: – Тебе, дитя, все это нимало не интересно. Я пошлю дружинников проводить тебя в дом, где мы ночевали.
Отосланная прочь, точно маленькая девочка, Игрейна, не протестуя, в полдень отправилась домой. Ей было о чем подумать. Итак, мужчин тоже, и даже Горлойса, честь обязывает выносить то, что они делать не хотят. Прежде Игрейне такое даже в голову не приходило.
Ее преследовали воспоминания о неотрывном взгляде Утера. Какой смотрел на нее… нет, не на нее – на лунный камень. Может, Мерлин зачаровал самоцвет так, чтобы Утер был сражен страстью к женщине, что его носит?
«Неужто я стану игрушкой в руках Мерлина и Вивианы, неужто позволю, не сопротивляясь, вручить себя Утеру, как когда-то меня вручили Горлойсу?»
Эта мысль вызывала у нее глубочайшее отвращение. И все же… она вновь и вновь упрямо ощущала прикосновение Утера к своей руке и напряженный, пристальный взгляд серых глаз…
«Чего доброго, Мерлин зачаровал камень так, чтобы помыслы мои обратились к Утеру!»
Вот и дом, Игрейна вошла внутрь, сняла с себя подвеску и засунула ее в кошель у пояса.
«Что за чепуха, – думала она, – я не верю в старые байки о любовных талисманах и любовной ворожбе!» Она – взрослая женщина, ей девятнадцать лет, она не дитя безропотное! У нее – муж, и, возможно, уже сейчас она носит в себе семя столь желанного ему сына. А если ее прихоть и обратится на иного мужчину, если она и впрямь надумает пораспутничать, так вокруг полным-полно юнцов куда более привлекательных, чем этот мужлан неотесанный, растрепанный, точно сакс, с манерами северянина: нарушает ход обедни, беспокоит короля за завтраком. Да она лучше возьмет к себе на ложе какого-нибудь Горлойсова дружинника, молодого красавца с чистою кожей. Не то чтобы ей, добродетельной жене, хоть сколько-то хотелось разделять ложе с кем-то помимо законного мужа…
И опять– таки, если она кого-то и выберет, так не Утера. Да этот похуже Горлойса будет… здоровенный неуклюжий олух, даже если глаза у него серые, как море, а руки сильные, без морщин… Игрейна выругалась про себя, извлекла из тюка со своими вещами прялку и уселась прясть. И с какой это стати она размечталась об Утере, словно всерьез подумывает о просьбе Вивианы? Но неужто следующим Верховным королем и впрямь станет Утер?
Как Утер на нее смотрит, от Игрейны не укрылось. Но Горлойс уверяет, что Утер – распутник, может, он на любую женщину так пялится? Если уж ей так приспичило помечтать, почему бы не задуматься о чем-нибудь разумном, например, как там поживает без матери Моргейна и бдительно ли эконом приглядывает за Моргаузой, чтобы та не строила глазки замковой страже. Ох уж эта Моргауза; того и гляди возьмет, да и отдаст девственность какому-нибудь красавцу, не задумываясь ни о чести, ни о пристойности; молодая женщина от души надеялась, что отец Колумба хорошенько отчитает девчонку.
«Моя собственная мать избирала в возлюбленные и в отцы своих детей тех, кого хотела, но она была Верховной жрицей Священного острова. И Вивиана поступала так же». Игрейна выронила прялку в подол и слегка нахмурилась, размышляя над пророчеством Вивианы: дескать, ее сыну от Утера суждено стать великим королем, исцелить землю и принести мир воюющим племенам. То, чего молодая женщина наслушалась сегодня утром за королевским столом, убедило ее: такого короля найти непросто.
Игрейна раздраженно схватилась за прялку. Король нужен уже сейчас, а не тогда, когда ребенок, еще и не зачатый, вырастет и возмужает. Мерлин одержим древними легендами о королях – как же там звали одного из них, про него еще Экторий упомянул, Магнус Великий, прославленный военный вождь, что покинул Британию в погоне за императорским венцом? Глупо думать, что сын Утера окажется возрожденным Магнусом.
Ближе к вечеру зазвонил колокол, и вскорости после того в дом вернулся Горлойс, опечаленный и удрученный.
– Амброзий умер несколько минут назад, – сообщил он. – Колокол звонит по нему.
В лице мужа Игрейна прочла скорбь – и не смогла на нее не отозваться.
– Он был стар, – промолвила она, – и всеми любим. Я с ним познакомилась лишь сегодня, но вижу: он был из тех мужей, кого любят и за кем идут все, кто его окружает.
Горлойс тяжко вздохнул.
– Правда твоя. А на смену ему второго такого нет, он ушел и оставил нас без вождя. Я любил этого человека, Игрейна, и видеть не мог, как он страдает. Будь у него преемник, достойный этого названия, я бы ликовал и радовался, что Амброзий обрел наконец покой. Но что ныне станется с нами?
Несколько позже Горлойс попросил жену достать его лучшее платье.
– На закате по нему отслужат заупокойную мессу, мне должно там быть. Да и тебе тоже, Игрейна. Ты можешь одеться без помощи женщин или мне попросить хозяина прислать тебе служанку?
