короткая красная куртка с высоким белым воротником, одетая поверх мешковатых синих штанов, заправленных в начищенные черные сапожки, четыре золотых банта на левом плече и по четыре золотых полоски на белых манжетах. И к тому же, она была той самой Бергитте Серебряный Лук, героиней легенд. Она по-прежнему недоброжелательно относилась к этим самим легендам – она заявляла, что эти истории были чудовищно преувеличенны, если только не являлись ложью от первого до последнего слова. Но все же она была той самой женщиной, которая совершила те подвиги, которые сформировали основу этих легенд, и помимо этого участвовала еще во многих других приключениях. Теперь, несмотря на свое внешнее спокойствие, легкая неловкость смешалась с заботой об Илэйн. Все это просачивалось через узы, наряду с ее головной болью и изжогой. Она прекрасно знала, что Илэйн ненавидит, когда за ней присматривают, особенно, за спиной у нее. Это не было единственной причиной для раздражения Илэйн, но узы давали Бергитте понять только, насколько сильным оно было.
Авиенда, безмятежно размотав шаль с головы и обернув ее вокруг плеч, изобразила взгляд человека, который не сделал ничего плохого и уж точно не имел дела ни с кем, кто делал что-то не то. Возможно, она бы даже преуспела в своем начинании, если бы вдобавок ко всему не сделала большие глаза, придав им невинное выражение. Бергитте явно дурно на нее влияла.
– Я пила козье молоко, – сказала Илэйн ровным голосом, сознавая, что ее слушают телохранители, окружавшие ее и спутниц. Несмотря на то, что они все смотрели по сторонам, обшаривая глазами двор, балконы и крыши, почти каждая из них наверняка внимательно слушала. – Я спала достаточно. Может быть, ты еще о чем-то хочешь меня спросить?
Щеки Авиенды слегка покраснели.
– Полагаю, я уже получила все ответы, которые были мне нужны в данный момент, – ответила Бергитте без намека на смущение, на которое надеялась Илэйн. Эта женщина знала, что она устала и хочет спать.
Временами узы были чрезвычайно неудобны. Прошлой ночью она не пила ничего, кроме полчашки очень сильно разбавленного вина, но проснулась с похмельем и изжогой – ощущения, которые явно должны были принадлежать Бергитте. Никто из тех Айз Седай, с которыми она говорила, не испытывали ничего подобного, но она с Бергитте слишком часто отражали одна другую, физически и эмоционально.
Последнее представляло реальные проблемы тогда, когда ее настроение колебалось. Иногда она пыталась игнорировать это, или перебороть, но сегодня ей придется страдать до тех пор, пока Бергитте не будет Исцелена. Она считала, что такое отражение имело место потому, что они обе были женщинами. Никто никогда не слышал, чтобы раньше одна женщина связывала себя узами с другой. Да и сейчас, собственно, немногие об этом знали, да и те, кто знал, очевидно, не верили. Страж должен быть мужчиной. Все это знали, и немногие задумывались над тем, насколько то, что «все знают», заслуживает истинного доверия.
Будучи пойманной на лжи, тогда, как она пыталась следовать предписаниям Эгвейн жить так, словно она уже дала Три Клятвы, заставило Илэйн занять защитную позицию, а это сделало ее резкой.
– Дайлин вернулась?
– Нет, – ответила так же резко Бергитте, и Илэйн вздохнула. Дайлин покинула город за несколько дней до появления армии Аримиллы, и забрала с собой Реанне Корли, чтобы создавать врата и ускорить путешествие. От ее возвращения зависело очень многое, точнее – от новостей, которые она должна была принести. Или от того, что она принесет помимо новостей.
Выбрать, кто будет королевой Андора было довольно-таки просто. В стране было больше четырехсот Домов, но только девятнадцать из них были достаточно сильны, чтобы вести за собой другие Дома. Как правило, за Дочерью-Наследницей стояли все девятнадцать, либо большая их часть. Если только она не была откровенно некомпетентна. От Дома Мантир трон перешел к Дому Траканд, когда Модреллейн умерла от того, что Тигрейн, Дочь-Наследница, пропала, а новой так и не появилось. И потому, что Моргейз Траканд собрала тринадцать Домов в свою поддержку. А для того, чтобы взойти на трон, согласно закону и обычаю, достаточно было десяти. Даже те претендентки, которые по-прежнему считали, что трон должен принадлежать им, принимали сторону большинства, либо просто хранили нейтралитет и отказывались от своих притязаний, когда другая собирала за своей спиной десять Домов.
