Любовь нельзя сравнивать ни с привычкой, ни с дружбой, ни с привязанностью; она не является порождением земных чувств – уважения, симпатии и тому подобных – даже в миллионы и миллиарды крат усиленных. Это небесная благодать, это божественное откровение, это дьявольское наваждение... Будто молния ударила одновременно с неба и из-под земли – она мгновенно поразила Филиппа.
Наконец, совладав с собой, он подступил к девушке и галантно поцеловал ее руку. С трудом поборов желание прижаться щекой к этой прелестной маленькой ладошке, он заставил себя выпрямиться и представился:
– Филипп Аквитанский к вашим услугам, барышня.
Девушка ослепительно улыбнулась, и Филипп почувствовал, как у него с новой силой заныло сердце.
– Очень мило, монсеньор, – ответила она и, не выдержав пылкого взгляда Филиппа, в смущении опустила глаза. – А я... Меня зовут Луиза де Шеверни... Также к вашим услугам.
По-галльски она говорила правильно, но с заметным франсийским акцентом.
– Вы... Вероятно, вы родом с Иль-де-Франса, – неуверенно предположил Филипп. – Или же со Средней Луары.
– Вы угадали, – кивнула Луиза. – Моя семья живет в Блуа.
– И что же привело вас в наши края?
– Три дня назад я приехала в гости к родственнику, вашему другу, кстати, графу Капсирскому.
– Вот как! – Только теперь Филипп заметил на краю поляны двух лошадей: одну с дамским седлом, другую – с мужским, которых держал за поводья слуга. В слуге он признал Жакомо, камердинера Шатофьера. – Стало быть, Эрнан ваш родственник?
– Да, монсеньор. Моя матушка – родная сестра матери господина графа, царство ей небесное. Мы также родственники и по его мужской линии, правда, дальние.
– Ага, понятно. Это... гм... Это была очень романтическая история.
Тут Филипп покривил душой. Ничего романтического в этой истории не было – то был обыкновенный мезальянс. Двадцать лет назад отец Эрнана ездил в Шампань, на родину своих предков, и вернулся оттуда с молодой женой, дочерью одного обнищавшего дворянина, его дальнего родственника. Этот брак никто не одобрял.
Почувствовав фальшь в последних словах Филиппа, Луиза покраснела и в смятении потупила глаза. Совершенно ошибочно она истолковала это так, что Филипп с самого начала решил поставить ее на место, указав на разницу в их общественном статусе.
– Прошу прощения, монсеньор, за причиненное вам беспокойство. Я... не смею вам больше мешать. Сейчас я уеду.
– Почему? – удивился Филипп. – Разве вы куда-то спешите?
– Ну... нет. Не очень. Я просто знакомилась с окрестностями, а когда услышала, как вы поете, то приблизилась, чтобы послушать вас...
– Но ведь я еще не закончил! – живо возразил Филипп. – А вы вправду хотите послушать меня? Вам действительно нравится, как я пою?
– Да, очень! – энергично кивнула она и тут же засмущалась. – Вы замечательно поете, монсеньор.
– Меня зовут Филипп, – веско заметил он, беря ее за руку. – Только так я разрешаю называть себя хорошеньким девушкам. А вы не просто хорошенькая, вы – красавица. Я еще никогда не встречал такой очаровательной девушки, как вы.
Луиза подняла к нему свое лицо, и взгляды их встретились.
– А я... – сбивчиво заговорила она, – я никогда еще не встречала такого, как вы... Мне говорили, что вы красивый, но я... я не думала, что вы такой милый...
Филипп весь просиял. Он подвел Луизу к берегу озера и расстелил на траве свой широкий плащ. Она поблагодарила его и села, подтянув ноги. Филипп пристроился рядышком, взял в руки лютню и спросил:
– Мне начать сначала или с того куплета, на котором остановился?
– Сначала, если можно.
Филипп коснулся пальцами струн и запел с таким воодушевлением, какого не испытывал еще никогда. Луиза слушала его, облокотившись на колени и подперев подбородок рукой. Ее лицо отражало целую гамму чувств – нежности, восторга, благоговения, растерянности, замешательства и восхищения, а глаза ее томно блестели. Когда Филипп допел до конца, и отзвучали завершающие аккорды баллады, она еще немного помолчала, вслушиваясь в тишину, затем с волнением в голосе произнесла:
– Как это прекрасно! У меня даже нет слов... А ведь это песня о ваших родителях, правда?
– И да, и нет, – ответил Филипп. – В общих чертах это действительно история о моем отце и матери, но некоторые детали и обстоятельства автор явно позаимствовал из другой похожей истории.
– Какой?
