Чем больше людей знает об опасности, тем лучше. Может, кого-то осенит, как с ней надо бороться. И, конечно же, держите уши и глаза открытыми. - Ян пожал плечами. - Словом, что я могу посоветовать... Будьте начеку.
- Куцая получается программа действий, - со вздохом сказал Джим.
- Вы правы, - согласился профессор. - Пока что придется ограничиться этим.
Джим так и не смог окончательно выкинуть из головы слишком яркое воспоминание о компьютерном лице. Однако он сумел вытеснить его на периферию сознания до такой степени, что все-таки взялся за, работу и отредактировал остальные статьи.
В начале вечера номер был сдан точно вовремя. Вот! Могут же, когда постараются! Если бы в редакции прекратились раздоры и все трудились добросовестно, то номера сдавались бы по графику и редакция имела бы реноме группы компетентных профессионалов, которые работают быстро и эффективно.
Однако теперь, после конца рабочего дня, Джим испытывал неприятное чувство. Он, спешил уйти из редакции вместе со всеми. Было даже страшно представить, что он может остаться вечером один в этом помещении. Особенно когда стемнеет.
Эта тварь запросто вырубит свет!
Но становилось не по себе и от мысли, что будет после того, как все сотрудники уйдут, свет будет выключен, все двери заперты.
Джим представил себе, как в темном помещении разом загораются экраны всех компьютеров и на каждом высвечивается зеленая объемная голова, которая то ли верещит от боли, то ли угрожает кому-то на непонятном языке.
Джима так и подмывало рассказать о своей тайне другим сотрудникам редакции, но он понимал, насколько это рискованно. Его примут за чокнутого. В Фаруке он не сомневался - парень умный и восприимчивый. Если он подслушал хотя бы часть беседы Джима с профессором Эмерсоном - не велика беда. Так или иначе, он не подал вида, что слышал что-то или о чем-то догадывается. Когда Джим попросил его выключить свет и запереть дверь, что главный редактор делал обычно сам, Фарук подчинился безропотно.
Джим ждал его в коридоре, на полпути к лифту, и упрекал себя за то, что послал приятеля, ни о чем не предупредив. Мало ли какие там могут быть неожиданности...
Но тут появился Фарук.
- Большое спасибо, - с чувством произнес Джим. Фарук странно покосился на него и бросил:
- Не за что.
Джим сделал все, чтобы к лифту они шли большой группой. Когда Джин вспомнила, что забыла в комнате какую-то папку, он остановил коллег и заставил дожидаться, когда она вернется. Джим не мог найти предлога послать с ней еще кого-нибудь, а сам пойти не решился - струсил.
Его поведение, наверное, удивило сотрудников, но ему было наплевать. Сегодня он предпочитает быть в коллективе до тех пор, пока не окажется на улице. И по мере сил не подставлять других.
Фарук понес готовый номер в типографию. Джин направилась в библиотеку, а остальные зашагали в студенческий клуб - отдохнуть и расслабиться. Они приглашали Джима с собой, но он вежливо отказался - сказал, что ему надо заглянуть к больному Хоуви.
Расстались у выхода здания. Джим зашагал в сторону автостоянки, за которой находилось здание общежития. Но как только его сотрудники скрылись за поворотом, Джим побежал, словно за ним собаки гнались.
И не останавливался и даже не замедлял бега до самого общежития. Только там он ощутил себя в безопасности.
3
Бакли мог лишь гадать, что случилось: он ли сегодня был из рук вон плох, или студенты слушали невнимательно. Так или иначе, занятие не задалось, и он отпустил учащихся своего чосеровского семинара на целый час раньше.
Сегодня намечалось обсуждение "Рассказа мельника" - обычно это кульминация всего курса, самое оживленное и любопытное занятие. Но сегодня семинар тянулся, как жила в сосиске, и расшевелить студентов не удалось - каждый его вопрос встречал такие кислые лица, что Бакли ощущал себя зубодером.
И в конце концов он сдался. Ему надоело слушать одного себя, стало противно от того, что прелестные, полные юмора эпизоды новеллы падают словно на глухие уши - у студентов были тупые отсутствующие лица. Бакли распустил группу, велев написать к следующему занятию трех- или четырехстраничный разбор "Рассказа мельника", ориентируясь на определение юмора, данное не Нортропом Фраем, а Хью Холманом.
