Эл, сократив свою фамилию до Макк, поступил на службу в компанию «Саар Груббер Бергверк», одновременно записавшись вольнослушателем в недавно открывшийся в Саарбрюккене университет. Фальшивые рекомендации от преподобного Хэррода, сработанные полковником Хакетом с высоким профессионализмом, пробили виртуальные барьеры национальных предрассудков.
Спустя два года горный мастер Элистер Макк ничем — ни говором, ни манерами — не отличался от обычного немца. Руководство компании возлагало на него большие надежды. Декан горного факультета, у которого были две дочери на выданье, тоже имел на него виды, по субботам звал Эла к себе обедать…
Сам городок Саарбрюккен, несмотря на наличие в нём университета, насчитывал от силы пять тысяч жителей. «Угольная лихорадка» ещё только начиналась. Не за горами было время, когда Франция с Германией в очередной раз передерутся и западная соседка оттяпает землю Саар себе чуть не на сто лет. Так что французов в городке наблюдалось хоть и меньше, чем немцев, но тоже изрядное количество. Правда, они кисли тут от скуки: нравы в обществе царили самые бюргерские.
С одним из французов — двадцатилетним оболтусом Марселем Анжели, бывшим студентом Сорбонны — Эл свёл особо тесную дружбу, хоть и понимал, что это знакомство выставляет его в невыгодном свете в глазах местных обывателей. Но он учитывал, что отец Марселя служил в русской армии в чине полковника, и сам Марсель был выслан в этот медвежий угол из Парижа за дуэль, а ведь Эл, согласно своей легенде, родину покинул из-за того же самого! Общались они по-немецки, иногда обогащая лексикон друг друга французскими и английскими выражениями, причём Эл по неопытности позволил открыться маленькой филологической щёлочке, через которую кое-какие термины, нехарактерные для восемнадцатого века, просочились из двадцать первого. Впрочем, кто про это знал!
Эл не скрывал от своего приятеля желания поступить на службу к русской императрице. В самом деле — что делать умному и предприимчивому молодому человеку в этом бюргерском, насквозь благопристойном курятнике, когда мир такой большой? Новый друг туманно намекнул, что сможет, пожалуй, когда-нибудь помочь Элу…
Денежки полковника Хакета, которыми были оплачены их кутежи (mon papa est un colonel aussi, mon ami, mais britannique ), были потрачены не зря. Под конец 1771 года Марсель предложил Элу принять участие в одном секретном предприятии. Деньги это дельце обещало принести неслыханные, а главное — направление вектора вполне соответствовало устремлениям Эла, потому что остриём своим вектор был направлен на Россию. Эл без колебаний согласился.
Борок — Молога, 10-17 сентября 1934 года
Стас приехал в Борок в среду утром. Как ни старался он сдерживать рёв своего шумливого «зверя», ещё при въезде в имение наперерез ему выскочила деревенская баба, остановила и зашептала:
— Что ж ты шумишь-то, идол, барин гуляют!
— Так ведь гуляют, не работают! — удивился Стас.
— Барин — гуляют, — раздельно повторила она ему словно недоумку, — Они по утрам обдумывают свои работы, всякий человек мешает. А вам разве назначено?
Стас признался, что ему «назначено», поинтересовался, где барский дом, и покатил мотоцикл вручную туда, куда указали. Доехав, просил доложить, и к нему вышла жена Николая Александровича, Ксения Алексеевна.
— Это не ваша была фотография в газете? — спросила она. Получив утвердительный ответ, выспросила, зачем он, собственно, приехал, и пояснила: — Николай Александрович очень занят и, скажем, не очень молод. Ему время ох как дорого! Раз уж он согласился вас принять… Но не будьте навязчивым.
— А когда я его увижу?
— Он уже прошёл в свой кабинет…
Тот, к кому Стас приехал, был человеком загадочным. И хотя самому Стасу было, по внутреннему счёту, под сто лет при сохранении молодости и живости мышления, он перед восьмидесятилетним Морозовым робел.
Если Стас был в основном наблюдателем, то Морозов — делателем истории. В 1870-х годах примкнул к «Большому обществу пропаганды» и совершил три хождения в народ, ухитрившись ни разу не попасться в руки полиции; это был рекорд. Жил и работал в деревнях Московской, Ярославской, Костромской, Курской и Воронежской губерний; был кузнецом, пильщиком леса, фабричным рабочим, конторщиком. Поняв, что, чем агитировать народ за лучшую жизнь, ему надо бы дать обычное образование, читал лекции по основам различных наук; за эту «пропаганду» среди народа его объявили опасным преступником и разыскивали по всей стране!
