Жмур за волосы сволок его на пол, подхватил толстую веревочную опояску от полушубка, и выдрал тут же, на глазах у сестер - голого, посиневшего, дрожащего от холода. Лекарь, которого позвали в дом, едва наступило утро, посмеялся и сказал, что это не самый плохой способ согреть ребенка, который едва не замерз. Есене было тогда двенадцать лет. Жмур до сих пор не мог простить себе этого срыва - он словно хотел отомстить за свой испуг, за свои слезы, а главное - спрятать этот испуг от Есени. Он почему-то считал, что если мальчишка поймет, как отец его любит, то станет вообще неуправляемым, и Жмур навсегда лишится авторитета в его глазах.
И теперь, сидя в одиночестве на кухне, Жмур смотрел на кинжал, повешенный на стену, и готов был завыть от собственной глупости. Может быть, надо было действовать по-другому? Может, мальчику не хватало как раз отцовской ласки, или хотя бы пары добрых слов? И все вышло бы по-другому? Что ему стоило сказать тогда, как он удивлен той, первой, булатной отливкой, в точности похожей на отливки Мудрослова? Что стоило хотя бы намекнуть на ее ценность? Да, он не сразу понял, что следующие отливки стали тем самым «алмазным» булатом, пока не спросил об этом у Жидяты. Но ту, первую, он узнал сразу. Почему же не сказал? Что ему стоило? Что ему стоило тогда, зимой, обнять сына и прижать к себе, вместо того, чтобы исполосовать его дрожащее тело веревкой? А теперь, может статься, он никогда в жизни его не увидит. И Надежа права - в лесу с ним может произойти все, что угодно. Его могут убить в любой стычке, он может простудиться и заболеть, он может убежать, обидевшись, как убегал из дома, и оказаться в лесу в одиночестве. Сможет ли он прижиться среди вольных людей? С его характером это будет трудно. А главное - вдруг вольные люди выдадут его страже? Что с ним станет тогда?
Никогда еще Жмур не ощущал своей ущербности так остро. Он, оказывается, перестал чувствовать не только металл - он потерял способность чувствовать других, себя, он разучился понимать, когда и как нужно вести себя с близкими. Спасибо Надеже, которая всегда прощала его, и принимала, и не осуждала. Наверное, ей было понятно, что с ним не все в порядке. Надежа. Теперь и ее нет рядом, и неизвестно, как им там живется, и кто заступится за них, если что-нибудь случится.
Стук в стекло заставил Жмура вздрогнуть - за окном давно стемнело. А вдруг это вернулся Есеня? Кто его знает, глупого мальчишку, непуганого дурачка - может, жизнь среди вольных людей оказалась для него непосильной, и он вернулся домой? Они уедут вместе, в Кобруч, почему он раньше не подумал об этом? Зачем послушал Жидяту? Что его мальчику делать у вольных людей? Они уедут, откроют кузню, будут делать булатные клинки, а потом заберут Надежу и девочек. Как он раньше не додумался до этого? Чего боялся?
Жмур распахнул калитку, сжимая лампу в руке - он почти поверил в возвращение сына, он собирался укладывать вещи. Но на улице его ждал Жидята.
- Здорово, Жмур. Я на минутку. Хотел сказать только… Благородный Огнезар назначил награду тому, кто укажет местонахождение твоего сына. Двадцать золотых.

Балуй. Переход
Вышли через два дня, на рассвете. Полоз распределил ношу каждому по силам, и все равно в лагерь пришлось бы вернуться не один раз. В лесу и в самом деле поднялась вода - лагерь стоял на высоком месте, в низинах же мох пропитался насквозь, так что ноги проваливались сквозь него в черную жижу, овраги стали непроходимой преградой, вокруг ручьев образовались болотца. Есеня успел зачерпнуть воды сапогом через полчаса после выхода. Ему на плечи, кроме котомки, повесили полуторапудовый мешок с посудой, которая больно врезалась в спину, но, учитывая, что даже раненый Щерба нес на себе два пуда, Есеня терпел и помалкивал. При этом каждый, кроме него и раненых, тащил с собой сетку с недовольной курицей - резать их пожалели, яйца любили все. Петуха нес Полоз - тот крутил головой и норовил клюнуть все, до чего мог дотянуться.
- Зарезать его, гада, - советовали все, - чтоб знал!
- Ага. В супе точно клеваться не будет, зараза.
- До оврага дойдем, я его в воду макну, - хмыкнул Полоз.
- Ты че! Простудится еще, сдохнет, - тут же испугался Хлыст.
Петуха разбойники любили не меньше яиц.
- Давай мне! Я его за шею буду держать, - предложил Брага, которого несли на носилках.
- Лежи! - велел Ворошила, - и не дергайся. Твое дело маленькое, живым до зимовья добраться.
- А у меня руки здоровые, - отозвался разбойник, раненый в голову, - я могу.
