Тот посмотрел на них с тоской, потом две сунул куда-то в складки одежды, а третью отдал казаку. Тот весело осклабился, попробовал монету на зуб, затем снял красную шапку, сунул туда денежку и шапку надел.
— Емеля Иванов, — сказал он и протянул Элу руку, нисколько не смущаясь. — Прозвищем Пугач.
— Элистер Макк, — пробормотал Эл, отвечая на рукопожатие. — Бергмастер.
— Ну, бывай, немчура, — бодро сказал казак. — Смотри на жизнь веселей.
Наутро их отряд разделился. Царственная особа, обоз, казаки и большинство свиты остались в Мозыре, а Эл, Марсель, ещё двое офицеров и трое казаков верхами поехали в Россию. Каждому из них была отсыпана мера денег — не тех, что были в бочках, а настоящих.
— Марсель, вы объясните мне наконец, что всё это значит? — спросил он друга. — Кто на самом деле тот человек, зачем нас встречали казаки и что это за авантюра, в которую мы ввязались?
— Всё очень просто, — отвечал тот. — Мы сопровождали российского императора Петра Третьего, незаконно свергнутого десять лет назад своей бессовестной супругой. Ему пришлось скрываться, pauvre majeste . — Тут Марсель чуть ли не всхлипнул. — И вот справедливость торжествует! При поддержке своего венценосного брата Людовика он возвращается управлять своим государством!
Эл аж присвистнул:
— А что по этому поводу думает само государство в лице его просвещённой супруги?
— Надо полагать, что государство в лице его просвещённой супруги будет сопротивляться до последнего, — небрежно сказал Марсель. — Кто же добровольно откажется от власти над половиной земной поверхности?
— Для этого и завербованы эти казаки?
— Oui, мой сообразительный друг! Они на своих пиках приведут его под венец.
— Но мне… не показалось, что он русский, этот низвергнутый император…
— А он и не русский вовсе. Он хоть и внук их Петра Великого, родился и вырос в Голштинии. Потом… э-ээ… долгие странствия по чужбине… отчаяние и глубокая скорбь… сделали его похожим на француза… — Марсель покосился на друга: доходит ли до того его лёгкий французский юмор? — Размышления о неблагодарности человеческой…
— Какой ещё неблагодарности? — перебил его Эл, которому было не смешно.
— Да ведь она тоже немка, эта русская императрица! Супруг вывез её из какой-то дыры вроде той, где я с вами имел счастье познакомиться, привёз в Санкт-Петербург, осыпал милостями, а она… Пригрел змею на груди…
— Ага, — сказал Эл. — Французские деньги и казачьи сабли, стало быть, помогут немцам разобраться, кто из них достойнее, чтобы править Россией?
— Это будет записано в анналах истории как самая крупная победа французской дипломатии!
Англичанин совсем был сбит с толку. Он изучал в своё время историю разных европейских держав, однако же ни о каком французе, вернувшем себе российский престол после несправедливого с ним обхождения, не слышал.
— А куда мы теперь направляемся? — спросил он.
— На вольные берега Танаиса. В край русских религиозных диссидентов и несчастных магометан, угнетаемых несправедливой властью. Там мы дождёмся приезда законного императора и во главе казачьих и крестьянских войск пойдём на Москву — древнюю столицу русского царства, и Петербург — столицу новую!
По территории России передвигались тихо, стараясь не привлекать к себе внимания. По счастью, сельская местность была пустынна: шла война с Турцией, и всё, что было в этих местах военного, ушло на южные рубежи; большие же станицы они объезжали стороной. Элу, конечно, вся эта авантюра совершенно не нравилась, но деваться было некуда. Границу они перешли нелегально, стало быть, поблажки от властей в случае поимки ждать не приходилось. Оставалась надежда на полковника Анжели: по словам Марселя, он был большой шишкой в русской армии и, соответственно, много чего мог.
Сопровождавшие их казаки дорогу знали хорошо, и в нужное им место они прибыли ещё до вскрытия рек. Это было небольшое военное поселение, дворов на полста. Эла и Марселя определили на постой к одноногому инвалиду, жившему одиноко с рябой дочерью-вдовой. Детишек её третий год как угнали в плен крымчаки, мужа убили на войне ещё ранее.
Две недели молодые люди отдыхали после долгой дороги, отъедались, мылись, приводили в порядок коней и оружие. Марсель был полон оптимизма, Эл же, напротив, изо всех сил сдерживал мрачный настрой. Он-то знал, в отличие от своего товарища, что победа им в этой авантюре нипочём не грозит.
