Всё впереди, сил много, можно спланировать свою жизнь…
— Да. Да, профессор. Я ведь шёл сюда не только чтобы забрать книги, бритву и рубашки. Мне, вот именно, надо обсудить с вами некоторые мои дальнейшие планы.
— Обсудим. Хотите клешню?
— Давайте. Я договорился с отцом Паисием и Сан Санычем Румынским, что буду участвовать во всём процессе реставрации росписей. А это, Игорь Викентьевич, работы как минимум до конца октября. Мне бы надо получить освобождение от занятий на этот срок.
— Ну-у, милый мой… Это не ко мне вопрос. Это к директору.
— Оставьте, вы человек в училище не последний. Замолвите словечко… Так, мол, и так, практикант Гроховецкий показал себя хорошо… Ведь это правда? А я, со своей стороны, отмечу, как много вы со мной всё это время занимались… А?
— А-а!.. Тэк-с… Ну а ваш… отчим… что скажет?
— Что надо, то и скажет. За это не волнуйтесь.
— Тогда-а… Тогда я могу замолвить словечко. Давайте, по окончании практики, вернёмся в Москву и всё утрясём.
На том они и поладили. Сложили остатки трапезы в сумку и направились в село. А навстречу им шла компания мальчишек во главе с Дорофеем, а следом — стайка девочек; рабочий день на сегодня закончился, шли купаться.
— Где Маргарита Петровна? — спросил у них Жилинский.
— Она с Анжелкой пошла насчёт ужина узнавать, — бодро ответила Катенька Шереметева.
— Пойду-ка и я узнаю, что там, — сказал профессор. — А вы, Станислав Фёдорович, куда сейчас? Обратно в Плосково?
Стас, приметив, что Алёна, увидев его, отстала от группы и, спрятавшись за невысоким кустом, смотрит на него, ответил:
— Да, в Плосково, но у меня ещё здесь дела. А вы идите, Игорь Викентьевич, идите.
Профессор, от взгляда которого тоже не укрылись манёвры, совершаемые Алёной, только руками развёл:
— Ну, Станислав, у вас и хватка… Смотрите сами; вы знаете что делаете.
И ушёл, забрав у Стаса сумку.
Позже выяснилось, что манёвры Алёны заметил не только он.
… Они довольно долго молча шли опушкой леса, огибая село. Стас обозревал окрестные пейзажи; у него это теперь вошло в привычку: он подмечал изменения. Он знал уже, что река здесь менее полноводна, чем была раньше, что реже стали леса, изменился даже климат. Алёна смотрела в землю, будто боялась встретиться с ним глазами.
— А знаешь, — сказала она наконец, — Витька Тетерин мне цветы подарил… Просто сунул и убежал…
Стас улыбнулся:
— Это хорошо.
— Что? Что убежал, хорошо? — с интонацией игры, как, бывало, они прежде играли, перекидываясь словами, но и с некоторой нервозностью спросила она и быстро, искоса глянула на него.
— Хорошо, что подарил! Взрослеет парень. Ты ведь, скажу
прямо, симпатичная девчонка. Чего он раньше-то думал?
— Нет, я ничего не понимаю! Ведь мы же с тобой… дружили? Разве не так?
— Надеюсь, мы и сейчас друзья. Или ты меня ни с того ни с сего во враги записала?
— Теперь всё не так. Ты другой, ты, вот в чём дело! Это из-за неё?
— Из-за… А! Нет.
Как же ей объяснить? — думал Стас. Самому-то не всё понятно. Придётся формулировать на ходу. Задачка…
— Вот, знал я одну девочку… — медленно начал он. — Звали её Даша. И жила она в деревне… — Он чуть было не сказал — в Плоскове, но быстро спохватился: — Которая не важно, как назвалась.
— Ты был в неё влюблён?
— Н-ну, как сказать… Я её любил, это правда, но не так, как ты думаешь. По-родственному. Я её, в общем, воспитывал.
— Хе-хе… Стасик-воспитатель…
— А вот зря смеёшься. У меня неплохо получалось. Она была при мне с самого своего рождения, но, с твоего позволения, её детские годы я пропущу. А вот когда она немножечко повзрослела, то затеяла влюбляться в деревенских мальчишек. И сумела поперевлюбляться во всех по очереди!