Отсидев в тюрьме, Морозов с друзьями создал партию «Народная воля», но довольно быстро опять был схвачен и исчез почти на три десятилетия в каземате Шлиссельбургской крепости. Из заключения вынес целый сундук научных работ; по всей стране выступал с лекциями; доказывал Менделееву, что тот не прав, считая атом неделимым, — и Менделеев выдвинул его на степень доктора наук. Ездил на фронты Первой мировой войны; в шестьдесят лет возглавил Общество воздухоплавателей России…
Он прославился работами в области химии и астрономии, физики и математики, метеорологии, биологии, истории и филологии, геофизики — но официально так и не был признан научным сообществом… При нынешнем развале науки, когда учёные вынуждены подрабатывать сторожами в лавках, принимая плату продуктами, он, удержав за собою отцовское имение, жил неплохо, но работал «в стол»: никому не было дела до его открытий… Это про него отец Стаса; князь Фёдор, незадолго до своей гибели говорил жене: отгадчик тайн, поэт и звездочёт.
Как сообщила Стасу Ксения Алексеевна, после утренней прогулки Морозов неизменно шёл наверх, в свой рабочий кабинет, и там трудился с 12 до 17 часов, то есть до обеда, как он говорил, «в одиночном заключении». Затворившись со всех сторон, пользуясь абсолютным покоем и тишиной — чтоб было так, как он привык за почти тридцать лет в Шлиссельбурге, — он творил, превращая в строчки свои идеи, думы, мысли, одновременно производя сложные математические вычисления и доказательства.
Ксения Алексеевна осторожно провела молодого человека наверх и через полуоткрытую дверь кабинета показала работающего Николая Александровича. Дощатые стены, полки с книгами, повсюду книги, книги и книги. И среди них за столом в простой рабочей курточке увлечённо работал Морозов. Что-то считал, затем полученный результат записывал на другой листок, опять возвращался к старому… Так же тихо они спустились вниз.
Чем-то Стас понравился Ксении Алексеевне, а это было непросто: она, как он выяснил до поездки, была королевских кровей — её предки правили в Испании; окончила Институт благородных девиц; была фрейлиной императрицы. А теперь привела его в поле, показать хозяйство!
Был разгар сенокоса, и из соседних деревень пригласили косцов. Мужики косили, бабы сгребали скошенное сено и укладывали его в кучи. Сена было много.
— Рабочих рук не хватает, — пожаловалась Ксения Алексеевна. — Я нанимаю их исполу, за половину урожая. Но Николай Александрович платит за них налоги! Слава Богу, берут натурой, а то бы не расплатились — денег нет.
Бабы работали дружно, хорошо и аккуратно. Деловым шагом, с тросточкой в руке Ксения Алексеевна обходила сенокосы.
— Везде хозяйский глаз нужен, — пояснила она.
Всех она знала; с косцами здоровалась за руку.
— Вот поле ржи, а там пшеница. Вот овёс, а дальше лён, — поясняла Стасу. — С лугов собираем сено на прокорм скота. У нас пять коров, три лошади, телята, птица. Рожь сеем для питания обслуживающего персонала, овёс для прокормления лошадей, гречиху для кухни. Кое-что из продуктов продаём, кое-что покупаем.
Перед домом разместились огород и фруктовый сад: яблони, сливы, коринка, смородина, малина, крыжовник. Несколько сортов деревьев прислал в подарок лично Мичурин, но эти сорта плодов ещё не давали.
Тут же рядом служебные помещения: хлев, конюшня, скотный двор, сарай для молотьбы. Здесь же прекрасный колодец — глубиной одиннадцать метров, с очень хорошей водой для питья. Есть сельхозмашины: борона, косилка, молотилка, грабли и прочее; несколько ульев пчел…
К пяти часам Морозов явился на глаза народу. Был он оживлён и весел — хорошо поработал. Тут Ксения Алексеевна и подвела к нему Стаса. Тот представился студентом архитектурно-реставрационного училища, вольнослушателем исторического факультета МГУ. Говорить о том, что его волновало на самом деле — о своих перемещениях в прошлое, — при людях ему не хотелось. Да и вообще не хотелось; лучше было бы послушать учёного.
