Два небольших окошка затягивались пузырем, только странным - белым и не таким мутным, как обычно.
Старик уложил Полоза на лавку и зажег сразу пять свечей, пристроив их над изголовьем.
- А ну-ка, беги на берег, - велел он Есене, - неси дров.
- А… а где же я их возьму? Деревья только наверху растут, и топора у меня нету…
- Откуда ты такой на мою голову? - старик недовольно покачал головой.
- Из Олехова… - промямлил Есеня.
- На берегу много дров валяется - и доски есть, и сучья, и палки, которые море выбрасывает. Набери побольше, надо воды согреть.
- Они же мокрые, - удивился Есеня.
- А ты ищи сухие, понял?
Есеня кивнул. И действительно, очень быстро нашел много достаточно сухих дров, хотя начинало темнеть, и под ногами ничего не было видно.
- Еще, - коротко велел старик, когда Есеня вывалил перед печной дверцей целую охапку, - еще два раза по столько же.
Есеня снова кивнул. На третий раз он едва не заблудился в темноте, и отыскал лачугу только увидев тусклый свет, пробивающийся из ее окна. Пока он собирал дрова, старик растопил печь. Что он делал с Полозом, Есеня так и не понял: Улич водил руками у него над макушкой, шептал непонятные слова, нагнувшись губами к ране, дышал на нее, сжимал голову Полоза руками, и снова что-то шептал. Есеня стоял у двери и боялся подойти - ему казалось, что он помешает старику. А тот неожиданно начал сминать голову Полоза, словно та была сделана из мягкой глины. На соломенную подушку полилась кровь с жирными разводами, старик уже не шептал, а выкрикивал странные слова, и по лбу его катился пот. Есеня испугался - а вдруг он злой колдун и хочет убить Полоза? Но старик, тяжело дыша, опустил руки, посидел молча пару минут, а потом оглянулся на Есеню.
- Иди к морю, постирай штаны и фуфайку. Ты же невозможно воняешь тухлой рыбой!
Есеня давно перестал чувствовать мерзкий запах, и только теперь о нем вспомнил. Ему стало стыдно, он выбежал из лачуги и лишь потом подумал, как же он будет стирать одежду на таком холоде, да еще и в море, которое вовсе не стоит на месте, как пруд, а ползает туда-сюда и грозит сшибить с ног?
Сапоги он оставил на берегу, встав босиком на мокрый песок, от прикосновения которого едва не свело ступни. Но неожиданно вода оказалась теплее воздуха, и сначала Есеня чувствовал обжигающий холод, лишь когда волна отступала. Ледяной ветер теребил рубашку, и большая волна намочила ее до пояса, хотя все предыдущие поднимались чуть выше колена. Он почувствовал ее силу, когда она потянула его за собой, обратно, в море - Есеня еле устоял на ногах и поспешил отойти на шаг. Но там ни какой стирки не получилось - он только возил тяжелую фуфайку по песку. Он снова шагнул вперед, и через минуту ногу скрутило судорогой, а первая же волна опрокинула его на песок. Есеня взвыл, сжимая зубы, и следующая волна накрыла его с головой и поволокла в море. Нет, это было слишком! Он едва не выпустил из рук фуфайку, извозил ее в песке, как вдруг почувствовал, что вода, попавшая в рот - соленая! Это так его удивило, что он на секунду забыл и о сведенной ноге, и о том, что промок с ног до головы. Впрочем отпустило ногу быстро, зато от соленой воды зажгло глубокий порез под подбородком. Есеня макнул фуфайку в воду, смывая с нее песок, и решил поскорей выбираться. На стирку штанов ему едва хватило силы воли, но выбора не было - или ходить без штанов или вонять тухлой рыбой.
Он вернулся в лачугу посиневшим и дрожащим от холода. С рубахи и платка текла вода и капала на пол.
- Ты что, купался? - невозмутимо спросил старик.
- Я… я упал… - ответил Есеня, стуча зубами.
- Сними рубаху и отожми. Только не здесь, снаружи.
- Ага, - Есеню передернуло - в лачуге стало гораздо теплей, и в котелке кипела вода, а на берегу свистел ледяной ветер. Но почему-то возражать старику он не посмел.
