Ты меня хорошо понял?
- Да понял, понял.
- Смотри, не вздумай сбежать…
Если бы Полоз этого не сказал, Есене бы такое и в голову не пришло. Но идея ему понравилась, и теперь он с нетерпением ждал, когда же они остановятся «на ночлег». Но верста за верстой оставались позади, а ночь все не кончалась.
Полоз шел бодро и скоро, и не дал Есене нести свою котомку.
- А хорошо дома, - как-то сказал он, глубоко вдыхая морозный воздух.
- Дома - хорошо, - проворчал в ответ Есеня.
- Мне кажется, я сразу здоровым стал, как только сюда добрался. Море - это конечно здорово, но тут мне больше нравится.
Есеня только вздохнул. Однако прошло около часа, за который они отмахали пять верст, не меньше, как вдруг Полоз взмахнул руками и как-то неловко, странно повалился на колени.
- Полоз! Ты чего? - Есеня испугался.
- Нет-нет, - сказал тот тихо, - все нормально. Голова закружилась.
- Да тебе нельзя еще столько ходить!
- Надо отдохнуть немножко… И все пройдет.
Есеня посмотрел вверх - небо было ясным.
- Через три часа светло будет, - сказал он.
- Смотри-ка… Дома и звезды другие… Ладно, сворачиваем в лес, поспим и дальше пойдем.
Есеня помог Полозу встать, но тот уже пришел в себя и пошел сам - пошатываясь немного. Ну как от него сбежишь? А вдруг ему плохо будет? А вдруг он замерзнет один? Они отошли от дороги довольно далеко и выбрали место для ночлега.
- Ты сядь, я сам все сделаю… - Есеня поставил котомку на снег.
- Сейчас снега много, берлогу можно делать. Тогда хоть сутки спи - не замерзнешь. Ты дрова собирай, и коры сосновой нарежь. А я тебе покажу, как. Поедим - и спать.
Берлога Полоза показалась Есене сомнительным сооружением - глубокая нора в сугробе, с хитрым лазом внутрь. Пол он выстлал толстым слоем сосновой коры, и зажег две свечи.
- Надышим - теплей будет, чем у костра, - Полоз завернулся в одеяло, - не сомневайся. И свечи тепло дают. Главное, чтобы выход не замело.
Есеня устроился рядом с ним - ему в берлоге не очень нравилось. Снег к весне слежался, и ему казалось, что над головой нависла тяжелая каменная глыба. Впрочем, к тому времени, когда Полоз захрапел, в берлоге действительно стало тепло. Не как в доме, конечно, но спать можно, не замерзнешь.
Есеня вылез из одеяла и накрыл им Полоза сверху - одному-то спать холодней! - и начал отползать к выходу медленно, чтобы Полоз не проснулся: двинулся - замер, двинулся - замер. Он едва не обрушил лаз - выход был сделан ниже пола, чтоб не уходило тепло.
В лесу светало. Он выбрался к догорающему костру, отряхнул шапку и опустил на шею намотанный на голову платок. Быстрей! Теперь надо быстрей! Он представил себе, как испугается Полоз, когда проснется, и ведь наверняка побежит его догонять! Есеня подумал немного, взял палку, служившую кочергой, и вывел на снегу три (как он считал) корявых слова: «ПОЛАС ЯВИРНУС ЖДИ».
К городу Есеня бежал почти бегом, и добрался до него еще засветло. Сердце подскакивало в груди, как лягуха - то ли от бега, то ли от волнения, то ли от радости. Особенно, когда из-за поворота показалась городская стена: круглые островерхие башни, а за ними - холмы с замками благородных, высокая арка ворот - Есеня никогда не обращал внимания на то, как выглядит Олехов, наверное, потому, что никогда из него не уходил надолго. И все это казалось ему обыденным, привычным. А теперь он понял, что на свете лучше места не бывает. И как бы не красивы были сады Урда, как бы не завораживали его морские волны - Олехов самый прекрасный город на земле. Дом! Там, за городской стеной, спрятанный в веренице длинных прямых улиц - его дом!