— Нуда? — скептически бросила Алёна.
— Точно говорю. Во всех. Впрочем, их там было не очень много… Около десятка. Я сначала переживал, как же так? Это же, наверное, ненормально? А потом понял: она изучает мужчин!
Алёна пожала плечами:
— Подумаешь…
— Наверное, и у мальчиков так бывает. Но мальчика у меня не было, а Даша была. Итак, на первом этапе она их изучала. Потом начался второй этап: она стала их воспитывать, подгоняя под свои представления о прекрасном. Неправильно сидишь, не то говоришь. Кто не соглашался, те переставали её интересовать. Я слышал её разговор с этим… как его звали-то… мордастый такой, внук Деляги… А, неважно. Отчего, говорит, у тебя такое глупое лицо? Надо, говорит, рот закрывать.
Алёна опять пожала плечами:
— Конечно, надо. А зачем ты мне это рассказываешь?
— Зачем?.. Как же это называется-то… Психология. Интересно же! Ведь её-то саму закрывать рот учил я сам. Мальчики и девочки сильно отличаются. Мне кажется — или это не так? — что сама для себя любая девочка — вершина творения. Глянешь вокруг, этих «вершин» вокруг бегает без счёта. Но между собою они, соперничая, не выстраивают иерархии! А мужчины выстраивают. Воевода, старшина десятских, десятский, гриден, русин…
— Стас, мне только лекций не хватало! Папа меня ими уже во как умучил, теперь ты будешь, да? Скажи лучше, почему ты меня бросил. Меня все девчонки жалеют, говорят, что ты подлец.
— Я — подлец?!
— Конечно. Сбежал к этой… mistress. Два года овечкой прикидывался! Я там, у беседки, поняла, какая ты овечка. Волчище. Это она тебя научила так целоваться?
— Нет.
— Нет?! Как нет? Ещё и другие были? Когда?
— Что-то нас не в ту сторону понесло…
— Ага! Даша! Вот зачем ты про неё рассказываешь.
— Господи, Даша-то тут при чём?
— А если ни при чём, зачем ты так подробно…
— Да она замуж вышла давным-давно!
— Я ничего не понимаю.
— Леночка, ты бы удивилась, если бы знала, как хорошо я к тебе отношусь. Давай так и оставим. Зачем нам ссориться?
— Вот! Ты даже зовёшь меня теперь иначе. Раньше я для тебя была Алёнушкой, а теперь всё «Леночка, Леночка». Ты — это не ты.
Как быть? Стас не мог пересказать ей свой сон, хотя бы потому, что это был не совсем сон. Она бы не поверила; и потом, какая ей будет радость от того, что жену, с которой прожил семнадцать лет, он назвал её именем? И обижать её прямым заявлением, что никакой «любви» между ними не будет, он тоже не хотел, тем более что относился к ней… ну, как к дочери, что ли, или младшей сестре. Этого она вообще не поймёт, да ещё и оскорбится. Что делать?!
— Алёна, — пересилив себя, назвал он её, как прежде. — Поверь мне, последней любви не бывает. Она всегда, самое меньшее, предпоследняя. И это дарит нам всем надежду.
Солнце висело прямо по курсу; нижний край его пробивал уже вершины деревьев дальнего леса. На разные тона звенели в траве кузнечики. Из кустов, темнеющих за стеной риги, мимо которой они проходили, вышли четыре фигуры, и голос Дорофея издевательски произнёс:
— А вот и наш доморощенный донжуан!
Всего месяц назад! — или, правильнее, двадцать два года назад? — он этого толстяка буквально боялся. С чего бы это? Теперь он не боялся ни его одного, ни в компании с мальчишками. Тем более мальчишки-то культурные, воспитанные. Во всяком случае, Витёк Тетерин и Сашка Ваховский не драчуны. Хотя Сашка парень здоровенный и на занятиях ГОО был из первых.
Наверняка кто-то из девиц видел, что я ушёл с нею, — подумал он. — Тут же устроили «совет в Филях» и решили, так сказать, «Москвы не отдавать». Ох уж эта тяга детей к наивной справедливости! То, что взрослые называют подростковым максимализмом. И что теперь с ними делать? Объяснить ничего невозможно, бить не за что.
