— Заметив, что Жеребцова страшно побледнела, а граф поднял левую бровь, поспешил успокоить их: — И я на вашей стороне.
Если Ольга Александровна Жеребцова всем своим видом, всемповедением выдавала, что сразу поняла, на что намекает собеседник, то граф Пален был невозмутим.
— О чём вы? — удивлённо спросил он.
— Я о том, ради чего вы только что виделись с Александром Павловичем, ради чего собираетесь вечером у генерала Талызина, ради чего, наконец, в Петербург пришла сегодня английская яхта.
— И ради чего, по-вашему? — Пален был спокоен.
— Чтобы убить императора Павла.
— Чушь! Глупость! Да, с наследником мы обсуждали некоторые проблемы, и собираемся у Талызина, и даже, быть может, пойдём к Павлу Петровичу, но лишь затем, чтобы поговорить с ним!
— Surely . А военная английская яхта будет последним вашим аргументом. Вы поймите, граф, я говорю с вами об этом не потому, что хочу вас выдать. Просто мне известно, что ваша авантюра обречена. Иначе бы я не стал вмешиваться.
— Что известно, откуда?
— Известно, что некий солдат в некое время поднимет некий полк и вас всех схватят, часть убьют на месте, часть повесят позже — в том числе и вас, граф. Англичане вас не спасут; лорд Уинтворт уйдёт от ответа, поскольку он дипломат; он спокойно уплывёт в Англию и женится там, совсем не на вас, графиня.
— А на ком?! — вскричала Жеребцова.
— Давайте не будем отвлекаться на пустяки.
— Ничего себе, пустяки! Да это же самое главное!
— Тихо, — внушительно сказал граф Пален. — Как вы можете знать о том, что будет, и про этого солдата?
— Неужели княгиня Радзивилл? Ха-ха-ха! — кричала Жеребцова. — Или княгиня Толстая? Кто? Скажите.
— Он не может этого знать, дорогая, — попытался успокоить её Пален. — Подумайте сами: откуда?
— Нет: кто? Кто?
— Какая вам разница, графиня, если вы будете на каторге? — удивился Клаус.
— Откуда ему знать, кто, когда и на ком женится? — топнул ногой Пален.
— Вы мне не верите? — улыбнулся Клаус.
— Помилуйте, но ведь нужны доказательства.
— Сегодня же вечером. Ведь это так понятно!
— Не знаю, что вам понятно, а я вам не могу доверять.
Клаус прошёлся туда-сюда, размышляя. Его собеседники с тревогой следили за ним. Что он мог им сказать? Что солдат по имени Степан успеет поднять полк и спасёт Павла? Он уже это, по сути, сказал, скрыл только время и место: почти полночь, Преображенский полк. Граф не поверил. А ведь это всё, что ему известно! Рассказывать, как об этом Степане напишут оперы и снимут кинокартины? Глупо. Он даже описать его не может.
Придётся блефовать.
— Вот так же мне не поверили в конторе мсьё Ротшильда в Париже, — сказал он. — И что? Покушение на Бонапарта не удалось.
— Он знает, знает про Ротшильда, — зашептала графиня, дёргая Палена за рукав.
— Молчите, графиня, — сквозь зубы ответил тот.
— Ну что ж, я уехал оттуда, уеду и отсюда. Мне-то какое дело, — сказал Клаус, делая вид, что уходит. — Прощайте, господа. Завтра посмотрю, как вас, граф, провезут по Невскому в клетке на осмеяние толпы, и уеду.
— Стойте, — сказал Пален. — Чего вы хотите?
— Сто тысяч рублей, и я выдаю вам солдата, который готов сорвать ваш business .
— Ха! Ха! Так я и думал! Деньги! Где ж их взять? Если бы у меня были такие деньги, я бы не… Тьфу! — И граф демонстративно отвернулся.
Клаус посмотрел на госпожу Жеребцову:
— Ну как, графиня, сказать ему, где взять деньги? Вы ведь уже поняли, что я знаю всё.
Графиня засуетилась:
— Граф! Неужели вы не найдёте такой малости? Я вас умоляю!
— Ну ладно, — махнул рукой граф. — Что, если мы вам отдадим Берг-коллегию? А? Президентом будете?
