Как водится, после сладкого застолья наступило горькое похмелье:
сосед подозревал, что поросенка украл Генрик Палузинский; и хотя в
открытую его никто не обвинял, помощь от соседей, и без того довольно
редкая, почти совсем прекратилась.
Януш рос, и хотя природа наградила его здоровым и крепким организмом,
он оставался тощим и долговязым подростком; чрезмерная худоба не красила
молодого парня - торчащие ключицы и острые лопатки бросались в глаза. Он
не был в чести у мальчишек-односельчан, соседских сыновей: всеми забытая
доблесть его отца-героя вряд ли могла стать надежным капиталом, а сам Януш
прослыл среди своих сверстников хитрым и изворотливым типом. Постоянно
будучи последним человеком в любой компании, он все время старался прежде
всего набить свое брюхо (он почти всегда был голоден, а это вряд ли служит
формированию твердого характера), и редко отличался в драках, нередких
среди задиристых деревенских мальчишек.
Прошло еще несколько лет, и Януш смог помогать своим родителям
обрабатывать землю - теперь даже самая тяжелая мужская работа была ему по
плечу. Он неохотно тянул эту лямку; тем не менее дела у Палузинских стали
понемногу улучшаться. Правда, они все еще находились на краю нищеты, но и
большинство их соседей тоже были очень бедны; старая рана Генрика сделала
из него плохого работника, лишив былой силы, - тем не менее стол в семье
был уже не таким скудным, как раньше, и Палузинским даже удалось скопить
несколько "злотых" на обновление кой-какого хозяйственного инвентаря. В то
время Польша переживала перемены к лучшему: новое либеральное
правительство начало проводить земельные реформы, и в центре внимания
новой аграрной политики оказались мелкие фермерские хозяйства. Система
социального страхования и забота правительства о здоровье сельского
населения оказали крестьянам существенную поддержку. Судьба, казалось,
наконец повернулась к Палузинским, дав шанс и молодому Янушу, но тут новая
беда нависла над всей землей польской.
1 сентября 1939 года немецкие войска вошли в Польшу, а вместе с ними
пришли террор и ужас беззакония. Видные политические деятели, ученые,
просветители были смещены со своих постов или уничтожены новым
"Центральным Правительством". Малейшее неповиновение могло привести
человека в тюрьму, а то и на казнь. Повсюду царили паника и растерянность
перед сложившейся ситуацией. Страна должна была покориться захватчикам:
бесчисленные убийства, утопившие землю в крови с первых дней оккупации,
жестокость немецких солдат и офицеров по отношению к коренным жителям
Польши держали простой люд в постоянном страхе и тоскливом ожидании еще
большей катастрофы. Неподчинение жестким законам Третьего Рейха каралось
беспощадно: бесчисленное множество людей отправлялось в концентрационные
лагеря - лагеря смерти. Немцы безжалостно уничтожали евреев;
укрывательство или пособничество евреям означало расстрел или лагерное
заключение для польских граждан.
Для Польши это означало возврат к тем давно прошедшим мрачным
временам, когда власть в стране держалась на насилии и страхе. Для
шестнадцатилетнего Януша Палузинского это означало возврат к тем дням,
когда он постоянно голодал.
Нацисты поработили польских крестьян, заставляя их работать на
немцев. В каждом селе был назначен свой староста, следивший за тем, чтобы
крестьяне не прятали продукты. Продовольствие изымалось вооруженными
отрядами захватчиков, и лишь малая часть добра оставалась хозяину и его
семье, чтобы они не умерли с голоду. Тех, кто укрывал часть своего урожая,
расстреливали.
Односельчане Януша - мужчины и женщины, старики и молодежь - не могли
смириться с наглостью оккупантов, беззастенчиво грабивших их дома,
позоривших девушек, оскорблявших стариков. И немцы, занявшие деревню,
расстреляли каждого десятого, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков.
Родное село Януша разделило горькую участь всей страны. И все же нацисты
не смогли сломить сопротивления гордого и непокорного польского народа,
любившего свою землю и полного ненависти к врагам. Молодые парни ушли в
партизаны; скрываясь в окрестных лесах днем, партизанские отряды совершали
смелые вылазки ночью.