— Здорово, Дорофей! — максимально дружелюбно сказал он, одновременно примечая прислонённые к стенке риги грабли с длинной ручкой. — Привет, ребята! Гуляете?
— Гуляем, гуляем! — пропел Вовик Иванов, заходя справа.
— Давайте погуляем вместе, — отозвался Стас и шагнул влево, в сторону грабель. — Только, Витя, у меня к тебе просьба: ты не мог бы проводить Леночку домой? Зябко уже, она мёрзнет,
Виктор Тетерин согласно закивал и вышел вперёд.
— Ещё чего! — гневно сказала Алёна. — Что это вы тут затеяли?
Её выступление остановило атаку; пацаны стали переглядываться.
— Ви-тя, — значительно сказал Стас. — Подошёл, взял даму под руку, повёл. — И, поскольку Витёк продолжал мяться, гаркнул во всю глотку: — Взял, повёл, ведьмицка сила!
Тетерин как во сне подошёл, взял Алёну под руку, развернул и повёл прочь. Сделав пять шагов, она вырвала руку и повернула обратно — но к этому моменту диспозиция кардинально переменилась.
Как только Виктор и Алёна сделали свой первый шаг, Вовик Иванов нырнул Стасу за спину. Одновременно Стас протянул руку и подхватил грабли. С их вторым шагом Вовик встал на четвереньки, а Стас прижал зубья грабель к земле ногой и выдернул палку. Тут уже Дорофей сделал в сторону Стаса шаг левой, и в тот же момент Вовик, подковыренный палкой, кувыркнулся на спину. Когда Дорофей сделал следующий шаг правой, Стас быстро сунул палку ему под ногу и уронил толстяка на землю. С воплем «а как это?» Дорофей вскочил и снова, помахав руками, гулко, всей спиной, бахнулся на дорогу, подняв облако пыли. Невозможно подсчитать, сколько раз приходилось Стасу проделывать этот трюк в паре с закадычным другом Гарбузом!
Алёна ещё только поворачивалась в их сторону, а за кустами раздались девичьи взвизги и кто-то дробно побежал в сторону села. А когда она и Витёк наконец окончательно развернулись и застыли, ничего не понимая, Стас уже дружелюбно объяснял Дорофею, что, пока тот машет руками, палкой можно успеть треснуть ему по лбу, шибануть между ног или перепоясать по спине.
— Смотри, — говорил он, — если я суну бунчук тебе под мышку, а другой конец закину за голову, то у меня выбор: вывихнуть тебе руку или переломить шею. Но я ничего такого делать не хочу, ты понял?
— С палкой-то и дурак может, — возражал Дорофей.
— Так ведь вас же было двое, — возмутился Стас, показывая на Вовика, который, сидя на земле, прикладывал к поцарапанной руке лист подорожника. — Если желаешь один на один, то можно и без палки. Ты, правда, рыхловат, ноя пробью. Если же у тебя сейчас нет желания, то пойдём в «Хозмажек» за лимонадом. Я ставлю.
Такого оскорбления и без того уязвлённый всем произошедшим купецкий сын Дорофей уже не перенёс.
— Не хрен мне ставить! — завопил он. — Я сам кому хошь поставлю и вусмерть упою!
— Ладно, платим поровну, — согласился Стас.
Тут проснулся тугодум Ваховский:
— Мы же хотели разобраться с этим грязным ловеласом? — спросил он удивляясь.
— Разобрались уже, — мрачно ответил Вовик.
Прибежали проф. Жилинский и Маргарита Петровна, ведомые Сашей Ермиловой.
— Что у вас тут? — взволнованно крикнул профессор.
— Хотим устроить посиделки с лимонадом, — объяснил Стас.
— Я угощаю, — подтвердил Дорофей.
… Посиделки удались. Кажется, всем стало ясно, что Стас не злоумышлял против Алёны и не зазнался от «близости к преподавателям», что он по-прежнему «отличный парень». Шутили, смеялись — никогда ещё их группа не была столь сплочённой и дружной! Стас усмехался про себя: он и так знал, сколь быстро дети переходят от слёз к смеху. Спел им языческую песню; приковыляла старая бабка, стала подпевать. Потом Дорофей послал Вовика за какой-нибудь палкой, а когда тот принёс все вместе упрашивали Стаса «что-нибудь показать».