Через ворота, конечно, идти Есеня не рискнул. По большаку впереди него полз обоз из десятка саней, рядом с которыми шли крестьяне, и стража не обратила бы на него никакого внимания. Но Полоз говорил, что в городе опасно, поэтому, смешавшись с обозом, перед воротами Есеня незаметно, бочком, ушел в сторону - к ближайшей дыре.
В городе ничего не изменилось, и Есеня не чувствовал никакой опасности. Никто не всматривался ему в лицо, никто не крался сзади. Он спокойно прошел мимо базара, надвинув шапку пониже - торговля заканчивалась, и народу было немного. Конечно, хотелось заглянуть в пивную, посмотреть одним глазком - нет ли там Звяги с Суханом, но Есене хватило благоразумия этого не делать. Он бы и дальше шел не таясь, как вдруг внимание его привлекло белое полотнище, натянутое на ограду базара, у самых ворот. Раньше ничего такого тут не было! Есеня обогнул ограду и остолбенел: на белом полотнище в человеческий рост был нарисован его собственный портрет! Есеня честно считал, что лицо у него более взрослое и умное, а не такое щенячье, как изобразили на полотне, но сомневаться не приходилось - это он сам и есть. Да и подпись внизу - Жмуренок по прозвищу Балуй - других версий не оставляла.
Он надвинул шапку еще ниже, опустил голову и пошел дальше, нервно озираясь по сторонам. Нет, домой нельзя. Надо немедленно спрятаться где-нибудь, и дождаться темноты. Есеня свернул на улицу, ведущую в кабак. Медальон! Он забыл, что у него медальон! Если его поймают, все будет кончено! Надо было оставить его Полозу, или, на худой конец, снова спрятать в трещине старого дуба! Но выходить из города, чтобы потом с таким риском возвращаться, Есеня посчитал слишком опасным.
Он не долго думал, прежде чем найти место, где укрыться - в сарае у Бушуюхи! Старуха сидит дома, плохо видит, и вряд ли заметит Есеню, даже если заглянет в сарай. Он столько раз там прятался, и никто его не нашел.
Есеня старался идти вдоль заборов, повыше поднял воротник и натянул платок на подбородок до самого носа. Пусть думают, что ему холодно! Вечерело, и людей на улицах он почти не встречал. Четверть часа, что потребовались ему, чтоб добраться до выбранного укромного места, показались ему вечностью. Он шарахнулся от двух собак, деловито выбежавших из-за угла прямо ему под ноги, чем сильно их напугал, долго стоял, повернувшись лицом к забору, когда булочник неторопливо тянул мимо него опустевшую тележку, и, наконец, осмотревшись как следует, нырнул в дыру в покосившимся заборе двора Бушуюхи.
Едва затворив за собой скрипучую дверь сарая, Есеня нырнул в сено и зарылся поглубже - ему казалось, что за ним следили и ждали той минуты, когда он окажется в тупике и не сможет бежать. Но прошло минут пять, и никто его не потревожил. Теперь надо спрятать медальон. Полоз говорил, что прятать надо так, чтобы не нашли. Интересная мысль… Зарыть в землю, или кинуть в воду. Как иголка в стоге сена. Есеня подумал и решил, что если зароет его под сеновалом, то никто не сможет его найти. Даже случайно.
Земля под слежавшимся сеном не промерзла за всю зиму, и ему легко удалось вырыть руками маленькую ямку в пару вершков глубиной. Есеня снял с шеи медальон, раскрутив платок, сжал его на прощание в кулаке и положил в приготовленный тайник.
- Я за тобой скоро вернусь, - шепнул он - ведь молодой отшельник говорил, что медальон все слышит. Интересно, он там не задохнется? Если он слышит, может он совсем живой? Почему-то тайник показался ему похожим на могилу.
Есеня утрамбовал землю получше, завалил сеном и лег сверху. Нет, не найдут. И случайно не найдут. Он хотел подремать до темноты, но сон не шел - Есеня волновался до дрожи. Еще немного, и все выяснится! Но сначала… Сначала он придет домой.
