И я в сорок один год узнала еще одну грань человеческих отношений. Я нанесла Ричарду глубокую рану. Неважно, что никаких логических оснований для нее не было... неважно, что моя близость с Майклом неспособна повлиять на отношение к Ричарду. Логика здесь ни при чем. Существенны лишь ощущения и восприятие.
Я успела забыть всю мощь одиночества. Мы с Ричардом прожили вместе пять лет. Может быть, он и не во всем мой сказочный принц, однако он был мне надежным другом... не говоря уже о том, что мне не доводилось встречать более умного человека. Если он не вернется, меня ждет новая жуткая трагедия. Я скорблю всякий раз, когда в голову лезет назойливая мысль о том, что могу больше не увидеть его.
Ночью, когда одиночество ощущается особенно сильно, я читаю стихи. Бодлер и Элиот со студенческих лет были моими любимцами, но последние несколько вечеров утешение мне приносят стихотворения Бениты Гарсиа. За годы обучения в Космической академии в Колорадо жизнелюбие принесло ей много боли. Она с равным пылом делила свое время между наукой и объятиями мужчин. Бениту вызвали на дисциплинарную комиссию и обвинили в отсутствии достижений, за исключением области секса... тут она осознала, насколько шизофреничными бывают мужчины, если речь заходит об этой сфере.
Литературные критики в основном отдают предпочтение ее первой книге, «Снам мексиканской девушки», составившей Бените репутацию еще в «надцатилетнем» возрасте, уделяя меньше внимания сборнику уже умудренных, не столь лиричных стихотворений, выпущенному ею во время последнего года учебы в Академии. Теперь, когда Ричард покинул меня, я все стараюсь осознать, что именно произошло с нами за последние месяцы, и стихи Бениты о позднем взрослении и сомнениях много говорят мне. Она взрослела очень тяжело. И хотя новые стихи по-прежнему богаты образами, в них Бенита уже не прежняя Поллиэнна, бродящая среди руин Ушмаля. Сегодня я прочитала одно из ее студенческих стихотворений, которое мне особенно нравится:
Мои одежды украшают залу,
Подобные цветам после дождя.
Сегодня ты придешь ко мне, любимый,
Придешь мой новый, чтоб меня увидеть.
Но какой ты хочешь лицезреть меня?
Приличны книгам бледные пастели,
Густая зелень вместе с синевою
Пророчат дружбу. Может быть,
Невестой я в них покажусь тебе.
Но если плоти зов ведет тебя, любимый,
Я облачусь в багрец и траур
И начерню глаза, как подобает шлюхе.
А вот прежде, бывало, во сне.
Принц скакал ко мне на коне
И спасал и вез далеко,
И тогда мне было легко.
Не вернется он. Ну а ты
Даже не подаришь цветы...
Маска девки ранит меня
Нестерпимей день ото дня.
И рука твоя... и сплетение тел
Унижают – как ты и хотел.
9
14 декабря 2205 года
Наверное, я должна праздновать, только это пиррова победа. Я беременна от Майкла. Но какой ценой! Ричард по-прежнему не подает о себе вестей, и опасаюсь, что восстановила против себя еще и Майкла.
Мы с ним порознь приняли на себя всю ответственность за исчезновение Ричарда. С собственной виной я управляюсь, по возможности стараясь обо всем забыть, исполняя обязанности матери. Майкл же на исчезновение Ричарда и собственную вину отвечал глубоким раскаянием. Он каждый день не менее двух раз читает Библию, молится перед едой и после и часто уклоняется от семейных дел, чтобы «пообщаться» с Богом. «Искупление грехов» – одно из самых главных понятий его словаря.
Своим возрожденным христианским рвением он увлек и Симону. Мои робкие возражения остаются без внимания. Симоне нравится слушать об Иисусе, хотя, конечно, она не в силах понять всей глубины повествования. В особенности Симона заворожена чудесами. Как и все дети, она не знает сомнений. И никогда не спрашивает, как именно ходил Иисус по волнам и превращал воду в вино.
Должно быть, я несправедлива. Наверное, я ревную к связи, соединившей Симону и Майкла. Мне, матери, радоваться бы их согласию. Во всяком случае, оба они не одиноки. Нам же с бедняжкой Кэти никак не удается достичь столь полного взаимопонимания.
