Шагов через двадцать он столкнулся с другим студентом. Тот вместо извинений развернулся и толкнул его в спину. Через пару секунд завязалась серьезная драка.
Господи Всемогущий! Что же стало с университетом? Отчего здесь столько злобы?
Фейт не стала наблюдать за дракой, сунула рассказ под мышку и заспешила на семинар по писательскому мастерству.
У нее; теплилась робкая надежда на то, что большая часть группы по каким-то причинам сегодня не придет на занятия. Однако, к ее разочарованию, пришли почти все. Она села в первом ряду.
Профессор Эмерсон улыбнулся ей и спросил:
- Готовы?
Фейт кивнула и браво ответила, чтобы показаться уверенной в себе:
- Не то чтобы готова, но готова показать, что готова!
Тут кто-то с заднего ряда крикнул:
- Профессор Эмерсон!
Фейт оглянулась на парня, который тянул руку.
- Да, мистер Киилер, что вы хотите сказать?
- На следующее занятие мне назначено читать мой рассказ, а я, к сожалению, не смогу прийти. Можно мне поменяться и прочитать сегодня?
- Ничего против не имею. Но решать должна мисс Пуллен. - Профессор повернулся к Фейт:
- Что скажете? Можем мы сегодня обсудить рассказ мистера Киилера вместо вашего?
Фейт посмотрела на бледного студента в последнем ряду. Хотя она не испытала особого облегчения от того, что сегодня не нужно читать перед всеми, было неловко отказываться. Поэтому она кивнула:
- Хорошо, я согласна.
- У вас есть копии вашего произведения? - спросил профессор Эмерсон Киилера.
- Нет. Простите, я забыл размножить.
- Ну, тогда не стоит ли нам отложить обсуждение до лучших времен...
- Да ведь это очень короткий рассказ. Я могу прочитать его сейчас, а потом оставить вам копии - вы раздадите на следующем занятии.
В голосе студента было столько отчаянной мольбы, что Фейт стало не по себе. Отчего он так клянчит, будто сегодня последний день и больше не будет другой возможности прочитать свое творение!..
Профессор Эмерсон на секунду-другую задумался, потом сказал:
- Хорошо. Не будем больше терять времени. Начнем. Вы готовы, мистер Киилер?
- Да.
- Тогда вперед. Уступаю вам свое место.
- А это обязательно - читать перед всеми? Или можно отсюда?
- Как вам удобнее.
Бледный студент с заднего ряда обвел глазами аудиторию и встретился взглядом с Фейт. На ней его глаза задержались. Он криво ухмылялся.
У Фейт вдруг заколотилось сердце от недоброго предчувствия. Что-то знакомое было в выражении его лица, что-то пугающее.
Киилер поднял листочки и стал читать:
"В библиотеке стоят аккуратные ряды параллельно бегущих книжных стеллажей, освещенных лампами дневного света. Три верхних этажа отданы этим нескончаемым параллельным рядам стеллажей..."
У Фейт при первых же словах пересохло горло. Руки у нее дрожали, на лбу выступил пот.
А Киилер продолжал ровным голосом:
"Все книги разложены в хитроумной последовательности - согласно буквенному и цифровому шифру, а также дате публикации..."

2
- Поверишь ли, просто мороз по коже! - сказал Джим.
Фарук пожал плечами.
- Эка невидаль! Ваш преподаватель - гнусный тупоголовый ханжа и оголтелый консерватор. Таких дураков во все времена хватает.
- Дело не в том, что преподаватель осел. Ужас в том, что... - Джим искал слова, чтобы выразить всю сюрреалистичность сцены в аудитории, всю ошеломляющую обыденность того, что произошло. - Да, ужас именно в том, что никто из студентов и ухом не повел. Все кивали головами и прилежно записывали бред о том, что рабовладельческий строй - самый эффективный с экономической точки зрения. Словно подобные мысли бесспорны и общеприняты. Лишь Элвин восстал против диких взглядов профессора. Но меня поражает наглость этого преподавателя - ведь за такие вещи по головке не погладят, если начальство узнает. Ведь запросто могут уволить! А не уволят - так опозорят по гроб жизни!.. Однако студенты покорно скушали - и никто не пожелал ударить в колокола!
Стив хихикнул.
Джим возмущенно воскликнул:
- Что тут смешного, черт возьми?
- Твоя реакция. Обычное интеллигентское жеманство. Очень мы нежные... Это университет. И ты готовишься в журналисты. Слышал о такой штуке, как свобода слова?
- Свобода слова тут ни при чем.
- А что при чем?
- Не знаю, как выразить... Но был бы ты там, в аудитории, ты бы тоже почувствовал, как это.., странно.