В Плосково он вернулся только к полуночи.
Почти весь июль Стас жил у Матрёны. Поначалу-то поселился в прежнем своём номере в гостинице и ежевечерне прокрадывался к ней; однажды остался до утра, потом ещё раз, и как-то само получилось, что он совсем к ней переехал. В избе жил ещё, правда, её старый дед, который в силу глухоты своей им не мешал.
У неё было среднее образование, но после приговора — три года тюрьмы за антигосударственную деятельность, — заменённого потом на поселение, ей запретили занимать должности, связанные с госуправлением, и определили жительство вне городов. Она работала то там то сям. То в гостинице, то по бухгалтерской части, а теперь на ферме пропадала. Оба они были достаточно заняты, и за три недели совместного житья-бытья не было у них времени, чтобы вести какие-то разговоры, кроме самых обыденных. А разошлись из-за политики.
Стас от политики был далёк, но поскольку его отчим стал членом правительства, постольку и он сам оказался лояльным гражданином. Покойного Л. Г. Корнилова чтил, Верховного — А. И. Деникина — уважал, а уж кто был его кумиром, так это председатель Кабинета министров Борис Викторович Савинков. Какая высокая судьба! — думал он о нём. Жизнь, отданная Отечеству!
С Савинкова всё и началось. «Русские ведомости» опубликовали его речь перед иностранными корреспондентами. Соскучившийся по Москве, по бурной столичной жизни, вообще по «шуму больших городов» Стас газету внимательно проштудировал и вечером завёл с Матрёной разговор — вот-де смотри, какие у нас перспективы. Пока он с восторгом зачитывал ей мнение Предкабмина о борьбе с бедностью, об экономических достижениях, о пенсионной реформе, она всё больше мрачнела, но до поры молчала. Однако высказанная Стасом радость, что Россия вовремя расплачивается по внешним долгам, её доконала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Да. Да, профессор. Я ведь шёл сюда не только чтобы забрать книги, бритву и рубашки. Мне, вот именно, надо обсудить с вами некоторые мои дальнейшие планы.
— Обсудим. Хотите клешню?
— Давайте. Я договорился с отцом Паисием и Сан Санычем Румынским, что буду участвовать во всём процессе реставрации росписей. А это, Игорь Викентьевич, работы как минимум до конца октября. Мне бы надо получить освобождение от занятий на этот срок.
— Ну-у, милый мой… Это не ко мне вопрос. Это к директору.
— Оставьте, вы человек в училище не последний. Замолвите словечко… Так, мол, и так, практикант Гроховецкий показал себя хорошо… Ведь это правда? А я, со своей стороны, отмечу, как много вы со мной всё это время занимались… А?
— А-а!.. Тэк-с… Ну а ваш… отчим… что скажет?
— Что надо, то и скажет. За это не волнуйтесь.
— Тогда-а… Тогда я могу замолвить словечко. Давайте, по окончании практики, вернёмся в Москву и всё утрясём.
На том они и поладили. Сложили остатки трапезы в сумку и направились в село. А навстречу им шла компания мальчишек во главе с Дорофеем, а следом — стайка девочек; рабочий день на сегодня закончился, шли купаться.
— Где Маргарита Петровна? — спросил у них Жилинский.
— Она с Анжелкой пошла насчёт ужина узнавать, — бодро ответила Катенька Шереметева.
— Пойду-ка и я узнаю, что там, — сказал профессор. — А вы, Станислав Фёдорович, куда сейчас? Обратно в Плосково?
Стас, приметив, что Алёна, увидев его, отстала от группы и, спрятавшись за невысоким кустом, смотрит на него, ответил:
— Да, в Плосково, но у меня ещё здесь дела. А вы идите, Игорь Викентьевич, идите.
Профессор, от взгляда которого тоже не укрылись манёвры, совершаемые Алёной, только руками развёл:
— Ну, Станислав, у вас и хватка… Смотрите сами; вы знаете что делаете.
