В ноябре Рим праздновал Плебейские игры, на них погиб ретиарий Фламма. И сеть он успел набросить на мурмиллона, и трезубцем его пырнул, а «рыбка» все одно достала «рыбака», всадила во Фламму меч и провернула… Мурмиллон пережил ретиария всего на полчаса, и все эти полчаса он мычал и хрипел от страшной боли в ранах, оставленных трезубцем. Мурмиллоном был Цецилий Статий.
Месяцем позже римский эдил устроил недельную гулянку в честь Сатурна. На Сатурналии эдил «давал гладиаторов» и несколько проредил спецконтингент «Лудус Магнус», но Лобанова и иже с ним пока не трогали. Наступил новый, 118 год - наступил тихо и незаметно, совсем не празднично, без мандаринов и елки, без боя курантов и бокалов шампанского.
Зимой Лобанов убедился в правоте покойного Цецилия Статия - девушки из знатных семей тайком посещали казармы, отпирая калитку золотыми ауреями. Юлия Корнелия выбрала Сергия Роксолана. Уж чем-то юной патрицианке приглянулся этот варвар с холодными серо-голубыми глазами… Каждую среду и пятницу, весь январь и февраль Сергей встречался с Юлией Корнелией, занимался с нею любовью, томился по ее гладкому, гибкому телу, и всякий раз, где-то на горизонте сознания мелькал образ Авидии Нигрины, далекой и недоступной…
Но кончилась короткая зима, и вновь открылся сезон игр. В середине марта отметили Квинкватрии, празднества во славу богини Минервы. В начале апреля неделю пили за здоровье Кибелы, потом начались Цереалии, Па-лилии, Флоралии… Тридцать восьмой свой бой гладиатор первого ранга Ланион проиграл - метко пущенное копье прободало ему живот. «Уголовника» Максима растерзали голодные львы… Зыбкими были привязанности у «идущих на смерть»! Только познакомишься с человеком, подружишься… а его уже в мертвецкую волокут.
Лобанов с друзьями хорошо посидели на тризне по убиенным, залили горе. Потом прикинули - мало. Раскупорили кувшинчик на четверых и спрыснули радость, отметили годовщину пребывания в прошлом. А в 5-й день до майских ид римский квестор затеял Марсовы игры. В список участников занесли Роксолана, Искандера, Портоса и Эдуардуса.
- Е-мое, хоть поедим по-человечески… - проворчал Гефестай, плотоядно оглядывая богатые столы.
- Ага! - хмыкнул Эдик. - Помянем себя загодя!
- Типун тебе на язык!
Накануне игр гладиаторам устроили пир, прозываемый кена либера, то бишь «свободная трапеза». Столы в триклинии ломились от мяса и дичи, превосходного копченого сала из Галлии, омаров с горной спаржей, тушеных мурен из Сицилийского пролива, устриц, собранных у Лукринских скал, «белоснежной каши» из полбы с колбасками - расстарались устроители. Не было недостатка и в винах - дешевом сабинском, кислом ватиканском, терпком тронтском, сладком албанском, слабом рецийском, тускульском, цекубском, хиосском, александрийском, в кратерахразмешивали даже «бессмертный фалерн».
- А ничего так… - оценил фалернское Лобанов. - Вкусненькое!
- Тоже мне, знаток! - фыркнул Искандер. - Чуешь, запах какой?! А послевкусие?
- Дегустатор нашелся… Я только «дотоговкусие» различаю!
- Не чокаемся! - строго сказал Эдик и поднял кубок. - Ну, земля нам пухом!
- Дай ему по шее, Серый, - попросил Гефестай, - ты ближе!
Но Лобанов не исполнил просьбу друга. Он недобрым взглядом провожал городских обывателей, заглянувших в «Лудус Магнус».
- Явились! - прошипел Искандер. - С-созерцатели!
«Свободная трапеза» не проходила при закрытых дверях - любой римлянин мог присутствовать на ней, подсаживаться поближе к смертникам, разглядывать их, щупать даже. Иным было любопытно: кому из возлежащих сегодня за столом завтра перережут глотку? А кое-кто лично хотел глянуть на гладиаторов и прикинуть - на кого из них ставить?
Лобанов так и не освоил дурацкую привычку есть полулежа и за столом сидел, как «все нормальные люди». Искандер, Эдик и Гефестай примостились напротив. Хмурый Кресцент, вылакавший полный кувшин, с трудом оторвался от ложа, наполнил чашу по новой, поглядел на Сергея, с трудом фокусируя взгляд, и промычал:
- На добро тебе!
- Будь здоров! - вскричали остальные, поднимая кубки. - Ио! Ио!
Сергей улыбнулся и осушил свой сосуд до дна.
- Закусывать надо! - присоветовал Эдик.