— Меня поражает и возмущает положение в современном образовании, — сказал ему Морозов. — Важнейшая отрасль человеческой деятельности отдана в руки шарлатанов, у которых всей-то цели, что получить в свои жадные ручки побольше денег. До истинного образования и до науки им дела нет! Любой преподаватель реального училища смеет называть себя профессором! Любое собрание таких, с позволения сказать, «профессоров» немедленно объявляет себя академией! Да ведь это деградация.
Стас припомнил профессора Жили некого и со смехом согласился.
— Всё верно, — сказал он, — но всё же надо различать науку и научных работников. Как ни старайся халтурщики, всей науки они не перепортят.
— Очень легко перепортят, — возразил Морозов. — Кто готовит научных работников? Шарлатаны и халтурщики. Ну и кого они, по-вашему, воспитают? Таких же халтурщиков. А подростков если чему и надо учить в первую голову, так это умению мыслить самостоятельно. Можно ли этому научить? А? Как вы думаете?
— Уверен, что этому можно научиться самому, — ответил Стас. — Но база-то нужна? Надо опираться на факты!
— Прежде всего своя голова нужна. Вот я с детства интересовался и геологией, и физикой, и математикой, и органической природой. И если бы я работал в обычных условиях, из меня получился бы общего типа астроном, не более того. Или займись я тогда историей, стал бы ординарным начётчиком. Тюрьма заставила меня пойти по совершенно новому пути!
— Что ж, вы думаете, заключением в тюрьму можно любого человека превратить в учёного?
— Не любого, и не обязательно заключением, но в чём-то вы правы. Попробуйте как-нибудь. Главное, чтобы ум человека не был пуст. Я на воле занимался в основном естественными науками, а когда попал в тюрьму, почувствовал необходимость пополнить своё образование по общественным наукам, и друзья доставили мне нужные книги по истории, социологии и языковедению. Я накинулся на них; жил только историей. Каждую книгу читал дважды: первый раз для общего ознакомления, второй раз для отметки деталей. И делал это сам, не из-под палки, потому что тюрьма доставила мне такие условия!
Ксения Алексеевна позвала их к столу, но Николай Александрович всё же продолжал свой рассказ:
— Представьте, все эти истории не давали мне удовлетворения. Привыкнув в естествознании иметь дело с фактами только как с частными проявлениями общих законов природы, я старался и здесь найти обработку фактов с общей точки зрения, но не находил даже и попыток к этому! Древняя история не казалась мне убедительной, но как проверить? В естествознании ты можешь сам проверить всё, что угодно, а тут остаётся только верить. А во что и как? Тысячи имен приводятся в истории безо всяких характеристик, а что такое собственное имя без характеристики, какие пустой звук?.. И поскольку сухая политическая история мало удовлетворила меня, не показав мне никаких общих законов, я сам стал отыскивать их…
— К столу! — забавно-сурово прикрикнула Ксения Алексеевна, как, бывало, кричали «К барьеру!».
— Идём, идём!
На первое был суп. Затем жаркое и много всякого с огорода. На третье сладкое: ягоды, мороженое. Еда сытная, вкусная, всё свежее. После обеда Николай Александрович объявил прогулку, и они двинули небольшой компанией: Морозов, его жена и Стас.
— Вы сказали, Николай Александрович, что в истории никакую теорию нельзя проверить. А если бы было можно проверить, попав в прошлое?
Морозов засмеялся:
— Я думал об этом. Весь май и часть июня этого года я будто «жил» в двенадцатом веке, участвовал в Крестовом походе, и мне стало ясно: тогда всё было не так, как нас учили и учат. Католические монашеские и рыцарские ордена заходили дальше, чем думают теперь. Вот хорошо бы это проверить! Мне представляется, что в 1204 году они захватили Константинополь, а через год Киев и другие русские княжества. Понимаете?
— То есть не монголы из Монголии, а крестоносцы?