- Сядь к печке, - велел старик, когда Есеня вернулся. Есеня кивнул - он бы с удовольствием сел и на печку, так ему было холодно. Старик оставил Полоза, нагнулся под лавку и вытащил оттуда толстую и облезлую волчью шубу.
- Накройся, - он кинул шубу Есене, и тот едва успел ее поймать.
Пока Есеня «купался», старик перевязал голову Полоза льняными бинтами, и теперь склонялся над его лицом, приподнимал ему веки и прижимался ухом к его груди.
- Все хорошо, - наконец сказал Улич и поднялся, - теперь он просто спит. Ну что, любитель ночных купаний в бурном море? Теперь твоя очередь. Я смотрю, тебе хотели перерезать горло?
- Это саблей! - гордо ответил Есеня, - эту саблю мой батька ковал!
Старик присел рядом с Есеней на корточки, взял его за подбородок и приподнял его вверх - Есеня почувствовал, как из раны побежала кровь, стоило приоткрыть ее края. Он скривился и закусил губу.
- Глубоко… - покачал головой Улич, - долго будет заживать. Шрам останется. Давай-ка я зашью, чтоб не так болело.
- Да зачем? - Есеня отодвинулся - он отлично помнил, как Полоз сделал ему один-единственный шов на щеку, - и так пройдет.
- Может и пройдет. Но я все равно зашью. И бинта больше нет, последнюю простыню на них изорвал. Кипяточку выпей, погрейся, а я пока иголку найду, - старик сунул ему в руки кружку, которую снял с полки над лавкой.
Кипятку Есеня выпил с удовольствием, зачерпнув его кружкой из котелка, но зубы от этого стучать не перестали. Он подсел к печке так близко, что едва не подпалил и без того ободранную шубу, когда старик поманил его пальцем:
- Иди сюда. Ляг.
Есеня вздохнул: вдруг старик увидит, что он боится? И почему игла, прошивающая кожу, так его пугает? Ничего же страшного нет. Подумаешь! Он вспомнил, как трое разбойников держали Брагу, когда Ворошила зашивал ему рану на груди…
- Да не бойся, - улыбнулся старик, - чего трясешься-то?
- Холодно, - Есеня презрительно фыркнул и сел на лавку, а потом вытянулся на ней, задрав подбородок вверх. Пусть не думает, что он испугался.
- Ого! - воскликнул старик и пригнулся ниже.
- Чего? - не понял Есеня.
- Где ты взял эту вещь, мальчик?
Есеня сел и зажал медальон в кулак - он совсем забыл про него, иначе бы спрятал заранее.
- Нигде, - буркнул Есеня.
- Ты знаешь, что это такое?
- Знаю. Но не скажу.
- Не бойся, я не стану его отбирать, - старик улыбнулся, - мне он без надобности. Я просто полюбопытствовал. В этой вещи скрыта огромная энергия, для меня она светится красно-коричневым цветом, а этот цвет означает близкую смерть или страдание. Цвет запекшейся крови. Я ведь сначала подумал, что смерть грозит тебе, пока не увидел ее. Очень ярко светится.
- А что это значит? Значит, медальону грозит смерть? - Есеня решил, что это добрый знак -он безоговорочно поверил в то, что медальон светится каким-то там цветом.
- Не обязательно. Это же вещь, а не живой организм. Возможно, в ней накоплены страдания людей. Или она забирает чужие жизни. Я поэтому и спросил, знаешь ли ты, что это такое. Значит, тот благородный господин, который дрался с тобой, хотел отнять ее у тебя?
- Ну да. А вы что, его видели?
- Видел. Ложись, у тебя течет кровь. Я дернул тебе подбородок несколько неосторожно. А все потому, что в свечении этой вещи меркнет все остальное.
Старик положил подушку Есене под спину, так что голова оказалась запрокинутой назад.
- Я не сделаю тебе больно, не бойся, - старик нагнулся губами к ране и прошептал что-то, как только что шептал над головой Полоза.
Есеня действительно не почувствовал боли, только прикосновение иглы.
- А как это у вас получается? - спросил он.
- Закрой рот, - тихо ответил старик, - это совсем не трудно.