Частично это объясняется тем, что мы с Кэти крайне упрямы. Ей еще только два с половиной года, но она уже стремится распоряжаться собственной жизнью. Возьмем что-нибудь простое, вроде распорядка дня. С первых же дней, проведенных нами на Раме, я намечала для каждого повседневные дела. И никто не возражал, даже Ричард. Майкл с Симоной всегда принимают мои пожелания без возражений – во всяком случае, если у них есть свободное время.
Но с Кэти все обстоит иначе. Если я намечу прогулку по Нью-Йорку, а потом урок азбуки, она тут же требует, чтобы все было исполнено в обратном порядке. Если я запланировала на сегодня курицу, она согласится лишь на свинину или говядину. Каждое утро у нас начинается со споров о распорядке дня. И если ей приходится что-нибудь не по вкусу, Кэти немедленно надувается или принимается хныкать и звать папочку. Мне так больно, когда она зовет Ричарда.
Майкл говорит, что мне следовало бы снисходительнее относится к ее желаниям. Он утверждает, что это просто стадия роста. И когда я указываю, что ни с Женевьевой, ни с Симоной ничего подобного не было, он только улыбается и пожимает плечами.
Мы с Майклом не всегда соглашаемся в вопросах воспитания, даже успели несколько раз переговорить относительно нашей семейной жизни в этих странных обстоятельствах. К концу одной из бесед в легком раздражении от слов Майкла, утверждавшего, что я «слишком строга» с девочками, я решила поднять религиозную тему. Я спросила Майкла, зачем ему так важно, чтобы Симона знала каждое событие жизни Иисуса.
– Нужно же передать кому-то традицию, – уклончиво ответил он.
– Значит, ты полагаешь, что традицию нужно передавать, что мы не будем вечно странствовать в космосе и не умрем один за другим в жутком одиночестве?
– Я полагаю, что Господь каждому наметил его судьбу.
– А для нас что Он наметил? – спросила я.
– Не знаю, – отозвался Майкл. – Как не знают свою судьбу и миллиарды людей, оставшихся на Земле. Мы живем, чтобы познать Его намерения.
Я покачала головой, и Майкл продолжил:
– Видишь ли, Николь, нам проще это узнать. Нам не на что отвлекаться. Просто нет возможности удалиться от Господа. Поэтому я простить себе не могу прежних увлечений кулинарией и историей искусств. Находясь на Раме, человек, пожалуй, едва ли должен обращаться к другим вопросам, кроме молитвы и веры.
Признаюсь, такая уверенность временами раздражает меня. Я считаю, что к нашему нынешнему положению жизнь Иисуса Христа имеет не больше отношения, чем жизнь гунна Аттилы... да любого человека, рожденного на планете, оставшейся уже в двух световых годах за нами. Мы перестали быть частью рода человеческого. И либо умрем, либо породим новый вид. Но ведь Иисус умер на кресте и за наши грехи... за прегрешения людей, которым не суждено более увидеть Землю.
Если бы Майкл не был католиком, которому заповедано размножаться, я не смогла бы убедить его зачать ребенка. У него найдется сотня причин, почему этого нельзя делать. Но в конце концов – быть может, потому, что своими попытками я мешала его вечернему молитвенному уединению, – Майкл согласился, впрочем, предупредив меня, что «скорее всего у нас ничего не получится» и что он «заранее снимает с себя всю ответственность за мое разочарование».
Мы потратили три месяца на попытки зачатия. Во время первых двух овуляций я не сумела его возбудить. Я перепробовала все, о чем упоминалось в статьях, посвященных импотенции: смех, массаж, музыку, пищу. Но чувство вины в нем и скованность все же сильнее моего пыла. Наконец фантазия предоставила нужное решение. Я предложила, чтобы ночью Майкл представил себя с Катлин... Эрекции мы добились. Как все-таки сложно устроен разум.
Фантазия фантазией, но заниматься любовью с Майклом – дело нелегкое. Начну с того – пусть это и несправедливо с моей стороны, – что одними приготовлениями он способен вывести женщину из соответствующего настроения. Прежде чем раздеться, Майкл всегда молится. Интересно бы знать – о чем?
Первый муж Алиеноры Аквитанской, французский король Людовик VII, был воспитан монахом и сделался королем лишь благодаря стечению обстоятельств. В романе отца об Алиеноре есть длинный ее внутренний монолог. Королева жалуется на необходимость заниматься любовью «посреди торжественного благочестия, под грубыми тканями цистерцианцев» [члены католического монашеского ордена, основанного в 1098 году]. Ей хотелось веселья и смеха в постели, откровенных бесед, пыла и страсти. Вполне могу понять, почему она развелась с Людовиком и вышла за Генриха Плантагенета.