Сергей поискал по столу чего-нибудь этакого и сжевал шматик велабрского копченого козьего сыра. Все, больше в него не лезет. Он отвалился на спинку биселлы - кресла с двумя сиденьями, и его вниманием завладели гладиаторы. О чем они думают сегодня, зная прекрасно, что завтра половина из них отправится в рай или в ад, по грехам и по вере их? Кресцент и Приск набивают себе брюхо, по ним не скажешь, что тонкие душевные переживания - обычный их удел. А Публиция рвало. Гай Аппулий Диокл трапезничал расчетливо - ел лишь то, что поддержит его тело на завтрашнем представлении. Веселому Батону вино развязало язык, он орал, пел и хвастался, а нумидийцу Орцилу страх сдавливал горло - ничего в него не шло.
- О, боги! - закатывал истерику Виндекс, рыдая и хлюпая носом. - За что?! Что я сделал не так? Чем не угодил небу?! Я! Не! Хо! Чу! О-о-о!
Феликс, из свободных, прощался с плачущей женой и утешал хмурых друзей, делал «козу» маленькой дочурке. Христиане, отданные в «Лудус Магнус» за драку с митраистами, собрались кучкой и молились в уголку. А вокруг бродила кровожаждущая чернь, словно стая гиен, радуясь собственному жалкому благополучию и упиваясь чужими страданиями, выставленными напоказ.
- Вот кому бы я морду набил! - мрачно признался Эдик.
- Да и я не прочь, - усмехнулся Лобанов.
- Слушайте, - сказал Гефестай задумчиво, - может, нам восстание поднять?
Искандер вздохнул и покачал головой.
- Нет, Портос, - сказал он с сожалением, - никаких шансов! А вот игры… Можно же и выиграть!
- Завтра будет видно! - подвел черту Лобанов. - Пошли спать! Ну их всех к воронам…
От Большой императорской школы до амфитеатра Флавиев было рукой подать, но «идущим на смерть» оказывали почет - доставляли к месту боев на элегантных повозках, разукрашенных флажочками, ленточками, веточками лавра. Даже спицы огромных колес, крутившихся выше шлемов гладиаторов, рассевшихся на деревянных сиденьях, были точеными и крытыми лаком. Ухоженные лошади, чьи шкуры блестели пуще атласа, позванивали колокольчиками, подвешенными к посеребренной сбруе, встряхивали головами, словно хвастаясь вплетенными в гривы золотыми нитями.
Да и сами «выпускники» Большой школы напоминали Лобанову расфуфыренных кукол. Сергей скривился, оглядывая мускулистых, шрамами меченных, суровых рубак, прифрантившихся к празднику смерти. Широкие спины покрыты пурпурными накидками. Шлемы прекрасной работы переливаются самоцветами, над гребнями покачиваются страусиные и павлиньи перья. Калиги на волосатых ногах, и те усыпаны блестяшками янтаря… Мечи и копья тоже сверкали и переливались, но годилось такое оружие разве что для местной «Зарницы» или детской игры в «войнушку» - и клинки были из дерева, и наконечники копий. Противно!
Но публике нравилось - толпа поклонников и зевак запрудила неширокую виа Лабикана, по которой гладиаторов водили как того слона. Общество собралось разношерстное: мальчики из знатных семейств, облаченные в «тоги взрослых»; рабы в коротких туниках без пояса, в обутках, плетенных из веревок; матроны в длинных столах, подпоясанных под грудью и ниже талии, с шалями-паллами, накинутыми на плечи; беднота в одеждах из грубой коричневой шерсти; «средний класс», замотанный в ткани алые, лиловые, зеленые… По обе стороны кортежа размеренно шагал почетный эскорт - конвой из бывших легионеров.
Народ орал, свистел, пел, притопывал, встречая своих любимцев, махал флажками с именами прославленных гладиаторов, тутошних «суперзвезд», а юные девы бросали цветочки и пламенные взгляды.
- Нас тут любят! - осклабился Эдик, выхватывая из воздуха соцветие белого олеандра и посылая воздушный поцелуй прелестнице.
- Обожают просто! - буркнул Сергей. - Освежеванных и разделанных!
- Прорвемся! - легкомысленно отмахнулся Чанба. - Как говорил мой дед Могамчери… Гляди, гляди!
- Так прямо и сказал? - усмехнулся Лобанов.
- Колизей!
Сергей взглянул и покрепче вцепился в хилый бортик колесницы. Над богатыми домами в два-три этажа, с портиками и колоннадами, поднимался амфитеатр Флавиев - Колизеем его окрестят лишь через тысячу лет. Возносясь на четыре яруса, сверкая полированным серым травертином, выставляя сотни статуй в арках, амфитеатр поневоле будил восхищение мастерством искусников римских. И великую досаду на христианских невежд, разобравших по камешку такую-то красотищу.
- Лепота! - сказал Эдик.
Лобанов промолчал: волнение, нехорошие предчувствия, страхи холодили душу.
