Лобанов взял пальцы в залом.
- Прибыл гонец! - заголосил Джуманиязов. - Больно!
- Говори! - приказал Лобанов, ослабляя хват.
- Император Траян, который послал Нигрина в поход, оказывается, уже с полмесяца как помер! - тараторил Мир-Арзал. - Новым императором стал Адриан, и он приказал вывести войска из Парфии! Гаю Нигрину велено покинуть Антиохию и возвращаться!
Мир-Арзал смолк, и Сергей чуть пережал кисть.
- У-оу-у! Нигрин в ярости - это его прочил Траян на место своего преемника! Все, больше я ничего не знаю!
- Спасибо за информацию! - поблагодарил Лобанов и схватил Мир-Арзала за горло. - Будешь у меня пятым по счету, с-сучара!..
Нигриновец забился, но увеличить счет Лобанову не дали. В шатер ворвались человек шесть в лориках и спасли верного слугу Нигрина.
- Достал ты нас! - прорычал Сергею легионер с золотым перстнем кентуриона на пальце. - Гней! Децим! На травку его, и всыпать плетей!
Шкафообразные Гней и Децим рады были стараться - выволокли Лобанова из палатки, разложили, а некто третий, вооружившись плетью-треххвосткой, принялся охаживать Сергея по спине. Лобанов рычал и кусал траву, а плеть все свистела и свистела, стегала и стегала, кровеня спину, рассекая кожу…
- Стойте! - разнесся по загону гневный голос Авидии Нигрины. - Прекратите сейчас же!
- Этот человек, госпожа, нанес телесные повреждения слуге отца твоего, - прогудел Децим, - и кентурион Люций Туллий велел наказать его!
- Это, по-вашему, наказание?! Да на нем живого места нет!
- Ниче, на них, как на собаках, - заживает в момент!
- Подите прочь!
- Слушаемся! - добродушно сказали легионеры и покинули загон.
- Что ж это такое… - дрожащим голосом проговорила Авидия Нигрина. - Будто и не люди вовсе…
Сергей хотел было сказать что-нибудь умное, но слова не связывались, боль победила красноречие.
Девушка осторожно промокнула окровавленную спину, и Лобанов сжал искусанные, зеленые от травы губы.
- Сейчас я… - говорила Авидия. - Потерпи…
Что-то холодное мазками ложилось на изъязвленную кожу и снимало жгучую боль.
- Что с ним? - донесся испуганный голос Эдика.
- А ты почему встал? - строго спросила Авидия. - А ну, марш в палатку!
- А что с ним? - не отставал Чанба.
- Наказали его, не видишь разве?
- За что?
- Он этого побил… Мирзала.
- Мир-Арзала? Жаль, что не убил!
- Ой, какие же вы все жестокие!
- Ну нет! Знала бы ты, какой Мир-Арзал садюга, не защищала бы его!
- Всем людям на земле хватит места! И жизни их принадлежат Богу! То не в воле человеческой - отнимать их до срока, установленного Господом!
- «Не убий», да? - съязвил Эдик.
- Именно! Помоги лучше, раз уж вышел, надо перенести Сергия в палатку!
- Сейчас я… Искандер! Иди сюда!
- Иду!
Вдвоем они перетащили Лобанова в шатер и уложили на топчан. Лицом вниз. Переворачиваться на спину в ближайшие дни Лобанову не светило.
- А это кто его? Глянь, как по ребрам съездили…
- Сергий бился на арене, - строго сказала Авидия, - и победил четверых, выиграв ваши жизни!
Друзья смущенно засопели.
- Так он теперь… - пробормотал Эдик. - Как этот, как гладиатор, что ли?
- Почему только он? - В голосе девушки угадывалась усмешка. - Вы все - рабы-гладиаторы!
- И чьих мы будем? - резко спросил Искандер. - Чьи мы холопы?
- Вы принадлежите моему отцу, Гаю Авидию Нигрину! - просто ответила девушка. - Все, я пошла. Через два дня войско снимается и уходит, постарайтесь до того времени сохранить здоровье!
Сергий Лобанов дождался, пока Авидия Нигрина выйдет, и принялся хрипло ругаться, самыми черными словами поминая и Рим, и Антиохию, и дырки в пространстве-времени…

3
В первых числах сентября римское войско покинуло Антиохию. Легионеры шли налегке, груз достался не этим двуногим мулам, а лошадям - длинная-предлинная череда подвод, запряженных конными четверками и шестерками, тащилась по степи, напоминая Лобанову караван переселенцев в прериях Дикого Запада. Самое ценное из награбленного - золото, каракуль, рабов - везли в середке каравана. По обеим сторонам повозок-каррух бодро шагали римские солдаты, на флангах рыскали конные дозоры ауксилариев.