— А что это? — удивился Клаус. Он впервые слышал о такой конторе, как Берг-коллегия. Но Пален понял его вопрос иначе.
— Это контроль над всеми горными предприятиями России, — сказал он. — Алябьева всё равно надо менять. Павел метит на его место Соймонова, у Александра Павловича нет своего мнения, а я предложу вас.
— Сырьё? — задумался Клаус. — Это интересно.
— Конечно, вам, как специалисту, это должно быть интересно. Теперь я даже рад, что вы с нами.
— Но ведь это же просто обещание, граф! А деньги, они, знаете ли, деньги. Давайте так: двадцать пять тысяч наличными сейчас и ваше обещание этой должности… как её… после успеха дела. Идёт?
Степан скакал на коне, которого дал ему барин Николай Викторович, и повторял про себя пароль, чтобы не забыть. Он долетел до казарм за двадцать три минуты. И тут — кто бы мог этого ожидать? — из кустов выскочили вооружённые люди, и среди них — он же, его барин Николай Викторович! Люди суетились без толку, они, кажется, были пьяны; стащили Степана с лошади, бросили на землю.
— Это он, он! — кричал барин.
Генерал, которого Степан раньше не раз видел, но не знал по имени, грозно спросил:
— Ты кто? Зачем тут?
Степан посмотрел на своего барина.
— Ведь ты Степан, не так ли? — ласково спросил барин знакомым голосом, с таким привычным акцентом.
— Знамо, Степан.
— Ты ехал, чтобы спасти своего доброго императора?
— Я за императора завсегда готов, — удивлялся Степан Что тут происходит наконец? Как барин мог сюда успеть раньше его?
Генерал пнул его ногой.
— С-скотина, — сказал он и, обернувшись, велел кому-то: — Начинайте! Пора кончать мартышку!
Часть людей побежала к Михайловскому замку, где жил император Павел Петрович.
— Ну вот. А нам осталось только один вопросик выяснить, — И генерал снова пнул Степана. — Кто тебя, скотина, сюда послал?
Степан непонимающе посмотрел на барина и сказал:
— Так вот же, вот Николай Викторович и послали. Вот же они стоят.
— Что ты врёшь, дурак! — крикнул барин.
— Что-о?.. — протянул генерал и указал на Клауса. — Точно? Он тебя послал?
— Он, он, ваше высокопревосходительство. А зачем же вы меня остановили, ежели вы заодно с ним? И почто бьёте меня?
— Понятно, — протянул генерал, повернулся к барину и стал теснить его всем телом. — Поня-ятно. Сам этого дурака послал, сам его нам сдал и за это денег получил и все недра российские в свою власть? Хитёр! Ой, хитёр! Впервые вижу такого афериста!
— Да врёт он! Не может он меня знать! Я только нынче в Петербург приехал!
— А я ещё удивлялся — как же вы, драгоценный наш академик, Николай Викторович, могли успеть в Париж съездить? А оно вот оно что! Руби его, ребята!
Барин завизжал, пытаясь что-то объяснить, но те, кто окружал генерала, уже валили его на спину и резали горло ножами. Степан тихо откатился к кустам — старый всё-таки вояка! — а там вскочил и опрометью кинулся к казармам с криком:
— Вставай, ребята! У меня письмо от батюшки-царя! Убивают императора!
Кто-то выстрелил, и он упал.
— Не стрелять, не стрелять! — кричал генерал. Но было поздно: крики и выстрел разбудили казарму. Заметались огонька свечей, загомонили солдаты, послышались команды унтер-офицеров. Опять кто-то стрелял в сторону казарм, и оттуда ответили. Один выстрел, второй, третий… перестрелка становилась всё чаще.
— Разоружить полк! Выкатывай пушки!
…Кончено дело. Павлушка мёртв. Преображенский полк усмирён, в других воинских частях волнений не допустили. Ох, как же мы напились… Не надо было… Мне же к Александру… Объявить… Заставить дурачка подписать Жалованную грамоту расейскому народу…
А что убили папашу его? Так ничего, простит. Он теперь царь.. Господи, какой из него царь?.. Только благодаря нам. Мне.