- А меня можете научить?
- Закрой рот. Могу, лет за пятьдесят примерно.
Есеня рассмеялся.
- Ты можешь помолчать? - старик убрал руки и посмотрел на Есеню укоризненно, - и пять минут полежать спокойно?
- Могу, - вздохнул Есеня.
- Не может, - вдруг раздался шепот Полоза, - даже если в ухо дать.
- Полоз! - Есеня вскочил, но старик уложил его обратно, - Полоз! Ты… ты живой!
- Я чуть живой. И, судя по всему, у меня с головой что-то. Что случилось, Жмуренок? Я ничего не помню…
- Заставьте его не двигаться хотя бы несколько минут, - покачал головой Улич, - я должен зашить ему рану, нанесенную саблей.
- Саблей? - Полоз попытался подняться, но тут же застонал и медленно опустился на подушку.
- И вы не двигайтесь тоже. У вас сломаны кости черепа. Вам станет плохо.
- Мне уже стало плохо, - проворчал Полоз, - что с мальчиком?
- Извините, я неудачно пошутил. Это неопасная рана, просто мальчик гордиться тем, что ее нанесли саблей.
- Полоз, это Избор! - крикнул Есеня.
- Пожалуйста, заставьте его замолчать. Он испачкал в крови всю лавку.
- Жмуренок, - устало выдохнул Полоз, - помолчи.
- Полоз! Мой нож даже не затупился!
- Послушайте, дайте ему в ухо, - попросил Полоз старика, - мне не хватит сил.
Есеню уложили спать над печью, на полке, где до него лежал мешок с крупой, соль и множество мешочков с сушеными травами. Оказалось, что Полоз не помнит, как на них напали разбойники, и Есеня, дрожа и кутаясь в шубу, рассказывал ему обо всем с самого начала. Он долго колебался, говорить ли о том, что Избор обвиняет Полоза в честолюбивых планах, но потом решил сказать. Полоз нисколько не обиделся, только усмехнулся.
Ночью ему опять стало плохо, Улич размотал повязки, и снова мял его голову руками, а из раны текла кровь. Есене было страшно. На этот раз Полоз сознания не терял, и Есеня видел, как ему больно, какой он бледный, видел капельки пота у него на лбу и слышал тяжелое дыхание. Есеня хотел слезть вниз и хотя бы подержать Полоза за руку, но старик сердито велел ему оставаться на месте.
Потом Полоз уснул, а Есеня долго ворочался и прислушивался, дышит ли он. Улич сказал, что Полоз не умрет, но Есеня все равно боялся. И когда старик заснул, он потихоньку слез с полатей и сел рядом с Полозом на пол, подложив под себя пару досок, которые не успели сжечь, подтянул босые ноги в шубу, и сидел, стискивая влажную ладонь Полоза в руках и прижимая ее к щеке.
Утром Есеня проснулся, снова дрожа от холода. Тело затекло, и Улич, который растапливал печь, недовольно покачал головой, глядя, как Есеня поднимается и потягивается.
- Не спалось в тепле? - спросил он.
Есеня пожал плечами.
- Твои вещи высохли, так что можешь одеваться. А чтоб согреться, пробегись, принеси еще дров.
Сначала Есеня не понял, что показалось ему странным этим утром, и догадался только когда вышел из лачуги на берег: море успокоилось. Светило солнце, легкий морозец пощипывал лицо, а по морю катились круглые, невысокие волны, и, шипя, выползали на песок. Над водой висел туман, но и сквозь него в солнечных лучах море было бирюзовым. Есеня набрал побольше дров, и почувствовал мучительный голод. Наверное, нехорошо объедать бедного Улича, по всему видно, что еле сводит концы с концами. Надо сходить в город и принести поесть.
И тут Есеня понял, что денег у них с Полозом на двоих осталось всего-ничего: пять серебряников и немного медяков. Как они теперь поедут обратно? Да только ночлег на постоялом дворе обходился им в серебряник! Конечно, найти ночлежку за пять медяков на человека тоже можно, но перевозчики не повезут их домой забесплатно, на двоих это не меньше золотого! А если они пойдут пешком, то им не хватит денег на продукты в дорогу.