Это задание будет обременительно не только для студентов, но и для него самого - надо прочитать, выставить оценки. Но все легче, нежели вести лекцию, которую никто не слушает. Пусть понесут заслуженное наказание и помучаются, сочиняя эти три-четыре странички.
Кстати, их работы не обязательно проверять самому - можно передать ассистенту.
Бакли взглянул на часы и собрал портфель. Восемь тридцать. Неплохо. Будет дома к девяти и успеет посмотреть по телику "Клоунов-убийц из космоса".
Нет лучше способа закончить неудачный день, чем посмотреть по телевизору талантливую "страшилку"!
Бакли выключил свет в аудитории, запер дверь и направился по коридору к лифту.
В коридоре уже никого не было. В полной тишине он слышал свое дыхание и скрип туфель. Это было не слишком приятно.
Он ускорил шаги.
Сегодня днем Ян усадил его в своем кабинете и рассказал ему сущую дичь касательно университета.
Бакли был скептиком из скептиков, но, слушая друга, он чувствовал, что сегодня его скептицизм срабатывает не в полную силу.
Конечно, он принялся возражать Яну, потому что угадал, чего тот от него хочет: логического разбора сказанного и четкой аргументации против - словом, хорошей дозы здорового рационализма против иррациональной концепции. Однако самым удивительным было то, что рассказ Яна нисколько не шокировал Бакли. Он как бы ожидал чего-то в этом роде.
Правда, демон на экране компьютера - это уж слишком, такое трудно проглотить.
Впрочем, данный конкретный эпизод Бакли списал на стресс - у парнишки была галлюцинация от нервного перенапряжения.
Но что касается небывалого уровня преступности, противоестественного поведения многих студентов и преподавателей - здесь нельзя было не согласиться. Бакли, при всей его репутации рассеянного ерника, далекого от жизни, на самом деле все кругом подмечал. Поэтому был в курсе всего того, что творилось в университете. И сверхъестественное объяснение ему не казалось таким уж глупым. Но сам он охарактеризовал бы происходящее как проявление исконной гнусной человеческой природы. Если тут и присутствует сверхъестественное, то ему не было нужды трудиться и слишком долго подбивать людей на плохие поступки - они с готовностью ринулись выполнять пожелания Зла.
Даже появление демона на экране, если подумать, могло быть не галлюцинацией, а вполне реальным фактом. Возможно, какой-то спятивший компьютероман нарочно ввел в машину несчастного редактора программу с этой зеленой рожей - чтобы напугать парня.
Бакли нельзя было удивить отвратительным поступком - он и так постоянно ожидал от людей всяческих пакостей. Только относился к этому философски: он был веселым пессимистом.
А в нынешнем семестре университетская публика словно сговорилась давать пищу его мрачному веселью по поводу порочной человеческой натуры.
Лифт прибыл, Бакли вошел в кабинку и нажал кнопку первого этажа.
Он всегда считал К. У. Бреа странным местом. С тех самых пор, как начал преподавать здесь. Поскольку он никогда не работал в других университетах, то ему временами казалось, что все высшие учебные заведения точно такие же. Но чаще думалось, что К. У. Бреа - некое исключение, какая-то патология в здоровом сообществе университетов.
Еще в самом начале работы Бакли был поражен всеобщей враждебностью здешних людей - и преподавателей, и студентов, и администрации. Разумеется, на лицах у всех цвели улыбки - как и положено. Однако он нутром чувствовал, что за этими улыбками гораздо меньше искреннего чувства, чем в любом другом месте. Он только с трудом мог бы указать на конкретные проявления взаимной немотивированной враждебности - она была как бы разлита в воздухе. Все, с кем он контактировал на территории университета, относились к нему с глухой ненавистью, словно к нежелательному чужаку.
Сперва он относил это на собственный счет - думал, что он один вызывает такое отторжение. Затем пригляделся и увидел, что взаимная скрытая неприязнь царит в отношениях почти всех людей, у которых есть дело на университетской территории.
С годами первое гнетущее впечатление сгладилось, у него появились друзья, люди кругом уже не казались такими буками. Однако количество недоброй энергии продолжало удивлять: сколько грызни в среде преподавателей, какие психованные студенты, как высок среди них процент неврастеников и ребят, страдающих разными формами депрессии!
