..
– И, разумеется, вы были в числе первых, кто получил такое послание.
– Естественно. Папа предложил нам воспользоваться празднествами по случаю восемнадцатилетия Маргариты Наваррской и направить в начале сентября в Памплону своих представителей, или же самим явиться туда, чтобы обсудить план совместных действий по ликвидации ордена иезуитов.
– Вот это правильно, – сказал Филипп. – Давно бы так... Но вернемся к Маргарите. Вижу, она презабавнейшая особа.
«И тебе под стать, – мысленно добавил герцог. – Два сапога пара».
– И что ты думаешь о моем предложении? – спросил он.
Филипп поднял к своему лицу сжатую в кулак руку.
– При всех ее недостатках, Маргарита наследует наваррскую корону, – он выпрямил один палец. – Она знатного рода и имеет выдающихся предков, – второй палец. – Красива, – третий. – Умна, – четвертый. – Хоть и не добродетельна, но знает меру, весьма осмотрительна и, надеюсь, не будет так глупа, чтобы родить мне наследника от кого-то другого. – Филипп хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – А что она вертихвостка и баламутка, это стерпеть можно.
– Итак, – подытожил герцог. – С одной кандидатурой мы разобрались.
– А кто вторая? Кого вы имели в виду – внучку германского императора или Анну Римскую?
– Принцессу Анну, конечно. Что касается Марии Геннегау, то я не считаю ее перспективной для нас партией. Ее дед слишком стар, а ее отца, герцога Зеландского, вряд ли изберут германским императором. По всей видимости, преемником Карла Шестого станет эрцгерцог Баварский.
– Значит, Анна Юлия, дочь Августа Двенадцатого и Изабеллы Французской, – задумчиво проговорил Филипп. – Но ведь она еще дитя.
– Не такое уж дитя. Она одного возраста с Элеонорой Кастильской, даже чуть старше. В середине лета ей исполнится четырнадцать.
– Это не имеет значения, отец. Принцесса Анна менее перспективная невеста, чем Маргарита Наваррская. Брак с ней будет лишь политическим союзом, но ни на пядь не увеличит наших владений.
– Точно так же, как и в случае с Элеонорой. Однако ты был не прочь жениться на ней. Боюсь, ты опять поддаешься эмоциям. Тебя отталкивают некоторые странности Анны, все эти сплетни о ней...
– Отнюдь, – живо возразил Филипп. – Дело вовсе не в этом. И вообще, с недавних пор я не склонен доверять сплетням. Я по своему опыту знаю, как они бывают несправедливы... Вернее, по горькому опыту Бланки – ведь ее оклеветали совершенно безосновательно.
– Даже так? – герцог посмотрел на Филиппа с таким недоверчивым видом, словно тот сообщил ему, что луна упала на землю. – Но... Впрочем, ладно, не будем уходить от темы нашего разговора. Ты сам, когда сочтешь нужным, расскажешь мне эту историю... и если сочтешь нужным. А пока вернемся к принцессе Анне. Почему ты считаешь политический союз с Италией малоперспективным?
Филипп понял, что отец решил устроить ему небольшую проверку на способность трезво оценивать политическую ситуацию.
– Один союз другому рознь, – уверенно заговорил он. – В случае моего брака с Бланкой или Норой Кастилия оказала бы безусловную поддержку моим притязаниям на галльский престол. Кстати, на моральную поддержку со стороны Альфонсо я могу рассчитывать и сейчас. Но Италия – совсем другое дело. Итальянцы никак не могут оправиться от сокрушительного поражения в войне с галлами двести пятьдесят лет назад и до сих пор относятся к нам с опаской. Римский Сенат неизменно блокирует любые попытки императоров вмешаться во внутренние дела Галлии, и надо сказать, не без веских на то оснований. С тех пор как Карл Великий заявил о своих претензиях на роль всемирного самодержца и наградил себя титулом императора Священной Римской Империи, Германия и Италия находятся в состоянии перманентной войны. Рим немало поспособствовал преждевременному распаду империи Карла, в результате чего возникли королевства Наварра, Арагон, Франция, Хорватия и великое герцогство Австрийское, а также доминион Галлия под римским протекторатом. Образование в начале XIII века самостоятельного Галльского королевства произошло не без содействия Германского Союза, и после этого между Италией и Германией установился довольно шаткий мир, основанный на невмешательстве как той, так и другой стороны в дела своих бывших провинций. А ежели Рим, в случае моего брака с Анной Юлией, окажет мне более осязаемую, чем просто моральную поддержку, в борьбе за галльский престол, германские князья тоже не останутся в стороне и в пику Италии поддержат Людовика Прованского. Ни Римский Сенат, ни император не пойдут на разжигание новой войны с Германией – а вдруг она закончится претворением в жизнь планов Карла Великого о создании Священной Римской Империи.
