В бронзовые переплеты огромных полукруглых окон были вставлены толстые мутные стекла, на солнце они светились, как морская волна, и заливали зал зеленоватым светом. Стены из полированного мрамора возносились вверх и словно растворялись в светящейся дымке, не достигая гигантского купола. Теплый пол был дивно изукрашен мозаикой, а в нишах стен белели прекрасные статуи, раскрашенные по эллинскому обычаю. Лобанов узнал только одну, изображавшую Лаокоона с сыновьями.
- О, Митра Многопастбищный! - воскликнул Гефестай потрясенио. - И это баня?!
Искандер засмеялся и повел друзей за собой. Узким изогнутым проходом они вышли в кальдарий, своего рода парную. Это был зал, круглый в плане, повторяющий форму бассейна с горячей водой. Вокруг этой колоссальной лохани, как лепестки цветка, стояли полные ванны, вода в них парила. Симметрию продолжали мраморные ложа с приступками в нишах стен.
Половина скамей была занята голыми римлянами, стенающими и вякающими под руками рабов-массажистов. Было жарко, но горячий воздух оставался сухим - пар уходил через круглое отверстие в центре купола.
- Мойте руки перед едой! - сказал Гефестай и ухнул в ванну. - Нормальненько!
Через пару секунд все четверо расселись по ваннам и яростно заскребли себя шершавыми александрийскими губками, щедро поливаясь густыми травяными настоями. Они словно стирали с тел всю ту грязь, что пристала к ним за год, всю кровь, «весь липкий страх и прах надежд разбитых». Мыла, правда, не было - римляне мылись уратом - отстоявшейся мочой. Такое моющее средство друзьям как-то не глянулось. Пришлось подзывать толстого парфянского купца в одном тюрбане и покупать у него пару комков мыльной глины кил.
Лобанов отмылся первым. Сполоснувшись в бассейне, он прошлепал в комнату для отдыха, украшенную барельефами, а выше - фресками.
- Не желаете ли новую тунику? - подкатился торговец готовым платьем. - Большой выбор!
- Одна шерсть небось? - спросил Лобанов.
За минувший год суконные одежды ему опроклятели - чуть взопреешь, и все, вони полный дом. И кожа зудит постоянно…
- Отчего же?! - оскорбился торговец. - Есть одежды из тончайшего египетского виссона, есть шелк, есть лен…
- Лен?! - обрадовался Лобанов. - А ну-ка, покажь!
- Не уверен, правда, что тебе подойдет фасон… - засомневался торговец.
- Тащи!
Торговец смотался на улицу и принес длинную тунику приятного оранжевого цвета. Похоже на женскую… Да какая разница? Подол укоротим, и все…
- Почем? - спросил Лобанов, пробуя ткань пальцами.
- Один денарий!
Лобанов сунул торговцу серебряную монету, и тот малость выпучил глаза - наверное, не ожидал такой суммы. Поскорее, пока Лобанов не передумал, торговец удалился, кланяясь и расточая улыбки.
- Займемся кройкой и шитьем, - бодро сказал Лобанов.
Он аккуратно оторвал низ, укоротив обновку до середины бедра. И натянул на себя. Прелесть!
Благодушествуя, Сергей вышел на свежий воздух. Пахло жасмином и олеандром. Просторный прямоугольный двор, окруженный колоннадой, был порезан на газоны и клумбы. По мощеным дорожкам прогуливались полуголые римляне, и все как один пялились на Сергея.
Странные взгляды мужчин он игнорировал. Смешки подавлял в зародыше - зыркал на любителей хиханек так, что у тех язык к нёбу присыхал. Но все равно непонятно… Остановившись у фонтана, Сергей почесал мокрую голову. Что он делает не так? Все вокруг щеголяют в туниках! Что же их смешит тогда? Выбор ткани? Или то, что он босиком? Лобанов украдкой оглянулся. Да нет, половина выходящих из терм необута…
- Ты что ж это творишь, подлец?! - возгремел за его спиной гневный голос.
Лобанов обернулся и предстал перед матроной в столе, подпоясанной под могучей грудью и ниже неразличимой талии. Волосы матроны были распущены, и вились, аки змейки Медузы Горгоны.
- Как тебе только не стыдно?! - поддержала товарку ее подруга со сложной прической на голове. Она аж заикалась от негодования.
- Да что на него слова тратить?! - закричала третья.
- Наглость какая! - завопила четвертая, согнутая старостью в три погибели, и огрела Лобанова палкой.
Первая матрона завизжала басом и вцепилась Лобанову в волосы, мотыляя его голову туда и сюда, а прочие накинулись, и давай мутузить гладиатора - кулаками, палками, полотняными вифинскими зонтиками, ногами…
- Да вы что, сдурели?! - заорал Лобанов, теряясь и отмахиваясь от озверелого бабья.