Словом, Бакли с самого начала относился к университету как к месту странному и малоприятному. Он не чувствовал себя уютно в его стенах.
А уж в этом семестре все вообще пошло вразнос. Похоже, то скрытое отрицательное напряжение, которое он подмечал на протяжении нескольких лет, теперь выходило наружу. Злоба начинала перекипать через край. Так сказать, крысы вылезли из нор и перешли в открытое наступление.
И это многие замечали.
Скажем, такой прожженный типчик, как бармен Майк в заведении Бреннана, куда Бакли частенько захаживал, - даже Майк при последней встрече пожаловался ему, что в этом семестре студенты словно озверели: взаимное хамство и бессмысленная драчливость достигли запредельного уровня. По словам Майка, за последний месяц ему пришлось вышвырнуть из бара за отвратительное поведение столько же студентов, сколько за предыдущие три года. Он подумывает о том, чтобы нанять вышибалу, потому что в одиночку уже не справляется с такими агрессивными посетителями. "Храм науки, мать его! - сказал Майк. - На деле самый настоящий гадюшник!"
Да, странные дела творятся в университете.
Лифт остановился на первом этаже, Бакли пересек холл и вышел на улицу. Вечер был прохладный, но влажный, так что было душновато. В свете ламп замечалась оранжеватость воздуха - опять смог, черт бы его побрал!
Время только близилось к девяти, но университетская территория была почти пустынна. Парочка на скамейке, студент на дорожке, еще один - пьет кофе у киоска-пирожковой.
Бакли пошел через центральную площадь. Слева от него был ярко освещенный корпус ИВИ - исполнительских видов искусства. Судя по количеству огней, там не просто занятия, а какое-то большое событие. Концерт или спектакль? Странно, ни в газете, ни по радио никаких объявлений не было.
Бакли свернул к корпусу ИВИ. А ну как что-либо любопытное!
На стенде перед входом висел плакат: "ТРИО:
ФЛЕЙТА, РОЯЛЬ И ВИЗЖАЩИЙ ФЛАГЕЛЛАНТ. МАЛАЯ СЦЕНА. 20.00".
Бакли удивленно сдвинул брови, открыл дверь и вошел в холл. Со стороны зала доносились звуки флейты и рояля - в сопровождении истошных криков.
Что за хрень такая?
Какая-нибудь шутка, подумал профессор. Однако в глубине души он уже понял, что шуткой здесь и не пахнет. Его даже подташнивало от нехорошего предчувствия.
Бакли прошел через холл мимо входа в Большой зал и направился к Малому. Звуки флейты и рояля становились все слышнее.
Затем последовала новая серия воплей.
Бакли вошел внутрь.
Студенточка в аккуратном голубом костюмчике билетерши протянула ему программку, но он, не обращая внимания, пересек фойе и оказался в темном зале.
Похоже, там не было ни одного свободного места.
На сцене лысый пожилой мужчина во фраке играл на рояле, а молоденькая женщина в вечернем платье с открытыми плечами играла на флейте. Слева от этой пары устроился крупный мужчина, настоящий громила, одетый в плотно обтягивающий кожаный костюм. Перед ним на пюпитре стояли ноты. Глядя в них, он периодически поднимал плеть, которую держал в правой руке, и бил ею совершенно голого мужчину, привязанного к двум столбам.
Голый мужчина истекал кровью от многочисленных ран на всем теле. Он корчился от боли. В промежутках между ударами он жутко стонал, а когда плеть касалась его тела - истошно вопил и извивался.
Бакли невольно закрывал глаза при каждом ударе плети. Однако зрители в зале получали видимое удовольствие. Одни самозабвенно покачивали головой при каждом ударе, другие отбивали ритм сложенными в трубочку программками.
Мороз пробегал по спине Бакли. Чего только в жизни не бывает!.. Возможно, это действительно спектакль. Актеры - чудной народ, в наше время они на сцене всякое творят: и раздеваются, и трахаются. Стало быть, могут, потехи ради, и калечить себя, и делать на глазах у публики татуировки или ставить друг другу клизмы - Бакли слышал о таком. Быть может, то, что он сейчас видит, относится к разряду подобных маразматических представлений?