Он закинул руки за голову. Полоз, наверное, уже проснулся. Жаль, что нельзя переночевать дома, мама бы оладий нажарила… Он представил, как будут радостно визжать сестры, когда увидят его на пороге. А может, у них опять ужинает Чаруша? При всем уважении к отцу, желания жениться у Есени пока не появилось, но Чаруша ему нравилась. Она тоже его любит и тоже обрадуется. От предвкушения такого счастливого возвращения домой губы сами собой расползлись в улыбке. И тут он вспомнил, что ни мамы, ни сестер дома нет - отец отправил их в деревню. Он вздохнул. Ну и что? Все равно, дома его ждет отец.
Есеня дождался, когда стемнеет окончательно, и потихоньку выбрался на улицу. Теперь медальона у него с собой нет и бояться нечего. Он побежал к дому бегом, глядя в освещенные тусклым светом окна - и у него дома по вечерам горит свет. Там на ночь топится печь, и отец сидит перед открытой дверцей, смотрит на огонь и ждет, когда Есеня постучит в окно.
Перед родным забором Есеня посмотрел по сторонам и никого не увидел - улицы давно опустели.
Он не знал, что сосед из дома напротив давно ждет его появления и прислушивается к каждому стуку в окно кузнеца Жмура. Деньги, которые ему посулил благородный Огнезар, ничего не стоили по сравнению с оказанным ему доверием, оправдать которое стало для ущербного гончара делом чести.
Есеня толкнул калитку, но она оказалась запертой на ночь. За стенкой конюшни всхрапнул и тихо заржал Серко - услышал, учуял! Есеня подошел к дому, поднялся на цыпочки и громко постучал в темное окно спальни. Не прошло и минуты, как раздался скрип двери сеней, потом громкий хлопок и тяжелые шаги на крыльце. Есеня вернулся к калитке - отец подошел с другой стороны, скрипя снегом, и распахнул ее, не спросив, кто пришел к нему в гости так поздно.
- Сынок… - Есене показалось, что отец ждал его именно сейчас, именно в эту минуту, потому что он нисколько не удивился приходу сына, только обрадовался. Отец осунулся за это время, похудел и как будто стал ниже ростом.
- Батя, - сглотнул Есеня, уткнувшись ему в плечо, и вдохнул отцовский запах: пота и железной окалины.
- Как ты вырос, сынок… - прошептал отец, прижимая его к себе так сильно, что хрустнули ребра.
- Бать, я был такой дурак, - сказал Есеня и шмыгнул носом. Он хотел сказать еще много чего, но почему-то слова застряли в горле.
Отец потянул его за собой во двор, захлопнул калитку и запер ее на тяжелый засов.
- Пойдем, пойдем в дом. Мамы нет, девчонок тоже. Я их отправил в деревню.
- Я знаю.
- Сынок, ну, рассказывай, как ты? Что с тобой было?
Есеня перешагнул через порог: на столе горела одинокая свеча, рядом с ней лежал недоеденный кусок хлеба, и действительно топилась печь.
- Сейчас, я дров подкину, - засуетился отец, - ты, наверное, замерз.
- Да не, ничего.
- И щей погреем. Ко мне Чаруша приходит, готовит, прибирает.
Отец вышел в сени и тут же вернулся с горшком щей. Есеня окинул кухню взглядом и увидел на стене между печью и родительской спальней булатный нож с красивой костяной рукояткой.
- Бать, мне нельзя долго… - вздохнул Есеня, - меня Полоз ждет.
- Ты что, хочешь уйти? - отец с грохотом уронил чугунный горшок на плиту и посмотрел на него испуганно и растеряно.
Есене вовсе не хотелось уходить. Наоборот, ему хотелось остаться тут навсегда. Настолько хотелось, что слезы навернулись на глаза.
- Бать, я открою медальон и вернусь. Это быстро, вот увидишь. Я за ножом пришел.
- Медальон? - отец посмотрел на Есеню, удивленно наклонив голову.
- Да, бать! Я знаю, как открыть медальон.
- Но щей-то поешь? - отец понурил голову и съежился.
Есеня посмотрел в темное окно. Никто его не видел, и ничего страшного не случится, если он часик побудет дома. Расскажет отцу, где он был.
- Поем, - ответил он и вдруг вспомнил, - да, бать! Вот еще…
Есеня расстегнул фуфайку и полез в потайной карман.