- И тебе того же желаю, - проворчал Ворошила.
- Мне дай, - сказала мама Гожа, и забрала петуха у Полоза, - Петенька, бедненький, испугался… иди к маме.
Есеня тихонько подкрался сзади и вырвал у того из хвоста красивое зеленое перо, торчащее из сетки. Петуху это не понравилось, он недовольно раскричался, мама Гожа удивилась и обиделась на своего любимца, а разбойники посмеялись над мамой Гожей. И только увидев у Есени за ухом длинное перо, она догадалась, что произошло, немного отстала, и позволила петуху отомстить за поруганный хвост. Есеня не ожидал такой подлости и подпрыгнул, когда петух ударил его клювом в ляжку. Все, кто шел сзади, очень повеселились, глядя, как Есеня трет больное место - клевался петух до крови.
Впрочем, часа через три Есене расхотелось веселиться - его утомила не столько тяжелая ноша, сколько вязкий мох под ногами. Он провалился в овраг почти по пояс, и намочил свою котомку, в которой лежали сухие вещи, но над ним сжалились и дали переодеться. Впрочем, смысла в этом не было никакого - дождь, хоть накрапывал слабо, за пару часов все равно промочил одежду до нитки.
В полдень остановились передохнуть и пообедать. У Щербы открылась рана - он неудачно перебирался через овраг, и Ворошила заново накладывал ему швы, чтобы тот не потерял много крови. Есеня к тому времени так устал, что думал, будто встать не сможет. Поначалу от ходьбы ему было жарко, на привале же он замерз и норовил подсесть поближе к костру - хоть немного обсушиться.
- Нет, до темна не дойдем, - вздохнул Полоз, - придется ночевать где-то. Когда пойдем - по сторонам посматривайте - может, подвернется место посуше.
- Да ладно, - отмахнулся Щерба, - посуше! Лапника навалим, и ничего.
- А ты знаешь, куда мы идем? Не все ли равно, где зимовать? - спросил Брага.
- Конечно, не все равно. Не в болоте же. Надо высокое место найти, чтоб и весной землянки не подтопило. Когда холмы начнутся, вот там и будем искать.
Есеня, жавшийся к огню, согласен был зимовать прямо здесь. Однако, когда разбойники поднялись на ноги и взвалили на плечи тяжелые мешки, ему ничего больше не оставалось, как последовать их примеру - засмеяли бы.
К ночи он просто падал с ног, и, хотя очень старался не отставать, Полоз забрал у него промокшую, отчего тяжелую, котомку.
- Я сам, - рыкнул Есеня.
- Иди, - подтолкнул его в спину Полоз, и посуда снова впилась между лопаток.
- Я могу, - попробовал оправдаться Есеня, но тот был непреклонен.
Для ночевки выбрали довольно сухой и густой ельник - в нем не требовалась крыша, хотя раненых накрыли не только сухими одеялами, но и лапником. Развели костер, начали понемногу сушиться и отдыхать. Есеня устал и замерз, и сам не заметил, как задремал, свернувшись клубком около огня. Однако, его быстро подняли на ноги, по доброй привычке вольных людей - пинком под зад.
- Не валяйся на земле! - прикрикнул Хлыст.
Есеня долго хлопал глазами - все тело ломало от усталости, и от холода стучали зубы.
- Пошли, лапника нарубим, да спать ляжем, - проворчал Щерба, - у нас с Хлыстом одеяла сухие.
Однако сухие одеяла Есене почему-то не помогли, как и два горячих тела рядом - разбойники положили его в середину, но он все равно всю ночь не мог согреться. А утром проснулся и понял, что лежит в луже, а с неба льется вода - вместо редкого дождичка начался ливень, и ельник быстро промок насквозь. Он растолкал Хлыста и Щербу - они спали крепко и ничего не чувствовали. Вокруг постепенно просыпались остальные и поднимались с руганью - теперь сухих вещей не осталось ни у кого. Есене вставать не хотелось - ноги гудели, ломило поясницу, и кружилась голова. Но Хлыст поднял его за шиворот и встряхнул.
- Ну что, ребята, - Полоз посмотрел по сторонам и на себя - вода лилась с разбойников струями, - я думаю, завтракать нам пока рано. Давайте-ка согреемся на ходу. Идти часа три всего, может пять. На месте и костер разведем, и поедим, и выпьем.
Есеня вдруг почувствовал, что сейчас расплачется - у него вообще не осталось сил идти. Ему было так холодно, что казалось, будто на дворе мороз, и он обжигает кожу. У него стучали зубы, и живот сжимался от судорожной дрожи. Голова плыла, и, стоило повернуть ее в сторону чуть резче, под ногами начинала пошатываться земля. Он стиснул зубы - Щербе еще хуже, у него рана болела и кровоточила, он стонал во сне всю ночь. И Хлысту не легче - вилы такие глубокие дырки оставили!