Да вот только зрители совсем не те, что посещают подобные мерзопакостные спектакли. Бакли обвел глазами зал. Сплошь люди за пятьдесят - очевидно, бывшие студенты К. У. Бреа и патроны университета. Все в строгих костюмах и платьях. Консервативнейшая публика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Куцая получается программа действий, - со вздохом сказал Джим.
- Вы правы, - согласился профессор. - Пока что придется ограничиться этим.
Джим так и не смог окончательно выкинуть из головы слишком яркое воспоминание о компьютерном лице. Однако он сумел вытеснить его на периферию сознания до такой степени, что все-таки взялся за, работу и отредактировал остальные статьи.
В начале вечера номер был сдан точно вовремя. Вот! Могут же, когда постараются! Если бы в редакции прекратились раздоры и все трудились добросовестно, то номера сдавались бы по графику и редакция имела бы реноме группы компетентных профессионалов, которые работают быстро и эффективно.
Однако теперь, после конца рабочего дня, Джим испытывал неприятное чувство. Он, спешил уйти из редакции вместе со всеми. Было даже страшно представить, что он может остаться вечером один в этом помещении. Особенно когда стемнеет.
Эта тварь запросто вырубит свет!
Но становилось не по себе и от мысли, что будет после того, как все сотрудники уйдут, свет будет выключен, все двери заперты.
Джим представил себе, как в темном помещении разом загораются экраны всех компьютеров и на каждом высвечивается зеленая объемная голова, которая то ли верещит от боли, то ли угрожает кому-то на непонятном языке.
Джима так и подмывало рассказать о своей тайне другим сотрудникам редакции, но он понимал, насколько это рискованно. Его примут за чокнутого. В Фаруке он не сомневался - парень умный и восприимчивый. Если он подслушал хотя бы часть беседы Джима с профессором Эмерсоном - не велика беда. Так или иначе, он не подал вида, что слышал что-то или о чем-то догадывается. Когда Джим попросил его выключить свет и запереть дверь, что главный редактор делал обычно сам, Фарук подчинился безропотно.
Джим ждал его в коридоре, на полпути к лифту, и упрекал себя за то, что послал приятеля, ни о чем не предупредив. Мало ли какие там могут быть неожиданности...
Но тут появился Фарук.
- Большое спасибо, - с чувством произнес Джим. Фарук странно покосился на него и бросил:
- Не за что.
Джим сделал все, чтобы к лифту они шли большой группой. Когда Джин вспомнила, что забыла в комнате какую-то папку, он остановил коллег и заставил дожидаться, когда она вернется. Джим не мог найти предлога послать с ней еще кого-нибудь, а сам пойти не решился - струсил.
Его поведение, наверное, удивило сотрудников, но ему было наплевать. Сегодня он предпочитает быть в коллективе до тех пор, пока не окажется на улице. И по мере сил не подставлять других.
Фарук понес готовый номер в типографию. Джин направилась в библиотеку, а остальные зашагали в студенческий клуб - отдохнуть и расслабиться. Они приглашали Джима с собой, но он вежливо отказался - сказал, что ему надо заглянуть к больному Хоуви.
Расстались у выхода здания. Джим зашагал в сторону автостоянки, за которой находилось здание общежития. Но как только его сотрудники скрылись за поворотом, Джим побежал, словно за ним собаки гнались.
И не останавливался и даже не замедлял бега до самого общежития. Только там он ощутил себя в безопасности.
3
Бакли мог лишь гадать, что случилось: он ли сегодня был из рук вон плох, или студенты слушали невнимательно. Так или иначе, занятие не задалось, и он отпустил учащихся своего чосеровского семинара на целый час раньше.
Сегодня намечалось обсуждение "Рассказа мельника" - обычно это кульминация всего курса, самое оживленное и любопытное занятие. Но сегодня семинар тянулся, как жила в сосиске, и расшевелить студентов не удалось - каждый его вопрос встречал такие кислые лица, что Бакли ощущал себя зубодером.
И в конце концов он сдался. Ему надоело слушать одного себя, стало противно от того, что прелестные, полные юмора эпизоды новеллы падают словно на глухие уши - у студентов были тупые отсутствующие лица. Бакли распустил группу, велев написать к следующему занятию трех- или четырехстраничный разбор "Рассказа мельника", ориентируясь на определение юмора, данное не Нортропом Фраем, а Хью Холманом.