Итак, я беременна и, надеюсь, мальчишкой, который внесет генетическое разнообразие в нашу наследственность. Это была настоящая битва, и плоды ее, похоже, не стоят потраченных усилий. Из-за моего желания родить ребенка от Майкла Ричард оставил нас, а Майкл, по крайней мере на время, перестал быть мне близким другом и спутником, каким был в первые годы нашего пребывания на Раме. За свой успех я заплатила. Теперь остается надеяться, что этот космический корабль действительно куда-нибудь прилетит.
1 марта 2206 года
Я повторила частичное исследование генома, чтобы проверить предварительные результаты. Увы, сомнений не остается: наш нерожденный мальчик наделен синдромом Уиттингэма. К счастью, других распознаваемых дефектов не обнаружено, но и этот достаточно плох.
Оставшись наедине с Майклом после завтрака, я познакомила его с результатами. Сперва он не понял, что я хочу сказать, но на слова «умственно отсталый» отреагировал моментально. Я просто видела, как ему представляется ребенок, абсолютно не способный позаботиться о себе. Беспокойство его отчасти уменьшилось, когда я пояснила, что синдром Уиттингэма всего лишь характеризуется неспособностью к обучению, незначительным нарушением правильного хода электрохимических процессов в мозгу.
Я заподозрила наличие синдрома уже после первого генетического анализа, но, поскольку результаты допускали двоякое толкование, ничего не сказала Майклу. Прежде чем взять вторую пробу амниотической жидкости, я хотела выяснить все, что известно об этом заболевании. К несчастью, краткий очерк в моей сокращенной медицинской энциклопедии не мог удовлетворить меня.
Сегодня днем, пока Кэти спала, мы с Майклом попросили Симону часок-другой почитать в детской книжку. Наш кроткий ангел с готовностью согласился. По сравнению с утром Майкл значительно успокоился. Он заявил, что ужаснулся, узнав подобную новость о Бенджи (Майкл хочет назвать ребенка Бенджамином Райаном О'Тулом в честь его деда). Однако чтение книги Нова помогло восстановить внутреннее равновесие.
Я объяснила Майклу, что умственное развитие Бенджи будет протекать медленно и с трудом. Впрочем, к двадцати годам он будет способен достичь уровня двенадцатилетнего – это слегка успокоило Майкла. Я заверила его, что никаких внешних признаков дефективности ребенок иметь не будет, как это бывает со страдающими болезнью Дауна, и, поскольку синдром Уиттингэма имеет рецессивный характер, едва ли следует ожидать его проявления в возможном потомстве раньше третьего поколения.
– А можно ли узнать, у кого из нас с тобой в генах присутствует этот синдром? – поинтересовался Майкл под конец разговора.
– Нет, – ответила я. – Его трудно выделить, так как подобный эффект вызывают повреждения нескольких различных генов. Диагностировать его можно лишь по проявлению в активной форме. Даже на Земле носителей не всегда удавалось выделить.
Я начала рассказывать: синдром был впервые обнаружен в 2068 году, в Африке и Азии почти не наблюдался. Был характерен среди кавказцев, значительное число случаев отмечено и в Ирландии. Я решила, что Майкл все равно сам прочтет статью в медицинской энциклопедии, и не хотела, чтобы он слишком винил себя.
– А лечить можно? – спросил он потом.
– Не в наших условиях, – я покачала головой. – В последнее десятилетие вроде бы обнаружили кое-какие меры генетического воздействия, которые могут быть эффективными, если их использовать начиная с четвертого месяца беременности. Однако лечение сложно даже на Земле, можно потерять плод.
Тут-то Майкл вполне мог произнести слово «аборт», но не сделал этого. Вера его строга и непоколебима; не сомневаюсь, что он даже не думал об этом. Для него аборт – вещь немыслимая, на Земле ты или на Раме. Я подумала, возможна ли ситуация, в которой Майкл оправдал бы подобную операцию. А если бы ребенок родился с болезнью Дауна или слепым? Или же многочисленные нарушения мыслительного процесса привели бы к его ранней смерти?
