– А как отличить одного Линкольна от другого? – спросил один из разведчиков, возбужденно изучавших трех новых Линкольнов, появившихся в комнате.
– Каждый из нас имеет идентификационный номер, выгравированный вот здесь – на плече – и еще на левой ягодице. Точно так же маркированы и прочие категории гуманоидных биотов. Я, например, Линкольн 004, а вошли сюда 009, 024 и 071.
Когда биоты-Линкольны оставили помещение, их сменили пятеро Бенит Гарсиа. Одна из них охарактеризовала возможности собственной категории полиция и пожарная охрана, сельское хозяйство, канализация, транспорт и почта. А потом, прежде чем исчезнуть, они ответили еще на несколько вопросов.
Следующими были биоты-Эйнштейны. Разведчики взорвались хохотом, когда в комнате разом появились четверо Эйнштейнов... лохматых, неухоженных седоволосых копий гениального ученого XX века. Эйнштейны объявили, что являются инженерами и учеными. Основная их функция, распадающаяся на множество мелких обязанностей, заключалась в «обеспечении нормального функционирования инфрастуктуры колонии», включая, конечно, и армию биотов.
Несколько высоких угольно-черных женщин назвались Тиассо, специалистами по здравоохранению. Они исполняли обязанности врачей, медсестер, чиновников от медицины, нянь, заботящихся о детях в отсутствие родителей. Когда с Тиассо было покончено, вошел биот азиатского облика, с внимательными глазами. В руках его были лира и мольберт. Он представился Ясунари Кавабатой и сыграл короткую прекрасную пьеску на лире.
– Мы, Кавабаты, художники, – просто сказал он. – Мы музыканты, актеры, живописцы, скульпторы, писатели... можем быть фотографами, кинематографистами. Нас немного, но в жизни Нового Эдема мы играем важную роль.
Когда официальная часть закончилась, разведчикам подали великолепный обед в большом зале. К людям присоединилось десятка два биотов, хотя они, конечно, ничего не ели. Фальшивая жареная утка весьма походила на настоящую, даже вина выдержали бы критику лучших дегустаторов Земли.
Поближе к вечеру люди освоились и принялись засыпать биотов вопросами. И тут в дверях появилась одинокая женская фигура. Сперва ее и не заметили, но едва Кэндзи Ватанабэ сорвался с места, все сразу примолкли. Японец протянул руку вошедшей.
– Полагаю, вы – доктор де Жарден, – улыбнулся он.
10
Хотя Николь уверяла, что все в Новом Эдеме полностью соответствует принятой землянами видеопередаче, капитан Макмиллан запретил пассажирам и экипажу «Пинты» входить в Раму и тем более селиться в новых домах, пока он сам не убедится, что никакой опасности нет. После пространных переговоров с представителями МКА на Земле он отправил небольшую группу во главе с Дмитрием Улановым внутрь Рамы, чтобы получить недостающую информацию. Самым важным членом группы считался хмурый датчанин по имени Дарл ван Роос, старший медик «Пинты». Русского инженера сопровождали Кэндзи Ватанабэ и два солдата из первого отряда разведчиков.
Инструкции, полученные доктором, были достаточно прямолинейны. Во-первых, ему надлежало обследовать всех Уэйкфилдов, удостовериться в том, что они люди. Во-вторых, он должен был исследовать биотов и выяснить небиологические особенности их строения. Все удалось выполнить без особых сложностей, хотя Кэти Уэйкфилд не желала сотрудничать и язвила во время обследования. По предложению Ричарда, один из Эйнштейнов разобрал подвернувшегося Линкольна и продемонстрировал на функциональном уровне, как работают самые сложные подсистемы. Заместитель командира Уланов оказался под впечатлением от всего увиденного.
Через два дня пассажиры «Пинты» принялись переносить свои пожитки внутрь Рамы. Разгружать космический корабль и переносить припасы в Новый Эдем помогал целый отряд биотов. На все ушло почти три дня. Но где кому селиться? И почти все из трехсот путешественников «Пинты» приняли важное решение, которое, без сомнения, скажется на судьбе всей колонии: они поселились в юго-восточном поселке, там, где жили Уэйкфилды. Лишь Макс Паккетт и группа фермеров отправились сразу же на север Нового Эдема, в сельскохозяйственные угодья.
Ватанабэ вселились в небольшой дом в переулке возле дома Ричарда и Николь. У Кэндзи с Николь сразу установилось взаимопонимание, и зародившаяся дружба крепла от встречи к встрече. В первый же вечер, проведенный Кэндзи и Наи в собственном доме, они получили предложение отобедать в семейной обстановке вместе с Уэйкфилдами.