Это задание будет обременительно не только для студентов, но и для него самого - надо прочитать, выставить оценки. Но все легче, нежели вести лекцию, которую никто не слушает. Пусть понесут заслуженное наказание и помучаются, сочиняя эти три-четыре странички.
Кстати, их работы не обязательно проверять самому - можно передать ассистенту.
Бакли взглянул на часы и собрал портфель. Восемь тридцать. Неплохо. Будет дома к девяти и успеет посмотреть по телику "Клоунов-убийц из космоса".
Нет лучше способа закончить неудачный день, чем посмотреть по телевизору талантливую "страшилку"!
Бакли выключил свет в аудитории, запер дверь и направился по коридору к лифту.
В коридоре уже никого не было. В полной тишине он слышал свое дыхание и скрип туфель. Это было не слишком приятно.
Он ускорил шаги.
Сегодня днем Ян усадил его в своем кабинете и рассказал ему сущую дичь касательно университета.
Бакли был скептиком из скептиков, но, слушая друга, он чувствовал, что сегодня его скептицизм срабатывает не в полную силу.
Конечно, он принялся возражать Яну, потому что угадал, чего тот от него хочет: логического разбора сказанного и четкой аргументации против - словом, хорошей дозы здорового рационализма против иррациональной концепции. Однако самым удивительным было то, что рассказ Яна нисколько не шокировал Бакли. Он как бы ожидал чего-то в этом роде.
Правда, демон на экране компьютера - это уж слишком, такое трудно проглотить.
Впрочем, данный конкретный эпизод Бакли списал на стресс - у парнишки была галлюцинация от нервного перенапряжения.
Но что касается небывалого уровня преступности, противоестественного поведения многих студентов и преподавателей - здесь нельзя было не согласиться. Бакли, при всей его репутации рассеянного ерника, далекого от жизни, на самом деле все кругом подмечал. Поэтому был в курсе всего того, что творилось в университете. И сверхъестественное объяснение ему не казалось таким уж глупым. Но сам он охарактеризовал бы происходящее как проявление исконной гнусной человеческой природы. Если тут и присутствует сверхъестественное, то ему не было нужды трудиться и слишком долго подбивать людей на плохие поступки - они с готовностью ринулись выполнять пожелания Зла.
Даже появление демона на экране, если подумать, могло быть не галлюцинацией, а вполне реальным фактом. Возможно, какой-то спятивший компьютероман нарочно ввел в машину несчастного редактора программу с этой зеленой рожей - чтобы напугать парня.
Бакли нельзя было удивить отвратительным поступком - он и так постоянно ожидал от людей всяческих пакостей. Только относился к этому философски: он был веселым пессимистом.
А в нынешнем семестре университетская публика словно сговорилась давать пищу его мрачному веселью по поводу порочной человеческой натуры.
Лифт прибыл, Бакли вошел в кабинку и нажал кнопку первого этажа.
Он всегда считал К. У. Бреа странным местом. С тех самых пор, как начал преподавать здесь. Поскольку он никогда не работал в других университетах, то ему временами казалось, что все высшие учебные заведения точно такие же. Но чаще думалось, что К. У. Бреа - некое исключение, какая-то патология в здоровом сообществе университетов.
Еще в самом начале работы Бакли был поражен всеобщей враждебностью здешних людей - и преподавателей, и студентов, и администрации. Разумеется, на лицах у всех цвели улыбки - как и положено. Однако он нутром чувствовал, что за этими улыбками гораздо меньше искреннего чувства, чем в любом другом месте. Он только с трудом мог бы указать на конкретные проявления взаимной немотивированной враждебности - она была как бы разлита в воздухе. Все, с кем он контактировал на территории университета, относились к нему с глухой ненавистью, словно к нежелательному чужаку.
Сперва он относил это на собственный счет - думал, что он один вызывает такое отторжение. Затем пригляделся и увидел, что взаимная скрытая неприязнь царит в отношениях почти всех людей, у которых есть дело на университетской территории.
С годами первое гнетущее впечатление сгладилось, у него появились друзья, люди кругом уже не казались такими буками. Однако количество недоброй энергии продолжало удивлять: сколько грызни в среде преподавателей, какие психованные студенты, как высок среди них процент неврастеников и ребят, страдающих разными формами депрессии!
Словом, Бакли с самого начала относился к университету как к месту странному и малоприятному. Он не чувствовал себя уютно в его стенах.