Генрик Палузинский воспрянул духом, считая, что пришло время вернуть
себе былую славу. Возраст и полученная в давнем сражении рана не позволяли
ему активно участвовать в народном сопротивлении, и он прилагал все силы к
тому, чтобы снабжать продовольствием партизан. Собирая те скудные крохи,
которые ему и его односельчанам удавалось сэкономить или спрятать от
немцев, он переправлял их добровольческим отрядам, скрывавшимся в лесах
возле его деревни. Вместе с продовольствием связные получали от него
информацию о расположении и действиях немецких войск в окрестности. Генрик
не раз говорил своему сыну о том, что пора бы ему вступить в какой-нибудь
из партизанских отрядов; но Януш каждый раз отмахивался от настойчивых
уговоров отца, проявляя при этом еще большее упрямство, чем тогда, когда
его приходилось заставлять работать в поле. Пожаловавшись матери, Януш
обрел в ее лице надежного союзника. Казимира запретила своему мужу даже
думать о том, что могло разлучить ее с горячо любимым единственным сыном.
И без того все они уже достаточно рискуют, собирая продовольствие для
партизан, и она не позволит подвергать сына еще большей опасности. Кроме
того, кто будет обрабатывать землю, если с мальчиком что-то случится?
Огорченный тем, что его сын так позорно струсил, Генрик все же прислушался
к разумным речам Казимиры.
События получили дальнейшее развитие, когда поздней осенью Генрик
Палузинский слег в постель с воспалением легких, простыв на холодном
ветру. Однажды рано утром, когда больной лежал в спальне, кашляя и хрипя,
в дверь дома громко и настойчиво постучали. Испуганная Казимира пошла
открывать, гадая, кто стоит там, за дверью. Это могли быть немецкие
солдаты, обшаривающие хутора вокруг деревни в поисках укрытого
продовольствия, но могли быть и партизаны. Казимира сдерживала в своем
сердце нараставшую тревогу, отворяя дверь. Она облегченно вздохнула,
увидев стоящую у порога женщину с блестящими, мокрыми от мелкого,
моросящего дождя волосами. Эта женщина была из их деревни; ее муж
участвовал в Сопротивлении. В руках она держала небольшой узелок.
- Здесь еда для моего мужа, "пани" Палузинская, - сказала она
Казимире. - Немцы заметили меня, они подозревают, что и мой Миколай связан
с партизанами. Но наши мужики голодают там, в лесу. "Пан" Палузинский
должен отнести это им.
Казимира объяснила, что Генрик очень болен и не может сейчас
отправиться в такой долгий, опасный путь.
- У вас есть здоровый, крепкий сын, - холодно ответила женщина
Казимире.
Генрик слышал весь разговор через открытую дверь своей комнаты. Он
позвал свою жену, велев ей провести женщину в дом, чтобы случайно не
попасться на глаза проходящему мимо патрулю. Крестьянка быстро вошла в дом
к Палузинским и стала упрашивать Генрика послать сына в лес к партизанам,
чтобы отнести еду. Палузинский-отец встал с постели, собираясь пойти сам,
несмотря на то, что чувствовал себя очень плохо и еле стоял на ногах от
слабости. После долгих уговоров Казимира уложила его обратно,
согласившись, что к партизанам должен идти их сын. Она испугалась, что
прогулка под холодным осенним дождем сведет ее мужа в могилу.
У Януша не оставалось выбора. Отказавшись, он навсегда потерял бы
уважение соседей и односельчан. До конца своих дней носил бы позорное
клеймо труса, а постоянные укоры отца сделали бы его жизнь совершенно
несносной. К тому же в эти утренние предрассветные часы риск попасть в
лапы немцам был минимальным.
Отец дал ему подробные инструкции, как найти скрытое убежище
партизан, и юноша ушел, поплотнее подвязав поясом пальто и подняв
воротник, чтобы укрыться от моросящего дождя. Казимира видела, какой
гордостью светились глаза ее мужа, когда он провожал взглядом Януша.
Генрику редко приходилось гордиться поступками сына, но сегодня его Янушу
удалось отличиться. К несчастью, эта гордость очень скоро обернулась
бедой...