Наконец приехали остальные: казаки и пятеро французов из свиты «русского императора». Самой царственной особы среди приехавших не наблюдалось. Не заметил Эл и оружия на французах. Осанкой, громким голосом и уверенной повадкой среди всех выделялся тот самый чернобородый казачий вождь — Пугач, который так ловко заработал серебряный талер на посредничестве между Элом и корчмарём. На боку его висела сабля в богато изукрашенных ножнах, за кушак с серебряными разводами были засунуты два пистолета. Увидев Эла, он ухмыльнулся. и кивнул ему, но подходить не стал.
Марсель поздоровался с прибывшими соотечественниками, имевшими, надо сказать, довольно мрачный вид, и подошёл к ним, чтобы пошептаться. А когда вернулся к Элу, вид у него самого был не менее мрачный.
— Что случилось? — спросил его Эл. — Где законный государь?
— Видишь ли, — озадаченно произнёс Марсель, — его убили. Во второй раз!
— Кто? — напрягся Эл. — Пограничная стража?
— Хуже, — вздохнул француз. — Вон тот нарядный казак с чёрной бородой, по кличке Пугач. Застрелил императора, а пока его товарищи держали под прицелом наших офицеров, объявил, что на самом деле это он русский император, несправедливо лишённый престола…
Тут Эл Маккензи не сдержался и громко хрюкнул. Чтобы новоявленный император не рассердился и не застрелил и его за неуважительный смех, он тут же изобразил чудовищный приступ кашля, даже согнулся от усердия. Марсель, казалось, даже не заметил такой странной реакции своего друга на сказанное. Он подождал, когда тот откашляется, и продолжал:
— …и заставил всех ему присягать…
Казак по прозвищу Пугач отдал распоряжение своим клевретам, и Эла с Марселем быстро разоружили. Всех французов загнали в одну избу и поставили у дверей двух казаков с пищалями. Загрустившие миссионеры рассказали про то, как быстро вершит суд новый самозванец: трое офицеров, отказавшихся ему присягать, были зарублены саблями мгновенно. Обоз с деньгами вместе с кучерами и слугами сгинул в неизвестном направлении. Пятеро оставшихся в живых, несмотря на данную ими идиотскую присягу, будущее своё видели в самых мрачных красках.
— Самое странное, — сказал один из офицеров, — это то, что нас не расстреляли сразу, а за каким-то чёртом потащили сюда…
— Должно быть, они заинтересованы в военных специалистах, — предположил другой, — и вообще в дипломатической поддержке Франции.
— Эти скифы? — презрительно сморщился третий. — Да они всё ещё дерутся дубинами и сжирают сердце врага, убитого на поле боя…
В слюдяное оконце французы видели, как откуда-то в станице появилось множество народу, собравшегося в центральной части. Оттуда доносился шум, крики, даже выстрелы.
— Ну что, господа, — обратился Марсель к соотечественникам. — Похоже, истории суждено свершиться без нас. Не кажется ли вам, что пора сматывать удочки?
— Определённо так, — согласились соотечественники.
— Но как? И куда? Без оружия, без денег, без языка и без лошадей… — резонно заметил самый старший.
— Так надо всё это добыть! — сказал Марсель. — И валить отсюда к чёрту. На вопрос «куда?» я готов дать ответ немедля: в Турцию.
— Но как? — опять сказал старший. — Там война, а потому заставы. Да и здесь эти… les sentinelles …
— Насчёт этих я бы как раз менее всего беспокоился. Mon papa, полковник русской армии, меня очень хорошо просветил. Особенность национального отношения к воинской дисциплине у этого скифского сброда в том, что к ночи они тут все будут пьяны как кролики.
Анжели оказался прав: не только само воинство, но и его атаман по прозвищу Пугач к ночи едва держались на ногах. Последний не побрезговал навестить их лично. В избу он вошёл не один: человек пять в разномастных одеждах ввалились вслед за ним, все в дымину пьяные.
— Ну что, мусьюшки? — спросил атаман, весело сверкая чёрными глазами. — Пойдёте со мной, ампиратором российским, на Яик?
— Oui, monsieur! — ответил старший офицер, пожав плечами: куда, мол, мы денемся…
— Ну и молодцы! Жалую вам вина по чарке, чтобы не замёрзли!
Ампиратор со свитой удалились, держась за стены и косяки, а пленникам принесли бутыль и корзину с хлебом. «Вином» оказалось мутное пойло местного производства — впрочем, довольно крепкое. Пить его никто не стал. Хлеба поели, а что не съели — попрятали по карманам.