Будь здесь Ричард, мы бы взвесили все за и против. Он бы расписал один из своих листов Бена Франклина: «за» по одну сторону, «против» – по другую. Я добавила бы длинный перечень эмоциональных соображений против аборта, которых, конечно, он не учел бы, и в конце концов все мы согласились бы, что роды необходимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Я успела забыть всю мощь одиночества. Мы с Ричардом прожили вместе пять лет. Может быть, он и не во всем мой сказочный принц, однако он был мне надежным другом... не говоря уже о том, что мне не доводилось встречать более умного человека. Если он не вернется, меня ждет новая жуткая трагедия. Я скорблю всякий раз, когда в голову лезет назойливая мысль о том, что могу больше не увидеть его.
Ночью, когда одиночество ощущается особенно сильно, я читаю стихи. Бодлер и Элиот со студенческих лет были моими любимцами, но последние несколько вечеров утешение мне приносят стихотворения Бениты Гарсиа. За годы обучения в Космической академии в Колорадо жизнелюбие принесло ей много боли. Она с равным пылом делила свое время между наукой и объятиями мужчин. Бениту вызвали на дисциплинарную комиссию и обвинили в отсутствии достижений, за исключением области секса... тут она осознала, насколько шизофреничными бывают мужчины, если речь заходит об этой сфере.
Литературные критики в основном отдают предпочтение ее первой книге, «Снам мексиканской девушки», составившей Бените репутацию еще в «надцатилетнем» возрасте, уделяя меньше внимания сборнику уже умудренных, не столь лиричных стихотворений, выпущенному ею во время последнего года учебы в Академии. Теперь, когда Ричард покинул меня, я все стараюсь осознать, что именно произошло с нами за последние месяцы, и стихи Бениты о позднем взрослении и сомнениях много говорят мне. Она взрослела очень тяжело. И хотя новые стихи по-прежнему богаты образами, в них Бенита уже не прежняя Поллиэнна, бродящая среди руин Ушмаля. Сегодня я прочитала одно из ее студенческих стихотворений, которое мне особенно нравится:
Мои одежды украшают залу,
Подобные цветам после дождя.
Сегодня ты придешь ко мне, любимый,
Придешь мой новый, чтоб меня увидеть.
Но какой ты хочешь лицезреть меня?
Приличны книгам бледные пастели,
Густая зелень вместе с синевою
Пророчат дружбу. Может быть,
Невестой я в них покажусь тебе.
Но если плоти зов ведет тебя, любимый,
Я облачусь в багрец и траур
И начерню глаза, как подобает шлюхе.
А вот прежде, бывало, во сне.
Принц скакал ко мне на коне
И спасал и вез далеко,
И тогда мне было легко.
Не вернется он. Ну а ты
Даже не подаришь цветы...
Маска девки ранит меня
Нестерпимей день ото дня.
И рука твоя... и сплетение тел
Унижают – как ты и хотел.
9
14 декабря 2205 года
Наверное, я должна праздновать, только это пиррова победа. Я беременна от Майкла. Но какой ценой! Ричард по-прежнему не подает о себе вестей, и опасаюсь, что восстановила против себя еще и Майкла.
Мы с ним порознь приняли на себя всю ответственность за исчезновение Ричарда. С собственной виной я управляюсь, по возможности стараясь обо всем забыть, исполняя обязанности матери. Майкл же на исчезновение Ричарда и собственную вину отвечал глубоким раскаянием. Он каждый день не менее двух раз читает Библию, молится перед едой и после и часто уклоняется от семейных дел, чтобы «пообщаться» с Богом. «Искупление грехов» – одно из самых главных понятий его словаря.
Своим возрожденным христианским рвением он увлек и Симону. Мои робкие возражения остаются без внимания. Симоне нравится слушать об Иисусе, хотя, конечно, она не в силах понять всей глубины повествования. В особенности Симона заворожена чудесами. Как и все дети, она не знает сомнений. И никогда не спрашивает, как именно ходил Иисус по волнам и превращал воду в вино.
Должно быть, я несправедлива. Наверное, я ревную к связи, соединившей Симону и Майкла. Мне, матери, радоваться бы их согласию. Во всяком случае, оба они не одиноки. Нам же с бедняжкой Кэти никак не удается достичь столь полного взаимопонимания.
Частично это объясняется тем, что мы с Кэти крайне упрямы. Ей еще только два с половиной года, но она уже стремится распоряжаться собственной жизнью. Возьмем что-нибудь простое, вроде распорядка дня. С первых же дней, проведенных нами на Раме, я намечала для каждого повседневные дела. И никто не возражал, даже Ричард. Майкл с Симоной всегда принимают мои пожелания без возражений – во всяком случае, если у них есть свободное время.
