- Нет, что ты… Я верю. Правда! - Чаруша придвинулась к нему еще ближе, - а как ты туда проник? Ведь там же стража!
- Очень просто!
Есеня честно рассказал ей, как нырял под стеной, и как поднимался наверх по плющу: где-то, конечно, пришлось немного преувеличить, но ведь иначе рассказ показался бы неинтересным. Ну и о том, что благородный Избор все время старался над ним посмеяться, он сообщать не стал. А еще промолчал о том, что медальон спрятал он, Есеня, а не благородный Избор.
- А этот медальон, оказывается, вовсе никого счастливым не делает. Наоборот. Им людей в ущербных превращают, а то, что у них отнимают, благородные берут себе, поэтому они такие все умные и талантливые. Представляешь?
- Не может быть! Это же… нечестно! - Чаруша вскинула глаза. Надо же, девка, а понимает!
Ободренный ее поддержкой, Есеня продолжил:
- Я решил, надо этот медальон молотом расколотить. Или в горне переплавить.
- Здорово! - Чаруша и без этого смотрела на него с восхищением, и он ее не разочаровал, - А как же ты его найдешь?
Есеня чуть не проговорился, но вовремя успел прикусить язык.
- Найду. Вот увидишь!
- А мой отец говорит, что тебе надо к вольным людям уходить… - вздохнула она.
- А что? Можно и к вольным людям! - оживился Есеня - идея ему понравилась.
- Ты что! Это же на всю жизнь!
- Ну и что? Здорово. Работать не надо, денег копить не надо!
- А как же жениться, детишек завести?.. - огорченно спросила Чаруша.
- Была нужда! - Есеня дернул плечом.
- Слушай, возьми меня с собой, - шепотом попросила она и, покраснев, опустила лицо.
- Куда?
- К вольным людям.
- Ты чего? С ума сошла? Чего ты там будешь делать?
- Еду готовить. Еще я шить умею. Кто вольным людям одежду зашивает? Стирать могу. Я все умею, правда.
- Глупости это. Вольные люди на то и вольные, что баб за собой не таскают.
Чаруша вздохнула, и Есеня увидел слезы в ее глазах.
- Да ладно, не реви, - снисходительно сказал он, - ты замуж выйдешь, ты красивая.
- Правда? - она подняла лицо.
- Что «правда»?
- Что я красивая?
- Конечно, что ж я врать буду, что ли…
Она осторожно вытерла слезу и улыбнулась. Как легко девчонку сделать счастливой! Ведь кому не скажи - «ты красивая», тают, и улыбаются. Как будто это самое главное в жизни. Интересно, улыбнулась бы она, если бы Есеня сказал ей, что она аппетитная и ему хочется ее потискать? Наверняка бы обиделась, и по роже хлопнула. А это ведь гораздо важней, чем красота. Вот белошвейки - те не обижаются, но им это тоже почему-то не нравится, они тоже все хотят быть красивыми.
Чаруша ушла от него через пару часов, и он остался один - мечтать, как вечером пойдет к белошвейкам. Но надеждам его сбыться было не суждено - вечером, ближе к закату, к нему пришла Цвета, одна, без подружки.
- Есеня? Это я.
- Заходи, - Есеня к тому времени успел заскучать и проголодаться. Спать ему не хотелось, через щелку в стене ничего, кроме кур во дворе Бушуюхи, он не видел, так что приходу сестренки он обрадовался.
- Меня батя прислал.
- А пожрать принесла? - Есеня принюхался - от ее узелка очень аппетитно пахло жареной гусятиной.
- Конечно. Вон, смотри, это мамка для тебя специально зажарила. Только ты все не ешь, это тебе на дорогу, - она залезла на сеновал поближе к Есене, - и молоко тут. Флягу оставь себе, пригодиться.
- На какую дорогу? - Есеня облизнулся и запустил руку в горшок, который прятался в узелке.
- Батя тебе велел сегодня ночью, как только стемнеет, идти в лавку к Жидяте. Он тебя проводит в лес, к вольным людям.
- Чего, серьезно? - Есеня еще не понял, радоваться ему или, как обычно, доказывать отцу свою самостоятельность.
- Конечно. Батя сам хотел прийти, но ты же знаешь, он высокий, его издали видно. Побоялся, что проследят.
- Как у вас там? Все в порядке?
- Ой, Есеня. Не знаю. Нас никто не трогает, но все равно очень страшно. Мама плачет, батя места себе не находит. Нам, наверное, придется уйти из города. Батя говорит, что у тебя другого выхода нет, только к вольным людям уходить. Рано или поздно поймают. Выследят, кто из нас тебе еду носит. И про Чарушу догадаются рано или поздно.
- Да я что - я не против. К вольным людям - так к вольным людям, - Есеня откусил кусок гусиной ножки, - Чаруша со мной к вольным людям просилась. Но я отказался.
- Она тебе нравится? - спросила сестренка.
- Ну да, пухлая такая… мне пухлые нравятся.
- Она хорошая, правда? - сестренка явно оживилась.