Собрались разбойники быстро - холодно было всем.
- Ну что, Жмуренок? Что-то тебя совсем не слышно! - крикнул Есене Рубец.
- Погоди, еще услышишь, - ответил Есеня и закашлялся - от кашля что-то заныло справа, под ребрами.
Мыслей в голове не было никаких - когда скорым шагом двинулись вперед, Есеня, чтобы не сбиться с дороги, старался смотреть только на ноги Хлыста, который шел впереди него. Примерно через полчаса он понял, что его все время клонит в сторону, ноги Хлыста исчезали из поля зрения сами собой, и земля уходила куда-то, наклонялась, и не хотела возвращаться на место.
Щерба подхватил Есеню за плечи и вернул на еле заметную тропинку.
- Ты чего? Жмуренок, ты опять шутки шутишь? По заднице давно не получал?
Есеня посмотрел на него и попытался понять, что он сделал не так.
- Полоз! Погоди! - крикнул Щерба.
- Что случилось?
- Погоди. Жмуренок, тебе что, плохо?
- Не, нормально, - ответил Есеня - почему-то очень тяжело было дышать, хотелось кашлять, но он боялся глубоко вздохнуть, ему казалось, что от этого внутри, под ребрами, что-то разорвется.
Хлыст оглянулся и тоже подошел к Есене.
- Ворошила! Иди, посмотри на этого змееныша, - крикнул он, положив руку Есене на лоб.
Есеня качнулся и попробовал что-то сказать, но Ворошила уже взял его за подбородок, а потом приложил ухо к его груди.
- Полоз! У нас хоть одно сухое одеяло есть?
- Есть, - ответил Полоз и тоже подошел к Есене.
- Проклятый ливень! Раздеваем его, ребята. В мокром ему нельзя. Ты, щенок! Ты не мог раньше сказать?
Есеня пробормотал пару слов в свое оправдание, и закашлялся снова. Почему-то сразу стало ясно, что ему плохо, очень плохо. Почему он раньше не заметил этого? Считал, что просто устал? С него стянули одежду, и Ворошила, накрутив на руки куски мешковины, начал растирать ему грудь и спину. Есеня заскулил - было больно.
- Молчи, пацан. Терпи. Дышать можешь?
- Могу.
- Вот и дыши. Теплее стало?
- Неа.
- Щас, еще немного потру.
- Ворошила, держи одеяло, - крикнул Полоз.
- Еще немного, - ответил тот, - две минуты.
- Ты кожу с него снимешь, - фыркнул Хлыст.
- Так ему и надо.
Рубец растолкал разбойников локтями:
- Я его понесу. Только курицу у меня заберите.
- Самый умный? - улыбнулся Щерба, - курицу!
Полоз кинул одеяло Есене на плечи и сказал:
- Мешок заберите у Рубца. Поделите честно. Жмуренка мешок на носилки положим, и вещи их тоже на носилки. Ну и курицу возьмите у него кто-нибудь! Хлыст!
Есеня хлопал глазами - не смотря на то, что кожу с него Ворошила ободрал, дышать стало немного легче, и в сухом одеяле холод не казался таким мучительным и обжигающим, по крайней мере, живот перестало сводить судорогой. Но голова сразу побежала кругом. Рубец, завернув Есеню в одеяло, взвалил его на плечо и похлопал по самой выступающей части тела:
- Ну что, Жмуренок? Как тебе там?
- Нормально, - ответил Есеня - снова стало тяжело дышать.
- Рубец! Не надейся! Это тебе не мешок, - разочаровал его Ворошила, - переворачивай. Он у тебя так задохнется. Чтоб на грудь ничего не давило, полусидя.
- Ладно. Как скажешь. Жмуренок, ты много жрешь. А с виду - такой хлипкий.
- Он молотобойцем у батьки был, - крикнул Полоз, - чего ты хотел?
- У… молотобойцем. Пить не хочешь?
Есеня покачал головой - слова доносились до него как будто из тумана и эхом отдавались в затылке. Он плохо помнил дорогу - ему казалось, что прошло всего несколько минут до того времени, как его уложили около костра, и мама Гожа начала поить его сладким чаем с вареньем. Он никак не мог понять, откуда взялся костер, и почему вокруг темнеет. Ему на грудь клали горячие мешочки с крупой, и он пищал, а все вокруг смеялись над его жалким попытками сбросить с себя обжигающую мешковину.
- Воробушек, ну потерпи, - уговаривала мама Гожа, кутая его в одеяло, - сейчас пройдет. Будет тепло. Что вы ржете? Мальчик еле дышит, а вам смешно!
- Гожа… - пробормотал Полоз, - пусть смеются. Смерть уходит, когда слышит смех…
Есеня испугался: смерть? Он что, умирает? Он совсем не хотел умирать.
Потом ему было жарко, и кашель бил его в полную силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58