Земли, по которым двигался караван, прилегали к Дахским горам. В будущем, когда сюда нахлынут орды кочевников, когда бесчисленные стада их выжрут траву, вытопчут хрупкую почву, места эти назовут Каракумами. А пока кони и люди двигались по красивой местности, которую парфяне называли Апаварктикеной.
Травянистые склоны гор отливали бурым, иногда в прогибах луговин курчавились фисташковые и арчевые редколесья, а по днищам долин вились ленты «лесосадов» - густейшей поросли гранатника, миндаля, колючих груш, дикого винограда.
Гай Авидий Нигрин ехал впереди, на белом коне, держа направление на далекую родину Роксолана. Сенатор и консуляр, завладев немалыми богатствами, стал осторожен и в бой не рвался. Города Апаварктику и Рагав караван обошел по большой дуге, а каждую ночь каррухи загонялись за частокол лагеря-каструма. Да и сами легионеры поистратили воинский пыл. Только и разговоров было у вечерних костров - кто чего стяжал, да куда денет награбленное.
Легионеры хвастались золотыми браслетами, сдернутыми с женщин, убитых или просто изнасилованных, золотыми статерами, выбитыми из купцов и торгашей, увесистыми кусками золотых статуй - кистями, гнутыми руками, половинками плющеных, дутых голов, - доставшихся при дележке. «Куплю землицы, - мечтал Назика, парень с огромным носом, как у Фрунзика Мкртчяна, - югеров десять! Отслужу как надо и вернусь! Пахать буду, сеять… Не! Лучше я парочку рабов сторгую, пущай они пашут! В магистраты двину, к ветеранам у нас уважение имеют…»
«А я домик куплю, - рисовал светлое будущее Лонг, длинный как жердь, - в Субуре где-нибудь или на Эсквилине, где подешевле… Или таберну! А чего? Торговлишку поведу, харчевенку налажу, женюсь… Или нет, зачем мне жена, да? Куплю себе рабыню покрасивше!»
На десятый день караван выбрался к берегу широкой реки, плавно несущей свои мутные светло-желтые воды к бескрайнему Каспию.
- Окс! - радостно воскликнул Тиндарид.
- Ранха! - вторил ему Гефестай.
- Ты что-нибудь понял? - обернулся Эдик к Лобанову.
- Так эти варвары Амударью прозывают, - объяснил Сергей.
- Ты и меня в варвары записал? - насупился Чанба. - Какая еще Амударья? Амударья в Аральское море впадает!
- Будет впадать! - весомо поправил друга Сергей. - Лет этак через тыщу. А пока, ты уж извини, вся в Каспий сливается!
Каррухи выехали на берег, заросший высоким тростником, и потянулись к западу, скрипя колесами по прибрежной гальке. Вскорости заросли опали, завиднелись мерно качавшиеся мачты кораблей, потом явились взгляду и сами суда. Это были либурны, невеликие посудины с одинаково острыми носом и кормой, движимые парусом на единственной мачте и веслами в два ряда.
«Порт-Окс» был защищен - с берега его огораживал частокол с двумя башенками на валу и ров, полный воды.
По всему каравану затрубили букцины. Горнист на башенке сыграл салют. Со скрипом распахнулись ворота, толкаемые мореходами, и каррухи прогрохотали по горбатому мостику, прячась под защиту стены. «Финиш!» - подумал Лобанов. Переход окончен, осталась переправа. Через море, к нефтяным берегам Апшерона. А там опять - труба зовет, марш-марш вперед! По долинам и по взгорьям Кавказа, к берегу шумнокипящего Понта Эвксинского, во град Питиунт. Все дальше от края Ойкумены, все ближе к Вечному Городу, к Столице Мира, к Великому Риму. Ох и долог путь…
В порту стояли три дня. Сначала ждали, когда подойдут четыре большие триремы, посланные вверх по течению Окса. Римляне искали водный путь в Индию, но ушли не дальше сотни миль - до порогов.
На третий день всю реку запрудили черные парфянские камары, одномачтовые, но с двумя парусами на каждой, - купцы подрядились перебросить войско агрессора за наличку. Удлиненные корпуса камар расширялись к корме, а носы были украшены головами баранов, резанными из дерева.
- Ничего личного, - криво усмехнулся Лобанов, - только бизнес!
Он стоял на палубе триремы «Майя», у самого борта, опираясь на оградку-релинг из стоек и крестовин.
- Как говорил мой дед Могамчери, - сказал Эдик, - «Если на том свете водятся деньжата, то душонки лавочников организуют экскурсии по кругам ада для туристов из рая!»
- Всегда мечтал поплавать под парусами! - прищурился Гефестай.
- Моряки говорят: «ходить по морю», а не плавать! - поправил друга Искандер и задрал голову: - А хороша лоханочка!