– О графе Клавдии Иверо и Диане Юлии Римской. Пятнадцать лет назад дон Клавдий без памяти влюбился в принцессу Диану и попросил у императора Корнелия ее руки. Император же имел относительно дочери другие планы, поэтому вежливо отказал графу. Однако дон Клавдий не смирился с поражением. Он организовал похищение принцессы, которая совсем против этого не возражала, и женился на ней. Кстати, венчал их мой нынешний духовный наставник, преподобный Антонио. Он направлялся из Рима в Барселону и по забавному стечению обстоятельств оказался на одном корабле с беглецами. Дону Клавдию и Диане Юлии не терпелось... гм... стать мужем и женой. Они решили не дожидаться прибытия в Испанию и попросили падре Антонио обвенчать их прямо на корабле. Император был в ярости, когда узнал о бегстве дочери, но в конце концов ему пришлось смириться с этим браком. Собственно, из этой истории взято окончание баллады: якобы моя мать убегает с моим отцом, и они втайне венчаются. Очевидно, автору это показалось более изящной развязкой, нежели то, что случилось на самом деле.
– А что случилось на самом деле?
– Все было гораздо грубее и прозаичнее. Мой отец собрал войско и пригрозил моему деду, что пойдет войной на Тулузу и отнимет у него не только дочь, но и корону. Дед не хотел междоусобицы в стране, поэтому уступил, из-за чего рассорился с графом Прованским...
Филипп рассказывал эту историю чисто механически, не очень-то вдумываясь в то, что говорит. Его мысли были заняты совсем другим: он обмозговывал одну идею, которая только что пришла ему в голову. Он уже оправился от первоначальной растерянности и весь преисполнился решимости. Теперь он точно знал, что ему нужно, и был готов к активным действиям. Но это не было следствием холодного расчета с его стороны; скорее, это была отчаянная храбрость вдребезги пьяного человека. А Филипп был пьян – от любви.
С горем пополам закончив свой сказ, Филипп резко поднялся, извинился перед Луизой и подошел к Жакомо, который сидел на корточках под деревом. При приближении Филиппа слуга вскочил на ноги и с почтительным видом выслушал его распоряжения, произнесенные вполголоса. Затем он поклонился ему, не мешкая взобрался на свою лошадь и, послав прощальный поклон озадаченной Луизе, скрылся за деревьями.
– Что случилось? – спросила она, когда Филипп вернулся и снова сел подле нее.
– Я велел Жакомо ехать в Кастель-Фьеро и передать Эрнану, что сам позабочусь о вас и вечером доставлю к нему целой и невредимой.
Щеки Луизы вспыхнули.
– Но зачем?
– Ну, во-первых, я уже неделю не видел Эрнана и решил сегодня навестить его. А во-вторых, я отослал Жакомо, чтобы остаться с вами наедине.
– Да?.. – Девушка еще больше смутилась. – Вы... Вы хотите остаться со мной наедине?
– Мы уже остались наедине, – уточнил Филипп, смело обнял ее и привлек к себе. – Согласись, милочка: как-то неловко целоваться в присутствии слуг.
– О Боже! – только и успела прошептать Луиза, прежде чем их губы сомкнулись в долгом и жарком поцелуе.
Потом они сидели, крепко прижавшись друг к другу. Голова Луизы покоилась на плече Филиппа, а он, зарывшись лицом в ее волосах, с наслаждением вдыхал их пьянящий аромат, чувствуя себя на седьмом небе от счастья. Филипп много раз целовался с девушками и сжимал их в своих объятиях, но еще никогда не испытывал такого блаженства, как сейчас. И тут он понял, что нисколько не страшится близости с Луизой; он совсем не боится разочароваться в любви, испортить свои поэтические грезы банальной прозой жизни, потому что настоящая любовь прекраснее любой мечты...
– Сколько тебе лет, дорогая? – спросил Филипп.
– Пятнадцать.
– А мне только четырнадцать... Но это не беда, правда?
Луиза погладила его по щеке, затем нежно прикоснулась губами к его губам. Глаза ее сияли от восторга.
– Это не имеет значения, милый. Я люблю тебя.
– Я тоже люблю тебя, Луиза. – Филипп бережно опустил ее на траву. – Знаешь, – произнес он с таким виноватым видом, будто признавался в каком-то неблаговидном поступке, – у меня еще не было женщин. Ты моя первая, моя единственная...
Луиза вдруг всхлипнула и задрожала.
– Господи! – прошептала она, поняв, что сейчас произойдет. – Господи...
– Что с тобой, родная? – всполошился Филипп. – Почему ты плачешь?
Луиза рывком прижалась к его груди.
– Я знаю, мы не должны...