Но с Кэти все обстоит иначе. Если я намечу прогулку по Нью-Йорку, а потом урок азбуки, она тут же требует, чтобы все было исполнено в обратном порядке. Если я запланировала на сегодня курицу, она согласится лишь на свинину или говядину. Каждое утро у нас начинается со споров о распорядке дня. И если ей приходится что-нибудь не по вкусу, Кэти немедленно надувается или принимается хныкать и звать папочку. Мне так больно, когда она зовет Ричарда.
Майкл говорит, что мне следовало бы снисходительнее относится к ее желаниям. Он утверждает, что это просто стадия роста. И когда я указываю, что ни с Женевьевой, ни с Симоной ничего подобного не было, он только улыбается и пожимает плечами.
Мы с Майклом не всегда соглашаемся в вопросах воспитания, даже успели несколько раз переговорить относительно нашей семейной жизни в этих странных обстоятельствах. К концу одной из бесед в легком раздражении от слов Майкла, утверждавшего, что я «слишком строга» с девочками, я решила поднять религиозную тему. Я спросила Майкла, зачем ему так важно, чтобы Симона знала каждое событие жизни Иисуса.
– Нужно же передать кому-то традицию, – уклончиво ответил он.
– Значит, ты полагаешь, что традицию нужно передавать, что мы не будем вечно странствовать в космосе и не умрем один за другим в жутком одиночестве?
– Я полагаю, что Господь каждому наметил его судьбу.
– А для нас что Он наметил? – спросила я.
– Не знаю, – отозвался Майкл. – Как не знают свою судьбу и миллиарды людей, оставшихся на Земле. Мы живем, чтобы познать Его намерения.
Я покачала головой, и Майкл продолжил:
– Видишь ли, Николь, нам проще это узнать. Нам не на что отвлекаться. Просто нет возможности удалиться от Господа. Поэтому я простить себе не могу прежних увлечений кулинарией и историей искусств. Находясь на Раме, человек, пожалуй, едва ли должен обращаться к другим вопросам, кроме молитвы и веры.
Признаюсь, такая уверенность временами раздражает меня. Я считаю, что к нашему нынешнему положению жизнь Иисуса Христа имеет не больше отношения, чем жизнь гунна Аттилы... да любого человека, рожденного на планете, оставшейся уже в двух световых годах за нами. Мы перестали быть частью рода человеческого. И либо умрем, либо породим новый вид. Но ведь Иисус умер на кресте и за наши грехи... за прегрешения людей, которым не суждено более увидеть Землю.
Если бы Майкл не был католиком, которому заповедано размножаться, я не смогла бы убедить его зачать ребенка. У него найдется сотня причин, почему этого нельзя делать. Но в конце концов – быть может, потому, что своими попытками я мешала его вечернему молитвенному уединению, – Майкл согласился, впрочем, предупредив меня, что «скорее всего у нас ничего не получится» и что он «заранее снимает с себя всю ответственность за мое разочарование».
Мы потратили три месяца на попытки зачатия. Во время первых двух овуляций я не сумела его возбудить. Я перепробовала все, о чем упоминалось в статьях, посвященных импотенции: смех, массаж, музыку, пищу. Но чувство вины в нем и скованность все же сильнее моего пыла. Наконец фантазия предоставила нужное решение. Я предложила, чтобы ночью Майкл представил себя с Катлин... Эрекции мы добились. Как все-таки сложно устроен разум.
Фантазия фантазией, но заниматься любовью с Майклом – дело нелегкое. Начну с того – пусть это и несправедливо с моей стороны, – что одними приготовлениями он способен вывести женщину из соответствующего настроения. Прежде чем раздеться, Майкл всегда молится. Интересно бы знать – о чем?
Первый муж Алиеноры Аквитанской, французский король Людовик VII, был воспитан монахом и сделался королем лишь благодаря стечению обстоятельств. В романе отца об Алиеноре есть длинный ее внутренний монолог. Королева жалуется на необходимость заниматься любовью «посреди торжественного благочестия, под грубыми тканями цистерцианцев» [члены католического монашеского ордена, основанного в 1098 году]. Ей хотелось веселья и смеха в постели, откровенных бесед, пыла и страсти. Вполне могу понять, почему она развелась с Людовиком и вышла за Генриха Плантагенета.