— Да. Не монгольские татары и не татарские монголы. Крестоносцы. Явились они из Татрских гор в Венгрии, где была база их ордена. Вы знаете, как по-латыни звучит слово «орден»? «Орда». Они обременяли подчинённые им страны поборами в пользу римского папы, и их власть стали называть татарским игом — а «иго», как вы, возможно, знаете, тоже слово латинское. Через восемьдесят лет пришли турки и прогнали их, к радости славян и греков. И дальше уже было иное «иго».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Спустя два года горный мастер Элистер Макк ничем — ни говором, ни манерами — не отличался от обычного немца. Руководство компании возлагало на него большие надежды. Декан горного факультета, у которого были две дочери на выданье, тоже имел на него виды, по субботам звал Эла к себе обедать…
Сам городок Саарбрюккен, несмотря на наличие в нём университета, насчитывал от силы пять тысяч жителей. «Угольная лихорадка» ещё только начиналась. Не за горами было время, когда Франция с Германией в очередной раз передерутся и западная соседка оттяпает землю Саар себе чуть не на сто лет. Так что французов в городке наблюдалось хоть и меньше, чем немцев, но тоже изрядное количество. Правда, они кисли тут от скуки: нравы в обществе царили самые бюргерские.
С одним из французов — двадцатилетним оболтусом Марселем Анжели, бывшим студентом Сорбонны — Эл свёл особо тесную дружбу, хоть и понимал, что это знакомство выставляет его в невыгодном свете в глазах местных обывателей. Но он учитывал, что отец Марселя служил в русской армии в чине полковника, и сам Марсель был выслан в этот медвежий угол из Парижа за дуэль, а ведь Эл, согласно своей легенде, родину покинул из-за того же самого! Общались они по-немецки, иногда обогащая лексикон друг друга французскими и английскими выражениями, причём Эл по неопытности позволил открыться маленькой филологической щёлочке, через которую кое-какие термины, нехарактерные для восемнадцатого века, просочились из двадцать первого. Впрочем, кто про это знал!
Эл не скрывал от своего приятеля желания поступить на службу к русской императрице. В самом деле — что делать умному и предприимчивому молодому человеку в этом бюргерском, насквозь благопристойном курятнике, когда мир такой большой? Новый друг туманно намекнул, что сможет, пожалуй, когда-нибудь помочь Элу…
Денежки полковника Хакета, которыми были оплачены их кутежи (mon papa est un colonel aussi, mon ami, mais britannique ), были потрачены не зря. Под конец 1771 года Марсель предложил Элу принять участие в одном секретном предприятии. Деньги это дельце обещало принести неслыханные, а главное — направление вектора вполне соответствовало устремлениям Эла, потому что остриём своим вектор был направлен на Россию. Эл без колебаний согласился.
Борок — Молога, 10-17 сентября 1934 года
Стас приехал в Борок в среду утром. Как ни старался он сдерживать рёв своего шумливого «зверя», ещё при въезде в имение наперерез ему выскочила деревенская баба, остановила и зашептала:
— Что ж ты шумишь-то, идол, барин гуляют!
— Так ведь гуляют, не работают! — удивился Стас.
— Барин — гуляют, — раздельно повторила она ему словно недоумку, — Они по утрам обдумывают свои работы, всякий человек мешает. А вам разве назначено?
Стас признался, что ему «назначено», поинтересовался, где барский дом, и покатил мотоцикл вручную туда, куда указали. Доехав, просил доложить, и к нему вышла жена Николая Александровича, Ксения Алексеевна.
— Это не ваша была фотография в газете? — спросила она. Получив утвердительный ответ, выспросила, зачем он, собственно, приехал, и пояснила: — Николай Александрович очень занят и, скажем, не очень молод. Ему время ох как дорого! Раз уж он согласился вас принять… Но не будьте навязчивым.
— А когда я его увижу?
— Он уже прошёл в свой кабинет…
Тот, к кому Стас приехал, был человеком загадочным. И хотя самому Стасу было, по внутреннему счёту, под сто лет при сохранении молодости и живости мышления, он перед восьмидесятилетним Морозовым робел.
Если Стас был в основном наблюдателем, то Морозов — делателем истории. В 1870-х годах примкнул к «Большому обществу пропаганды» и совершил три хождения в народ, ухитрившись ни разу не попасться в руки полиции; это был рекорд. Жил и работал в деревнях Московской, Ярославской, Костромской, Курской и Воронежской губерний; был кузнецом, пильщиком леса, фабричным рабочим, конторщиком. Поняв, что, чем агитировать народ за лучшую жизнь, ему надо бы дать обычное образование, читал лекции по основам различных наук; за эту «пропаганду» среди народа его объявили опасным преступником и разыскивали по всей стране!