— Воды! — прохрипел граф Пален. Ему никто не ответил; все валялись, пьянее пьяного. Сам нашёл стакан с водой. Выпил, остатки вылил себе на голову. Бр-р.
Шатаясь, вышел в дверь. Утро? Не может быть. Март же. Да. светает. Куда подевались эти сучьи денщики с лошадьми?.. Сейчас отолью, и к новому императору. Докладать… Мол, так и так, апоплексическим ударом…
А эт-то что такое?!
По набережной, с непокрытой головой, беспрестанно озираясь, шёл Николай фон Садов. Не может быть! Ведь его зарезали? Я сам велел. Или не велел? Или то был не я? Или то не он?
Ах ты, ак-кадемик сраный. Аферист. Бесчестный тип!
Граф с трудом вытащил из-за пояса тяжёлый пистолет. Резко откинувшись назад, сумел поднять руку и выстрелил не целясь. Ах ты ж…
А? Каков я стрелок? Навскидку, спьяну, при боковом ветре, по движушшайся цели — влепил точно в голову! Эт-то выстрел века. И никто не видел… Не поверят жа… Бл… Бл… Бр-р… Эээ…
Петроград — Балтика, 4 августа 1934 года
— Дождались, — плюнув за борт парохода жёлтой от табака слюною, произнёс баталист Юстин Котов. — В собственной стране тайком, в машине с задёрнутыми шторками, через какие-то трущобы, с дочерью Верховного во главе, пробираться на свой корабль — это, я вам доложу, конец света…
— Да-с, батенька; Петроград, он вам не Урюпинск какой-нибудь, — со злобной усмешкой поддержал его портретист Михаил Соколов. — Здесь порвут на части, ахнуть не успеете. Лишь за то, что Москва теперь столица, а они уже нет.
— Тю! — воскликнул авангардист Коля Терещенко, всего год как перебравшийся в Первопрестольную из Малороссии. —Та нехай забирают ту столицу у зад! И разом усих тих, начальничькив…
— Тихо, Коля! — с тою же злобой прошептал портретист и оглянулся по сторонам. — Думай что говоришь.
— А шо?..
— А то, что до Парижу не доедешь с таким длинным языком-то, — прошипел Соколов, а Котов пояснил:
— Снимут с парохода на хрен…
Четвёртый член компании, Виталик Лихачёв, засмеялся и хлопнул Соколова по плечу:
— Знаешь анекдот про северо-восток? — спросил он.
Они познакомились в купе поезда Москва — Петроград не далее как сегодня ночью. Трое из них были художники, ветераны войны, а Лихачёв представился «человеком обслуги». Вагон был набит мастерами кисти и персоналом, направлявшимися на выставку в Париж; элита же — Марина Антоновна со свитой — ехали попросторнее, в другом, шикарном вагоне.
Всю ночь новые знакомцы, естественно, отмечали встречу. Теперь художники вид имели несколько опухший, но поправлять здоровье пока не решались: посадка, таможня, погрузка картин — мало ли чего. Лихачёв выглядел куда лучше: пил он меньше прочих, отговариваясь тем, что утром, когда их, счастливчиков, на авто повезут к пароходу, ему ещё предстоит встречать важного члена делегации, прибывающего отдельно, из Вологды.
Теперь он, завершив свою миссию, присоединился к ним. Странного он привёз «члена делегации»: молодой парень, вроде бы их коллега, собрат, так сказать, по цеху, поднявшись на палубу «Queen Victoria», слишком свободно подошёл к дочери Верховного — поздороваться и переброситься парой слов. Что это за никому не известный такой художник с повадками наследного принца? Нет, не наш человек. То ли дело Лихачёв!
Виталик Лихачёв — улыбчивый, слегка сутуловатый, с длинным носом парень — отличился тем, что, когда у них кончилась выпивка, вышел из купе буквально на две секунды и вернулся с литровой бутылью настоящего скотча, Ну ясно: «человек обслуги»! Чего вы хотите! Даже не сговариваясь, трое художников стали активно с ним дружить, демонстрируя свою приязнь как только могли. Вот и теперь портретист Михаил Соколов, мгновенно оставив злобный тон, изобразил на лице улыбку:
— Что за анекдот? Не знаю.