- Это мы-то?! - рассвирепела первая матрона. - Это ты сдурел! Похабная твоя морда!
Треснула, разрываясь, оранжевая туника. Пригибаясь и закрывая голову, Лобанов дал деру. Вслед ему полетели палки и проклятия.
Влетев в термы, Лобанов остановился и содрал с себя остатки туники. Что за хрень?!
- Ты чего?! - спросил вышедший подышать Искандер.
- Да тетки здешние взбесились! - сердито ответил Лобанов. - Накинулись ни с того ни с сего, порвали тунику… Черт, пять минут всего и поносил! Вот же ж…
- Вот эту?! - выпучил глаза Искандер.
- Ну! - подтвердил Лобанов.
Тиндарид захохотал, сгибаясь в поясе и колотя кулаком по колену.
- Это… - выдавил Искандер между приступами неудержимого хохота. - Это ж оранжевый цвет, балда… Цвет брачного покрывала невесты! Понял? И ношение его мужчиной есть кощунственная издевка над чистотой и строгостью древних обычаев! Ох, я не могу!
Искандер упал на колени и продолжил хохотать.
- Да я-то откуда знал?! - рассердился Лобанов.
- Похабник… - пробулькал Искандер в изнеможении. - Кощун…
Лобанов не выдержал и тоже загоготал.
- Гладиатор, блин! - жизнерадостно орал Сергей. - Меня вот такая бабка-ёжка, полтора метра в прыжке, кэ-эк огреет клюкой! А тетки кэ-эк набросятся! А я не понимаю ничего! Сдурели вы, говорю, что ли?!
Искандер поднялся с полу, размазывая слезы по щекам, и простонал:
- Пойдем, жертва традиций!
Одевшись и поделив поровну золотые денарии, четверо гладиаторов покинули термы.
- Альта Семита - это далеко? - спросил Гефестай.
- В принципе, да, - ответил Искандер. - А тебе зачем? Это улица такая, на Квиринале…
- Да я знаю, - отмахнулся сын Ярная. - Вот, тут объявление! - Он подошел к альбумсу между мраморных полуколонн-пилястров и прочел вслух: «Доходный дом Гнея Аллея Нигидия Мая, что в середине по Альта Семита, между харчевней Септумана и домусом Квинта Гортензия, по правой стороне. Сдаются, начиная с календ апселя, лавки, конюшни и квартиры. Предоставляются бани и всевозможные удобства. Арендатор пусть договорится с Примом, рабом Гнея Аллея Нигидия Мая».
- Район подходящий… - протянул Искандер. - И до Кастра Преториа близко!
- Пошли! - решил Лобанов. - Не ночевать же на улице!
И они пошли.
Название улицы - Альта Семита - ничего общего с семитами не имело и означало всего-навсего «Высокая тропа» - улица проходила по гребню холма Квиринал.
Дом Гая Аллея Нигидия Мая оказался громадной пятиэтажной инсулой, четырехугольником замыкавшей квадратный двор. Но это была не «хрущоба» для босяков-пролетариев, требующих хлеба и зрелищ, а весьма добротный многоквартирник для людей среднего достатка. Инсула имела балконы, огражденные решетками и засаженные зеленью. Зелено было и во дворе, там стояла пара статуй и журчал фонтан, а обширный вход украшали полуколонны из кирпича.
Хромой раб Прим, «управдом», показал гладиаторам «самую лучшую» квартиру на втором этаже. Вход был со двора, по каменной лестнице. Дверь с хитроумным замком открывалась в прихожую - темный сводчатый коридор, куда выходили двери двух спален-кубикул, тесного триклиния и «раздельного санузла» - ванной-лаватрины и латрины-уборной с мраморными удобствами, в которых всегда журчала спускаемая вода. До верхних этажей вода не поднималась, приходилось набирать ее в фонтане, а если приспичит, бегать в общественный туалет.
Стены кубикул покрывали фрески, в свинцовые рамы окон были вставлены пластинки слюды, но самое главное удобство таилось по углам - фигурные керамические раструбы хипокауста. Когда в зимние холода те, кто прописан на третьем этаже и выше, будут греть озябшие руки над жаровнями, хипокауст разольет по кубикулам теплый воздух, нагретый в подвальной топке.
Но за всю эту благодать Прим стребовал две тысячи сестерциев в год! Две тыщи сестерциев, - считал Эдик упавшим голосом, - пятьсот денариев, двадцать ауреев… «Да на пятнадцать сестерциев можно спокойно целый месяц жрать!» - возмущался Гефестай. «Тебе на еду придется тратить по двадцать…» - уточнил Эдик. «Надо же, все как в Москве! - усмехнулся Лобанов. - Цены на жилье дикие, и фиг их одомашнишь! Плати, Искандер…» Искандер закряхтел и отсчитал двадцать золотых.
И стали они жить-поживать да добра наживать.