Отсидев в тюрьме, Морозов с друзьями создал партию «Народная воля», но довольно быстро опять был схвачен и исчез почти на три десятилетия в каземате Шлиссельбургской крепости. Из заключения вынес целый сундук научных работ; по всей стране выступал с лекциями; доказывал Менделееву, что тот не прав, считая атом неделимым, — и Менделеев выдвинул его на степень доктора наук. Ездил на фронты Первой мировой войны; в шестьдесят лет возглавил Общество воздухоплавателей России…
Он прославился работами в области химии и астрономии, физики и математики, метеорологии, биологии, истории и филологии, геофизики — но официально так и не был признан научным сообществом… При нынешнем развале науки, когда учёные вынуждены подрабатывать сторожами в лавках, принимая плату продуктами, он, удержав за собою отцовское имение, жил неплохо, но работал «в стол»: никому не было дела до его открытий… Это про него отец Стаса; князь Фёдор, незадолго до своей гибели говорил жене: отгадчик тайн, поэт и звездочёт.
Как сообщила Стасу Ксения Алексеевна, после утренней прогулки Морозов неизменно шёл наверх, в свой рабочий кабинет, и там трудился с 12 до 17 часов, то есть до обеда, как он говорил, «в одиночном заключении». Затворившись со всех сторон, пользуясь абсолютным покоем и тишиной — чтоб было так, как он привык за почти тридцать лет в Шлиссельбурге, — он творил, превращая в строчки свои идеи, думы, мысли, одновременно производя сложные математические вычисления и доказательства.
Ксения Алексеевна осторожно провела молодого человека наверх и через полуоткрытую дверь кабинета показала работающего Николая Александровича. Дощатые стены, полки с книгами, повсюду книги, книги и книги. И среди них за столом в простой рабочей курточке увлечённо работал Морозов. Что-то считал, затем полученный результат записывал на другой листок, опять возвращался к старому… Так же тихо они спустились вниз.
Чем-то Стас понравился Ксении Алексеевне, а это было непросто: она, как он выяснил до поездки, была королевских кровей — её предки правили в Испании; окончила Институт благородных девиц; была фрейлиной императрицы. А теперь привела его в поле, показать хозяйство!
Был разгар сенокоса, и из соседних деревень пригласили косцов. Мужики косили, бабы сгребали скошенное сено и укладывали его в кучи. Сена было много.
— Рабочих рук не хватает, — пожаловалась Ксения Алексеевна. — Я нанимаю их исполу, за половину урожая. Но Николай Александрович платит за них налоги! Слава Богу, берут натурой, а то бы не расплатились — денег нет.
Бабы работали дружно, хорошо и аккуратно. Деловым шагом, с тросточкой в руке Ксения Алексеевна обходила сенокосы.
— Везде хозяйский глаз нужен, — пояснила она.
Всех она знала; с косцами здоровалась за руку.
— Вот поле ржи, а там пшеница. Вот овёс, а дальше лён, — поясняла Стасу. — С лугов собираем сено на прокорм скота. У нас пять коров, три лошади, телята, птица. Рожь сеем для питания обслуживающего персонала, овёс для прокормления лошадей, гречиху для кухни. Кое-что из продуктов продаём, кое-что покупаем.
Перед домом разместились огород и фруктовый сад: яблони, сливы, коринка, смородина, малина, крыжовник. Несколько сортов деревьев прислал в подарок лично Мичурин, но эти сорта плодов ещё не давали.
Тут же рядом служебные помещения: хлев, конюшня, скотный двор, сарай для молотьбы. Здесь же прекрасный колодец — глубиной одиннадцать метров, с очень хорошей водой для питья. Есть сельхозмашины: борона, косилка, молотилка, грабли и прочее; несколько ульев пчел…
К пяти часам Морозов явился на глаза народу. Был он оживлён и весел — хорошо поработал. Тут Ксения Алексеевна и подвела к нему Стаса. Тот представился студентом архитектурно-реставрационного училища, вольнослушателем исторического факультета МГУ. Говорить о том, что его волновало на самом деле — о своих перемещениях в прошлое, — при людях ему не хотелось. Да и вообще не хотелось; лучше было бы послушать учёного.