Стив фыркнул.
- Ну да, весьма членораздельное объяснение. Чувствуется, что говорит человек, владеющий словом.
Джим с упреком покосился на приятеля, затем решил перевести разговор на другое и спросил:
- Стив, ты свою полосу подготовил?
- Отвали, Джим.
- Что-о?
- Не твое дело. Я отвечаю за свою полосу - и как-нибудь обойдусь без надсмотрщика.
- Не мое дело? Стив, спустись на землю! Я главный редактор, а ты - редактор отдела. Получается, что ты вроде как мой подчиненный. Если я сошел с ума и ошибаюсь, то поправь меня, дурака!
- Если ты главный, что мне - зад тебе лизать?
Фамильярная хамоватость в редакции всегда сходит за шутку, но сейчас у Стива был настолько серьезный тон, что было очевидно - это отнюдь не зашедшее слишком далеко зубоскальство. У Джима кулаки зачесались. Взять бы этого негодяя за шкирку и встряхнуть хорошенько - чтобы в себя пришел!
Но в итоге Джим совладал со своим гневом. Орать и топать ногами - только позориться. Все равно дубину, вроде Стива, не перевоспитать...
Однако что же тут происходит, в этом чертовом университете?
Джим обвел глазами редакционную комнату. С большинством из сотрудников газеты он работал не первый год, и до сих пор у них были распрекрасные отношения. Однако в этом семестре...
Да, в атом семестре все словно с цепи сорвались. Все кругом, в том числе и в редакции, разваливается на глазах. Милая болтушка Шерил замкнулась в себе. Стив стал агрессивен - так и лезет на рожон, так и напрашивается на драку. А некогда жизнерадостный и отзывчивый Фарук превратился в равнодушного циника. Что касается остальных редакторов, то и о них ничего хорошего не скажешь - резкие и нервные, грубят друг другу, хамят корреспондентам. Словом, мрак какой-то!
Что-то тут меняется. Что-то тут нехорошее происходит.
Да, Хоуви прав.
Но не меняется, а уже изменилось.
Джим не мог бы сказать, когда именно пошли эти зловещие перемены и отчего они начались. Даже сами изменения было трудно логически вычленить, чтобы с уверенностью утверждать: иначе стало это, это и это. Потому что каждое "это" имело самое невинное объяснение. Скажем, Стив только что нахамил потому, что ему просто "шлея под хвост попала". А Фарук, предположим, стал апатичным и вялым потому, что в последнее время неведомо для всех страдает от запоров. Лишь совокупность мелочей, эта лавина агрессивности и злобы, создавала удручающее впечатление глобальных перемен в университетской жизни.
Джим был напуган "тектоническими сдвигами" - глубинным движением пластов университетского бытия, неясным гулом, который предвещал что-то вроде землетрясения.
Возможно, Хоуви прав во всем - и действительно в определенное время определенные события неизбежны, как приход зимы после осени. К примеру, социальные потрясения в Америке в шестидесятые годы не имели одной-единственной причины, не имели даже явных катализаторов.., они попросту произошли. Скажем, Мартин Лютер Кинг не был ни причиной, ни следствием. Он появился, потому что время потребовало Мартина Лютера Кинга; вместо него мог быть какой-нибудь Джон Апджон Смит, калибром поменьше, но с теми же последствиями.
Вот и в университете происходит то, что не может не произойти.
Нет, глупые мысли. Напрасно он принимает все так близко к сердцу. Как выразился Стив, "очень мы нежные".
Джим несколько растерянно посмотрел на Фарука, словно спрашивал его: что мне делать со Стивом - поставить на место или пропустить его слова мимо ушей?
Фарук равнодушно пожал плечами и отвернулся.
- А что ты можешь сделать? - сказал он.
Ну, сделать Джим мог многое. Пригрозить Стиву увольнением. Профессор Нортон, курирующий "Сентинел", несомненно, поддержит главного редактора в этом вопросе. А если Нортон и не выгонит Стива, то может припугнуть его низкой оценкой за журналистскую практику. Если применить силу и показать, кто тут начальник, то в редакции все быстро станет на свои места. Однако прежней дружеской атмосферы такими мерами не восстановить...
Джим молча направился в кабинет Нортона. Он был так взволнован, что даже не постучался. Просто открыл дверь и вошел.
- Нам надо поговорить, - выпалил он с порога.
Нортон сидел за столом. Бледный и злой. Джим и прежде замечал, что куратор в последнее время плохо выглядит. Но сегодня он казался тяжелобольным. Возможно, это впечатление было особенно острым потому, что Нортон теперь очень редко появлялся в редакции и Джим видел его в лучшем случае раз в неделю.