Лобанов тоже поднял взгляд. Трирема его впечатлила - это был настоящий корабль, почти сорокаметровой длины, и в ширину метров десяти. Крутой форштевень загибался как у броненосца «Аврора» - вниз и заканчивался тяжелым тараном-рострумом, выше торчал противотаран-проемболон. У триремы было три мачты - передняя и задняя несли по косому латинскому парусу, а на средней вздувалось по три прямых. Но пока что ветрила были сняты, скатаны и сунуты в чехлы - выбираться к морю следовало на веслах. Они торчали с каждого борта триремы, в три ряда. Самые верхние весла были и самыми длинными - и самыми тяжелыми. Зато ими гребли с палубы, не задыхаясь в застойном воздухе нижнего, гребного яруса, с его вечными потемками.
- На весла, живо! - прикрикнул на четверку Сангибан, кормщик триремы, по-русски - старпом, по-римски - губернатор. Это был пузатый, добродушный дядька из аланов. - Ты и ты! - Губернатор указал на Искандера и Сергея. - Гребете шестым, на пару! А вы, - обратился он к Чан-бе и Гефестаю, - садитесь за седьмое! По местам!
Лобанов спустился под навес-табулат и сел за весло, больше похожее на телеграфный столб, а лопасть была такая… Застели ее скатертью, и готов столик на четверых!
Ясно, что руками такое веслище не обхватишь, и к нему приделывали специальные скобы - за них-то гребцы его и тягали.
- Держи! - сказал, подходя, Искандер и протянул Сергею плоскую подушку, набитую конским волосом.
- Да зачем мне этот поджопник?
- Когда отобьешь задницу, - отрезал Искандер, - тогда поймешь! Никаких шансов!
Сергей покорно вздохнул и подложил подушку под седалище.
- Ты смотри, какой баланс! - восхитился Эдик, одним пальцем водя громадное весло. И тут же получил тумака от Гармахиса - прорея, «начальника носа», черного от загара египтянина.
- Брось детством заниматься, транит! - буркнул Гармахис.
Он поднял с пола толстый канат и пошел цеплять его на все весла, соединяя их веревочной тягой.
Болтая и смеясь, под табулат полезли легионеры в одних набедренных повязках, потягиваясь, разминая друг другу бицепсы.
- По местам! - закричал Гармахис. - Разобрались по парам! На весла!
По ряду, пригибаясь под навесом, помахивая плеткой, прошел гортатор, начальник над гребцами. Уселся на табурет, обнял ногами огромный барабан и грохнул в него колотушкой-портискулом.
- Взялись! - рявкнул гортатор.
Смешки стихли, гребцы-траниты ухватились за весла.
- Ты, главное, гортатора слушай, - тихо сказал Искандер, - он ритм гребли задает…
- А как тут… - заерзал Сергей.
Искандер показал, как. Лобанов уперся ногами в низенькую скамеечку, сделал вдох…
- Па-ашли-и! - махнул рукою Гармахис, и гортатор не спеша заколотил в барабан.
Сергей согнул туловище вперед и вытянул руки с веслом над согнутыми спинами впередисидящих. Поднялся с рукоятью, отводя весло для гребка, загреб и с силою бросил тело на скамью-транструм, отгибаясь книзу.
- И… раз! И… два!
«Хорошо хоть подушку подложил!» - мелькнуло у Лобанова. Это тебе не плоскодонка на Клязьме!
Гортатор отложил свою колотушку. Ему на смену пришел флейтист-авлет, пронзительными трелями поддерживая такт гребли, заданный гортатором.
На третьем гребке все мысли и переживания из головы Лобанова выдуло напрочь. Растаял образ Ширака, единственной его жертвы, о смерти которой Сергей сожалел. Остались только два упражнения - жим весла от себя и тяга. Жим и тяга. И… раз! И… два!
В открытом море весла убрали. Свежий ветер быстро остудил разгоряченное, потное тело Сергея. Ух и физзарядочка… На верхнюю палубу выбрались все - и траниты, и гребцы среднего ряда, зевгиты. В духоте и смраде трюма остались одни таламиты, которые гребли веслами в самом низу. Само собой, свободные в таламиты не шли, к веслам нижнего ряда приковывали рабов.
- Хорошо! - сощурился Эдик, подставляя лицо соланусу, ветру, дувшему с востока. Трирема шла ходко, курсом субвесперус, на запад.
- Скоро увидите, где я работал! - радостно сказал Гефестай. - Апшерон! Нефтяные Камни! А на выходные в Баку ездил! Да-а…
- Мы увидим, где ты будешь работать, - поправил Эдик кушана. - Тысячу восемьсот с чем-то лет спустя!
Улыбка Гефестая потускнела. Эдик это заметил и бодро сказал:
- Зато там вода чистая еще! И воздух! «Ночной зефир струит эфир!» Так что, дышите глубже!
Стемнело. Закат догорел до углей и сыпанул звездными искрами, столбом редкого дыма потянулся Млечный Путь. Упала ночь, смутно выбеливая паруса и серебря кильватерную струю. А рано-рано утром, на горизонте, затянутом туманцем, проявилась серо-желтая полоска земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48