– Почему бы нам не перейти в гостиную? Там удобнее, – проговорила Николь, когда с едой было покончено. – Линкольн уберет стол и помоет посуду.
Ватанабэ встали со стульев и следом за Ричардом направились к двери в конце столовой. Младшие Уэйкфилды вежливо подождали, пока Кэндзи и Наи выйдут, а потом присоединились к гостям и родителям в удобной гостиной спереди дома.
Прошло пять дней после того, как разведывательный отряд с «Пинты» впервые вступил на Раму. «Пять удивительных дней», – размышлял Кэндзи, расположившийся в гостиной. В уме промелькнул настоящий калейдоскоп впечатлений, еще не упорядоченных мозгом. «И этот обед во многом можно считать самым удивительным из всего пережитого. Нельзя даже представить себе, через какие испытания пришлось пройти этим людям».
– Все ваши рассказы, – сказала Наи Ричарду и Николь, когда все уселись, – просто потрясают. У меня столько вопросов... даже не знаю, с чего начать... В особенности меня интересует создание, которое вы называете Орлом. Не был ли он одним из внеземлян, построивших Узел и Раму?
– Нет, – ответила Николь. – Орел тоже был биотом. Во всяком случае, так утверждал он сам, и у нас нет оснований сомневаться в его словах. Его создал управляющий интеллект Узла, чтобы удовлетворить нашим понятиям о способе общения.
– Но кто же тогда построил Узел?
– Ответ на этот вопрос, безусловно, относится к третьему уровню, улыбнулся Ричард.
Кэндзи с Наи рассмеялись. Во время долгой беседы за столом Николь и Ричард уже объяснили им использовавшуюся Орлом информационную иерархию вопросов.
– Интересно, способны ли мы, – спросил Кэндзи, – представить себе существа настолько разумные, что даже их машины способны создавать машины, более смышленые, чем люди?
– А меня интересует возможность, – перебила его Кэти, – перейти к более тривиальным вопросам. Например, где находятся мои ровесники? Пока я, кажется, видела только двоих в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет.
– Молодежь в основном летит на «Нинье», – ответил Кэндзи. – Корабль прибудет через три недели, он доставит основную массу населения колонии. Пассажиров «Пинты» подбирали специально, чтобы проверить достоверность той видеопередачи.
– А что такое достоверность? – спросила Кэти.
– Точное соответствие правде, – ответила Николь, – или что-нибудь в этом роде. Дед твой любил это словечко... Кстати, он всегда полагал, что молодежи надлежит слушать разговор старших, а не прерывать их... Нам с Ватанабэ необходимо о многом переговорить. И вы четверо можете быть свободны.
– Я хочу выйти и посмотреть на огоньки, – сказал Бенджи. – Элли, ты пойдешь со мной?
Элли Уэйкфилд поднялась и взяла Бенджи за руку. Они вежливо распрощались, следом за ними к двери направились Кэти и Патрик.
– Посмотрим, не найдется ли какое интересное дело, – произнесла Кэти, прощаясь. – До свидания, мистер и миссис Ватанабэ. Мама, мы вернемся через пару часов.
Николь покачала головой, провожая взглядом детей.
– После прибытия «Пинты» Кэти словно лихорадит, – пожаловалась она, – и ночью едва спит. Решила встретиться и переговорить буквально с каждым .
Биот-Линкольн, закончивший работу на кухне, скромно стал в углу за креслом Бенджи.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить? – спросила Николь у Кэндзи с Наи, кивнув в сторону биота. – У нас, конечно, нет ничего, подобного свежим фруктовым сокам, которые вы привезли с Земли, однако Линк может приготовить вполне приятные синтетические смеси.
– Спасибо, не нужно, – Кэндзи покачал головой. – Но я только что осознал – мы весь вечер проговорили о вашей невероятной одиссее. У вас наверняка найдутся вопросы и к нам. В конце концов, на Земле прошло сорок пять лет после запуска «Ньютона».
«Сорок пять лет, – подумала Николь. – Неужели? Значит, Женевьеве уже почти шестьдесят?»
Николь ясно помнила, когда последний раз видела на Земле отца и дочь. Пьер и Женевьева провожали ее в аэропорт возле Парижа. Дочь отчаянно прижималась к матери до самого последнего объявления о посадке, а потом глядела на нее – с такой гордостью и любовью. В глазах девочки стояли слезы, и она не в состоянии была сказать что-нибудь. «И отец мой умер за эти сорок пять лет. Женевьева уже немолода, наверное, стала бабушкой, пока я скиталась во времени и пространстве... В стране чудес».