В прошлом семестре, еще весной, все было иначе. Нортон заглядывал чуть ли не каждый день, частенько самолично переписывал неудачные заметки и статьи, помогал правильно расположить материал на полосах - словом, вкалывал вместе с ними, а не ограничивался ролью наблюдателя и советчика. Но в этом учебном году он даже роль наблюдателя и советчика почти игнорировал - если и приходил в редакцию, то уединялся в своем кабинете и по мере возможности избегал общения с сотрудниками газеты.
Джим озабоченно спросил:
- Простите, профессор Нортон, вы в порядке? Как вы себя чувствуете? Вы не больны?
Куратор отрицательно покачал головой и попробовал изобразить улыбку. Она получилась очень печальной.
- Нет, я здоров. Все в порядке. Только устал. Джим кивнул, хотя про себя подумал: "Черта с два вы здоровы: вон испарина на лбу, да и руки дрожат". Было так мучительно смотреть на Нортона, которого вдруг подкосило, что Джим отвел глаза и уставился на стену над его головой.
- Нам надо поговорить, - повторил он.
- Выкладывай.
- Мне кажется.., вы, конечно, извините.., но, по-моему, вам следует больше участвовать в ежедневной жизни газеты. В этом семестре вы как-то в стороне, и поэтому некоторые сотрудники газеты вообразили, что им все позволено...
- Ну, ведь им и впрямь все позволено, - с болезненной улыбкой произнес Нортон.
- Но мне кажется, вам самому надо убедиться, что позволенное позволенному рознь...
- Что, Джим, достали тебя?
- Нет, не то чтобы достали, просто...
- Что "просто"?
Джим заставил себя взглянуть в глаза куратору. Тот все еще улыбался, но такой жалкой грустной улыбкой!
- Профессор Нортон... - начал Джим.
- Я увольняюсь, - перебил его куратор. - Я уже переговорил с деканом.
Улыбка на его лице окончательно потухла и сменилась выражением смертельной усталости.
- Но почему?
- Меня точно достали.
Теперь Джиму показалось, что профессор вот-вот расплачется. Вполне возможно, что Нортон на грани нервного срыва.
- Расскажите мне, - быстро сказал Джим. Он был полон сострадания. - Если вам надо выговориться - не держите в себе. Если вам нужно...
- Единственное, что мне нужно, так это побыть одному. Проваливай!
Джим попятился, нащупал дверную ручку у себя за спиной.
- Хорошо, хорошо, - пробормотал он. Он открыл дверь, на прощание виновато улыбнулся и вышел вон.
Стив стоял у стола художника и встретил главного редактора наглой ухмылкой:
- Ну что, сел на ежа? С Нортоном где сядешь, там и слезешь.
Джим бросил на него холодный взгляд и произнес:
- Ты уволен. Собирай вещички со своего поганого стола. Больше в газете ты не работаешь. Ухмылки как не бывало.
- Эй, ты что?
- Ты не глухой.
- Да я просто дурака валял. Джим, я же только шутил!
- Ты здесь больше не работаешь, - сказал Джим и, не оборачиваясь, прошел к своему столу.

3
- Добрый день, профессор Эмерсон. Ян кивнул Марии, направляясь к ящику для корреспонденции и проходя мимо стола секретарши кафедры английского языка и литературы.
- Как жизнь? - осведомился он.
- Была бы проще, если бы вы дали мне свое расписание. Уже месяц от вас добиться не могу. Студенты то и дело звонят и спрашивают о часах ваших занятий, а я не в курсе.
- Извини, - сказал Ян. - Пэлова дырявая. Сегодня обязательно занесу.
- Вы меня этими "сегодня" не первую неделю кормите.
Ян вынул все, что находилось в его отделении ящика для корреспонденции, затем, не отходя от стола Марии, быстро рассортировал почту, ненужное сразу выбрасывая в корзину для мусора. Туда полетел рекламный проспект только что изданного учебника по английской литературе периода романтизма, брошюра о какой-то новой компьютерной программе и протокол последнего факультетского собрания.
А это что такое? Толстенный конверт с его фамилией. Ни марок, ни штемпеля - стало быть, пришел не по почте, а кем-то принесен. Заинтригованный, Ян вскрыл конверт и обнаружил внутри сперва подробную карту всей университетской территории, а затем еще несколько чертежей. Как он понял, в руках у него была поэтажная планировка университетских зданий - все помещения, а также схемы размещения электропроводки, канализации и водопровода.
На каждом чертеже имелось два-три жирных красных крестика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76