— А вот. Представь, что ты вышел из Москвы и идёшь строго на северо-восток. Куда ты в итоге придёшь?
— Это ясно. Туда же, откуда вышел.
— Нет. Ты же идёшь СТРОГО на северо-восток. Ну? Ты же ветеран войны, буссоль своими глазами видел, должен уметь ориентироваться на местности.
— Так. Иду. Иду, иду, иду. А, понял! Я приду на Северный полюс!
— Правильно! А теперь представь, что ты пошёл строго на юго-запад. Куда ты попадёшь?
— Куда, куда! На Южный полюс.
— Э, нет. Ты опять попадёшь на Северный полюс.
— Это ещё почему?
— А потому что когда ты дойдёшь до границы, тебя развернут, дадут поджопника и направят строго на северо-восток!
Михаил Соколов и Коля Терещенко захохотали; баталист Юстин Котов, как раз в этот момент затягивавшийся «Дукатом», поперхнулся и начал дико кашлять.
— С тобой, Виталик… помрёшь… не доезжая никакого полюса… — простонал он, когда пришёл в себя.
Матросы на причале отдавали швартовы. Отчалили!
Марина, одетая не так чтобы броско, всё же на фоне скупой корабельной раскраски и окружающей природы, состоявшей из ровной серой глади Финского залива и близкого тёмного берега, уставленного серыми портовыми кранами, была похожа на колибри. Тем более что окружавшие её были сплошь в парадном чёрно-белом, или бело-чёрном, или сером разных оттенков. Одна лишь Мими щеголяла в голубеньком. Но здесь, по правде говоря, это голубенькое даже на её маленьком изящном тельце тоже могло сойти за оттенок серого.
— Вы сегодня просто ослепительны, Марина Антоновна, — сказал Стас. Мими из-за спины хозяйки скорчила ему забавную гримаску. Он поцеловал Марине руку, припомнив, что ей нравятся галантные мужчины, но одновременно, в полупоклоне поцелуя, глянул снизу ей прямо в глаза и улыбнулся. Марина растерялась:
— Ах, я никакая после дороги. Что это за ужасные места, где нас везли?
— Не знаю, я приехал только что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Если Ольга Александровна Жеребцова всем своим видом, всемповедением выдавала, что сразу поняла, на что намекает собеседник, то граф Пален был невозмутим.
— О чём вы? — удивлённо спросил он.
— Я о том, ради чего вы только что виделись с Александром Павловичем, ради чего собираетесь вечером у генерала Талызина, ради чего, наконец, в Петербург пришла сегодня английская яхта.
— И ради чего, по-вашему? — Пален был спокоен.
— Чтобы убить императора Павла.
— Чушь! Глупость! Да, с наследником мы обсуждали некоторые проблемы, и собираемся у Талызина, и даже, быть может, пойдём к Павлу Петровичу, но лишь затем, чтобы поговорить с ним!
— Surely . А военная английская яхта будет последним вашим аргументом. Вы поймите, граф, я говорю с вами об этом не потому, что хочу вас выдать. Просто мне известно, что ваша авантюра обречена. Иначе бы я не стал вмешиваться.
— Что известно, откуда?
— Известно, что некий солдат в некое время поднимет некий полк и вас всех схватят, часть убьют на месте, часть повесят позже — в том числе и вас, граф. Англичане вас не спасут; лорд Уинтворт уйдёт от ответа, поскольку он дипломат; он спокойно уплывёт в Англию и женится там, совсем не на вас, графиня.
— А на ком?! — вскричала Жеребцова.
— Давайте не будем отвлекаться на пустяки.
— Ничего себе, пустяки! Да это же самое главное!
— Тихо, — внушительно сказал граф Пален. — Как вы можете знать о том, что будет, и про этого солдата?
— Неужели княгиня Радзивилл? Ха-ха-ха! — кричала Жеребцова. — Или княгиня Толстая? Кто? Скажите.
— Он не может этого знать, дорогая, — попытался успокоить её Пален. — Подумайте сами: откуда?
— Нет: кто? Кто?
— Какая вам разница, графиня, если вы будете на каторге? — удивился Клаус.
— Откуда ему знать, кто, когда и на ком женится? — топнул ногой Пален.