К двум часам ночи во всей станице не осталось ни одного трезвого человека. Часовые дружно храпели у порога. Их закололи без малейшего шума и забрали оружие. Никаких проблем не возникло и с лошадьми: несколько их, осёдланных, понуро бродили по станице, потеряв своих всадников; кроме того, то тут, то там стояли подводы, в которые тоже были запряжены лошади. Французы разделились на три группы и спустя час встретились за околицей, в заранее оговорённом месте. Удалось по подводам набрать и оружия, и продовольствия, и даже некоторое количество денег — знакомых медных монет с изображением императора Петра Фёдоровича.
Сердце Эла бешено колотилось. В то, что опаснейшее предприятие может быть совершено с такою лёгкостью, ему не верилось. Этими сомнениями он не преминул поделиться с Анжели.
— Это же Россия, друг мой! — захохотал француз, подставив лицо ветру. — Страна чудес!
— Куда мы скачем? — спросил Эл.
— В Турцию! Получать обещанный гонорар.
— Но ведь предприятие наше не удалось?..
— Отчего же? Мы выполнили то, что должны были, — доставили царственную особу в Мозырь. Потом царственную особу доставили и в Россию. А то, что это другая особа, случилось не по нашей вине, не так ли?
Поймали их под Таганрогом: казачий разъезд в три десятка сабель окружил группу французов и заставил сдаться. К вечеру их доставили в расположение большого отряда русских войск. Навстречу им вышел высокий костлявый немец лет тридцати в потрепанном мундире.
— Кто ви есть? — спросил он, оглядывая пленных.
— Vous voyez le malheureux… — начал Марсель.
Лицо немца сморщилось, как от зубной боли.
— Я полковник русской армии Иван Михельсон, — сказал он с жутким акцентом. — Извольте говорить по-русски. В крайнем случае по-немецки, тогда я вас пойму.
Марсель в двух словах поведал ему об их злоключениях: были-де захвачены казаками в Польше, вероятно для выкупа, привезены на Дон, услышали о готовящемся мятеже, бежали. Временами он как бы нечаянно переходил на французскую речь — чтобы товарищи поняли, о чём он говорит, и не сбивались в своих показаниях, ежели их будут допрашивать поодиночке.
— А что же вы делали в Польше, господин француз?
— Ехал к своему отцу, господин полковник! — ответил Марсель глазом не моргнув.
— А кто ваш отец?
— Полковник русской армии Анжели, господин полковник!
— А ты, братец, что соврёшь? — повернулся полковник к Элу Маккензи.
— А я вообще немец, — сказал тот, стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительней. — Горный инженер. Ехал в Россию работать на екатеринбургских заводах. По контракту. Был, как и эти господа, похищен русскими казаками.
— Ладно. А вы кто будете?
— Эти офицеры не говорят по-немецки, господин полковник! — встрял Марсель. — И по-русски тоже!
— Хорошо. Их что же, тоже всех похитили казаки?
— Так точно, господин полковник! Мы волею случая все остановились в одной корчме под Мозырем, поужинали, легли спать. Вдруг шум, стрельба… Ворвались казаки и всех захватили спящими. Предводителя этих господ вовсе застрелили, верно я говорю?
Марсель повторил последнюю фразу по-французски. Старший из офицеров взглянул на полковника, закивал, сделал страшные глаза, изобразил жестом пистолетный выстрел, потом свои глаза закатил — типа помер.
— Ну что ж… — Полковник Михельсон не спеша набил чёрным табаком трубку, высек искру кресалом, раскурил и сделал глубокую затяжку. — Добрынин!
К нему подбежал, придерживая саблю, долговязый капитан, вытянулся в струнку.
— Этих двух, — он показал чубуком трубки на Марселя и Эла, — в колодки. Заберём их с собою в Москву, там разберутся. А господ военных, которые занимались рекогносцировкой близ нашей границы с Польшей, расстрелять.
— Слушаюсь! — вскрикнул капитан и убежал раздавать распоряжения.
Иван Иванович Михельсон оказался человеком незлобным. Только вот французов не любил. Ну и турок разных. Колодки он с пленников снял на третий день пути и даже иногда сажал с собой обедать. В Москве сдал их в Тайную экспедицию и поехал воевать поляков.
