- Хорошо. Я поговорю со Жмуром и попробую что-нибудь сделать для него. Лучший кузнец в городе может рассчитывать на мое покровительство, верно? - он улыбнулся слуге.
- Конечно, благородный Мудрослов, - благодарно улыбнулся Лобан.
Мудрослову, как никому из благородных, приходилось часто бывать в городе, и работать с подлорожденными вместе, бок о бок. Он руководил рудокопами, плавильными мастерскими, доменными процессами, кузницами. В городе и в его окрестностях все, кто имел дело с металлом - от ювелиров до тех, кто выплавлял дешевые чугунные горшки - все зависели от него, все нуждались в его советах. Как не старался Мудрослов быть снисходительным с людьми подлого происхождения, как не стремился изобразить искреннюю заинтересованность в их проблемах, но так и не научился преодолевать некоторого отвращения, презрения к их образу жизни, а главное - к образу мыслей. Эти люди ничего, в сущности, не умели, они не стремились получать новые знания, и - тем более - пробовать, добиваться, экспериментировать. Они знали ремесло, не больше и не меньше, любая неординарная ситуация могла стать для них неразрешимой задачей. Он и тут был терпелив. В молодости он пытался им что-то объяснять, но вскоре понял - они его не понимают, хотя и кивают головами. Не объяснять, а показывать - вот что им требуется. И он показывал. Он давал точные и готовые рецепты - в какой пропорции смешивать шихту, какого цвета должен быть огонь в доменной печи, под каким углом и с какой частотой нужно ударять по заготовке молотом, сколько флюса требуется засыпать в тигель. И не мог не презирать их за это.
Кузнец Жмур - угрюмый и работящий человек - благоговел перед Мудрословом. Он отлично владел ремеслом, отличался хорошей памятью, и, наверное, его руки можно было назвать золотыми. Но что толку в золотых руках, если им не помогает голова? Мудрослов презирал их всех, и, наверное, кузнеца Жмура - в особенности. За его подобострастие, за его ограниченность, за его нежелание хоть немного отступить в сторону от привычных методов. Надо же, имея верную руку и наметанный глаз, этот человек ничего - ничего! - не мог создать сам. Не мог и - главное - не хотел.
Отец Мудрослова умер рано, едва дождавшись Посвящения сына. Посвящение стало в его жизни переломом, откровением, перед ним распахнулось столько дверей, что он не знал, куда шагнуть. Он хотел всего - выращивать алмазы, варить булаты, искать богатые руды. Отец однажды спросил, не хочет ли он взглянуть на тех, от кого получил способности к горному делу. Мудрослов отказался - его это не интересовало, он не желал этого знать. Разбойнику не нужно чувствовать металл, на вкус и на ощупь определять качество руд, по цвету угля знать температуру в горне. Способностей мало, к ним нужно прикладывать знания. Знания, и стремление знать. Мудрослов не хотел признаваться самому себе, что стремление знать и та самая смелость, которую он так желал увидеть в своем сыне, пришла к нему только с Посвящением. Смелость идти вперед, смелость решать и пробовать.
Став постарше, он и вовсе утратил чувство вины, которое поначалу испытывал перед теми разбойниками, которых лишил возможности делать открытия в горном деле. И никогда не отказывался углубить свои способности, если обнаруживался преступник, который мог поделиться с ним чем-нибудь аналогичным. Лет в тридцать он начал присматриваться с детям рудокопов и металлургов, и никогда не ошибался в прогнозах - подростки, которых он выделял из общей массы, через несколько лет оказывались за решеткой. Однажды он сам указал начальнику стражи на одного паренька - и снова не ошибся: тот оказался фальшивомонетчиком.
Он выехал в город верхом и в одиночестве - ему не нравилась помпезность, которой его собратья обставляли выезд на пыльные улицы простолюдинов. Он старался хотя бы сделать вид, что подлорожденные не вызывают у него брезгливости. За много лет можно было привыкнуть, но каждый раз, вернувшись из города домой, Мудрослов велел готовить ему ванну, и только после нее переставал чувствовать запах горожан - засохшего прогорклого жира, сальных свечей, сырой рыбы и душного пивного перегара.
Узкие улицы, не струганные доски заборов, помойные ямы, вырытые там, где удобно, мозолящие глаза и распространяющие смрад - ему казалось, подлых вообще не волновала эстетика их жизни. Он и сам не придавал большого значения внешнему антуражу, но все имеет предел! Не настолько они бедны.