- Вот, - сказал он и протянул отцу монетку, - это я сам заработал. Булат сварил. Вообще-то было больше, но нам на дорогу надо было…
- Это что же? - отец долго разглядывал деньги, - золотой?
- Ага, - равнодушно кивнул Есеня, - маме там купи чего-нибудь. И девчонкам сладенького.
Он наворачивал щи, сваренные Чарушей - не хуже маминых - и, захлебываясь и перескакивая с места на место, рассказывал о своих приключениях. Отец предложил бросить медальон и уехать в Кобруч, но Есеня отмахнулся:
- Бать, в Кобруче плохо. Я там чуть с голоду не умер. В Урдии еще ничего, там море. Я хочу летом на море посмотреть, говорят Урд летом очень красивый. Но знаешь, жить-то лучше дома. Съездить, посмотреть - это здорово. А жить - нет уж. А еще меня Улич зовет учиться у него, он меня всю зиму учил, и сказал, что я способный.
Отец кивал. И когда Есеня рассказал ему про харалуг, и про то, что булатным ножом можно открыть медальон, отец поверил. Сразу поверил, в отличие от Полоза, нисколько не сомневался. И сказал:
- Я знаю, ты металл чувствуешь. Значит, и с медальоном не должен ошибиться. А что Полоз тебе не верит - так он никогда никого не слушал.
- Правда, бать? Ты правда так думаешь?
- Конечно. Ты ведь булат сварил. Знаешь, когда Мудрослов еще не знал, что это ты, он так и сказал: я хочу пожать руку этому мастеру.
- Ничего себе! - Есеня хохотнул.
- Есеня, послушай. А так тебе нужен этот медальон? Может, ну его, а? Столько беды от него…
- Бать, ты что, не понимаешь? - Есеня вдруг стал серьезным. А не обидится отец, если так в лоб говорить с ним о его ущербности? - Бать, это ведь я для тебя…
- Что «для меня»?
- Если медальон открыть, ты станешь… такой как раньше был. Ну, еще до того, как я родился…
Отец вскинул голову, и в его глазах мелькнул испуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Да понял, понял.
- Смотри, не вздумай сбежать…
Если бы Полоз этого не сказал, Есене бы такое и в голову не пришло. Но идея ему понравилась, и теперь он с нетерпением ждал, когда же они остановятся «на ночлег». Но верста за верстой оставались позади, а ночь все не кончалась.
Полоз шел бодро и скоро, и не дал Есене нести свою котомку.
- А хорошо дома, - как-то сказал он, глубоко вдыхая морозный воздух.
- Дома - хорошо, - проворчал в ответ Есеня.
- Мне кажется, я сразу здоровым стал, как только сюда добрался. Море - это конечно здорово, но тут мне больше нравится.
Есеня только вздохнул. Однако прошло около часа, за который они отмахали пять верст, не меньше, как вдруг Полоз взмахнул руками и как-то неловко, странно повалился на колени.
- Полоз! Ты чего? - Есеня испугался.
- Нет-нет, - сказал тот тихо, - все нормально. Голова закружилась.
- Да тебе нельзя еще столько ходить!
- Надо отдохнуть немножко… И все пройдет.
Есеня посмотрел вверх - небо было ясным.
- Через три часа светло будет, - сказал он.
- Смотри-ка… Дома и звезды другие… Ладно, сворачиваем в лес, поспим и дальше пойдем.
Есеня помог Полозу встать, но тот уже пришел в себя и пошел сам - пошатываясь немного. Ну как от него сбежишь? А вдруг ему плохо будет? А вдруг он замерзнет один? Они отошли от дороги довольно далеко и выбрали место для ночлега.
- Ты сядь, я сам все сделаю… - Есеня поставил котомку на снег.
- Сейчас снега много, берлогу можно делать. Тогда хоть сутки спи - не замерзнешь. Ты дрова собирай, и коры сосновой нарежь. А я тебе покажу, как. Поедим - и спать.
Берлога Полоза показалась Есене сомнительным сооружением - глубокая нора в сугробе, с хитрым лазом внутрь. Пол он выстлал толстым слоем сосновой коры, и зажег две свечи.