Дела и так были плохи, когда у Илэйн было три соперницы, но теперь Ниан и Эления объединились под рукой Аримиллы, от которой, из всех трех, этого ждали менее всего. И это означало, что у нее было два Дома, достаточно крупных, чтобы с ними считались – ее собственный Траканд и Дом Дайлин Таравин, чтобы противостоять шести. Материн и остальные восемнадцать, что она посетила, были слишком малы. Ну, к тому же Дайлин настаивала на том, что Каранд, Коулан и Реншар присоединятся к Илэйн, да и Норвелин, Пендар и Траймане тоже, но первые три хотели видеть Дайлин на троне саму, а остальные три вели себя так, словно впали в спячку. Несмотря ни на что, Дайлин была тверда в своей верности Илэйн и без устали трудилась ей на пользу. Она продолжала верить в то, что часть Домов, которые продолжали хранить молчание, можно убедить поддержать Илэйн. Разумеется, сама Илэйн не могла бы с ними связаться, но за нее это делала Дайлин. И теперь ситуация колебалась на грани катастрофы. Шесть Домов поддерживали Аримиллу, и лишь дурак счел бы, что она не отправила послов к остальным. И, к тому же, тот факт, что ее уже поддержали шесть Домов, должен был сам по себе привлечь к ней другие.
Несмотря на то, что Касейлле и ее люди освободили двор, Илэйн и все остальные были вынуждены пробираться через толпу. Люди Дома Материн наконец сошли со своих коней, но по-прежнему ошивались поблизости, роняя свои алебарды и поднимая их лишь для того, чтобы уронить снова, пытаясь разгрузить своих вьючных лошадей здесь, во дворе конюшни. Какой-то мальчишка гонялся за цыпленком, которой каким-то образом сумел выскочить и который теперь бегал под ногами у лошадей, пока один из стариков подбадривал криками – мальчишку или цыпленка, так и осталось неясно. Знаменосец с покрытым морщинами лицом, на лоб которого свисала жалкая челка седых волос, в выцветшем красном кафтане, который натягивался у него на животе, пытался восстановить порядок при помощи одного только гвардейца, немногим младше его. Оба они выглядели так, словно вернулись с пенсии, как многие и в самом деле поступали. Какой-то мальчишка, очевидно, хотел завести свою косматую лошадь прямо во дворец, и Бергитте приказала ему уйти с дороги, чтобы дать пройти Илэйн. Мальчишка, паренек с пушком на щеках, которому было не более четырнадцати, увидев Бергитте, широко разинул рот, точно так же, как увидев Дворец. Действительно, в своей униформе она выглядела куда внушительнее, нежели Дочь-Наследница в дорожном наряде и, вдобавок, он уже видел Дочь-Наследницу. Расория, тряхнув головой, отпихнула его в сторону старого знаменосца.
– Я не знаю, что мне с ними делать, – ворчала Бергитте, когда служанка в красно-белой ливрее приняла плащ и перчатки Илэйн в малом вестибюле.
Он был маленький только по меркам Королевского Дворца. Пламя напольных светильников мерцало между тонкими рифлеными колоннами, и этот зал был в полтора раза больше главного приемного зала Дома Материн, хотя его потолок и не был высоким. Другая служанка с Белым Львом на левой стороне своего платья, девушка не многим старше паренька, который пытался провести свою лошадь внутрь, прежде чем ее заставили отшатнуться одновременные хмурые взгляды Авиенды и Бергитте, предложила им изящный серебряный поднос с высокими кубками, в которых дымилось вино со специями.
– Эти проклятые мальчишки заснут, если их поставить на пост, – продолжила Бергитте, сердито глядя на убегающую служанку, – старики останутся бодрствовать, но половина из них не вспомнит, что надо делать, если кто-нибудь взберется на проклятую стену, а остальные все вместе не смогли бы отбиться от шестерых пастухов с собакой.
Авиенда приподняла бровь и кивнула.