Есеня вывалил дрова около печки, и спросил у старика:
- Нам, наверное, надо перебираться в город?
- И не думай даже! - фыркнул тот, - твой друг слишком плох, его нельзя таскать с места на место, а главное - в городе найдется всего один-два врача, которые смогут его вылечить.
- У нас деньги украли… - на всякий случай сказал Есеня.
- Я еще вчера это понял. Оставайтесь, мне не жалко. С продуктами у меня неважно, но крупа и мука есть, и рыбы вяленой немного - с голоду не умрете. Мне самому много не надо, я печь-то топлю раз в сутки, на ночь.
Есеня сел к печке и немного подумал: только за осмотр доктор Добронрав взял с Полоза два серебряника.
- Послушайте, если вы такой хороший врач, почему вы тут живете? Врачам ведь много денег платят.
- Я не беру денег за лечение, мне кажется, это порочно. И потом, зачем мне деньги? Я сыт и одет, у меня есть крыша над головой. Что еще человеку нужно?
- Ну как же… - Есеня задумался и вспомнил, как хотел потратить золотой. Действительно, что еще нужно? Еда и тепло. А все остальное за деньги ведь не купишь.
- Что? Согласен? - улыбнулся Улич.
- Ну да. Но ведь здесь скучно одному, разве нет?
- Мне одному не скучно. Я устал от людей. И не думаю, что они нуждаются во мне. Какой от меня прок? Я не могу сделать голодных сытыми, а несчастных - счастливыми. Я не могу сделать обманщиков честными, а жестоких - добрыми. Тогда зачем я нужен людям?
- Но вы умеете лечить болезни. Разве этого мало?
- Конечно, мало. Да, я никогда не откажу в помощи тому, кто в ней нуждается. Иногда ко мне приходят - те, кто еще помнит о том, что я существую. Но вообще-то, мне тут хорошо, и я бы хотел, чтоб обо мне забыли совсем.
- А что вы делаете здесь, когда вы один?
- Что делаю? Думаю. Сморю на море, на небо. И думаю. Мир стоит того, чтобы о нем думать, но слишком сложен, чтобы вмешиваться в его бытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Старик уложил Полоза на лавку и зажег сразу пять свечей, пристроив их над изголовьем.
- А ну-ка, беги на берег, - велел он Есене, - неси дров.
- А… а где же я их возьму? Деревья только наверху растут, и топора у меня нету…
- Откуда ты такой на мою голову? - старик недовольно покачал головой.
- Из Олехова… - промямлил Есеня.
- На берегу много дров валяется - и доски есть, и сучья, и палки, которые море выбрасывает. Набери побольше, надо воды согреть.
- Они же мокрые, - удивился Есеня.
- А ты ищи сухие, понял?
Есеня кивнул. И действительно, очень быстро нашел много достаточно сухих дров, хотя начинало темнеть, и под ногами ничего не было видно.
- Еще, - коротко велел старик, когда Есеня вывалил перед печной дверцей целую охапку, - еще два раза по столько же.
Есеня снова кивнул. На третий раз он едва не заблудился в темноте, и отыскал лачугу только увидев тусклый свет, пробивающийся из ее окна. Пока он собирал дрова, старик растопил печь. Что он делал с Полозом, Есеня так и не понял: Улич водил руками у него над макушкой, шептал непонятные слова, нагнувшись губами к ране, дышал на нее, сжимал голову Полоза руками, и снова что-то шептал. Есеня стоял у двери и боялся подойти - ему казалось, что он помешает старику. А тот неожиданно начал сминать голову Полоза, словно та была сделана из мягкой глины. На соломенную подушку полилась кровь с жирными разводами, старик уже не шептал, а выкрикивал странные слова, и по лбу его катился пот. Есеня испугался - а вдруг он злой колдун и хочет убить Полоза? Но старик, тяжело дыша, опустил руки, посидел молча пару минут, а потом оглянулся на Есеню.
- Иди к морю, постирай штаны и фуфайку. Ты же невозможно воняешь тухлой рыбой!