– Я оденусь сама. – Игрейна сменила наряд, облекшись в платье из тонкой шерсти с вышивкой по подолу и рукавам, и заплела в волосы шелковую ленту. Молодая женщина подкрепилась хлебом и сыром, Горлойс от еды отказался, говоря, что король его ныне стоит перед троном Господа, ожидая суда, и сам он будет поститься и молиться до тех пор, пока тело не предадут земле.
Игрейна не могла этого понять: на Священном острове ее учили, что смерть – лишь врата к новому рождению, отчего христианин испытывает такой страх и трепет, отправляясь в обитель вечного отдохновения? Молодая женщина вспомнила кое-какие скорбные псалмы из тех, которые читал нараспев отец Колумба. Да, их Господь считается также Богом страха и наказания. Игрейна отлично понимала: король ради блага своего народа поневоле совершает то, что тяжким бременем ложится ему на совесть. А если даже она в силах понять это и простить, отчего же милосердный Господь более нетерпим и мстителен, нежели ничтожнейшие из его смертных? Наверное, это – одно из христианских таинств.
Молодая женщина продолжала размышлять обо всем этом, идя к мессе вместе с Горлойсом и слушая, как священник скорбно поет о гневе Божьем и дне Страшного суда, когда душе уготованы будут вечные муки. На середине песнопения Игрейна заметила, что Утер Пендрагон, преклонивший колена в дальнем углу церкви, – лицо его над светлой туникой казалось совсем белым, – закрыл его руками, сдерживая рыдания, несколько минут спустя он поднялся и вышел наружу. Осознав, что Горлойс не сводит с нее настороженного взгляда, Игрейна вновь потупилась, набожно внимая бесконечным гимнам.
По окончании мессы мужчины столпились снаружи, и Горлойс представил Игрейну жене Уриенса, герцога Северного Уэльса, дебелой матроне, и супруге Эктория, именем Флавилла, – улыбчивой женщине немногим старше Игрейны. Она немного поболтала с дамами, но те были поглощены лишь одним: как смерть Амброзия отразится на солдатах и их собственных мужьях; и Игрейна отвлеклась. Ее мало занимала женская болтовня и изрядно утомляло непомерное благочестие. Флавилла была на шестом месяце беременности – из-под туники в римском стиле заметно выпирал живот, – и очень скоро разговор перешел на дела семейные. Флавилла уже произвела на свет двух дочерей – в прошлом году обе умерли от летнего поноса – и в этом году надеялась родить сына. У супруги Уриенса, Гвинет, был сын примерно одних лет с Моргейной. Дамы расспросили Игрейну о ребенке и принялись рассуждать о том, как хороши бронзовые амулеты против зимних лихорадок, а вот литургическая книга, ежели положить ее в колыбельку, спасает от рахита.
– Рахит приключается от скверной еды, – проговорила Игрейна. – Моя сестра, жрица-целительница, рассказывала мне, что у ребенка, если здоровая мать кормит его грудью два полных года, рахита никогда не случается, болеют только те, что отданы на попечение недоедающей кормилицы, или те, которых слишком рано отняли от груди и выкормили на жидкой каше-размазне.
– Вздорное суеверие, вот что я вам скажу, – отозвалась Гвинет. – Молитвенник исполнен святости и помогает против всех недугов на свете, особенно же пользителен маленьким детям, что крещением очищены от отцовских грехов, сами же еще не согрешили.
Игрейна досадливо пожала плечами, не желая оспаривать подобную ерунду. Матроны продолжали толковать об амулетах против детских недугов, молодая женщина стояла рядом, поглядывая по сторонам и дожидаясь возможности сбежать. Вскорости к ним присоединилась еще одна дама, имени которой Игрейна так и не узнала, судя по выпирающему животу, она тоже дохаживала последние месяцы беременности. Матроны немедленно вовлекли вновь пришедшую в разговор, не обращая внимания на Игрейну. Спустя какое-то время та тихонько ускользнула прочь, проговорив, что пойдет поищет Горлойса (на слова ее никто не обратил внимания), и побрела за церковь.
Там обнаружилось небольшое кладбище, а за ним – яблоневый садик, усыпанные цветами ветви смутно белели в сумерках. Свежее благоухание яблонь Игрейну обрадовало, запахи города изрядно ей докучали: собаки, да и люди, облегчались прямо на мощенных камнем улицах. Перед каждой дверью высилась зловонная куча мусора, куда сбрасывалось все – от грязного, смердящего мочой тростника и гниющего мяса до содержимого ночных горшков. В Тинтагеле тоже не обходилось без кухонных отходов и нечистот, но Игрейна распорядилась раз в несколько недель их закапывать, а чистый запах моря уносил вонь прочь.
Молодая женщина медленно шла через сад. Встречались там деревья совсем старые и сучковатые, со склоненными до земли ветвями. Послышался легкий шорох, на одной из нижних ветвей сидел человек. Он понурил голову и закрыл лицо руками. По светлым волосам Игрейна узнала Утера Пендрагона. Она уже собиралась повернуть назад и потихоньку уйти – Утер наверняка не захочет, чтобы она видела его горе, – но тот уже заслышал ее легкие шаги и поднял голову.
– Это ты, леди Корнуолла? – Лицо его исказилось, он криво улыбнулся. – Что ж, беги, расскажи отважному Горлойсу, что военный вождь Британии спрятался от всех и рыдает, точно женщина!
В лице его читались ярость и вызов, встревоженная Игрейна стремительно подошла к нему.
– А ты думаешь, Горлойс не горюет, мой лорд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194