— Вы мне не верите? — улыбнулся Клаус.
— Помилуйте, но ведь нужны доказательства.
— Сегодня же вечером. Ведь это так понятно!
— Не знаю, что вам понятно, а я вам не могу доверять.
Клаус прошёлся туда-сюда, размышляя. Его собеседники с тревогой следили за ним. Что он мог им сказать? Что солдат по имени Степан успеет поднять полк и спасёт Павла? Он уже это, по сути, сказал, скрыл только время и место: почти полночь, Преображенский полк. Граф не поверил. А ведь это всё, что ему известно! Рассказывать, как об этом Степане напишут оперы и снимут кинокартины? Глупо. Он даже описать его не может.
Придётся блефовать.
— Вот так же мне не поверили в конторе мсьё Ротшильда в Париже, — сказал он. — И что? Покушение на Бонапарта не удалось.
— Он знает, знает про Ротшильда, — зашептала графиня, дёргая Палена за рукав.
— Молчите, графиня, — сквозь зубы ответил тот.
— Ну что ж, я уехал оттуда, уеду и отсюда. Мне-то какое дело, — сказал Клаус, делая вид, что уходит. — Прощайте, господа. Завтра посмотрю, как вас, граф, провезут по Невскому в клетке на осмеяние толпы, и уеду.
— Стойте, — сказал Пален. — Чего вы хотите?
— Сто тысяч рублей, и я выдаю вам солдата, который готов сорвать ваш business .
— Ха! Ха! Так я и думал! Деньги! Где ж их взять? Если бы у меня были такие деньги, я бы не… Тьфу! — И граф демонстративно отвернулся.
Клаус посмотрел на госпожу Жеребцову:
— Ну как, графиня, сказать ему, где взять деньги? Вы ведь уже поняли, что я знаю всё.
Графиня засуетилась:
— Граф! Неужели вы не найдёте такой малости? Я вас умоляю!
— Ну ладно, — махнул рукой граф. — Что, если мы вам отдадим Берг-коллегию? А? Президентом будете?
— А что это? — удивился Клаус. Он впервые слышал о такой конторе, как Берг-коллегия. Но Пален понял его вопрос иначе.
— Это контроль над всеми горными предприятиями России, — сказал он. — Алябьева всё равно надо менять. Павел метит на его место Соймонова, у Александра Павловича нет своего мнения, а я предложу вас.
— Сырьё? — задумался Клаус. — Это интересно.
— Конечно, вам, как специалисту, это должно быть интересно. Теперь я даже рад, что вы с нами.
— Но ведь это же просто обещание, граф! А деньги, они, знаете ли, деньги. Давайте так: двадцать пять тысяч наличными сейчас и ваше обещание этой должности… как её… после успеха дела. Идёт?
Степан скакал на коне, которого дал ему барин Николай Викторович, и повторял про себя пароль, чтобы не забыть. Он долетел до казарм за двадцать три минуты. И тут — кто бы мог этого ожидать? — из кустов выскочили вооружённые люди, и среди них — он же, его барин Николай Викторович! Люди суетились без толку, они, кажется, были пьяны; стащили Степана с лошади, бросили на землю.
— Это он, он! — кричал барин.
Генерал, которого Степан раньше не раз видел, но не знал по имени, грозно спросил:
— Ты кто? Зачем тут?
Степан посмотрел на своего барина.
— Ведь ты Степан, не так ли? — ласково спросил барин знакомым голосом, с таким привычным акцентом.
— Знамо, Степан.
— Ты ехал, чтобы спасти своего доброго императора?
— Я за императора завсегда готов, — удивлялся Степан Что тут происходит наконец? Как барин мог сюда успеть раньше его?
Генерал пнул его ногой.
— С-скотина, — сказал он и, обернувшись, велел кому-то: — Начинайте! Пора кончать мартышку!
Часть людей побежала к Михайловскому замку, где жил император Павел Петрович.
— Ну вот. А нам осталось только один вопросик выяснить, — И генерал снова пнул Степана. — Кто тебя, скотина, сюда послал?
Степан непонимающе посмотрел на барина и сказал:
— Так вот же, вот Николай Викторович и послали. Вот же они стоят.
