- Я сам!
- Руки размозжишь!
Поддерживая Лобанова за пятку, Акун почти забросил Сергея в седло.
- Тревога! - заревел знакомый голос, и из темноты выбежал Попликолла в одной тунике, облитой вином. Не различая лиц, он скомандовал Акуну и Регебалу:
- Взять их!
Регебал ощерился. Выхватив меч, он от души рубанул. Легат распался до пояса.
- Эдик! Гефестай! Искандер! - крикнул Лобанов.
- Здесь мы…
- Уахенеб где?
- На воротах он!
- Уходим!
Лобанов намотал поводья на предплечья, и коленями сжал теплые бока коня. Где-то сзади метались почти неразличимые фигуры легионеров, гремели щиты, звякало оружие. Провыла и захлебнулась букцина.
- Быстрее! Быстрее!
Скачками приблизились ворота. Костер у привратной башни осветил Уахенеба в римской форме. Египтянин махал рукою, торопя своих, потом вскочил на камаргского жеребца и поспешил замыкающим. Шум, звон и топот стали отдаляться.
- За мной! - крикнул Кадмар, поворачивая на выезде из Биолиндума не к мосту, а в холмы.
Лобанов перечить не стал. Кадмар - местный, ему лучше знать, куды бечь…
Яркая луна серебрила дорогу, глубокой синью выделяя возвышенности, чернилами заливая низины. Великанские сосны застили небесный свет, но Кадмар направлял коня почти на ощупь, еловые лапы гладили Лобанова по голове, обмахивая лицо наросшим мхом.
- Спасибо, что пришли… - раздался слабый голос Искандера.
- Да ладно… - смутился Акун. - Мы час прождали, другой… Думаем, что-то не то! Ну и в лупанарий двинули! Там же наверняка кто-нибудь из каструма резвится! И точно! Надавали мы тем воякам по кумполу, нацепили на себя ихние панцири со шлемами, и вперед!
- И пароли вызнали! - захохотал Кадмар. - Подскакали к воротам, нам орут: «Пароль!» Мы им: «Оптимус! Отзыв!» Те сразу: «Максимус! Проходи!» Ха-ха-ха!
- Сергий… - негромко сказал Акун. - Можно тебя так называть?
- Конечно…
- Хоть теперь объяснишь, в какую заваруху мы влезли?
Лобанов помолчал.
- Заговорщики хотят убить принцепса, - сказал он, - а мы им не даем.
- А что он вам - отец родной?
- Нам он никто, но принцепс хочет мира, и это хорошо для всех. Если бы вместо Траяна был Адриан, Дакийской войны не случилось бы! И ты с Регебалом не стоял бы с побеленными лапами…
- Может, и так… - пожал плечами Акун. - Мир… Хм.
- Приехали! - сказал Кадмар.
Он спешился и повел коня за собой. Остальные поехали шагом, ориентируясь на звук и отблески лунного света на доспехах Кадмара.
Лобанов напрягся и разглядел высокий частокол, украшенный черепами - коровьими, медвежьими, человечьими. Кадмар нащупал калитку и затарабанил по толстым доскам. Минуту спустя старческий голос спросил:
- Кого там нелегкая принесла?
- Это я, дед! - отвечал Кадмар.
- Дня тебе мало?
Калитка со скрипом отворилась, и зыбкий луч высветил старика во всем белом, с длинными седыми волосами и бородой.
- Кадмар…
- Дед!
Старик крепко обнял внука и сказал со вздохом:
- Заходите, коль уж пришли!
- Раненые с нами, дед, помочь им надо!
- Где ранили-то?
- Римляне распяли!
- Ах, римляне… Заносите!
Акун с Регебалом и Уахенеб с Кадмаром перенесли своих хозяев в большую круглую избу, выстроенную из вертикально вкопанных бревен. Внутри горел огонь, в очаге из камней, сложенном в центре. Редкий дым уходил в круглое отверстие в крыше.
Лобанова уложили на топчан, застеленный овчинами в несколько слоев, и дед Кадмара осмотрел раны.
Ворча неразборчиво, он прошаркал к дальней стене. Звякнул котел.
Дед пошел вокруг, снимая со стен букетики трав, мешочки какие-то, горшочки. К одним зельям он принюхивался, другие сыпал в котел не глядя. Подлил воды и поставил на огонь.
- Всем молчать! - грозно предупредил старик. - Никто чтоб не касался металла!
- Он у тебя друид? - шепотом спросил у Кадмара Лобанов.
- Да! - шепнул галл. - Он эвбаг!
- Ти-хо! - каркнул дед.
Он достал поварешку из человеческой кости и принялся размешивать варево, водя над ним рукою, похожей на куриную лапку, и ворожа.