В лесу Януша схватили немецкие солдаты, которые были прекрасно
осведомлены о том, что между партизанами и жителями окрестных сел
существует налаженная связь. По капризу судьбы вражеский патруль
прочесывал именно тот участок леса, куда направился молодой Палузинский.
Януш попался немцам через десять минут после того, как он вышел из дома.
К чести молодого человека надо сказать, что он не сразу сдался, когда
фашисты стали зверски бить его. Однако в страшных застенках Люблина палачи
Гестапо за один день сумели развязать ему язык.
Он назвал имена партизан и те деревни, откуда они были родом,
рассказал, где в лесу расположены их основные лагеря, припомнил, кто из
местных жителей участвовал в Сопротивлении, а кто снабжал партизан
продовольствием. (Большинство из этих сведений были его собственными
догадками, и он старался, чтобы его речь на допросе звучала убедительно).
Это случилось, когда его привели в камеру, специально оборудованную для
пыток. Его голову погружали в воду и держали, пока он не терял сознание,
захлебываясь, затем приводили в себя, избивали и снова пригибали к лохани
с водой, и так до тех пор, пока он не признался, что его родители
поддерживают связь с партизанами... Только когда после нескольких ожогов
горящими сигаретами кожи в паху с разбитых губ юноши не сорвалось никаких
новых показаний, его мучители поняли, что больше он ничего не знает.
На следующий день Януша отправили в Замок Люблин - древнюю крепость,
стоящую на холме. Немцы разместили здесь тюрьму и здание суда. Здесь, в
маленькой часовне, превратившейся в зал судебных заседаний, ошеломленного
юношу приговорили к лишению свободы. Ему повезло: он остался жить, в то
время как несколько польских граждан, приведенных под конвоем в немецкое
судилище вместе с Янушем Палузинским, были признаны виновными. Их тотчас
же увели в соседнюю комнату и там расстреляли.
Из Замка Люблина он попал в концентрационный лагерь Майданек,
печально известный всему свету как место страдания многих тысяч
заключенных - поляков, венгров и чехов, и этот лагерь оставил несмываемую
отметину на его теле - на запястье Януша был вытатуирован номер, под
которым юноша значился в списках заключенных. Так фашисты метили, словно
скот, все свои жертвы в концлагерях.
Когда он оправился после побоев, а раны и ожоги затянулись и
перестали мучить его не прекращающейся ни днем, ни ночью болью, он начал
размышлять о своем нынешнем положении и пришел к выводу, что у него
гораздо больше шансов выжить, чем у других заключенных. Во-первых, он был
молод, во-вторых, жизнь с малых лет приучила его существовать на голодном
пайке (хотя, конечно, та пища, которой его кормили в Майданеке, не шла ни
в какое сравнение с самой убогой и скудной домашней едой); к тому же он
был хитер и ловок, имел замашки мелкого жулика и частенько был не прочь
поживиться тем, что плохо лежит. Он не испытывал угрызений совести из-за
своих ошибок, мелких грехов и даже крупных проступков (ведь хорошо
известно, что муки совести - тяжкое бремя для души); едва ли он чувствовал
раскаяние или даже малейшее беспокойство после того как предал многих
людей и погубил своих родителей. И он не был евреем, которых немцы
беспощадно уничтожали. Немного позже он открыл в себе еще одно свойство,
весьма сходное с умопомешательством (а возможно, и явившееся результатом
психического расстройства), проявившееся не сразу, а по прошествии
нескольких месяцев, проведенных в лагере. Однако именно оно помогло ему
выжить в тяжелейших условиях.
Он был одет всегда в одну и ту же мешковатую хлопчатобумажную одежду,
раскрашенную черно-белыми полосами, которую носили все заключенные -
грубую, не спасавшую от холода и ветра. Постелью ему служили голые доски в
наспех сколоченном бараке, лежащие прямо на влажной, холодной земле. Все,
с кем он жил вместе в этом бараке, были сильно истощены голодом и тяжелой
работой. Еда, настолько скудная, что ее не могло бы хватить и котенку, и
настолько отвратительная, что даже голодные собаки не стали бы ее есть, не
могла долго поддерживать обессилевшие, ослабленные организмы людей,
которых заставляли заниматься физическим трудом по двенадцать часов в
сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71