В просвещённые времена Екатерины, слава Богу, подследственных не пытали — по крайней мере до того времени, пока Пугачёв её не испугал до полусмерти, — и разобрались с двумя подозрительными личностями довольно быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Емеля Иванов, — сказал он и протянул Элу руку, нисколько не смущаясь. — Прозвищем Пугач.
— Элистер Макк, — пробормотал Эл, отвечая на рукопожатие. — Бергмастер.
— Ну, бывай, немчура, — бодро сказал казак. — Смотри на жизнь веселей.
Наутро их отряд разделился. Царственная особа, обоз, казаки и большинство свиты остались в Мозыре, а Эл, Марсель, ещё двое офицеров и трое казаков верхами поехали в Россию. Каждому из них была отсыпана мера денег — не тех, что были в бочках, а настоящих.
— Марсель, вы объясните мне наконец, что всё это значит? — спросил он друга. — Кто на самом деле тот человек, зачем нас встречали казаки и что это за авантюра, в которую мы ввязались?
— Всё очень просто, — отвечал тот. — Мы сопровождали российского императора Петра Третьего, незаконно свергнутого десять лет назад своей бессовестной супругой. Ему пришлось скрываться, pauvre majeste . — Тут Марсель чуть ли не всхлипнул. — И вот справедливость торжествует! При поддержке своего венценосного брата Людовика он возвращается управлять своим государством!
Эл аж присвистнул:
— А что по этому поводу думает само государство в лице его просвещённой супруги?
— Надо полагать, что государство в лице его просвещённой супруги будет сопротивляться до последнего, — небрежно сказал Марсель. — Кто же добровольно откажется от власти над половиной земной поверхности?
— Для этого и завербованы эти казаки?
— Oui, мой сообразительный друг! Они на своих пиках приведут его под венец.
— Но мне… не показалось, что он русский, этот низвергнутый император…
— А он и не русский вовсе. Он хоть и внук их Петра Великого, родился и вырос в Голштинии. Потом… э-ээ… долгие странствия по чужбине… отчаяние и глубокая скорбь… сделали его похожим на француза… — Марсель покосился на друга: доходит ли до того его лёгкий французский юмор? — Размышления о неблагодарности человеческой…
— Какой ещё неблагодарности? — перебил его Эл, которому было не смешно.
— Да ведь она тоже немка, эта русская императрица! Супруг вывез её из какой-то дыры вроде той, где я с вами имел счастье познакомиться, привёз в Санкт-Петербург, осыпал милостями, а она… Пригрел змею на груди…
— Ага, — сказал Эл. — Французские деньги и казачьи сабли, стало быть, помогут немцам разобраться, кто из них достойнее, чтобы править Россией?
— Это будет записано в анналах истории как самая крупная победа французской дипломатии!
Англичанин совсем был сбит с толку. Он изучал в своё время историю разных европейских держав, однако же ни о каком французе, вернувшем себе российский престол после несправедливого с ним обхождения, не слышал.
— А куда мы теперь направляемся? — спросил он.
— На вольные берега Танаиса. В край русских религиозных диссидентов и несчастных магометан, угнетаемых несправедливой властью. Там мы дождёмся приезда законного императора и во главе казачьих и крестьянских войск пойдём на Москву — древнюю столицу русского царства, и Петербург — столицу новую!
По территории России передвигались тихо, стараясь не привлекать к себе внимания. По счастью, сельская местность была пустынна: шла война с Турцией, и всё, что было в этих местах военного, ушло на южные рубежи; большие же станицы они объезжали стороной. Элу, конечно, вся эта авантюра совершенно не нравилась, но деваться было некуда. Границу они перешли нелегально, стало быть, поблажки от властей в случае поимки ждать не приходилось. Оставалась надежда на полковника Анжели: по словам Марселя, он был большой шишкой в русской армии и, соответственно, много чего мог.
Сопровождавшие их казаки дорогу знали хорошо, и в нужное им место они прибыли ещё до вскрытия рек. Это было небольшое военное поселение, дворов на полста. Эла и Марселя определили на постой к одноногому инвалиду, жившему одиноко с рябой дочерью-вдовой. Детишек её третий год как угнали в плен крымчаки, мужа убили на войне ещё ранее.
Две недели молодые люди отдыхали после долгой дороги, отъедались, мылись, приводили в порядок коней и оружие. Марсель был полон оптимизма, Эл же, напротив, изо всех сил сдерживал мрачный настрой. Он-то знал, в отличие от своего товарища, что победа им в этой авантюре нипочём не грозит.