Есеня давно перестал чувствовать мерзкий запах, и только теперь о нем вспомнил. Ему стало стыдно, он выбежал из лачуги и лишь потом подумал, как же он будет стирать одежду на таком холоде, да еще и в море, которое вовсе не стоит на месте, как пруд, а ползает туда-сюда и грозит сшибить с ног?
Сапоги он оставил на берегу, встав босиком на мокрый песок, от прикосновения которого едва не свело ступни. Но неожиданно вода оказалась теплее воздуха, и сначала Есеня чувствовал обжигающий холод, лишь когда волна отступала. Ледяной ветер теребил рубашку, и большая волна намочила ее до пояса, хотя все предыдущие поднимались чуть выше колена. Он почувствовал ее силу, когда она потянула его за собой, обратно, в море - Есеня еле устоял на ногах и поспешил отойти на шаг. Но там ни какой стирки не получилось - он только возил тяжелую фуфайку по песку. Он снова шагнул вперед, и через минуту ногу скрутило судорогой, а первая же волна опрокинула его на песок. Есеня взвыл, сжимая зубы, и следующая волна накрыла его с головой и поволокла в море. Нет, это было слишком! Он едва не выпустил из рук фуфайку, извозил ее в песке, как вдруг почувствовал, что вода, попавшая в рот - соленая! Это так его удивило, что он на секунду забыл и о сведенной ноге, и о том, что промок с ног до головы. Впрочем отпустило ногу быстро, зато от соленой воды зажгло глубокий порез под подбородком. Есеня макнул фуфайку в воду, смывая с нее песок, и решил поскорей выбираться. На стирку штанов ему едва хватило силы воли, но выбора не было - или ходить без штанов или вонять тухлой рыбой.
Он вернулся в лачугу посиневшим и дрожащим от холода. С рубахи и платка текла вода и капала на пол.
- Ты что, купался? - невозмутимо спросил старик.
- Я… я упал… - ответил Есеня, стуча зубами.
- Сними рубаху и отожми. Только не здесь, снаружи.
- Ага, - Есеню передернуло - в лачуге стало гораздо теплей, и в котелке кипела вода, а на берегу свистел ледяной ветер. Но почему-то возражать старику он не посмел.
- Сядь к печке, - велел старик, когда Есеня вернулся. Есеня кивнул - он бы с удовольствием сел и на печку, так ему было холодно. Старик оставил Полоза, нагнулся под лавку и вытащил оттуда толстую и облезлую волчью шубу.
- Накройся, - он кинул шубу Есене, и тот едва успел ее поймать.
Пока Есеня «купался», старик перевязал голову Полоза льняными бинтами, и теперь склонялся над его лицом, приподнимал ему веки и прижимался ухом к его груди.
- Все хорошо, - наконец сказал Улич и поднялся, - теперь он просто спит. Ну что, любитель ночных купаний в бурном море? Теперь твоя очередь. Я смотрю, тебе хотели перерезать горло?
- Это саблей! - гордо ответил Есеня, - эту саблю мой батька ковал!
Старик присел рядом с Есеней на корточки, взял его за подбородок и приподнял его вверх - Есеня почувствовал, как из раны побежала кровь, стоило приоткрыть ее края. Он скривился и закусил губу.
- Глубоко… - покачал головой Улич, - долго будет заживать. Шрам останется. Давай-ка я зашью, чтоб не так болело.
- Да зачем? - Есеня отодвинулся - он отлично помнил, как Полоз сделал ему один-единственный шов на щеку, - и так пройдет.
- Может и пройдет. Но я все равно зашью. И бинта больше нет, последнюю простыню на них изорвал. Кипяточку выпей, погрейся, а я пока иголку найду, - старик сунул ему в руки кружку, которую снял с полки над лавкой.
Кипятку Есеня выпил с удовольствием, зачерпнув его кружкой из котелка, но зубы от этого стучать не перестали. Он подсел к печке так близко, что едва не подпалил и без того ободранную шубу, когда старик поманил его пальцем:
- Иди сюда. Ляг.
Есеня вздохнул: вдруг старик увидит, что он боится? И почему игла, прошивающая кожу, так его пугает? Ничего же страшного нет. Подумаешь! Он вспомнил, как трое разбойников держали Брагу, когда Ворошила зашивал ему рану на груди…
- Да не бойся, - улыбнулся старик, - чего трясешься-то?