- Не смертной силы прошу у богов, - глухо проговаривал друид, - а соку жизни! Не яд варю, а зелье благое! О выдохе едином твоем молю тебя, Таранис! Слезу малую выдави из очей сухих! Даруй мощь здравую, Беленос… Заклинаю духов лесных, владычицу реки, хозяина поля дикого! Поделитесь со мной! Заденьте краем одежд! Отсыпьте, чего у вас много, а нам не дано!
Долго колдовал старик. По круглой хижине потянуло странным запахом - и травы угадывались, и горелым пованивало. Сняв котел с огня остывать, друид промыл раны Лобанову, Искандеру, Гефестаю и Эдику, шепотом читая заговоры. Потом черпал из котла теплую, густую массу, намазывал ее на сквозные ранения, как масло на хлеб, мхом болотным обкладывал, тряпицею чистой заматывал. Снадобье зверски щипалось и жгло, но Лобанов рад был и такой «скорой помощи».
- Пей! - приказал друид, поднося к губам Лобанова чашу.
Сергей послушно выцедил терпкую жидкость, похожую на хвойный отвар. Его потянуло в сон. Это было тихое блаженство - уходила боль, забывались недавние муки, накатывала нега, подступала к глазам дремота… Неясные шорохи проникали из мира в сон, змеиное шипение касалось слуха, стрекот сверчка, треск догорающего полена, бой часов и далекий, очень далекий девичий смех…
- …Мир - это страшный хаос, явившийся из ужасающей бездны, - услышал Лобанов изо сна говорок друида-эвбага. - Потому и люди от рождения злы и порочны… Нужно пройти долгий путь праведности и добродетели, чтобы очиститься…
- А как же быть воину? - донесся голос Эдика.
- Ты думаешь, что тропа войны - это путь зла? Нет, это путь справедливости! Причинение смерти праведно, если умертвие тождественно воздаянию!
- А если кто мечом добывает славу и золото?
- Золото добывает грабитель, а слава достается герою…
Лобанов разлепил глаза и огляделся. В избе друида было полутемно, через дымогон проливался мягкий предзакатный свет. Старик сидел на топчане, в ногах у Эдика, и вертел в руках омелу, похожую на пышный венок. Рабов видно не было.
- Это омела? - спросил Эдик.
- Да, это «целитель всех скорбей»… - ответил эвбаг охотно. - В шестую ночь после полнолуния я одеваюсь в белое и срезаю омелу золотым ножом с вершины дуба…
- И в моем племени дуб считают священным деревом, - неожиданно для себя самого высказался Лобанов.
- А какого ты племени? - с интересом спросил друид.
- Вообще-то я росс, но меня называют роксоланом…
- Это один народ, - сказал друид. - Вы роднитесь с венедами, с савирами, со скифами и сарматами, с готами… Это путь любви, он даст внукам ваших внуков великое могущество ума, а женщины будут славиться красотою.
- Скажи мне, кудесник, любимец богов, - промолвил Лобанов, - что станется в жизни со мною?
Друид не удивился вопросу. Он отломил пару ростков от омелы и бросил их в огонь.
- Тебе предстоит сложный путь, - молвил он. - Тяжелый, трудный, опасный… Ты будешь терять дорогое и находить ценное. Но путь твой прям, он ведет тебя к славе и величию… - Помолчав, друид добавил: - Большего я не открою тебе… Нельзя человеку, идущему дорогой видеть все повороты и конечную остановку… Ну-ка, посмотрим…
Друид пересел к Лобанову и осторожно смотал с ног бинты.
- Пальцами пошевели, - велел эвбаг.
Сергей пошевелил, ожидая всплеска боли. Ан нет - рана заныла, но не сильно, так, словно уже две недели минуло, и пробитые гвоздями дыры поджили.
- Хорошо, - кивнул друид. - Еще денек полежишь, и все…
- Денек? - недоверчиво спросил Лобанов. Он сел, упираясь ранеными руками, и только потом, когда утвердился, отдернул их. - Забыл совсем… - пробормотал Сергей.
Старик смотал бинты с его запястий, и Лобанов, не веря глазам своим, уставился на пятнышки розовой кожи, затянувшие дырки в плоти.
- Уже?! - изумился он. - Сколько же я спал?!
- Одну ночь, - улыбнулся друид, - и один день.
- Ничего себе…
Из-за стены послышались голоса, заржали кони. Со скрипом отворилась дверь, и в избу ввалились веселые Акун и Кадмар, раскрасневшиеся, с блестящими глазами.
- Ух! - воскликнул Кадмар. - Охота была, что надо! Вепря завалили!
- Старого небось взял, - проворчал друид, - мясо как дерево…
- Молодого секача, дедуль!
За дверями ударил топор, разделывая тушу. Уахенеб, напевая заунывную мелодию, втащил в дом полный таз свеженины.
- Дай я! - закряхтел Эдик. - Угощу вас шашлычком!
- Дайте ему! - прогудел Гефестай. - У него вкусно получается! Плавали - знаем!
Лобанов привалился к стене, испытывая прелесть выздоровления и драгоценное чувство товарищества.