Во дворе у кузнеца действительно сидели трое стражников, развлекающиеся игрой в кости. Они вскочили, увидев благородного, но Мудрослов сделал им снисходительный знак и попросил позвать хозяина дома - входить в его жилище было для него слишком серьезным испытанием.
Кузнец склонился в глубоком поклоне, приложил обе руки к груди и покачал головой от избытка чувств:
- Благородный Мудрослов… Чем я могу…
- Оставь, Жмур, - Мудрослов улыбнулся, - расскажи, что произошло?
- Я не знаю, благородный Мудрослов, - кузнец снова склонил голову, - моего сына ищет стража, но что им нужно от него и что он совершил, я не знаю. Но я прошу лишь защитить мою жену и дочерей. За сына я просить не смею…
- Я поговорю с начальником стражи, - кивнул Мудрослов, - раз уж я приехал сюда, зайдем в кузницу. Один приезжий господин заказал мне комплект булатного оружия, ножны уже делаются, а до тебя я добраться не успел. У тебя достаточно отливок?
- Да, благородный Мудрослов.
- Пойдем, я посмотрю. Может быть, надо изготовить еще пару.
Кузнец неожиданно замялся, словно вспомнил о чем-то - ему почему-то не хотелось в кузницу, и это не ускользнуло от взгляда Мудрослова. Но Жмур не посмел спорить, и распахнул перед ним дверь.
Отливки для ковки булата Жмур хранил отдельно, они лежали на полке напротив входа, на вышитом полотенце, словно кузнец гордился тем, что имеет их у себя. Мудрослов глянул в его «красный угол»: слитки металла были аккуратно сложены в пирамидки.
- Да, этого, конечно хватит. Мне почему-то казалось, что я в прошлый раз оставил меньше отливок, - Мудрослов подошел к полке поближе, и неожиданно рядом со слитками увидел короткий четырехгранный клинок. Он не сразу понял, что показалось ему странным. Клинок, очевидно, ковали по его рисунку, только рукоять оставалась голой.
- А это что? - он с любопытством взял клинок в руки.
Жмур за его спиной засопел.
И тут Мудрослов увидел, что держит в руках. Он не поверил своим глазам. Этого просто не могло быть. В этой грязной кузнице, на заляпанном сажей полотенце… Древний булат, тот самый древний «алмазный» булат! Почти черный фон, испещренный крупным золотистым узором. Он был удивительно красив, он был совершенен!
- Где ты это взял? - спросил он Жмура, не оглядываясь, все еще не веря, что держит в руках не подделку. Ему не надо было пробовать остроту клинка и его гибкость - он по узору видел, что перед ним. Никакой косой ковкой из его отливки нельзя было получить такого. Это лезвие можно согнуть пополам.
- Где ты взял его? - Мудрослов оглянулся.
Жмур стоял, потупив глаза.
- Я выковал его по твоему чертежу, благородный Мудрослов. Как ты учил.
- Что? Этого не может быть… Неужели это возможно? Ты все делал как обычно, или придумал что-то новое?
Мудрослов спросил, и сам понял: ничего нового Жмур придумать не мог. Он не способен на это. Но… это обычная косая ковка. Никакая ковка не может переместить кристаллы металла так, чтобы они легли в этот рисунок. Это отливка. Это совсем другой булат, это тот булат, который он искал всю жизнь…
- Я все делал как обычно, но…
Мудрослов снова поднялся на приступок и потянулся к полке - отливок было больше, чем он оставил здесь в прошлый раз, ему не показалось. Где кузнец взял другие? Бесценные… Мудрослов присмотрелся и безошибочно выбрал свои. Еще три плавили в другом тигле, не в том, который обычно делал он. Меньше по размеру. Кто принес их кузнецу? Игла ревности слегка уколола Мудрослова, но мысль тут же понеслась дальше - а что если в город приехал кто-то, равный ему, нет, кто-то, кто явно превзошел его в варке булата? Ему надо встретиться с этим человеком, ему надо поговорить с ним, пожать ему руку. Ревность? Это глупое, недостойное чувство. Мудрослов, в сущности, был так одинок, он ни с кем не мог поделиться ни своими победами, ни неудачами.
- Кто привез тебе эти отливки, Жмур? - лицо Мудрослова осветилось надеждой, - я хочу видеть этого мастера…
Жмур замялся и опустил глаза еще ниже. Он был на голову выше Мудрослова, но тот стоял на возвышении, смотрел сверху вниз и не видел его лица.
- Ну же? Или ты боишься, что я не потерплю здесь еще одного заказчика? Это ерунда, я должен знать, кто это. Я должен пожать ему руку.