- Надышим - теплей будет, чем у костра, - Полоз завернулся в одеяло, - не сомневайся. И свечи тепло дают. Главное, чтобы выход не замело.
Есеня устроился рядом с ним - ему в берлоге не очень нравилось. Снег к весне слежался, и ему казалось, что над головой нависла тяжелая каменная глыба. Впрочем, к тому времени, когда Полоз захрапел, в берлоге действительно стало тепло. Не как в доме, конечно, но спать можно, не замерзнешь.
Есеня вылез из одеяла и накрыл им Полоза сверху - одному-то спать холодней! - и начал отползать к выходу медленно, чтобы Полоз не проснулся: двинулся - замер, двинулся - замер. Он едва не обрушил лаз - выход был сделан ниже пола, чтоб не уходило тепло.
В лесу светало. Он выбрался к догорающему костру, отряхнул шапку и опустил на шею намотанный на голову платок. Быстрей! Теперь надо быстрей! Он представил себе, как испугается Полоз, когда проснется, и ведь наверняка побежит его догонять! Есеня подумал немного, взял палку, служившую кочергой, и вывел на снегу три (как он считал) корявых слова: «ПОЛАС ЯВИРНУС ЖДИ».
К городу Есеня бежал почти бегом, и добрался до него еще засветло. Сердце подскакивало в груди, как лягуха - то ли от бега, то ли от волнения, то ли от радости. Особенно, когда из-за поворота показалась городская стена: круглые островерхие башни, а за ними - холмы с замками благородных, высокая арка ворот - Есеня никогда не обращал внимания на то, как выглядит Олехов, наверное, потому, что никогда из него не уходил надолго. И все это казалось ему обыденным, привычным. А теперь он понял, что на свете лучше места не бывает. И как бы не красивы были сады Урда, как бы не завораживали его морские волны - Олехов самый прекрасный город на земле. Дом! Там, за городской стеной, спрятанный в веренице длинных прямых улиц - его дом!
Через ворота, конечно, идти Есеня не рискнул. По большаку впереди него полз обоз из десятка саней, рядом с которыми шли крестьяне, и стража не обратила бы на него никакого внимания. Но Полоз говорил, что в городе опасно, поэтому, смешавшись с обозом, перед воротами Есеня незаметно, бочком, ушел в сторону - к ближайшей дыре.
В городе ничего не изменилось, и Есеня не чувствовал никакой опасности. Никто не всматривался ему в лицо, никто не крался сзади. Он спокойно прошел мимо базара, надвинув шапку пониже - торговля заканчивалась, и народу было немного. Конечно, хотелось заглянуть в пивную, посмотреть одним глазком - нет ли там Звяги с Суханом, но Есене хватило благоразумия этого не делать. Он бы и дальше шел не таясь, как вдруг внимание его привлекло белое полотнище, натянутое на ограду базара, у самых ворот. Раньше ничего такого тут не было! Есеня обогнул ограду и остолбенел: на белом полотнище в человеческий рост был нарисован его собственный портрет! Есеня честно считал, что лицо у него более взрослое и умное, а не такое щенячье, как изобразили на полотне, но сомневаться не приходилось - это он сам и есть. Да и подпись внизу - Жмуренок по прозвищу Балуй - других версий не оставляла.
Он надвинул шапку еще ниже, опустил голову и пошел дальше, нервно озираясь по сторонам. Нет, домой нельзя. Надо немедленно спрятаться где-нибудь, и дождаться темноты. Есеня свернул на улицу, ведущую в кабак. Медальон! Он забыл, что у него медальон! Если его поймают, все будет кончено! Надо было оставить его Полозу, или, на худой конец, снова спрятать в трещине старого дуба! Но выходить из города, чтобы потом с таким риском возвращаться, Есеня посчитал слишком опасным.
Он не долго думал, прежде чем найти место, где укрыться - в сарае у Бушуюхи! Старуха сидит дома, плохо видит, и вряд ли заметит Есеню, даже если заглянет в сарай. Он столько раз там прятался, и никто его не нашел.