— Меня поражает и возмущает положение в современном образовании, — сказал ему Морозов. — Важнейшая отрасль человеческой деятельности отдана в руки шарлатанов, у которых всей-то цели, что получить в свои жадные ручки побольше денег. До истинного образования и до науки им дела нет! Любой преподаватель реального училища смеет называть себя профессором! Любое собрание таких, с позволения сказать, «профессоров» немедленно объявляет себя академией! Да ведь это деградация.
Стас припомнил профессора Жили некого и со смехом согласился.
— Всё верно, — сказал он, — но всё же надо различать науку и научных работников. Как ни старайся халтурщики, всей науки они не перепортят.
— Очень легко перепортят, — возразил Морозов. — Кто готовит научных работников? Шарлатаны и халтурщики. Ну и кого они, по-вашему, воспитают? Таких же халтурщиков. А подростков если чему и надо учить в первую голову, так это умению мыслить самостоятельно. Можно ли этому научить? А? Как вы думаете?
— Уверен, что этому можно научиться самому, — ответил Стас. — Но база-то нужна? Надо опираться на факты!
— Прежде всего своя голова нужна. Вот я с детства интересовался и геологией, и физикой, и математикой, и органической природой. И если бы я работал в обычных условиях, из меня получился бы общего типа астроном, не более того. Или займись я тогда историей, стал бы ординарным начётчиком. Тюрьма заставила меня пойти по совершенно новому пути!
— Что ж, вы думаете, заключением в тюрьму можно любого человека превратить в учёного?
— Не любого, и не обязательно заключением, но в чём-то вы правы. Попробуйте как-нибудь. Главное, чтобы ум человека не был пуст. Я на воле занимался в основном естественными науками, а когда попал в тюрьму, почувствовал необходимость пополнить своё образование по общественным наукам, и друзья доставили мне нужные книги по истории, социологии и языковедению. Я накинулся на них; жил только историей. Каждую книгу читал дважды: первый раз для общего ознакомления, второй раз для отметки деталей. И делал это сам, не из-под палки, потому что тюрьма доставила мне такие условия!
Ксения Алексеевна позвала их к столу, но Николай Александрович всё же продолжал свой рассказ:
— Представьте, все эти истории не давали мне удовлетворения. Привыкнув в естествознании иметь дело с фактами только как с частными проявлениями общих законов природы, я старался и здесь найти обработку фактов с общей точки зрения, но не находил даже и попыток к этому! Древняя история не казалась мне убедительной, но как проверить? В естествознании ты можешь сам проверить всё, что угодно, а тут остаётся только верить. А во что и как? Тысячи имен приводятся в истории безо всяких характеристик, а что такое собственное имя без характеристики, какие пустой звук?.. И поскольку сухая политическая история мало удовлетворила меня, не показав мне никаких общих законов, я сам стал отыскивать их…
— К столу! — забавно-сурово прикрикнула Ксения Алексеевна, как, бывало, кричали «К барьеру!».
— Идём, идём!
На первое был суп. Затем жаркое и много всякого с огорода. На третье сладкое: ягоды, мороженое. Еда сытная, вкусная, всё свежее. После обеда Николай Александрович объявил прогулку, и они двинули небольшой компанией: Морозов, его жена и Стас.
— Вы сказали, Николай Александрович, что в истории никакую теорию нельзя проверить. А если бы было можно проверить, попав в прошлое?
Морозов засмеялся:
— Я думал об этом. Весь май и часть июня этого года я будто «жил» в двенадцатом веке, участвовал в Крестовом походе, и мне стало ясно: тогда всё было не так, как нас учили и учат. Католические монашеские и рыцарские ордена заходили дальше, чем думают теперь. Вот хорошо бы это проверить! Мне представляется, что в 1204 году они захватили Константинополь, а через год Киев и другие русские княжества. Понимаете?
— То есть не монголы из Монголии, а крестоносцы?
— Да. Не монгольские татары и не татарские монголы. Крестоносцы. Явились они из Татрских гор в Венгрии, где была база их ордена. Вы знаете, как по-латыни звучит слово «орден»? «Орда». Они обременяли подчинённые им страны поборами в пользу римского папы, и их власть стали называть татарским игом — а «иго», как вы, возможно, знаете, тоже слово латинское. Через восемьдесят лет пришли турки и прогнали их, к радости славян и греков. И дальше уже было иное «иго».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64