- Ну да. Чего она только к вольным людям собралась, я не понял.
- Чего, действительно не понял? - Цвета рассмеялась, - вы никогда таких вещей не понимаете. А еще умных из себя изображаете.
- Да ладно. Чего там понимать-то? Скучная жизнь у вас, а у вольных людей весело, интересно.
- Дурак ты, Есеня, - сестренка посмотрела на него сверху вниз.
- Чего сразу «дурак»? - Есеня жевал с таким аппетитом, что не очень-то обращал внимание на ее слова.
- Она же в тебя влюблена по уши! Ты что, не видишь, что ли?
- Чего, серьезно? - Есеня откусил следующий кусок.
- Ну да. Знаешь, как батька радовался! У них ведь с ее отцом все уже сговорено. Она к нам и ходит поэтому. Отпустили бы ее в чужой дом допоздна сидеть? Ты что, не знал?
На этом месте жевать Есеня все же престал.
- Ничего себе… - пробормотал он, - а меня они не хотят спросить?
- Ну ты же сам сказал, что она тебе нравится, - сестренка потускнела.
- Мне знаешь, много кто нравится. Нет, она хорошая, ты ей не говори, что я так. Но жениться мне пока что-то не хочется.
- Так ведь не сейчас. Пока сладится все, года через два, а то и через три свадьбу бы сыграли.
- Думаю, мне и через три года не захочется, - Есеня подумал, что уход к вольным людям спасает его и от такого неприятного мероприятия, как женитьба. Он подозревал, что батя готовит ему тут какую-то свинью, и давно приготовился к долгой и кровавой обороне. Но он не сомневался, что в невесты ему выберут какое-нибудь пугало. Обижать же Чарушу ему было жалко, и это ставило его в особенно неприятное положение. Но не жениться же, в самом деле, только потому, что боишься кого-то обидеть?
Жидята ждал его - в лавке горел свет, и как только Есеня постучал в дверь, она сразу же приоткрылась. Жидята втащил его внутрь, осмотрелся и дверь тут же прикрыл.
- Ну что? Добегался? Доигрался? - спросил он, оглядев Есеню с головы до ног.
- Да ладно… Чего сразу «добегался»?
- Ничего. Садись. Ты ел?
- Да. У меня еще есть, мамка на дорогу дала.
- Хорошо. Тут батька тебе собрал кое-что. Посмотри.
Жидята вытащил из-под стола увесистую котомку.
- Вот. Сапоги сейчас надевай - через лес пойдем.
- Вот это да! Сапоги? - удивился Есеня.
- Надевай. Ножик твой батя подправил, как мог, конечно. Это уже не булат, но режет хорошо, да и крепкий. Пригодится. Вот еще, смотри.
- Ух ты! - Есеня задохнулся, - это че? Кистень такой?
- Почти, - усмехнулся Жидята, - это боевой цеп. Батя твой сам сделал, так что не сомневайся - надежная игрушка. Там тебя научат, как с ним обращаться. Тут еще вещи теплые, одеяло. Жмур четыре золотых дает, это твой пай первоначальный. Так что, если кто скажет, что ты пока ничего не заработал - не верь. На четыре золотых полгода можешь жить спокойно. Потом, глядишь, втянешься, сам пользу приносить начнешь.
Только один вид настоящего боевого цепа привел Есеню в восторг. Вот это жизнь! Батя сам ему вещи собрал, денег дал - да мог ли Есеня о таком мечтать? И хотя вольные люди всегда стояли вне закона, и ремесло их было кровавым, в народе они пользовались уважением.
- Ну что, выпьем на дорожку и в путь. Часов пять идти, а мне еще и вернуться нужно.
- Да ладно, может, сразу пойдем?
- Что? Не терпится? - Жидята грустно улыбнулся, - не спеши, а то успеешь. Ты думаешь, это такая большая радость в твоей жизни случилась?
- А че, горе, что ли?
- Горе… У семьи у твоей горе. А тебе - все как с гуся вода, - Жидята налил в кружки красного, густого вина - Есеня такого не пробовал, стоило оно дорого, а дома его не водилось, батя никогда спиртного не пил.
- Чего у них-то горе? - проворчал он себе под нос.
- А ничего! Сам не понимаешь? Скажи лучше, правильно я думаю? Благородный Избор тебе медальон отдал и спрятать попросил?
Есеня кивнул.
- И как? Надежно спрятал?
- Не знаю. Пока не нашли.
- Не нашли, потому что тебя, щенка, не изловили. Избор знает, где медальон?
- Нет.
- Вот какой же ты дурак, Жмуренок! - Жидята кивнул на кружку с вином, поднял свою и отхлебнул сразу половину, - ты понимаешь, что с тобой будет, если тебя поймают?
- Ничего со мной не будет… медальон-то у меня!
- Это он сейчас у тебя.
- А я им не скажу ничего. И все!
- Скажешь. Как миленький скажешь. Ты просто не представляешь себе, что это такое. И даже если ты вдруг окажешься таким крепким орешком, что на дыбе под кнутом будешь молчать, через час на той же дыбе твоя мать будет висеть, или сестра. Ты понимаешь?