Есеня старался идти вдоль заборов, повыше поднял воротник и натянул платок на подбородок до самого носа. Пусть думают, что ему холодно! Вечерело, и людей на улицах он почти не встречал. Четверть часа, что потребовались ему, чтоб добраться до выбранного укромного места, показались ему вечностью. Он шарахнулся от двух собак, деловито выбежавших из-за угла прямо ему под ноги, чем сильно их напугал, долго стоял, повернувшись лицом к забору, когда булочник неторопливо тянул мимо него опустевшую тележку, и, наконец, осмотревшись как следует, нырнул в дыру в покосившимся заборе двора Бушуюхи.
Едва затворив за собой скрипучую дверь сарая, Есеня нырнул в сено и зарылся поглубже - ему казалось, что за ним следили и ждали той минуты, когда он окажется в тупике и не сможет бежать. Но прошло минут пять, и никто его не потревожил. Теперь надо спрятать медальон. Полоз говорил, что прятать надо так, чтобы не нашли. Интересная мысль… Зарыть в землю, или кинуть в воду. Как иголка в стоге сена. Есеня подумал и решил, что если зароет его под сеновалом, то никто не сможет его найти. Даже случайно.
Земля под слежавшимся сеном не промерзла за всю зиму, и ему легко удалось вырыть руками маленькую ямку в пару вершков глубиной. Есеня снял с шеи медальон, раскрутив платок, сжал его на прощание в кулаке и положил в приготовленный тайник.
- Я за тобой скоро вернусь, - шепнул он - ведь молодой отшельник говорил, что медальон все слышит. Интересно, он там не задохнется? Если он слышит, может он совсем живой? Почему-то тайник показался ему похожим на могилу.
Есеня утрамбовал землю получше, завалил сеном и лег сверху. Нет, не найдут. И случайно не найдут. Он хотел подремать до темноты, но сон не шел - Есеня волновался до дрожи. Еще немного, и все выяснится! Но сначала… Сначала он придет домой.
Он закинул руки за голову. Полоз, наверное, уже проснулся. Жаль, что нельзя переночевать дома, мама бы оладий нажарила… Он представил, как будут радостно визжать сестры, когда увидят его на пороге. А может, у них опять ужинает Чаруша? При всем уважении к отцу, желания жениться у Есени пока не появилось, но Чаруша ему нравилась. Она тоже его любит и тоже обрадуется. От предвкушения такого счастливого возвращения домой губы сами собой расползлись в улыбке. И тут он вспомнил, что ни мамы, ни сестер дома нет - отец отправил их в деревню. Он вздохнул. Ну и что? Все равно, дома его ждет отец.
Есеня дождался, когда стемнеет окончательно, и потихоньку выбрался на улицу. Теперь медальона у него с собой нет и бояться нечего. Он побежал к дому бегом, глядя в освещенные тусклым светом окна - и у него дома по вечерам горит свет. Там на ночь топится печь, и отец сидит перед открытой дверцей, смотрит на огонь и ждет, когда Есеня постучит в окно.
Перед родным забором Есеня посмотрел по сторонам и никого не увидел - улицы давно опустели.
Он не знал, что сосед из дома напротив давно ждет его появления и прислушивается к каждому стуку в окно кузнеца Жмура. Деньги, которые ему посулил благородный Огнезар, ничего не стоили по сравнению с оказанным ему доверием, оправдать которое стало для ущербного гончара делом чести.
Есеня толкнул калитку, но она оказалась запертой на ночь. За стенкой конюшни всхрапнул и тихо заржал Серко - услышал, учуял! Есеня подошел к дому, поднялся на цыпочки и громко постучал в темное окно спальни. Не прошло и минуты, как раздался скрип двери сеней, потом громкий хлопок и тяжелые шаги на крыльце. Есеня вернулся к калитке - отец подошел с другой стороны, скрипя снегом, и распахнул ее, не спросив, кто пришел к нему в гости так поздно.
- Сынок… - Есене показалось, что отец ждал его именно сейчас, именно в эту минуту, потому что он нисколько не удивился приходу сына, только обрадовался. Отец осунулся за это время, похудел и как будто стал ниже ростом.
- Батя, - сглотнул Есеня, уткнувшись ему в плечо, и вдохнул отцовский запах: пота и железной окалины.