И ушёл, забрав у Стаса сумку.
Позже выяснилось, что манёвры Алёны заметил не только он.
… Они довольно долго молча шли опушкой леса, огибая село. Стас обозревал окрестные пейзажи; у него это теперь вошло в привычку: он подмечал изменения. Он знал уже, что река здесь менее полноводна, чем была раньше, что реже стали леса, изменился даже климат. Алёна смотрела в землю, будто боялась встретиться с ним глазами.
— А знаешь, — сказала она наконец, — Витька Тетерин мне цветы подарил… Просто сунул и убежал…
Стас улыбнулся:
— Это хорошо.
— Что? Что убежал, хорошо? — с интонацией игры, как, бывало, они прежде играли, перекидываясь словами, но и с некоторой нервозностью спросила она и быстро, искоса глянула на него.
— Хорошо, что подарил! Взрослеет парень. Ты ведь, скажу
прямо, симпатичная девчонка. Чего он раньше-то думал?
— Нет, я ничего не понимаю! Ведь мы же с тобой… дружили? Разве не так?
— Надеюсь, мы и сейчас друзья. Или ты меня ни с того ни с сего во враги записала?
— Теперь всё не так. Ты другой, ты, вот в чём дело! Это из-за неё?
— Из-за… А! Нет.
Как же ей объяснить? — думал Стас. Самому-то не всё понятно. Придётся формулировать на ходу. Задачка…
— Вот, знал я одну девочку… — медленно начал он. — Звали её Даша. И жила она в деревне… — Он чуть было не сказал — в Плоскове, но быстро спохватился: — Которая не важно, как назвалась.
— Ты был в неё влюблён?
— Н-ну, как сказать… Я её любил, это правда, но не так, как ты думаешь. По-родственному. Я её, в общем, воспитывал.
— Хе-хе… Стасик-воспитатель…
— А вот зря смеёшься. У меня неплохо получалось. Она была при мне с самого своего рождения, но, с твоего позволения, её детские годы я пропущу. А вот когда она немножечко повзрослела, то затеяла влюбляться в деревенских мальчишек. И сумела поперевлюбляться во всех по очереди!
— Нуда? — скептически бросила Алёна.
— Точно говорю. Во всех. Впрочем, их там было не очень много… Около десятка. Я сначала переживал, как же так? Это же, наверное, ненормально? А потом понял: она изучает мужчин!
Алёна пожала плечами:
— Подумаешь…
— Наверное, и у мальчиков так бывает. Но мальчика у меня не было, а Даша была. Итак, на первом этапе она их изучала. Потом начался второй этап: она стала их воспитывать, подгоняя под свои представления о прекрасном. Неправильно сидишь, не то говоришь. Кто не соглашался, те переставали её интересовать. Я слышал её разговор с этим… как его звали-то… мордастый такой, внук Деляги… А, неважно. Отчего, говорит, у тебя такое глупое лицо? Надо, говорит, рот закрывать.
Алёна опять пожала плечами:
— Конечно, надо. А зачем ты мне это рассказываешь?
— Зачем?.. Как же это называется-то… Психология. Интересно же! Ведь её-то саму закрывать рот учил я сам. Мальчики и девочки сильно отличаются. Мне кажется — или это не так? — что сама для себя любая девочка — вершина творения. Глянешь вокруг, этих «вершин» вокруг бегает без счёта. Но между собою они, соперничая, не выстраивают иерархии! А мужчины выстраивают. Воевода, старшина десятских, десятский, гриден, русин…
— Стас, мне только лекций не хватало! Папа меня ими уже во как умучил, теперь ты будешь, да? Скажи лучше, почему ты меня бросил. Меня все девчонки жалеют, говорят, что ты подлец.
— Я — подлец?!
— Конечно. Сбежал к этой… mistress. Два года овечкой прикидывался! Я там, у беседки, поняла, какая ты овечка. Волчище. Это она тебя научила так целоваться?
— Нет.
— Нет?! Как нет? Ещё и другие были? Когда?
— Что-то нас не в ту сторону понесло…
— Ага! Даша! Вот зачем ты про неё рассказываешь.
— Господи, Даша-то тут при чём?