Герцог удовлетворенно кивнул:
– Ты совершенно прав, Филипп. Прости, что я подверг тебя этому маленькому испытанию, но мне хотелось выяснить, отдаешь ли ты себе отчет в том, на какую зыбку почву становишься, претендуя на галльский престол, и с какой осторожностью тебе следует выбирать союзников. Итак, решено – Маргарита Наваррская.
– Да, отец. Я женюсь на ней.
– Гм... Только не обольщайся раньше времени. Она девица очень вздорная и вполне способна отказать тебе.
– Даже несмотря на галльскую корону, которую я предложу ей вкупе со своей рукой и сердцем?
– Даже несмотря на это. Маргарита властна и честолюбива, этих качеств ей не занимать. Но ее честолюбие не безгранично, как у тебя, оно довольствуется существующими пределами маленькой Наварры. Год назад Хайме Арагонский просил руки Маргариты для своего сына, но она наотрез отказалась, хотя этот брак сулил ей не просто королевскую корону в будущем. При инфантильности принца Педро и его полном равнодушии к государственным делам, Маргарита в один прекрасный день могла бы стать единовластной правительницей Арагона. Однако ее это не прельстило.
– И каков ваш план? – спросил Филипп. – Ведь у вас есть план, не так ли?
– Да, есть. Я напишу дону Александру конфиденциальное письмо, получу от него предварительное согласие на ваш брак (а что он с радостью ухватится за наше предложение, я не сомневаюсь), и мы втайне от принцессы приступим к составлению брачного контракта – три месяца, полагаю, будет достаточно. А в сентябре, на празднествах, начнешь действовать ты. Постарайся очаровать Маргариту, влюби ее в себя. Ведь ты опытный сердцеед, многие женщины говорят, что ты просто неотразим, тут тебе и карты в руки. Будем надеяться, что ты не оплошаешь.
– Будем надеяться, отец, – улыбнулся Филипп той особенной улыбкой, какой он улыбался, предвкушая очередное любовное приключение. Но эта улыбка предназначалась вовсе не далекой Маргарите, а близкой и родной Амелине...
ГЛАВА XIII. АМЕЛИНА
Пир по случаю коронации Филиппа, как, собственно, и все пиры, начался в торжественной и приподнятой обстановке, с напыщенными речами и изысканными здравицами в адрес нового принца Беарнского, а закончился грандиознейшей попойкой. Даже большинство женщин и почти все достопочтенные прелаты, кроме разве что архиепископа Марка и падре Антонио, были изрядно пьяны, не говоря уж о светских вельможах, которые, за редкостным исключением, вроде Филиппа или герцога, давно потеряли счет кубкам выпитого вина.
Всех присутствующих в определенной степени подзадоривал Эрнан де Шатофьер. Он и прежде не отличался умеренностью в еде и выпивке, еще будучи тринадцатилетним подростком мог заткнуть за пояс любого взрослого выпивоху, а по возвращении со Святой Земли и вовсе не знал себе равных. Именно с его подачи, когда веселье было в самом разгаре, речь зашла о похождениях Филиппа в Кастилии. Подавляющему большинству присутствующих эта тема пришлась по вкусу. Юные (и не очень юные) дамы строили обескураженному Филиппу глазки, а молодые (и не только молодые) господа наперебой рассказывали пикантные историйки с выдуманными и, разумеется, особо интригующими подробностями, то и дело бросавшими Филиппа в краску.
В конце концов он решил не обращать внимания на эту болтовню, тем более что ему было не привыкать к подобным сплетням, и в ответ, с такой же наглой откровенностью, с какой смотрели на него некоторые дамы, принялся глазеть на Амелину. Какая все-таки красавица его кузина! Какая у нее приятная молочно-белая кожа, какие роскошные золотистые волосы, какие прекрасные голубые глаза – будто чистые лесные озера в погожий летний день... Филипп вспомнил их встречу в парке, нежные объятия, жаркие поцелуи – и его вновь охватила такая пьянящая истома, что он даже пошатнулся и чуть было не опрокинул свой кубок с вином.