– Они здесь не для того, чтобы сражаться, – напомнила им Илэйн, когда они вступили в коридор, выложенный голубой плиткой, по обе стороны которого стояли лампы и покрытые инкрустацией сундуки. Бергитте и Авиенда шли по бокам, а телохранительницы рассыпались вокруг на расстоянии нескольких шагов впереди и сзади. Свет! – подумала Илэйн. – Я бы все равно не притронулась к вину! Стук крови в ушах попадал в ритм с пульсом крови в голове Бергитте, и она прикоснулась к своему виску, спрашивая себя: а не стоит ли отдать своему Стражу приказ немедленно пройти Исцеление?
У Бергитте, тем не менее, были другие мысли на этот счет. Она посмотрела на Расорию и остальных идущих впереди, затем оглянулась через плечо и жестом приказала тем, кто был позади, отстать еще больше. Это было странно. Она сама подбирала каждую женщину в Гвардию, и она доверяла им. И, более того, когда она заговорила, это был торопливый полушепот, прозвучавший у самого уха Илэйн:
– Кое-что произошло как раз перед тем, как ты вернулась. Я попросила Сумеко Исцелить меня перед твоим возвращением, а она внезапно упала в обморок. Ее глаза просто закатились, и она упала. И она не единственная. Никто ничего не объясняет. Только не мне. Но остальная Родня, которую я видела, была готова выскочить из своих проклятых шкур, да и Ищущие Ветер тоже. Никто из них, если понадобится, не сможет даже плюнуть. Ты вернулась прежде, чем я нашла кого-нибудь из сестер, но подозреваю, что результат был бы тот же. В любом случае – тебе-то уж они скажут.
Чтобы держать дворец в порядке требовалось количество людей равное населению крупной деревни, и очень скоро им стали попадаться слуги, мужчины и женщины в ливреях, сновавшие туда-сюда по коридорам, прижимаясь к стенам, либо ныряя в пересекавшие коридор переходы, чтобы приготовить комнаты для эскорта Илэйн. Поэтому Бергитте рассказывала то немногое, что знала сама, тихо и как можно короче. Она не возражала против того, чтобы некоторые слухи просочились на улицы, и, неизбежно, к Аримилле, но россказни о Ранде, к тому времени, как подвергнуться нескольким пересказам, могли стать ничем не лучше историй про Отрекшихся. Даже хуже. Никто не поверит тому, что Отрекшиеся стараются посадить ее на трон в качестве марионетки.
– В любом случае, – закончила она. – Здесь с нами ничего не должно случиться.
Она убедила себя, что ее слова прозвучали уверенно, очень внушительно и беспристрастно, но Авиенда протянула руку и сжала ее ладонь в своей. Для Айил такое проявление чувств было ярче, чем крепкие объятия на глазах у многих людей. По узам от Бергитте потекло сочувствие. Это было больше, нежели просто соболезнование – это было чувство женщины, уже пережившей потерю, которой она боялась больше всего на свете. Гайдал Кейн был потерян для Бергитте так же, словно был мертв, и, даже больше, ее воспоминания о прошлых жизнях стали ее покидать. Она уже не могла ясно вспомнить почти ничего из того, что происходило до основания Белой Башни, и даже не все, что было после. Иногда мысли о том, что она точно так же забудет Гайдала, лишится всех воспоминаний о том, что действительно знала и любила его, настигали ее ночью и не давали спать до тех пор, пока она не выпивала столько бренди, сколько могла в себя влить. Это был не самый удачный выход, и Илэйн надеялась, что той удастся найти способ получше. Но она-то знала, что ее память о Ранде не умрет раньше, чем умрет она, и не могла представить себе такого кошмара – осознавать то, что эти воспоминания могут оставить ее. В любом случае, она надеялась, что в скором времени кто-нибудь излечит Бергитте от похмелья, причем раньше, чем ее собственная голова расколется, словно перезрелая дыня. Ее собственные способности к Исцелению были слишком незначительны, и Авиенда была не намного сильнее.
Несмотря на чувства, которые она ощутила в Бергитте, лицо ее по-прежнему оставалось спокойным и бесстрастным.
– Отрекшиеся, – произнесла она сухо. И тихо. Это слово было не из тех, которые произносят во весь голос. – Что ж, пока с нами ничего не случиться, мы в полной, проклятой безопасности.
Звук, похожий на кашель, который должен был изображать смех, выдал ее ложь. Но, несмотря на то, что Бергитте всегда утверждала, что прежде никогда не была солдатом, образ мыслей у нее был, как у солдата. Длинный отдых – это обычный перерыв, который ты можешь себе позволить, но у нее по-прежнему много важных дел.