Двумя днями позже эвбаг, звавшийся, кстати, Кианом сыном Ниаду, съездил в Биолиндум и вернулся с тюком одежд. Лобанову достались прочные штаны с вышивкой по лампасам, мягкие полусапожки, рубаха, тканная изо льна, и куртка с бахромой по швам - это чтобы кожа быстрее высыхала после дождя.
На прощальном пиру гладиаторы, рабы их и старый Киан хорошо угостились дичью, изрядно хлебнули хмельного меду и отправились в обратный путь. Друид вывел весь «контуберний» в священную дубовую рощу. Дубы тут стояли огромные, как баобабы, кряжистые, оплывшие, самому молодому дереву было лет триста, а гигантский дуб-патриарх был ровесником Омира, то бишь Гомера.
- Отсюда ступайте между восходом и югом, - напутствовал друид. - Если тропа упрется в чащу, пробирайтесь от камня к камню, на коих выбит крест. Камни выведут вас на новую тропу… Ступайте!
Лобанов прижал пятерню к сердцу и низко поклонился старцу, увенчанному дубовым венком.
- Спасибо тебе! - сказал он с чувством.
- Боги на вашей стороне, - усмехнулся друид, - мои Руки лишь исполняли их желание…
Сергей взобрался на вороного, Эдик, Искандер и Гефестай последовали примеру командира. Четверо рабов вскочили на своих мустангов. Кавалькада шагом спустилась с холма, где росла священная роща, и углубилась в лес. На опушке Лобанов обернулся - сухонькая белая фигура друида, опиравшегося на посох, стояла под сенью Дубовых ветвей, как статуя Прощания и Одиночества…

2

Дакия, ставка императора Адриана
Мост через Данувий, выстроенный Апполодором из Дамаска, поражал и роксолан, и сарматов, и самих римлян. Казалось невозможным укротить могучую реку, шумнокипящую, словно море, и тем не менее, вот он, мост! Ровно двадцать отвесных башен-быков дыбились со дна Данувия, поднимая каменные пролеты на высоту седьмого этажа. Речная вода ревела и пенилась, обтекая опоры, но те стояли нерушимо - мост строили на века.
Дотягиваясь до левого, дакийского берега, это чудо света продолжалось предмостными укреплениями - четыре квадратных башни-кастеллы, всего лишь этажей пяти в вышину, соединялись вместе толстою стеной. Дорога с моста выходила из узких ворот, а справа вытягивалась тридцатишаговая наблюдательная башня.
Свой пурпурный шатер Император Цезарь Траян Адриан Август приказал поставить на правом берегу, против входа на мост.
Принцепс гулял по обширному шатру, оттягивая время. Выйдешь наружу - и тебя подхватит река по имени Текучка, закружит в бешеной своей стремнине, накроет волной неотложных дел… Он стал как та мышка, виденная им в жаркой Иудее, - сидит, дура, у песчаной стенки и роет себе норку. А песок сыпется сверху, сыпется… И чем энергичнее работала лапками эта дура ушастая, тем больше приваливало песка. Так и тянуло задавить ее, чтоб не мучалась, не расходовала силы и время на бесполезный труд…
Адриан подошел к большому круглому зеркалу, висящему на опорном столбе, оглядел себя. Нормально сохранился, принцепс… Лобастая голова с курчавым волосом, темно-русая борода с кудрецом скрывает шрам, полученный на охоте. Глаза смотрят пристально и зорко. Адриану стукнуло всего сорок два, он был полон сил и энергии. Родись он недалеким и туповатым, то был бы счастлив теперь, заняв трон великой империи. На беду, Адриан отличался умом и сообразительностью. Недоверчивый, дотошный педант - вот каким он парнем был. И понимал прекрасно, что власть императора - это огромнейшая ответственность, когда ежедневно приходится решать проблему выбора, играть с судьбой и обстоятельствами в шахматы, где каждая пожертвованная фигура - тысячи жизней подданных. Ах, если бы не этот тяжкий груз!
Адриан покосился на клепсидру и сморщился. Пора! На тунику из тирского пурпура он накинул белую тогу с багряным подбоем в ладонь шириной, перехватил ее на плече перламутровой фибулой. Подцепил пальцами ног шитые золотом сандалии. Начнем рабочий день!
Адриан придал лицу выражение спокойного величия и вышел из шатра.
Торжественно протрубили фанфары. Манипулы почетного эскорта, выстроенные в полукаре, подняли копья, перевитые красной материей. Конные турмы салютовали, вскинув клинки.
- Аве, Император! - грянули сотни глоток.
Небрежно раздвинув строй преторианцев в золоченых панцирях, прошел Гай Светоний Транквилл, друг и личный секретарь.
- Не кажется ли величайшему, - заулыбался он, - что мой титул давно пора утвердить официально?
- Какой еще титул? - поинтересовался Адриан, чуя подвох.
- Как?! - комически изумился Светоний. - Друг Императора!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48