А уж в этом семестре все вообще пошло вразнос. Похоже, то скрытое отрицательное напряжение, которое он подмечал на протяжении нескольких лет, теперь выходило наружу. Злоба начинала перекипать через край. Так сказать, крысы вылезли из нор и перешли в открытое наступление.
И это многие замечали.
Скажем, такой прожженный типчик, как бармен Майк в заведении Бреннана, куда Бакли частенько захаживал, - даже Майк при последней встрече пожаловался ему, что в этом семестре студенты словно озверели: взаимное хамство и бессмысленная драчливость достигли запредельного уровня. По словам Майка, за последний месяц ему пришлось вышвырнуть из бара за отвратительное поведение столько же студентов, сколько за предыдущие три года. Он подумывает о том, чтобы нанять вышибалу, потому что в одиночку уже не справляется с такими агрессивными посетителями. "Храм науки, мать его! - сказал Майк. - На деле самый настоящий гадюшник!"
Да, странные дела творятся в университете.
Лифт остановился на первом этаже, Бакли пересек холл и вышел на улицу. Вечер был прохладный, но влажный, так что было душновато. В свете ламп замечалась оранжеватость воздуха - опять смог, черт бы его побрал!
Время только близилось к девяти, но университетская территория была почти пустынна. Парочка на скамейке, студент на дорожке, еще один - пьет кофе у киоска-пирожковой.
Бакли пошел через центральную площадь. Слева от него был ярко освещенный корпус ИВИ - исполнительских видов искусства. Судя по количеству огней, там не просто занятия, а какое-то большое событие. Концерт или спектакль? Странно, ни в газете, ни по радио никаких объявлений не было.
Бакли свернул к корпусу ИВИ. А ну как что-либо любопытное!
На стенде перед входом висел плакат: "ТРИО:
ФЛЕЙТА, РОЯЛЬ И ВИЗЖАЩИЙ ФЛАГЕЛЛАНТ. МАЛАЯ СЦЕНА. 20.00".
Бакли удивленно сдвинул брови, открыл дверь и вошел в холл. Со стороны зала доносились звуки флейты и рояля - в сопровождении истошных криков.
Что за хрень такая?
Какая-нибудь шутка, подумал профессор. Однако в глубине души он уже понял, что шуткой здесь и не пахнет. Его даже подташнивало от нехорошего предчувствия.
Бакли прошел через холл мимо входа в Большой зал и направился к Малому. Звуки флейты и рояля становились все слышнее.
Затем последовала новая серия воплей.
Бакли вошел внутрь.
Студенточка в аккуратном голубом костюмчике билетерши протянула ему программку, но он, не обращая внимания, пересек фойе и оказался в темном зале.
Похоже, там не было ни одного свободного места.
На сцене лысый пожилой мужчина во фраке играл на рояле, а молоденькая женщина в вечернем платье с открытыми плечами играла на флейте. Слева от этой пары устроился крупный мужчина, настоящий громила, одетый в плотно обтягивающий кожаный костюм. Перед ним на пюпитре стояли ноты. Глядя в них, он периодически поднимал плеть, которую держал в правой руке, и бил ею совершенно голого мужчину, привязанного к двум столбам.
Голый мужчина истекал кровью от многочисленных ран на всем теле. Он корчился от боли. В промежутках между ударами он жутко стонал, а когда плеть касалась его тела - истошно вопил и извивался.
Бакли невольно закрывал глаза при каждом ударе плети. Однако зрители в зале получали видимое удовольствие. Одни самозабвенно покачивали головой при каждом ударе, другие отбивали ритм сложенными в трубочку программками.
Мороз пробегал по спине Бакли. Чего только в жизни не бывает!.. Возможно, это действительно спектакль. Актеры - чудной народ, в наше время они на сцене всякое творят: и раздеваются, и трахаются. Стало быть, могут, потехи ради, и калечить себя, и делать на глазах у публики татуировки или ставить друг другу клизмы - Бакли слышал о таком. Быть может, то, что он сейчас видит, относится к разряду подобных маразматических представлений?
Да вот только зрители совсем не те, что посещают подобные мерзопакостные спектакли. Бакли обвел глазами зал. Сплошь люди за пятьдесят - очевидно, бывшие студенты К. У. Бреа и патроны университета. Все в строгих костюмах и платьях. Консервативнейшая публика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76