Итак, я беременна и, надеюсь, мальчишкой, который внесет генетическое разнообразие в нашу наследственность. Это была настоящая битва, и плоды ее, похоже, не стоят потраченных усилий. Из-за моего желания родить ребенка от Майкла Ричард оставил нас, а Майкл, по крайней мере на время, перестал быть мне близким другом и спутником, каким был в первые годы нашего пребывания на Раме. За свой успех я заплатила. Теперь остается надеяться, что этот космический корабль действительно куда-нибудь прилетит.
1 марта 2206 года
Я повторила частичное исследование генома, чтобы проверить предварительные результаты. Увы, сомнений не остается: наш нерожденный мальчик наделен синдромом Уиттингэма. К счастью, других распознаваемых дефектов не обнаружено, но и этот достаточно плох.
Оставшись наедине с Майклом после завтрака, я познакомила его с результатами. Сперва он не понял, что я хочу сказать, но на слова «умственно отсталый» отреагировал моментально. Я просто видела, как ему представляется ребенок, абсолютно не способный позаботиться о себе. Беспокойство его отчасти уменьшилось, когда я пояснила, что синдром Уиттингэма всего лишь характеризуется неспособностью к обучению, незначительным нарушением правильного хода электрохимических процессов в мозгу.
Я заподозрила наличие синдрома уже после первого генетического анализа, но, поскольку результаты допускали двоякое толкование, ничего не сказала Майклу. Прежде чем взять вторую пробу амниотической жидкости, я хотела выяснить все, что известно об этом заболевании. К несчастью, краткий очерк в моей сокращенной медицинской энциклопедии не мог удовлетворить меня.
Сегодня днем, пока Кэти спала, мы с Майклом попросили Симону часок-другой почитать в детской книжку. Наш кроткий ангел с готовностью согласился. По сравнению с утром Майкл значительно успокоился. Он заявил, что ужаснулся, узнав подобную новость о Бенджи (Майкл хочет назвать ребенка Бенджамином Райаном О'Тулом в честь его деда). Однако чтение книги Нова помогло восстановить внутреннее равновесие.
Я объяснила Майклу, что умственное развитие Бенджи будет протекать медленно и с трудом. Впрочем, к двадцати годам он будет способен достичь уровня двенадцатилетнего – это слегка успокоило Майкла. Я заверила его, что никаких внешних признаков дефективности ребенок иметь не будет, как это бывает со страдающими болезнью Дауна, и, поскольку синдром Уиттингэма имеет рецессивный характер, едва ли следует ожидать его проявления в возможном потомстве раньше третьего поколения.
– А можно ли узнать, у кого из нас с тобой в генах присутствует этот синдром? – поинтересовался Майкл под конец разговора.
– Нет, – ответила я. – Его трудно выделить, так как подобный эффект вызывают повреждения нескольких различных генов. Диагностировать его можно лишь по проявлению в активной форме. Даже на Земле носителей не всегда удавалось выделить.
Я начала рассказывать: синдром был впервые обнаружен в 2068 году, в Африке и Азии почти не наблюдался. Был характерен среди кавказцев, значительное число случаев отмечено и в Ирландии. Я решила, что Майкл все равно сам прочтет статью в медицинской энциклопедии, и не хотела, чтобы он слишком винил себя.
– А лечить можно? – спросил он потом.
– Не в наших условиях, – я покачала головой. – В последнее десятилетие вроде бы обнаружили кое-какие меры генетического воздействия, которые могут быть эффективными, если их использовать начиная с четвертого месяца беременности. Однако лечение сложно даже на Земле, можно потерять плод.
Тут-то Майкл вполне мог произнести слово «аборт», но не сделал этого. Вера его строга и непоколебима; не сомневаюсь, что он даже не думал об этом. Для него аборт – вещь немыслимая, на Земле ты или на Раме. Я подумала, возможна ли ситуация, в которой Майкл оправдал бы подобную операцию. А если бы ребенок родился с болезнью Дауна или слепым? Или же многочисленные нарушения мыслительного процесса привели бы к его ранней смерти?
Будь здесь Ричард, мы бы взвесили все за и против. Он бы расписал один из своих листов Бена Франклина: «за» по одну сторону, «против» – по другую. Я добавила бы длинный перечень эмоциональных соображений против аборта, которых, конечно, он не учел бы, и в конце концов все мы согласились бы, что роды необходимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68