- Как ты вырос, сынок… - прошептал отец, прижимая его к себе так сильно, что хрустнули ребра.
- Бать, я был такой дурак, - сказал Есеня и шмыгнул носом. Он хотел сказать еще много чего, но почему-то слова застряли в горле.
Отец потянул его за собой во двор, захлопнул калитку и запер ее на тяжелый засов.
- Пойдем, пойдем в дом. Мамы нет, девчонок тоже. Я их отправил в деревню.
- Я знаю.
- Сынок, ну, рассказывай, как ты? Что с тобой было?
Есеня перешагнул через порог: на столе горела одинокая свеча, рядом с ней лежал недоеденный кусок хлеба, и действительно топилась печь.
- Сейчас, я дров подкину, - засуетился отец, - ты, наверное, замерз.
- Да не, ничего.
- И щей погреем. Ко мне Чаруша приходит, готовит, прибирает.
Отец вышел в сени и тут же вернулся с горшком щей. Есеня окинул кухню взглядом и увидел на стене между печью и родительской спальней булатный нож с красивой костяной рукояткой.
- Бать, мне нельзя долго… - вздохнул Есеня, - меня Полоз ждет.
- Ты что, хочешь уйти? - отец с грохотом уронил чугунный горшок на плиту и посмотрел на него испуганно и растеряно.
Есене вовсе не хотелось уходить. Наоборот, ему хотелось остаться тут навсегда. Настолько хотелось, что слезы навернулись на глаза.
- Бать, я открою медальон и вернусь. Это быстро, вот увидишь. Я за ножом пришел.
- Медальон? - отец посмотрел на Есеню, удивленно наклонив голову.
- Да, бать! Я знаю, как открыть медальон.
- Но щей-то поешь? - отец понурил голову и съежился.
Есеня посмотрел в темное окно. Никто его не видел, и ничего страшного не случится, если он часик побудет дома. Расскажет отцу, где он был.
- Поем, - ответил он и вдруг вспомнил, - да, бать! Вот еще…
Есеня расстегнул фуфайку и полез в потайной карман.
- Вот, - сказал он и протянул отцу монетку, - это я сам заработал. Булат сварил. Вообще-то было больше, но нам на дорогу надо было…
- Это что же? - отец долго разглядывал деньги, - золотой?
- Ага, - равнодушно кивнул Есеня, - маме там купи чего-нибудь. И девчонкам сладенького.
Он наворачивал щи, сваренные Чарушей - не хуже маминых - и, захлебываясь и перескакивая с места на место, рассказывал о своих приключениях. Отец предложил бросить медальон и уехать в Кобруч, но Есеня отмахнулся:
- Бать, в Кобруче плохо. Я там чуть с голоду не умер. В Урдии еще ничего, там море. Я хочу летом на море посмотреть, говорят Урд летом очень красивый. Но знаешь, жить-то лучше дома. Съездить, посмотреть - это здорово. А жить - нет уж. А еще меня Улич зовет учиться у него, он меня всю зиму учил, и сказал, что я способный.
Отец кивал. И когда Есеня рассказал ему про харалуг, и про то, что булатным ножом можно открыть медальон, отец поверил. Сразу поверил, в отличие от Полоза, нисколько не сомневался. И сказал:
- Я знаю, ты металл чувствуешь. Значит, и с медальоном не должен ошибиться. А что Полоз тебе не верит - так он никогда никого не слушал.
- Правда, бать? Ты правда так думаешь?
- Конечно. Ты ведь булат сварил. Знаешь, когда Мудрослов еще не знал, что это ты, он так и сказал: я хочу пожать руку этому мастеру.
- Ничего себе! - Есеня хохотнул.
- Есеня, послушай. А так тебе нужен этот медальон? Может, ну его, а? Столько беды от него…
- Бать, ты что, не понимаешь? - Есеня вдруг стал серьезным. А не обидится отец, если так в лоб говорить с ним о его ущербности? - Бать, это ведь я для тебя…
- Что «для меня»?
- Если медальон открыть, ты станешь… такой как раньше был. Ну, еще до того, как я родился…
Отец вскинул голову, и в его глазах мелькнул испуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58