– Ты будто бы и немного выпил, – удивленно прошептал герцог, сидевший рядом с ним во главе стола. – С чего бы... – Тут он осекся, увидев томную поволоку в глазах Амелины, и только грустно усмехнулся, вспоминая свою бурную молодость.
А Симон де Бигор, который поначалу раз за разом одергивал жену, наконец понял всю тщетность своих потуг и стал искать отраду в вине, благо Амелина не забывала следить за тем, чтобы его кубок не пустовал. Симон и оказался первым, кто напился до беспамятства. Пьянствовал он молча, лишь под конец, заплетаясь языком, грозно предупредил Амелину:
– Ты-ы... это... смо... смотри м-мне-э... бе... бе... бес-с-сты-ыжая... – И, как подкошенный, бухнулся ей на руки.
Двое слуг подхватили бесчувственного Симона и вынесли его из банкетного зала. Вместе с ним покинула зал и Амелина, и после ее ухода Филипп откровенно заскучал. Он чувствовал себя вконец уставшим и опустошенным и с большим нетерпением ожидал окончания пира. Однако значительная часть гостей явно собиралась развлекаться до самого рассвета, так что Филиппу, как хозяину и виновнику торжества, пришлось оставаться в зале до тех пор, пока все более или менее трезвые из присутствующих не разошлись спать. Только тогда, в сопровождении Габриеля де Шеверни, он направился в свои покои, подчистую проигнорировав весьма прозрачные намеки некоторых дам, которые были не прочь очутиться в его постели. Филиппу совсем не улыбалось провести ночь с пьяной в стельку женщиной, к тому же сейчас все его помыслы занимала Амелина, и он мог думать только о ней...
Войдя в свою спальню, Филипп с разбегу плюхнулся в кресло и вытянул ноги.
– Черт! Как я устал!..
Габриель опустился перед ним на корточки и снял с его ног башмаки.
– Пожалуй, я пойду ночевать к себе, – произнес он. – Сегодня мое присутствие в ваших покоях было бы нежелательным.
– А? – лениво зевнул Филипп. – Уже подцепил себе барышню?
– Нет, монсеньор, никого я не подцепил. Напротив... Ну-ка, отклонитесь немного. – Он отстегнул золотую пряжку на правом плече Филиппа, скреплявшую его пурпурного цвета плащ.
– Ба! Как это понимать? Напротив – это значит, что тебя кто-то подцепил? А какая, собственно, разница, кто первый проявил инициативу – мужчина или женщина? По мне, все едино.
Габриель отрицательно покачал головой:
– Быть может, я неправильно выразился, монсеньор...
– Черт бы тебя побрал! – раздраженно ругнулся Филипп. – Да что ты заладил, в самом деле: монсеньор, монсеньор! Сейчас мы наедине, так что забудь про титулы. Ты не просто мой дворянин, ты мой друг – такой же, как Эрнан, Гастон и Симон. Даже если на поверку ты окажешься мужеложцем, я все равно буду считать тебя своим другом, ибо ты брат Луизы... Гм. Похоже, я шокировал тебя?
Габриель молча кивнул, расстегивая камзол Филиппа.
– Ну что ж, прошу прощения. Это мне так, к слову пришлось. Понимаешь, я терпеть не могу мужеложцев... – Он передернул плечами. – Брр... Какая мерзость! Мужчина, который пренебрегает женщинами, потому что ему больше по вкусу мужчины – ну, разве может быть что-то противоестественнее, отвратительнее?.. Другое дело женщины, что любят женщин. Я их не одобряю, но и не склонен сурово осуждать. В конце концов, их можно понять – ведь так трудно не любить женщин, особенно красивых женщин. – Филипп весело взглянул на сконфуженного Габриеля. – Впрочем, ладно. Оставим эту тему, чтобы случаем не пострадала твоя добродетель. Объясни-ка лучше, что означает твое «напротив».
– Оно касается вас, – ответил Габриель.
Филипп встрепенулся, мигом позабыв об усталости.