А вот сосед его справа, волосатый галл Вортрикс, ничем таким не интересовался. Галл сидел с закрытыми глазами, словно клюя носом в дремоте, покачивая низко опущенной головой. Шлем свой он держал на коленях. Внезапно галл приоткрыл хитрый глаз… и махом сунул голову между спиц тележного колеса! Лобанов схватил Вортрикса за плечи, чтобы оттащить придурка, но галл отбрыкивался, сопротивляясь, пока поворот колеса не сломал ему шею.
- Вот идиот! - сказал Эдик потрясенно.
Луципор, сидевший сзади, фыркнул.
- Это ты дурак! - сказал он с завизгом. - Тебя не на прогулку везут! На казнь! А этот - все, отмучился!
Кортеж остановился. Вспотевший Севий с бранью потащил Вортрикса из повозки. Молчаливые стражники подхватили тело и унесли. Повозки тронулись, заскрипели колеса. Толпа, вдоволь поглазев на суицид, заново принялась кидать цветы и махать флажками. «Шоу должно продолжаться…»
А Колизей все рос и рос, наваливался склоном громадного кратера, жерлом вулкана низких страстей, изливавшего не лаву, а кровь людскую.
Колесницы втянулись под арку темного прохода и загрохотали звучней и громче. Но даже стук колес и цокот копыт не перекрывал рев толпы.
- Сходим, сходим! - забегали императорские ланисты в серых туниках. - Строимся! Живо, живо!
Лобанов подтянул к себе Искандера и Гефестая.
- Вместе пошагаем!
- А у них что, - сказал сын Ярная, пригашивая ухмылкой тревожный блеск в глазах, - повод есть для праздника?
- Марса вроде чествуют… - неохотно ответил Лобанов.
- Между прочим, - усмехнулся Искандер, - девятое мая сегодня! День Победы!
- А ведь точно! - воскликнул Эдик.
- Стройся! - гаркнул субпрокуратор «Лудус Магнус».
С арены, что скрывалась за створками бронзовых ворот, донесся зычный голос распорядителя игр:
- Сенат и народ римский! Устроитель сегодняшних игр квестор Сервий Квинтилий, сообразуясь с волей богов, объявляет о начале представления!
«Представление!» - резануло Сергея.
Полязгивая и побрякивая, гладиаторы, построенные в колонну по двое, пошагали на арену, усыпанную просеянным нильским песком, блестящим на ярком солнце. Служитель амфитеатра, одетый в костюм этрусского бога смерти Харуна - черный плащ с перепончатыми крыльями за спиной, воздел увесистый молот и грохнул им по здоровенному гонгу. Глубокий набатный звон наполнил арену до краев, объявляя о начале шествия-помпы.
Почтенная публика взревела, заголосила на все лады, барабаны забили, флейты и трубы заверещали медью, и началось извержение восторга: женщины бросали на песок букетики и лавровые веточки, «богатенькие буратинки» швыряли золотые монеты, а из фонтанов, устроенных на арене, высоко били струи воды с примешанными к ней благовониями.
Лобанов шагал в общем строю, пытаясь не вертеть головой на манер деревенщины, заехавшего к городским.
Музыка и шум толпы оглушали, а торжественная процессия гладиаторов напоминала Лобанову шествие сборной по дорожке олимпийского стадиона. Сверху над Колизеем торчали мачты, на которые моряки мизенского флота натянули огромный шелковый веларий. По беломраморным скамьям елозили пестрые пятна солнечных лучей, пробивавших разноцветный навес.
- Как на первомайской демонстрации трудящихся! - болтал Эдик. - Щас диктор скажет: «А вот на площадь выходят андабаты в белых туниках! За ними следуют ретиарии в голубых…»
- Заткнулся бы, а? - вежливо попросил Искандер. - И без тебя тошно…
Шли мурмиллоны, ретиарии, эсседарии, бестиарии, венаторы, сагиттарии, круппеларии, лаквеаторы, димахеры, тавроценты, катерварии - элитные бойцовские породы носителей разума.
- А мы с цезарем здороваться не будем, что ли? - спросил за спиною Лобанова Гефестай.
- А где ты видишь цезаря? - пробурчал Искандер. - Адриан в служебной командировке…
- Ну-у… - разочарованно прогудел кушан. - Так неинтересно!
- И не говори! - подхватил Эдик. - Так готовились, репетировали столько… «Аве, Кейсар! Моритури те салютант!» А?! Звучит!
Лобанов улыбнулся: как старается! Как изворачивается Чанба, поднимая товарищам дух и укрепляя волю! Повезло ж ему с друзьями…
- Тихо, вы! - сердито цыкнул на Эдика фракиец Целад.
- Топай, топай! - присоветовал ему Сергей. - А то оступишься еще, навернешься, пёрья полетят…
Целад засопел и погрозил могучим кулаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48