Наконец приехали остальные: казаки и пятеро французов из свиты «русского императора». Самой царственной особы среди приехавших не наблюдалось. Не заметил Эл и оружия на французах. Осанкой, громким голосом и уверенной повадкой среди всех выделялся тот самый чернобородый казачий вождь — Пугач, который так ловко заработал серебряный талер на посредничестве между Элом и корчмарём. На боку его висела сабля в богато изукрашенных ножнах, за кушак с серебряными разводами были засунуты два пистолета. Увидев Эла, он ухмыльнулся. и кивнул ему, но подходить не стал.
Марсель поздоровался с прибывшими соотечественниками, имевшими, надо сказать, довольно мрачный вид, и подошёл к ним, чтобы пошептаться. А когда вернулся к Элу, вид у него самого был не менее мрачный.
— Что случилось? — спросил его Эл. — Где законный государь?
— Видишь ли, — озадаченно произнёс Марсель, — его убили. Во второй раз!
— Кто? — напрягся Эл. — Пограничная стража?
— Хуже, — вздохнул француз. — Вон тот нарядный казак с чёрной бородой, по кличке Пугач. Застрелил императора, а пока его товарищи держали под прицелом наших офицеров, объявил, что на самом деле это он русский император, несправедливо лишённый престола…
Тут Эл Маккензи не сдержался и громко хрюкнул. Чтобы новоявленный император не рассердился и не застрелил и его за неуважительный смех, он тут же изобразил чудовищный приступ кашля, даже согнулся от усердия. Марсель, казалось, даже не заметил такой странной реакции своего друга на сказанное. Он подождал, когда тот откашляется, и продолжал:
— …и заставил всех ему присягать…
Казак по прозвищу Пугач отдал распоряжение своим клевретам, и Эла с Марселем быстро разоружили. Всех французов загнали в одну избу и поставили у дверей двух казаков с пищалями. Загрустившие миссионеры рассказали про то, как быстро вершит суд новый самозванец: трое офицеров, отказавшихся ему присягать, были зарублены саблями мгновенно. Обоз с деньгами вместе с кучерами и слугами сгинул в неизвестном направлении. Пятеро оставшихся в живых, несмотря на данную ими идиотскую присягу, будущее своё видели в самых мрачных красках.
— Самое странное, — сказал один из офицеров, — это то, что нас не расстреляли сразу, а за каким-то чёртом потащили сюда…
— Должно быть, они заинтересованы в военных специалистах, — предположил другой, — и вообще в дипломатической поддержке Франции.
— Эти скифы? — презрительно сморщился третий. — Да они всё ещё дерутся дубинами и сжирают сердце врага, убитого на поле боя…
В слюдяное оконце французы видели, как откуда-то в станице появилось множество народу, собравшегося в центральной части. Оттуда доносился шум, крики, даже выстрелы.
— Ну что, господа, — обратился Марсель к соотечественникам. — Похоже, истории суждено свершиться без нас. Не кажется ли вам, что пора сматывать удочки?
— Определённо так, — согласились соотечественники.
— Но как? И куда? Без оружия, без денег, без языка и без лошадей… — резонно заметил самый старший.
— Так надо всё это добыть! — сказал Марсель. — И валить отсюда к чёрту. На вопрос «куда?» я готов дать ответ немедля: в Турцию.
— Но как? — опять сказал старший. — Там война, а потому заставы. Да и здесь эти… les sentinelles …
— Насчёт этих я бы как раз менее всего беспокоился. Mon papa, полковник русской армии, меня очень хорошо просветил. Особенность национального отношения к воинской дисциплине у этого скифского сброда в том, что к ночи они тут все будут пьяны как кролики.
Анжели оказался прав: не только само воинство, но и его атаман по прозвищу Пугач к ночи едва держались на ногах. Последний не побрезговал навестить их лично. В избу он вошёл не один: человек пять в разномастных одеждах ввалились вслед за ним, все в дымину пьяные.
— Ну что, мусьюшки? — спросил атаман, весело сверкая чёрными глазами. — Пойдёте со мной, ампиратором российским, на Яик?
— Oui, monsieur! — ответил старший офицер, пожав плечами: куда, мол, мы денемся…
— Ну и молодцы! Жалую вам вина по чарке, чтобы не замёрзли!
Ампиратор со свитой удалились, держась за стены и косяки, а пленникам принесли бутыль и корзину с хлебом. «Вином» оказалось мутное пойло местного производства — впрочем, довольно крепкое. Пить его никто не стал. Хлеба поели, а что не съели — попрятали по карманам.