- Холодно, - Есеня презрительно фыркнул и сел на лавку, а потом вытянулся на ней, задрав подбородок вверх. Пусть не думает, что он испугался.
- Ого! - воскликнул старик и пригнулся ниже.
- Чего? - не понял Есеня.
- Где ты взял эту вещь, мальчик?
Есеня сел и зажал медальон в кулак - он совсем забыл про него, иначе бы спрятал заранее.
- Нигде, - буркнул Есеня.
- Ты знаешь, что это такое?
- Знаю. Но не скажу.
- Не бойся, я не стану его отбирать, - старик улыбнулся, - мне он без надобности. Я просто полюбопытствовал. В этой вещи скрыта огромная энергия, для меня она светится красно-коричневым цветом, а этот цвет означает близкую смерть или страдание. Цвет запекшейся крови. Я ведь сначала подумал, что смерть грозит тебе, пока не увидел ее. Очень ярко светится.
- А что это значит? Значит, медальону грозит смерть? - Есеня решил, что это добрый знак -он безоговорочно поверил в то, что медальон светится каким-то там цветом.
- Не обязательно. Это же вещь, а не живой организм. Возможно, в ней накоплены страдания людей. Или она забирает чужие жизни. Я поэтому и спросил, знаешь ли ты, что это такое. Значит, тот благородный господин, который дрался с тобой, хотел отнять ее у тебя?
- Ну да. А вы что, его видели?
- Видел. Ложись, у тебя течет кровь. Я дернул тебе подбородок несколько неосторожно. А все потому, что в свечении этой вещи меркнет все остальное.
Старик положил подушку Есене под спину, так что голова оказалась запрокинутой назад.
- Я не сделаю тебе больно, не бойся, - старик нагнулся губами к ране и прошептал что-то, как только что шептал над головой Полоза.
Есеня действительно не почувствовал боли, только прикосновение иглы.
- А как это у вас получается? - спросил он.
- Закрой рот, - тихо ответил старик, - это совсем не трудно.
- А меня можете научить?
- Закрой рот. Могу, лет за пятьдесят примерно.
Есеня рассмеялся.
- Ты можешь помолчать? - старик убрал руки и посмотрел на Есеню укоризненно, - и пять минут полежать спокойно?
- Могу, - вздохнул Есеня.
- Не может, - вдруг раздался шепот Полоза, - даже если в ухо дать.
- Полоз! - Есеня вскочил, но старик уложил его обратно, - Полоз! Ты… ты живой!
- Я чуть живой. И, судя по всему, у меня с головой что-то. Что случилось, Жмуренок? Я ничего не помню…
- Заставьте его не двигаться хотя бы несколько минут, - покачал головой Улич, - я должен зашить ему рану, нанесенную саблей.
- Саблей? - Полоз попытался подняться, но тут же застонал и медленно опустился на подушку.
- И вы не двигайтесь тоже. У вас сломаны кости черепа. Вам станет плохо.
- Мне уже стало плохо, - проворчал Полоз, - что с мальчиком?
- Извините, я неудачно пошутил. Это неопасная рана, просто мальчик гордиться тем, что ее нанесли саблей.
- Полоз, это Избор! - крикнул Есеня.
- Пожалуйста, заставьте его замолчать. Он испачкал в крови всю лавку.
- Жмуренок, - устало выдохнул Полоз, - помолчи.
- Полоз! Мой нож даже не затупился!
- Послушайте, дайте ему в ухо, - попросил Полоз старика, - мне не хватит сил.
Есеню уложили спать над печью, на полке, где до него лежал мешок с крупой, соль и множество мешочков с сушеными травами. Оказалось, что Полоз не помнит, как на них напали разбойники, и Есеня, дрожа и кутаясь в шубу, рассказывал ему обо всем с самого начала. Он долго колебался, говорить ли о том, что Избор обвиняет Полоза в честолюбивых планах, но потом решил сказать. Полоз нисколько не обиделся, только усмехнулся.