— А если ни при чём, зачем ты так подробно…
— Да она замуж вышла давным-давно!
— Я ничего не понимаю.
— Леночка, ты бы удивилась, если бы знала, как хорошо я к тебе отношусь. Давай так и оставим. Зачем нам ссориться?
— Вот! Ты даже зовёшь меня теперь иначе. Раньше я для тебя была Алёнушкой, а теперь всё «Леночка, Леночка». Ты — это не ты.
Как быть? Стас не мог пересказать ей свой сон, хотя бы потому, что это был не совсем сон. Она бы не поверила; и потом, какая ей будет радость от того, что жену, с которой прожил семнадцать лет, он назвал её именем? И обижать её прямым заявлением, что никакой «любви» между ними не будет, он тоже не хотел, тем более что относился к ней… ну, как к дочери, что ли, или младшей сестре. Этого она вообще не поймёт, да ещё и оскорбится. Что делать?!
— Алёна, — пересилив себя, назвал он её, как прежде. — Поверь мне, последней любви не бывает. Она всегда, самое меньшее, предпоследняя. И это дарит нам всем надежду.
Солнце висело прямо по курсу; нижний край его пробивал уже вершины деревьев дальнего леса. На разные тона звенели в траве кузнечики. Из кустов, темнеющих за стеной риги, мимо которой они проходили, вышли четыре фигуры, и голос Дорофея издевательски произнёс:
— А вот и наш доморощенный донжуан!
Всего месяц назад! — или, правильнее, двадцать два года назад? — он этого толстяка буквально боялся. С чего бы это? Теперь он не боялся ни его одного, ни в компании с мальчишками. Тем более мальчишки-то культурные, воспитанные. Во всяком случае, Витёк Тетерин и Сашка Ваховский не драчуны. Хотя Сашка парень здоровенный и на занятиях ГОО был из первых.
Наверняка кто-то из девиц видел, что я ушёл с нею, — подумал он. — Тут же устроили «совет в Филях» и решили, так сказать, «Москвы не отдавать». Ох уж эта тяга детей к наивной справедливости! То, что взрослые называют подростковым максимализмом. И что теперь с ними делать? Объяснить ничего невозможно, бить не за что.
— Здорово, Дорофей! — максимально дружелюбно сказал он, одновременно примечая прислонённые к стенке риги грабли с длинной ручкой. — Привет, ребята! Гуляете?
— Гуляем, гуляем! — пропел Вовик Иванов, заходя справа.
— Давайте погуляем вместе, — отозвался Стас и шагнул влево, в сторону грабель. — Только, Витя, у меня к тебе просьба: ты не мог бы проводить Леночку домой? Зябко уже, она мёрзнет,
Виктор Тетерин согласно закивал и вышел вперёд.
— Ещё чего! — гневно сказала Алёна. — Что это вы тут затеяли?
Её выступление остановило атаку; пацаны стали переглядываться.
— Ви-тя, — значительно сказал Стас. — Подошёл, взял даму под руку, повёл. — И, поскольку Витёк продолжал мяться, гаркнул во всю глотку: — Взял, повёл, ведьмицка сила!
Тетерин как во сне подошёл, взял Алёну под руку, развернул и повёл прочь. Сделав пять шагов, она вырвала руку и повернула обратно — но к этому моменту диспозиция кардинально переменилась.
Как только Виктор и Алёна сделали свой первый шаг, Вовик Иванов нырнул Стасу за спину. Одновременно Стас протянул руку и подхватил грабли. С их вторым шагом Вовик встал на четвереньки, а Стас прижал зубья грабель к земле ногой и выдернул палку. Тут уже Дорофей сделал в сторону Стаса шаг левой, и в тот же момент Вовик, подковыренный палкой, кувыркнулся на спину. Когда Дорофей сделал следующий шаг правой, Стас быстро сунул палку ему под ногу и уронил толстяка на землю. С воплем «а как это?» Дорофей вскочил и снова, помахав руками, гулко, всей спиной, бахнулся на дорогу, подняв облако пыли. Невозможно подсчитать, сколько раз приходилось Стасу проделывать этот трюк в паре с закадычным другом Гарбузом!