У Есени по спине пробежали мурашки. Сам он ничего не боялся, ну совершенно. Но стоило ему только подумать о матери и сестрах, слезы сами наворачивались на глаза. Да, пожалуй никакая справедливость не стоит того, чтобы так рисковать…
- Что? Страшно? - Жидята допил свое вино до конца.
Есеня сделал большой глоток - такой же, как Жидята, но тут же закашлялся: вино оказалось слишком крепким, и слезы на самом деле выступили на глазах.
- Эх ты. Щенок, - Жидята сказал это ласково и потрепал Есеню по плечу, - и не думай, что у вольных людей с тобой кто-нибудь будет цацкаться. Там волчьи законы.
- Я этот медальон переплавлю, - сказал он, - и нечего будет искать.
- Ну давай, давай. Тогда тебя просто убьют. И всю семью, чтобы тебе умирать не скучно было. Нет у тебя выхода, парень. Нету. Никакого. Допивай и пошли. Пока в лес не войдем - чтоб ни звука. Понял?
- Что я, дурак что ли?
- Конечно, дурак. Непуганый дурак.

Балуй. У вольных людей
Есеня бы прошел этот путь часа за три - не только потому, что запросто мог обогнать Жидяту, а потому что пошел бы напрямую. Жидята же звездам не доверял, и вел его вдоль рек и ручьев.
Разглядев меж деревьев огонек костра, Жидята остановился и свистнул хитрым условным посвистом, на что ему тут же ответили.
- Ну что? Вот и добрались, - сказал он и вышел к костру.
Есеня с любопытством смотрел по сторонам. Это была даже не поляна, даже не просвет между деревьями - просто лес, слегка расчищенная костровая площадка. Огонек еле теплился на остывающих углях, а у костра на низких чурбаках сидели трое весьма угрюмого вида - небритые, лохматые, одетые странно, но тепло и богато. На одном была замшевая безрукавка с мехом внутрь, двое других натягивали на плечи стеганые фуфайки. У всех имелись сапоги и шапки с меховой оторочкой.
- Ба! - широко раскинул руки тот, что был в безрукавке, но не встал, только слегка повернулся в сторону пришедших - голос его показался Есене глумливым, - Жидята! Что-нибудь принес?
- Привел. Ну и принес, конечно. Буди верховода, Хлыст, мне возвращаться надо.
- Верховод во втором шалаше. Сам буди, мне по харе получить неохота - он только что лег.
Жидята с усмешкой покачал головой.
- Парня принимайте. С вами будет теперь.
- Надолго? - спросил Хлыст, рассматривая Есеню.
- Как сложится. Может, насовсем. Это сын Жмура.
- Да ты че? - повернулся к Есене еще один из разбойников, с помятым, рябым лицом, - кровь она и есть кровь. Ну иди сюда, Жмуренок, я на тебя посмотрю.
Есеня вдруг оробел - от вольных людей веяло настороженностью и неприязнью. И говорили они так, словно хорошо знали его отца, а этого быть просто не могло. Жидята подтолкнул его в спину, а разбойник ухватил его за руку и грубо подтянул к себе.
- Похож, конечно, но размах не тот… Сколько тебе лет, сморкач?
- Да пошел ты, - Есеня вырвал руку. Сморкач! Сам он…
- У… - протянул разбойник, - ты, детка, свой гонор держи пока при себе. У нас тут старших принято уважать.
- За что это мне тебя уважать?
- За то, что я тебя в землю по пояс одним ударом вобью. Вот когда ты мне ответить сможешь, тогда и будешь говорить что и когда захочешь. Садись. Жмуренок.
- А я и сейчас буду говорить что и когда захочу, - Есеня вздернул подбородок и приподнял верхнюю губу.
Разбойник усмехнулся и кивнул:
- Давай, начинай.
- Не обижай его, Щерба, - Жидята положил руку на плечо разбойнику, - у нас его любят.
- Иди, Жидята, к верховоду. Мы сами разберемся, - хмуро ответил тот.
Есеня медленно снял с плеча котомку и сел на нее около костра - ему было неуютно. Жидята скрылся за деревьями, и он почувствовал себя очень одиноким. Эти люди вокруг, такие чужие, непонятные, совсем ему не нравились. И он им явно не понравился тоже.
- Ну, Жмуренок, и что ты натворил, что батька тебя к нам отправил? - Хлыст пошевелил угли в костре палкой и исподлобья уставился на Есеню.
- Ничего, - ответил Есеня, - меня, вообще-то, зовут Балуй.
- Тебя зовут Жмуренок, - хмыкнул Щерба, - пока. Может, твой батька хотел, чтоб ты стал вольным человеком?
- Может, и хотел, - буркнул Есеня.
Они расхохотались. Есеня не понял, чего они смеются, но это показалось ему обидным.
- Не хочешь, значит, говорить? Ну не говори, - Хлыст опустил глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58