— Что ты врёшь, дурак! — крикнул барин.
— Что-о?.. — протянул генерал и указал на Клауса. — Точно? Он тебя послал?
— Он, он, ваше высокопревосходительство. А зачем же вы меня остановили, ежели вы заодно с ним? И почто бьёте меня?
— Понятно, — протянул генерал, повернулся к барину и стал теснить его всем телом. — Поня-ятно. Сам этого дурака послал, сам его нам сдал и за это денег получил и все недра российские в свою власть? Хитёр! Ой, хитёр! Впервые вижу такого афериста!
— Да врёт он! Не может он меня знать! Я только нынче в Петербург приехал!
— А я ещё удивлялся — как же вы, драгоценный наш академик, Николай Викторович, могли успеть в Париж съездить? А оно вот оно что! Руби его, ребята!
Барин завизжал, пытаясь что-то объяснить, но те, кто окружал генерала, уже валили его на спину и резали горло ножами. Степан тихо откатился к кустам — старый всё-таки вояка! — а там вскочил и опрометью кинулся к казармам с криком:
— Вставай, ребята! У меня письмо от батюшки-царя! Убивают императора!
Кто-то выстрелил, и он упал.
— Не стрелять, не стрелять! — кричал генерал. Но было поздно: крики и выстрел разбудили казарму. Заметались огонька свечей, загомонили солдаты, послышались команды унтер-офицеров. Опять кто-то стрелял в сторону казарм, и оттуда ответили. Один выстрел, второй, третий… перестрелка становилась всё чаще.
— Разоружить полк! Выкатывай пушки!
…Кончено дело. Павлушка мёртв. Преображенский полк усмирён, в других воинских частях волнений не допустили. Ох, как же мы напились… Не надо было… Мне же к Александру… Объявить… Заставить дурачка подписать Жалованную грамоту расейскому народу…
А что убили папашу его? Так ничего, простит. Он теперь царь.. Господи, какой из него царь?.. Только благодаря нам. Мне.
— Воды! — прохрипел граф Пален. Ему никто не ответил; все валялись, пьянее пьяного. Сам нашёл стакан с водой. Выпил, остатки вылил себе на голову. Бр-р.
Шатаясь, вышел в дверь. Утро? Не может быть. Март же. Да. светает. Куда подевались эти сучьи денщики с лошадьми?.. Сейчас отолью, и к новому императору. Докладать… Мол, так и так, апоплексическим ударом…
А эт-то что такое?!
По набережной, с непокрытой головой, беспрестанно озираясь, шёл Николай фон Садов. Не может быть! Ведь его зарезали? Я сам велел. Или не велел? Или то был не я? Или то не он?
Ах ты, ак-кадемик сраный. Аферист. Бесчестный тип!
Граф с трудом вытащил из-за пояса тяжёлый пистолет. Резко откинувшись назад, сумел поднять руку и выстрелил не целясь. Ах ты ж…
А? Каков я стрелок? Навскидку, спьяну, при боковом ветре, по движушшайся цели — влепил точно в голову! Эт-то выстрел века. И никто не видел… Не поверят жа… Бл… Бл… Бр-р… Эээ…
Петроград — Балтика, 4 августа 1934 года
— Дождались, — плюнув за борт парохода жёлтой от табака слюною, произнёс баталист Юстин Котов. — В собственной стране тайком, в машине с задёрнутыми шторками, через какие-то трущобы, с дочерью Верховного во главе, пробираться на свой корабль — это, я вам доложу, конец света…
— Да-с, батенька; Петроград, он вам не Урюпинск какой-нибудь, — со злобной усмешкой поддержал его портретист Михаил Соколов. — Здесь порвут на части, ахнуть не успеете. Лишь за то, что Москва теперь столица, а они уже нет.
— Тю! — воскликнул авангардист Коля Терещенко, всего год как перебравшийся в Первопрестольную из Малороссии. —Та нехай забирают ту столицу у зад! И разом усих тих, начальничькив…
— Тихо, Коля! — с тою же злобой прошептал портретист и оглянулся по сторонам. — Думай что говоришь.
— А шо?..