– Интересно, что они думают об этом? – добавила она, кивая в сторону четырех Айз Седай, появившихся из бокового коридора.
Вандене, Мерилилль, Сарейта и Кареане склонили головы друг к другу, или, скорее, последние три окружали Вандене, наклонившись в ее сторону, что-то говоря и сопровождая свои слова быстрыми жестами, заставлявшими колебаться края их шалей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Авиенда, безмятежно размотав шаль с головы и обернув ее вокруг плеч, изобразила взгляд человека, который не сделал ничего плохого и уж точно не имел дела ни с кем, кто делал что-то не то. Возможно, она бы даже преуспела в своем начинании, если бы вдобавок ко всему не сделала большие глаза, придав им невинное выражение. Бергитте явно дурно на нее влияла.
– Я пила козье молоко, – сказала Илэйн ровным голосом, сознавая, что ее слушают телохранители, окружавшие ее и спутниц. Несмотря на то, что они все смотрели по сторонам, обшаривая глазами двор, балконы и крыши, почти каждая из них наверняка внимательно слушала. – Я спала достаточно. Может быть, ты еще о чем-то хочешь меня спросить?
Щеки Авиенды слегка покраснели.
– Полагаю, я уже получила все ответы, которые были мне нужны в данный момент, – ответила Бергитте без намека на смущение, на которое надеялась Илэйн. Эта женщина знала, что она устала и хочет спать.
Временами узы были чрезвычайно неудобны. Прошлой ночью она не пила ничего, кроме полчашки очень сильно разбавленного вина, но проснулась с похмельем и изжогой – ощущения, которые явно должны были принадлежать Бергитте. Никто из тех Айз Седай, с которыми она говорила, не испытывали ничего подобного, но она с Бергитте слишком часто отражали одна другую, физически и эмоционально.
Последнее представляло реальные проблемы тогда, когда ее настроение колебалось. Иногда она пыталась игнорировать это, или перебороть, но сегодня ей придется страдать до тех пор, пока Бергитте не будет Исцелена. Она считала, что такое отражение имело место потому, что они обе были женщинами. Никто никогда не слышал, чтобы раньше одна женщина связывала себя узами с другой. Да и сейчас, собственно, немногие об этом знали, да и те, кто знал, очевидно, не верили. Страж должен быть мужчиной. Все это знали, и немногие задумывались над тем, насколько то, что «все знают», заслуживает истинного доверия.
Будучи пойманной на лжи, тогда, как она пыталась следовать предписаниям Эгвейн жить так, словно она уже дала Три Клятвы, заставило Илэйн занять защитную позицию, а это сделало ее резкой.
– Дайлин вернулась?
– Нет, – ответила так же резко Бергитте, и Илэйн вздохнула. Дайлин покинула город за несколько дней до появления армии Аримиллы, и забрала с собой Реанне Корли, чтобы создавать врата и ускорить путешествие. От ее возвращения зависело очень многое, точнее – от новостей, которые она должна была принести. Или от того, что она принесет помимо новостей.
Выбрать, кто будет королевой Андора было довольно-таки просто. В стране было больше четырехсот Домов, но только девятнадцать из них были достаточно сильны, чтобы вести за собой другие Дома. Как правило, за Дочерью-Наследницей стояли все девятнадцать, либо большая их часть. Если только она не была откровенно некомпетентна. От Дома Мантир трон перешел к Дому Траканд, когда Модреллейн умерла от того, что Тигрейн, Дочь-Наследница, пропала, а новой так и не появилось. И потому, что Моргейз Траканд собрала тринадцать Домов в свою поддержку. А для того, чтобы взойти на трон, согласно закону и обычаю, достаточно было десяти. Даже те претендентки, которые по-прежнему считали, что трон должен принадлежать им, принимали сторону большинства, либо просто хранили нейтралитет и отказывались от своих притязаний, когда другая собирала за своей спиной десять Домов.