– Почему? Разве ты не любишь меня?
– Люблю, но...
– Ты боишься разочароваться во мне?
Луиза немного отстранилась и удивленно посмотрела на него. Взгляд ее выражал непонимание – то самое непонимание, которое неотступно следовало за ними всю их недолгую супружескую жизнь.
– Я не боюсь разочароваться в тебе, – мягко сказала она. – Ведь мне не с кем тебя сравнивать. Да, я боюсь... но боюсь не чего-то конкретного, а просто потому, что мне страшно. Страшно и все тут, ведь это так естественно. – Луиза перевела дыхание, набираясь храбрости. – И, пожалуйста, не спрашивай ни о чем. Лучше поцелуй меня.
Филипп заглянул вглубь ее прекрасных карих глаз и будто растворился в них целиком. В этот момент весь окружающий мир перестал существовать для него. На всем белом свете были только он, Луиза и любовь, соединившая их неразлучными узами. Любовь, которую Филипп так долго ждал и которая, наконец, пришла.
Он познавал любовь. Ему еще предстояло испить эту чашу до дна – радость и горечь, муку и наслаждение, боль и блаженство, надежду и отчаяние...

ГЛАВА V. МУЖЧИНА
Солнце клонилось к закату. Филипп лежал, растянувшись на траве, и бездумно глядел в небо. На его груди покоилась голова Луизы, ее волосы щекотали ему шею и подбородок, но он не убирал их – щекотка была приятной. И вообще, все связанное с Луизой было ему приятным. Филиппу казалось, что он не лежит на земле, а парит в воздухе. Все его тело охватывала сладкая истома, мысли в голове путались, порой устремляясь в самых неожиданных направлениях, но над всем этим доминировало всепоглощающее чувство спокойного и безмятежного счастья.
Наконец Луиза пошевелилась и подняла голову.
– Кажется, я задремала, – сказала она, сонно моргая глазами. – Я долго спала?
– Нет, дорогая, – ласково ответил Филипп. – Не больше получаса.
Луиза вздохнула и крепко прижалась к нему.
– Что случилось? – спросил Филипп. – Почему ты вздыхаешь?
– Да так, ничего. Просто... просто я думаю...
– О чем?
– Ну как ты не понимаешь?! Я думаю о том, что произошло.
– А-а!.. Но чем ты встревожена?
Она немного помолчала, прежде чем ответить.
– Мне очень неловко, милый. Что подумает мой кузен? Что подумают отец с мамой?.. Вчера Эрнан рассказывал о тебе и вполне серьезно заявил, что боится знакомить нас. Ему-де стыдно будет перед моими родителями, если ты соблазнишь меня.
Филипп поднялся и сел на траве.
– Так вот ты о чем! Вот что тебя беспокоит!
– Ну да, – в смятении кивнула Луиза. – Только не подумай, что я сожалею, нет. Но...
Филипп наклонился к ней и поцеловал ее в губы.
– Глупышка ты моя! Как плохо ты обо мне думаешь. Ведь я люблю тебя и хочу на тебе жениться.
Она недоверчиво поглядела на него.
– Жениться? Ты не шутишь?
– Никаких шуток! Завтра падре Антонио обвенчает нас, и мы станем мужем и женой. Ты согласна?
– О Боже! – в растерянности прошептала Луиза. – Это так неожиданно...
– А ты думала, я просто хотел поразвлечься с тобой?
– Ну... Вообще-то я думала, что между нами такая разница...
– Это несущественно, милочка, – заявил Филипп с такой безаппеляционностью, как будто сам был не до конца в этом уверен и страстно желал убедить себя в собственной правоте. – Все это предрассудки. Раньше я разделял их... пока не встретил тебя. Теперь я понимаю, что грош им цена в базарный день. Теперь я понимаю Эрнана и его отца... Да что и говорить! Я уже не смогу без тебя жить. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.
– А твой отец? Неужели он согласится?
Филипп нахмурился.
– Отцу моя судьба безразлична. Для него было бы лучше, если бы я вовсе не родился. Думаю, ему будет все равно, на ком я женюсь. Но даже если он воспротивится... В конце концов, мне уже четырнадцать лет, я совершеннолетний и могу сам распоряжаться своим будущим, не спрашивая ни у кого позволения.
– Даже у папы Римского?
– Даже у папы. – Тут Филипп усмехнулся (не без грусти, надо сказать). – Мой титул первого принца принимают всерьез только гасконцы, это тешит их самолюбие. А так никто не сомневается, что у короля Робера будут дети – ведь ему еще нет двадцати, а королеве Марии и того меньше. Галльский престол мне не светит, и у святейшего отца нет причин вмешиваться в мою личную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88