И тогда кузнец вскинул лицо. Невероятная мука исказила его черты, Жмур боролся с собой, он не мог не ответить. В этот миг Мудрослов отчетливо понял - кузнец не может не ответить. А это значит… Это значит, он один из тех… Один из тех разбойников, которые… у которых… Лишь они не могут противится воле благородного. Того благородного, который… Мудрослов не желал об этом думать. Он не хотел этого знать! На секунду глаза кузнеца вспыхнули, и Мудрослов подумал, что ошибся - у «тех» не вспыхивали глаза. Жмур поднял подбородок, лицо его осветилось странным внутренним светом, его борьба с собой достигла апогея, и он разомкнул плотно сжатые губы.
- Эту отливку сделал мой старший сын, - хрипло сказал он.
Перед Мудрословом стоял разбойник. Разбойник с большой дороги, с наглой ухмылкой на устах, с огромными кулаками и высоко поднятой головой. Он слегка выпятил и без того мускулистую грудь - гордость была в его словах. Гордость и отсутствие страха. Ничтожество, которое только что кланялось и боялось поднять глаза! Он посмел сказать это с гордостью!
Всего секунду длилось наваждение, но за эту секунду Мудрослов успел испугаться.
- Мальчик просто попробовал… - плечи Жмура давно согнулись, и глаза давно уперлись в пол, - он баловался, у него это вышло случайно…
- Случайно? Четыре отливки - случайно? - проворчал Мудрослов и спустился с приступки на пол.
- Он не умеет. Он просто попробовал… - бормотал кузнец.
Никакого разбойника не было и в помине - жалкий ремесленник. Жалкий, перепуганный. Чего он боится? Или он не хочет для сына своей судьбы - хорошей семьи, детей, достатка?
Мудрослов откинул свои отливки в сторону, и завязал три бесценных слитка в грязное полотенце. Бесценных? Надо еще проверить, что у них внутри, распилить, попробовать выковать клинок… Но клинок Жмур уже выковал.
Он молча направился к калитке, а кузнец шел за ним и повторял:
- Он просто попробовал. Это случайно… Это случайно…
Мудрослов не мог ничего сказать. Ноги еле-еле несли его, он еще не понял, как к этому надо относиться. Он еще не вполне разобрался. Пройдет немного времени… Ему надо остаться одному.
- Мальчик не умеет, он баловался… - то ли вздыхал, то ли всхлипывал Жмур, - это случайно.
Мудрослов вышел со двора, убрал в седельную сумку сверток, а кузнец услужливо взял его коня за повод и подержал высокое стремя.
Он посмел сказать это с гордостью! Его мальчишка сварил булат, который Мудрослов искал всю жизнь, сварил походя. Он баловался! Пустоголовый шалопай, который напрасно торчал в кузнице отца столько лет, который не научился держать в руках молоток! Грязный оборванец, едва умеющий читать! И кузнец посмел сказать это с гордостью!
Перед глазами стояло лицо ухмыляющегося разбойника.
Ревность стиснула Мудрослову кулаки, конь под ним остановился и принял назад. Его сын должен был сварить этот булат. Его сын, а не сын этого разбойника. Этого ничтожества, во дворе которого воняет кухней и нечистотами. Его сын, который учился металлургии с пеленок, который знает о металлах больше, чем все ремесленники вместе взятые! Почему судьба так несправедлива? Откуда у подлорожденного может взяться талант? От кого он может наследовать способности? От своего отца-ничтожества? Отца-разбойника…
Мудрослов ехал к сторожевой башне, и не помнил, зачем. Это злая шутка провидения! Такого не должно было случиться. Мальчишка всегда крутился возле Мудрослова, когда тот варил булат. А Мудрослов, уверенный, что никто его не понимает, всегда комментировал свои действия - ему нравилось объяснять, а не показывать. Мальчишка даже пробовал задавать вопросы, которые доставляли Мудрослову удовольствие - он любил отвечать на вопросы. Но отец неизменно бил того по затылку - чтобы не мешал благородному Мудрослову.
Нет, это просто невозможно! Такого не бывает! Этому нужно учиться, это нужно понимать, одного наития мало! Нужны знания, фундаментальные знания, знания природы вещей! Мудрослов вспомнил, как после Посвящения в первый раз зашел в мастерскую отца. Он увидел мир сквозь увеличительное стекло. В кристалле металла он увидел весь мир. Мир распахнулся перед ним, мир раскрыл ему объятья, мир ничего не скрывал от него. Шевеление крыльев бабочки, и плазма, обращающая камень в текучую ртуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58