Дела и так были плохи, когда у Илэйн было три соперницы, но теперь Ниан и Эления объединились под рукой Аримиллы, от которой, из всех трех, этого ждали менее всего. И это означало, что у нее было два Дома, достаточно крупных, чтобы с ними считались – ее собственный Траканд и Дом Дайлин Таравин, чтобы противостоять шести. Материн и остальные восемнадцать, что она посетила, были слишком малы. Ну, к тому же Дайлин настаивала на том, что Каранд, Коулан и Реншар присоединятся к Илэйн, да и Норвелин, Пендар и Траймане тоже, но первые три хотели видеть Дайлин на троне саму, а остальные три вели себя так, словно впали в спячку. Несмотря ни на что, Дайлин была тверда в своей верности Илэйн и без устали трудилась ей на пользу. Она продолжала верить в то, что часть Домов, которые продолжали хранить молчание, можно убедить поддержать Илэйн. Разумеется, сама Илэйн не могла бы с ними связаться, но за нее это делала Дайлин. И теперь ситуация колебалась на грани катастрофы. Шесть Домов поддерживали Аримиллу, и лишь дурак счел бы, что она не отправила послов к остальным. И, к тому же, тот факт, что ее уже поддержали шесть Домов, должен был сам по себе привлечь к ней другие.
Несмотря на то, что Касейлле и ее люди освободили двор, Илэйн и все остальные были вынуждены пробираться через толпу. Люди Дома Материн наконец сошли со своих коней, но по-прежнему ошивались поблизости, роняя свои алебарды и поднимая их лишь для того, чтобы уронить снова, пытаясь разгрузить своих вьючных лошадей здесь, во дворе конюшни. Какой-то мальчишка гонялся за цыпленком, которой каким-то образом сумел выскочить и который теперь бегал под ногами у лошадей, пока один из стариков подбадривал криками – мальчишку или цыпленка, так и осталось неясно. Знаменосец с покрытым морщинами лицом, на лоб которого свисала жалкая челка седых волос, в выцветшем красном кафтане, который натягивался у него на животе, пытался восстановить порядок при помощи одного только гвардейца, немногим младше его. Оба они выглядели так, словно вернулись с пенсии, как многие и в самом деле поступали. Какой-то мальчишка, очевидно, хотел завести свою косматую лошадь прямо во дворец, и Бергитте приказала ему уйти с дороги, чтобы дать пройти Илэйн. Мальчишка, паренек с пушком на щеках, которому было не более четырнадцати, увидев Бергитте, широко разинул рот, точно так же, как увидев Дворец. Действительно, в своей униформе она выглядела куда внушительнее, нежели Дочь-Наследница в дорожном наряде и, вдобавок, он уже видел Дочь-Наследницу. Расория, тряхнув головой, отпихнула его в сторону старого знаменосца.
– Я не знаю, что мне с ними делать, – ворчала Бергитте, когда служанка в красно-белой ливрее приняла плащ и перчатки Илэйн в малом вестибюле.
Он был маленький только по меркам Королевского Дворца. Пламя напольных светильников мерцало между тонкими рифлеными колоннами, и этот зал был в полтора раза больше главного приемного зала Дома Материн, хотя его потолок и не был высоким. Другая служанка с Белым Львом на левой стороне своего платья, девушка не многим старше паренька, который пытался провести свою лошадь внутрь, прежде чем ее заставили отшатнуться одновременные хмурые взгляды Авиенды и Бергитте, предложила им изящный серебряный поднос с высокими кубками, в которых дымилось вино со специями.
– Эти проклятые мальчишки заснут, если их поставить на пост, – продолжила Бергитте, сердито глядя на убегающую служанку, – старики останутся бодрствовать, но половина из них не вспомнит, что надо делать, если кто-нибудь взберется на проклятую стену, а остальные все вместе не смогли бы отбиться от шестерых пастухов с собакой.
Авиенда приподняла бровь и кивнула.
– Они здесь не для того, чтобы сражаться, – напомнила им Илэйн, когда они вступили в коридор, выложенный голубой плиткой, по обе стороны которого стояли лампы и покрытые инкрустацией сундуки. Бергитте и Авиенда шли по бокам, а телохранительницы рассыпались вокруг на расстоянии нескольких шагов впереди и сзади. Свет! – подумала Илэйн. – Я бы все равно не притронулась к вину! Стук крови в ушах попадал в ритм с пульсом крови в голове Бергитте, и она прикоснулась к своему виску, спрашивая себя: а не стоит ли отдать своему Стражу приказ немедленно пройти Исцеление?