Алёна ещё только поворачивалась в их сторону, а за кустами раздались девичьи взвизги и кто-то дробно побежал в сторону села. А когда она и Витёк наконец окончательно развернулись и застыли, ничего не понимая, Стас уже дружелюбно объяснял Дорофею, что, пока тот машет руками, палкой можно успеть треснуть ему по лбу, шибануть между ног или перепоясать по спине.
— Смотри, — говорил он, — если я суну бунчук тебе под мышку, а другой конец закину за голову, то у меня выбор: вывихнуть тебе руку или переломить шею. Но я ничего такого делать не хочу, ты понял?
— С палкой-то и дурак может, — возражал Дорофей.
— Так ведь вас же было двое, — возмутился Стас, показывая на Вовика, который, сидя на земле, прикладывал к поцарапанной руке лист подорожника. — Если желаешь один на один, то можно и без палки. Ты, правда, рыхловат, ноя пробью. Если же у тебя сейчас нет желания, то пойдём в «Хозмажек» за лимонадом. Я ставлю.
Такого оскорбления и без того уязвлённый всем произошедшим купецкий сын Дорофей уже не перенёс.
— Не хрен мне ставить! — завопил он. — Я сам кому хошь поставлю и вусмерть упою!
— Ладно, платим поровну, — согласился Стас.
Тут проснулся тугодум Ваховский:
— Мы же хотели разобраться с этим грязным ловеласом? — спросил он удивляясь.
— Разобрались уже, — мрачно ответил Вовик.
Прибежали проф. Жилинский и Маргарита Петровна, ведомые Сашей Ермиловой.
— Что у вас тут? — взволнованно крикнул профессор.
— Хотим устроить посиделки с лимонадом, — объяснил Стас.
— Я угощаю, — подтвердил Дорофей.
… Посиделки удались. Кажется, всем стало ясно, что Стас не злоумышлял против Алёны и не зазнался от «близости к преподавателям», что он по-прежнему «отличный парень». Шутили, смеялись — никогда ещё их группа не была столь сплочённой и дружной! Стас усмехался про себя: он и так знал, сколь быстро дети переходят от слёз к смеху. Спел им языческую песню; приковыляла старая бабка, стала подпевать. Потом Дорофей послал Вовика за какой-нибудь палкой, а когда тот принёс все вместе упрашивали Стаса «что-нибудь показать».
В Плосково он вернулся только к полуночи.
Почти весь июль Стас жил у Матрёны. Поначалу-то поселился в прежнем своём номере в гостинице и ежевечерне прокрадывался к ней; однажды остался до утра, потом ещё раз, и как-то само получилось, что он совсем к ней переехал. В избе жил ещё, правда, её старый дед, который в силу глухоты своей им не мешал.
У неё было среднее образование, но после приговора — три года тюрьмы за антигосударственную деятельность, — заменённого потом на поселение, ей запретили занимать должности, связанные с госуправлением, и определили жительство вне городов. Она работала то там то сям. То в гостинице, то по бухгалтерской части, а теперь на ферме пропадала. Оба они были достаточно заняты, и за три недели совместного житья-бытья не было у них времени, чтобы вести какие-то разговоры, кроме самых обыденных. А разошлись из-за политики.
Стас от политики был далёк, но поскольку его отчим стал членом правительства, постольку и он сам оказался лояльным гражданином. Покойного Л. Г. Корнилова чтил, Верховного — А. И. Деникина — уважал, а уж кто был его кумиром, так это председатель Кабинета министров Борис Викторович Савинков. Какая высокая судьба! — думал он о нём. Жизнь, отданная Отечеству!
С Савинкова всё и началось. «Русские ведомости» опубликовали его речь перед иностранными корреспондентами. Соскучившийся по Москве, по бурной столичной жизни, вообще по «шуму больших городов» Стас газету внимательно проштудировал и вечером завёл с Матрёной разговор — вот-де смотри, какие у нас перспективы. Пока он с восторгом зачитывал ей мнение Предкабмина о борьбе с бедностью, об экономических достижениях, о пенсионной реформе, она всё больше мрачнела, но до поры молчала. Однако высказанная Стасом радость, что Россия вовремя расплачивается по внешним долгам, её доконала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64