— А то, что до Парижу не доедешь с таким длинным языком-то, — прошипел Соколов, а Котов пояснил:
— Снимут с парохода на хрен…
Четвёртый член компании, Виталик Лихачёв, засмеялся и хлопнул Соколова по плечу:
— Знаешь анекдот про северо-восток? — спросил он.
Они познакомились в купе поезда Москва — Петроград не далее как сегодня ночью. Трое из них были художники, ветераны войны, а Лихачёв представился «человеком обслуги». Вагон был набит мастерами кисти и персоналом, направлявшимися на выставку в Париж; элита же — Марина Антоновна со свитой — ехали попросторнее, в другом, шикарном вагоне.
Всю ночь новые знакомцы, естественно, отмечали встречу. Теперь художники вид имели несколько опухший, но поправлять здоровье пока не решались: посадка, таможня, погрузка картин — мало ли чего. Лихачёв выглядел куда лучше: пил он меньше прочих, отговариваясь тем, что утром, когда их, счастливчиков, на авто повезут к пароходу, ему ещё предстоит встречать важного члена делегации, прибывающего отдельно, из Вологды.
Теперь он, завершив свою миссию, присоединился к ним. Странного он привёз «члена делегации»: молодой парень, вроде бы их коллега, собрат, так сказать, по цеху, поднявшись на палубу «Queen Victoria», слишком свободно подошёл к дочери Верховного — поздороваться и переброситься парой слов. Что это за никому не известный такой художник с повадками наследного принца? Нет, не наш человек. То ли дело Лихачёв!
Виталик Лихачёв — улыбчивый, слегка сутуловатый, с длинным носом парень — отличился тем, что, когда у них кончилась выпивка, вышел из купе буквально на две секунды и вернулся с литровой бутылью настоящего скотча, Ну ясно: «человек обслуги»! Чего вы хотите! Даже не сговариваясь, трое художников стали активно с ним дружить, демонстрируя свою приязнь как только могли. Вот и теперь портретист Михаил Соколов, мгновенно оставив злобный тон, изобразил на лице улыбку:
— Что за анекдот? Не знаю.
— А вот. Представь, что ты вышел из Москвы и идёшь строго на северо-восток. Куда ты в итоге придёшь?
— Это ясно. Туда же, откуда вышел.
— Нет. Ты же идёшь СТРОГО на северо-восток. Ну? Ты же ветеран войны, буссоль своими глазами видел, должен уметь ориентироваться на местности.
— Так. Иду. Иду, иду, иду. А, понял! Я приду на Северный полюс!
— Правильно! А теперь представь, что ты пошёл строго на юго-запад. Куда ты попадёшь?
— Куда, куда! На Южный полюс.
— Э, нет. Ты опять попадёшь на Северный полюс.
— Это ещё почему?
— А потому что когда ты дойдёшь до границы, тебя развернут, дадут поджопника и направят строго на северо-восток!
Михаил Соколов и Коля Терещенко захохотали; баталист Юстин Котов, как раз в этот момент затягивавшийся «Дукатом», поперхнулся и начал дико кашлять.
— С тобой, Виталик… помрёшь… не доезжая никакого полюса… — простонал он, когда пришёл в себя.
Матросы на причале отдавали швартовы. Отчалили!
Марина, одетая не так чтобы броско, всё же на фоне скупой корабельной раскраски и окружающей природы, состоявшей из ровной серой глади Финского залива и близкого тёмного берега, уставленного серыми портовыми кранами, была похожа на колибри. Тем более что окружавшие её были сплошь в парадном чёрно-белом, или бело-чёрном, или сером разных оттенков. Одна лишь Мими щеголяла в голубеньком. Но здесь, по правде говоря, это голубенькое даже на её маленьком изящном тельце тоже могло сойти за оттенок серого.
— Вы сегодня просто ослепительны, Марина Антоновна, — сказал Стас. Мими из-за спины хозяйки скорчила ему забавную гримаску. Он поцеловал Марине руку, припомнив, что ей нравятся галантные мужчины, но одновременно, в полупоклоне поцелуя, глянул снизу ей прямо в глаза и улыбнулся. Марина растерялась:
— Ах, я никакая после дороги. Что это за ужасные места, где нас везли?
— Не знаю, я приехал только что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64