К двум часам ночи во всей станице не осталось ни одного трезвого человека. Часовые дружно храпели у порога. Их закололи без малейшего шума и забрали оружие. Никаких проблем не возникло и с лошадьми: несколько их, осёдланных, понуро бродили по станице, потеряв своих всадников; кроме того, то тут, то там стояли подводы, в которые тоже были запряжены лошади. Французы разделились на три группы и спустя час встретились за околицей, в заранее оговорённом месте. Удалось по подводам набрать и оружия, и продовольствия, и даже некоторое количество денег — знакомых медных монет с изображением императора Петра Фёдоровича.
Сердце Эла бешено колотилось. В то, что опаснейшее предприятие может быть совершено с такою лёгкостью, ему не верилось. Этими сомнениями он не преминул поделиться с Анжели.
— Это же Россия, друг мой! — захохотал француз, подставив лицо ветру. — Страна чудес!
— Куда мы скачем? — спросил Эл.
— В Турцию! Получать обещанный гонорар.
— Но ведь предприятие наше не удалось?..
— Отчего же? Мы выполнили то, что должны были, — доставили царственную особу в Мозырь. Потом царственную особу доставили и в Россию. А то, что это другая особа, случилось не по нашей вине, не так ли?
Поймали их под Таганрогом: казачий разъезд в три десятка сабель окружил группу французов и заставил сдаться. К вечеру их доставили в расположение большого отряда русских войск. Навстречу им вышел высокий костлявый немец лет тридцати в потрепанном мундире.
— Кто ви есть? — спросил он, оглядывая пленных.
— Vous voyez le malheureux… — начал Марсель.
Лицо немца сморщилось, как от зубной боли.
— Я полковник русской армии Иван Михельсон, — сказал он с жутким акцентом. — Извольте говорить по-русски. В крайнем случае по-немецки, тогда я вас пойму.
Марсель в двух словах поведал ему об их злоключениях: были-де захвачены казаками в Польше, вероятно для выкупа, привезены на Дон, услышали о готовящемся мятеже, бежали. Временами он как бы нечаянно переходил на французскую речь — чтобы товарищи поняли, о чём он говорит, и не сбивались в своих показаниях, ежели их будут допрашивать поодиночке.
— А что же вы делали в Польше, господин француз?
— Ехал к своему отцу, господин полковник! — ответил Марсель глазом не моргнув.
— А кто ваш отец?
— Полковник русской армии Анжели, господин полковник!
— А ты, братец, что соврёшь? — повернулся полковник к Элу Маккензи.
— А я вообще немец, — сказал тот, стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительней. — Горный инженер. Ехал в Россию работать на екатеринбургских заводах. По контракту. Был, как и эти господа, похищен русскими казаками.
— Ладно. А вы кто будете?
— Эти офицеры не говорят по-немецки, господин полковник! — встрял Марсель. — И по-русски тоже!
— Хорошо. Их что же, тоже всех похитили казаки?
— Так точно, господин полковник! Мы волею случая все остановились в одной корчме под Мозырем, поужинали, легли спать. Вдруг шум, стрельба… Ворвались казаки и всех захватили спящими. Предводителя этих господ вовсе застрелили, верно я говорю?
Марсель повторил последнюю фразу по-французски. Старший из офицеров взглянул на полковника, закивал, сделал страшные глаза, изобразил жестом пистолетный выстрел, потом свои глаза закатил — типа помер.
— Ну что ж… — Полковник Михельсон не спеша набил чёрным табаком трубку, высек искру кресалом, раскурил и сделал глубокую затяжку. — Добрынин!
К нему подбежал, придерживая саблю, долговязый капитан, вытянулся в струнку.
— Этих двух, — он показал чубуком трубки на Марселя и Эла, — в колодки. Заберём их с собою в Москву, там разберутся. А господ военных, которые занимались рекогносцировкой близ нашей границы с Польшей, расстрелять.
— Слушаюсь! — вскрикнул капитан и убежал раздавать распоряжения.
Иван Иванович Михельсон оказался человеком незлобным. Только вот французов не любил. Ну и турок разных. Колодки он с пленников снял на третий день пути и даже иногда сажал с собой обедать. В Москве сдал их в Тайную экспедицию и поехал воевать поляков.
В просвещённые времена Екатерины, слава Богу, подследственных не пытали — по крайней мере до того времени, пока Пугачёв её не испугал до полусмерти, — и разобрались с двумя подозрительными личностями довольно быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64