Слишком сильные воспоминания. Николь глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Вокруг все молчали, когда она вернулась к окружающему.
– С вами все в порядке? – поинтересовался чувствительный Кэндзи. Николь кивнула и поглядела в мягкие открытые глаза своего нового друга. На короткий момент ей представился космонавт «Ньютона» Сигеру Такагиси. «Этот человек столь же исполнен любознательности, как Сигеру. Ему можно верить. Во всяком случае, несколько лет назад он разговаривал с Женевьевой».
– Кусками и отрывками нам уже в основном рассказали, что происходило на Земле... мы много разговаривали об этом с пассажирами «Пинты», – сказала Николь после продолжительного молчания. – Но о своих семьях мы не знаем ничего, кроме того, что вы рассказали нам в первую ночь. Нам с Ричардом хотелось бы знать, не вспомните ли вы каких-либо подробностей, не упомянутых в том разговоре.
– Я и в самом деле, – проговорил Кэндзи, – проглядел сегодня мои записи и перечитал заметки, сделанные, когда я собирался писать книгу о «Ньютоне». Самое важное из того, о чем я умолчал, – это сходство вашей дочери с отцом, во всяком случае, в нижней части лица. Вы, конечно, помните, что король Генрих имел удивительные черты. Когда Женевьева выросла, лицо ее удлинилось и обнаружило вполне заметное сходство... Вот посмотрите, я даже нашел в своем архиве пару фотографий, снятых в те три дня, что провел в Бовуа.
Фотографии дочери растрогали Николь. К глазам прихлынули слезы, потекли по щекам. Дрожащими руками она держала два фотоснимка Женевьевы и ее мужа Луи Гастона. «О Женевьева, – молча рыдала она. – Как мне не хватало тебя. Как хотелось бы мне обнять тебя хотя бы разок».
Ричард перегнулся через плечо Николь, чтобы разглядеть фотографию, успокаивая ее прикосновением рук.
– Действительно, похожа на принца, – заметил он, – но больше все-таки на мать.
– Женевьева была со мной крайне любезна, – добавил Кэндзи, – чему можно только удивляться, учитывая всю шумиху, поднятую вокруг нее прессой в 2238 году. Она с большим терпением отвечала на мои вопросы. Я намеревался сделать ее одним из главных персонажей моей книги, но издатель отговорил меня от всей идеи.
– А многие ли из экипажа «Ньютона» еще живы? – поинтересовался Ричард, поддерживая беседу, пока Николь не отводила глаз от снимков.
– Только Сабатини, Табори и Яманака, – ответил Кэндзи. – У доктора Брауна случился сильный удар, через шесть месяцев он умер при каких-то сомнительных обстоятельствах. По-моему, это было в 2208 году. Адмирал Хейльман умер от рака примерно в 2214 году. Ирина Тургенева претерпела полный душевный надлом – синдром «возвращения на Землю», обнаруженный космонавтами еще в XXI веке, и покончила жизнь самоубийством в 2211 году.
Николь все еще старалась справиться с чувствами.
– Только три дня назад, – обратилась она к обоим Ватанабэ, – я сказала Ричарду и детям о том, что Генри является отцом Женевьевы. На Земле об этом знал только мой отец. Быть может, Генри подозревал это, но не был уверен. И когда вы заговорили о Женевьеве, я как-то поняла, что сама должна была обо всем рассказать своей семье. Я...
Голос Николь умолк, в глазах вновь появились слезы, она вытерла глаза переданным ей Наи платком.
– Простите. Я никогда не бываю такой. Просто эти снимки потрясли меня, напомнили о столь многом...
– Когда мы втроем жили на Раме, а потом в Узле, – проговорил Ричард, Николь можно было считать примером уравновешенности. Она была, как скала, что бы с нами ни происходило, насколько бы невероятными ни являлись события. Дети, Майкл О'Тул и я – все полагались на нее. И я не видел ее...
– Довольно, – воскликнула Николь, откладывая фотографии. – Давайте перейдем к другим вопросам. Мне бы хотелось поговорить о космонавтах «Ньютона», в особенности о Франческе Сабатини. Ну как, получила она то, чего добивалась? Несравненное богатство и славу?
– В изрядном количестве, – ответил Кэндзи. – Во время пика ее популярности, в первом десятилетии века, меня еще не было на свете, но она и до сих пор пользуется чрезвычайной известностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68