2
Мир-Арзал стоял в роскошном перистиле хозяйского домуса и завидовал. Всему. Роскошным рядам колонн из зеленого мрамора, голубой водице хауза-имплювия, пышным клумбам, засаженным мягким аканфом, алоэ, тамариском, маргаритками, красным маком, нарциссами, мозаичным дорожкам, - ходишь по ним, будто полотна Рубенса топчешь…
Мир-Арзал вздохнул и поплелся в атриум - скоро разнарядка, господа заговорщики посовещались и готовы загрузить слуг своих поручениями.
Атриум повторял перистиль, только колонны были другие - из желтоватого нумидийского мрамора. В углу, у прохода в кабинет-таблинум, стоял тяжелый мраморный стол-картибул. Его столешница-плита была заставлена бронзовыми безделушками, статуэтками, канделябрами. В галерее, сбоку от двери в экседру, малую гостиную, стоял другой стол - моноподия. У него была всего одна толстая ножка и столешница из цитруса, чудовищно дорогого и редкого дерева, красновато-коричневого, с длинными «тигровыми» полосками. Рабыня Адэлла галлиянка, уверяла, что моноподия обошлась Гаю Авидию Нигрину в триста тысяч сестерциев! Просто в голове не укладывается!
У стенки рядом с монополией звала присесть субселлия, затейливо изукрашенная скамейка, покрытая тирским пурпуром с фиалковым оттенком. С жиру сиятельный бесится… Мир-Арзал медленно подошел к двери в кубикулу Авидии Нигрины, остановился, с усилием сделал еще один шажок, неизвестно зачем погладил дверной косяк, облицованный пластинками из черепашьего панциря. Судорожно вдохнул и толкнул дверь. Спальня дочери консуляра странно контрастировала с показной роскошью домуса. Ничего особенного: бронзовая кровать, круглый трехногий столик у изголовья, на нем маленький светильник, невысокий канделябр, чашка, свиток. Матрас, правда, набит превосходной левконской шерстью, а подушка - пухом германских гусей, но это, скорее, привычка к удобству, а не стремление хвалиться богатством.
Авидия Нигрина сидела на табуретке перед этрусским зеркалом и расчесывала волосы. Она еще была не одета, и Мир-Арзал застал ее в тунике из тонкого шелка, полупрозрачной и до того легкой, что девушка казалась голой. Ткань струилась золотистым туманом, подчеркивая крепкие груди, высокие, большие, как половинки ананаса, обволакивая тугую попку, похожую на перевернутое сердечко… Мир-Арзал облизнул пересохшие губы.
- Сальве… - хрипло выговорил он.
Авидия Нигрина удивленно обернулась, ее бровки нахмурились.
- Что ты здесь делаешь? - холодно спросила девушка.
Она спокойно укладывала волосы и перевязывала их ленточкой, даже попытки не делая опустить поднятые Руки, прикрыть ими груди, столь откровенно и дерзко Распирающие тунику. Мир-Арзал все видел отчетливо - розовые малинки сосков, темные кружки ареол, пупок, все впадинки и потаенные складочки! По лбу на нос ему скатилась капля едкого пота.
- Будь моей, Авидия! - выпалил Джуманиязов. - Аллах свидетель, никого я так не желал, как тебя! О, цветник души моей! - сказал он с жаром. - Все сделаю, как ты велишь! Любого отправлю в ад, только укажи! Что хочешь, добуду, только дай испить сока услады из родника твоей прелести!
Авидия Нигрина слегка растерялась под напором восточного темперамента. Но очень скоро кровь прилила к ее лицу, в глазах замерцали огонечки, а губы изломились в неласковой усмешке.
- Еще ни один мужчина не касался меня, - вымолвила девушка ровным голосом, - но такие, как ты, смогут овладеть мною лишь силой!
- Разве я обидел тебя хоть чем-нибудь?! - горячо заговорил Мир-Арзал, но девушка сделала отстраняющий жест.
- Не знаю и знать не хочу, - отрезала Авидия, - какими темными делишками вы занимаетесь с отцом, но ваше дыхание отравляет божий мир! Вы все мне противны - и ты, и твои дружки, и друзья моего отца! Ты хорош, но прибереги свою красу для лупанария! Если я и отдамся мужчине, то это будет тот роксолан… Сергий… Он достойный человек, и хорошего рода - его отец был воином, и не простым, а в чине легата, он оборонял границы своей страны от таких варваров, как ты! Уходи!
Мир-Арзал, бледный от ярости и унижения, выскочил из кубикулы. И вовремя. Из таблина как раз выходил Гай Авидий Нигрин.
Сенатор и консуляр выглядел усталым, но в то же время его переполняла жизненная сила и бодрость, хотя и слегка нервическая. Глаза Гая Нигрина были красными от постоянного недосыпания, однако блестели молодо, он шаркал сандалиями по полу, едва отрывая ноги, но держался прямо и сохранял выправку военного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48