У Бергитте, тем не менее, были другие мысли на этот счет. Она посмотрела на Расорию и остальных идущих впереди, затем оглянулась через плечо и жестом приказала тем, кто был позади, отстать еще больше. Это было странно. Она сама подбирала каждую женщину в Гвардию, и она доверяла им. И, более того, когда она заговорила, это был торопливый полушепот, прозвучавший у самого уха Илэйн:
– Кое-что произошло как раз перед тем, как ты вернулась. Я попросила Сумеко Исцелить меня перед твоим возвращением, а она внезапно упала в обморок. Ее глаза просто закатились, и она упала. И она не единственная. Никто ничего не объясняет. Только не мне. Но остальная Родня, которую я видела, была готова выскочить из своих проклятых шкур, да и Ищущие Ветер тоже. Никто из них, если понадобится, не сможет даже плюнуть. Ты вернулась прежде, чем я нашла кого-нибудь из сестер, но подозреваю, что результат был бы тот же. В любом случае – тебе-то уж они скажут.
Чтобы держать дворец в порядке требовалось количество людей равное населению крупной деревни, и очень скоро им стали попадаться слуги, мужчины и женщины в ливреях, сновавшие туда-сюда по коридорам, прижимаясь к стенам, либо ныряя в пересекавшие коридор переходы, чтобы приготовить комнаты для эскорта Илэйн. Поэтому Бергитте рассказывала то немногое, что знала сама, тихо и как можно короче. Она не возражала против того, чтобы некоторые слухи просочились на улицы, и, неизбежно, к Аримилле, но россказни о Ранде, к тому времени, как подвергнуться нескольким пересказам, могли стать ничем не лучше историй про Отрекшихся. Даже хуже. Никто не поверит тому, что Отрекшиеся стараются посадить ее на трон в качестве марионетки.
– В любом случае, – закончила она. – Здесь с нами ничего не должно случиться.
Она убедила себя, что ее слова прозвучали уверенно, очень внушительно и беспристрастно, но Авиенда протянула руку и сжала ее ладонь в своей. Для Айил такое проявление чувств было ярче, чем крепкие объятия на глазах у многих людей. По узам от Бергитте потекло сочувствие. Это было больше, нежели просто соболезнование – это было чувство женщины, уже пережившей потерю, которой она боялась больше всего на свете. Гайдал Кейн был потерян для Бергитте так же, словно был мертв, и, даже больше, ее воспоминания о прошлых жизнях стали ее покидать. Она уже не могла ясно вспомнить почти ничего из того, что происходило до основания Белой Башни, и даже не все, что было после. Иногда мысли о том, что она точно так же забудет Гайдала, лишится всех воспоминаний о том, что действительно знала и любила его, настигали ее ночью и не давали спать до тех пор, пока она не выпивала столько бренди, сколько могла в себя влить. Это был не самый удачный выход, и Илэйн надеялась, что той удастся найти способ получше. Но она-то знала, что ее память о Ранде не умрет раньше, чем умрет она, и не могла представить себе такого кошмара – осознавать то, что эти воспоминания могут оставить ее. В любом случае, она надеялась, что в скором времени кто-нибудь излечит Бергитте от похмелья, причем раньше, чем ее собственная голова расколется, словно перезрелая дыня. Ее собственные способности к Исцелению были слишком незначительны, и Авиенда была не намного сильнее.
Несмотря на чувства, которые она ощутила в Бергитте, лицо ее по-прежнему оставалось спокойным и бесстрастным.
– Отрекшиеся, – произнесла она сухо. И тихо. Это слово было не из тех, которые произносят во весь голос. – Что ж, пока с нами ничего не случиться, мы в полной, проклятой безопасности.
Звук, похожий на кашель, который должен был изображать смех, выдал ее ложь. Но, несмотря на то, что Бергитте всегда утверждала, что прежде никогда не была солдатом, образ мыслей у нее был, как у солдата. Длинный отдых – это обычный перерыв, который ты можешь себе позволить, но у нее по-прежнему много важных дел.
– Интересно, что они думают об этом? – добавила она, кивая в сторону четырех Айз Седай, появившихся из бокового коридора.
Вандене, Мерилилль, Сарейта и Кареане склонили головы друг к другу, или, скорее, последние три окружали Вандене, наклонившись в ее сторону, что-то говоря и сопровождая свои слова быстрыми жестами, заставлявшими колебаться края их шалей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121