Ночью ему опять стало плохо, Улич размотал повязки, и снова мял его голову руками, а из раны текла кровь. Есене было страшно. На этот раз Полоз сознания не терял, и Есеня видел, как ему больно, какой он бледный, видел капельки пота у него на лбу и слышал тяжелое дыхание. Есеня хотел слезть вниз и хотя бы подержать Полоза за руку, но старик сердито велел ему оставаться на месте.
Потом Полоз уснул, а Есеня долго ворочался и прислушивался, дышит ли он. Улич сказал, что Полоз не умрет, но Есеня все равно боялся. И когда старик заснул, он потихоньку слез с полатей и сел рядом с Полозом на пол, подложив под себя пару досок, которые не успели сжечь, подтянул босые ноги в шубу, и сидел, стискивая влажную ладонь Полоза в руках и прижимая ее к щеке.
Утром Есеня проснулся, снова дрожа от холода. Тело затекло, и Улич, который растапливал печь, недовольно покачал головой, глядя, как Есеня поднимается и потягивается.
- Не спалось в тепле? - спросил он.
Есеня пожал плечами.
- Твои вещи высохли, так что можешь одеваться. А чтоб согреться, пробегись, принеси еще дров.
Сначала Есеня не понял, что показалось ему странным этим утром, и догадался только когда вышел из лачуги на берег: море успокоилось. Светило солнце, легкий морозец пощипывал лицо, а по морю катились круглые, невысокие волны, и, шипя, выползали на песок. Над водой висел туман, но и сквозь него в солнечных лучах море было бирюзовым. Есеня набрал побольше дров, и почувствовал мучительный голод. Наверное, нехорошо объедать бедного Улича, по всему видно, что еле сводит концы с концами. Надо сходить в город и принести поесть.
И тут Есеня понял, что денег у них с Полозом на двоих осталось всего-ничего: пять серебряников и немного медяков. Как они теперь поедут обратно? Да только ночлег на постоялом дворе обходился им в серебряник! Конечно, найти ночлежку за пять медяков на человека тоже можно, но перевозчики не повезут их домой забесплатно, на двоих это не меньше золотого! А если они пойдут пешком, то им не хватит денег на продукты в дорогу.
Есеня вывалил дрова около печки, и спросил у старика:
- Нам, наверное, надо перебираться в город?
- И не думай даже! - фыркнул тот, - твой друг слишком плох, его нельзя таскать с места на место, а главное - в городе найдется всего один-два врача, которые смогут его вылечить.
- У нас деньги украли… - на всякий случай сказал Есеня.
- Я еще вчера это понял. Оставайтесь, мне не жалко. С продуктами у меня неважно, но крупа и мука есть, и рыбы вяленой немного - с голоду не умрете. Мне самому много не надо, я печь-то топлю раз в сутки, на ночь.
Есеня сел к печке и немного подумал: только за осмотр доктор Добронрав взял с Полоза два серебряника.
- Послушайте, если вы такой хороший врач, почему вы тут живете? Врачам ведь много денег платят.
- Я не беру денег за лечение, мне кажется, это порочно. И потом, зачем мне деньги? Я сыт и одет, у меня есть крыша над головой. Что еще человеку нужно?
- Ну как же… - Есеня задумался и вспомнил, как хотел потратить золотой. Действительно, что еще нужно? Еда и тепло. А все остальное за деньги ведь не купишь.
- Что? Согласен? - улыбнулся Улич.
- Ну да. Но ведь здесь скучно одному, разве нет?
- Мне одному не скучно. Я устал от людей. И не думаю, что они нуждаются во мне. Какой от меня прок? Я не могу сделать голодных сытыми, а несчастных - счастливыми. Я не могу сделать обманщиков честными, а жестоких - добрыми. Тогда зачем я нужен людям?
- Но вы умеете лечить болезни. Разве этого мало?
- Конечно, мало. Да, я никогда не откажу в помощи тому, кто в ней нуждается. Иногда ко мне приходят - те, кто еще помнит о том, что я существую. Но вообще-то, мне тут хорошо, и я бы хотел, чтоб обо мне забыли совсем.
- А что вы делаете здесь, когда вы один?
- Что делаю? Думаю. Сморю на море, на небо. И думаю. Мир стоит того, чтобы о нем думать, но слишком сложен, чтобы вмешиваться в его бытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58