– Меня?! Ты думаешь, Амелина придет?
– Уверен.
– Она тебе что-то сказала?
– Нет. Но она так смотрела на вас...
– Я видел, как она смотрела. – Филипп с вожделением облизнулся. – Но с чего ты взял, что она придет?
– Догадался. Она с таким рвением опаивала господина де Бигора, что на сей счет у меня не осталось ни малейших сомнений.
– Гм, похоже, ты прав, – сказал Филипп, затем, после короткой паузы, виновато произнес: – Бедный Симон!..
– Да, бедный, – согласился Габриель.
– Ты осуждаешь меня? – спросил Филипп. – Только откровенно.
Габриель помолчал, глядя на него, потом ответил:
– Не знаю. Мне не хотелось бы судить вас по моим меркам. А что касается госпожи Амелии, то... В общем, я думаю, что господин де Бигор сам виноват. Он женился на девушке, которая не любила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– И, разумеется, вы были в числе первых, кто получил такое послание.
– Естественно. Папа предложил нам воспользоваться празднествами по случаю восемнадцатилетия Маргариты Наваррской и направить в начале сентября в Памплону своих представителей, или же самим явиться туда, чтобы обсудить план совместных действий по ликвидации ордена иезуитов.
– Вот это правильно, – сказал Филипп. – Давно бы так... Но вернемся к Маргарите. Вижу, она презабавнейшая особа.
«И тебе под стать, – мысленно добавил герцог. – Два сапога пара».
– И что ты думаешь о моем предложении? – спросил он.
Филипп поднял к своему лицу сжатую в кулак руку.
– При всех ее недостатках, Маргарита наследует наваррскую корону, – он выпрямил один палец. – Она знатного рода и имеет выдающихся предков, – второй палец. – Красива, – третий. – Умна, – четвертый. – Хоть и не добродетельна, но знает меру, весьма осмотрительна и, надеюсь, не будет так глупа, чтобы родить мне наследника от кого-то другого. – Филипп хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – А что она вертихвостка и баламутка, это стерпеть можно.
– Итак, – подытожил герцог. – С одной кандидатурой мы разобрались.
– А кто вторая? Кого вы имели в виду – внучку германского императора или Анну Римскую?
– Принцессу Анну, конечно. Что касается Марии Геннегау, то я не считаю ее перспективной для нас партией. Ее дед слишком стар, а ее отца, герцога Зеландского, вряд ли изберут германским императором. По всей видимости, преемником Карла Шестого станет эрцгерцог Баварский.
– Значит, Анна Юлия, дочь Августа Двенадцатого и Изабеллы Французской, – задумчиво проговорил Филипп. – Но ведь она еще дитя.
– Не такое уж дитя. Она одного возраста с Элеонорой Кастильской, даже чуть старше. В середине лета ей исполнится четырнадцать.
– Это не имеет значения, отец. Принцесса Анна менее перспективная невеста, чем Маргарита Наваррская. Брак с ней будет лишь политическим союзом, но ни на пядь не увеличит наших владений.
– Точно так же, как и в случае с Элеонорой. Однако ты был не прочь жениться на ней. Боюсь, ты опять поддаешься эмоциям. Тебя отталкивают некоторые странности Анны, все эти сплетни о ней...
– Отнюдь, – живо возразил Филипп. – Дело вовсе не в этом. И вообще, с недавних пор я не склонен доверять сплетням. Я по своему опыту знаю, как они бывают несправедливы... Вернее, по горькому опыту Бланки – ведь ее оклеветали совершенно безосновательно.
– Даже так? – герцог посмотрел на Филиппа с таким недоверчивым видом, словно тот сообщил ему, что луна упала на землю. – Но... Впрочем, ладно, не будем уходить от темы нашего разговора. Ты сам, когда сочтешь нужным, расскажешь мне эту историю... и если сочтешь нужным. А пока вернемся к принцессе Анне. Почему ты считаешь политический союз с Италией малоперспективным?
Филипп понял, что отец решил устроить ему небольшую проверку на способность трезво оценивать политическую ситуацию.
– Один союз другому рознь, – уверенно заговорил он. – В случае моего брака с Бланкой или Норой Кастилия оказала бы безусловную поддержку моим притязаниям на галльский престол. Кстати, на моральную поддержку со стороны Альфонсо я могу рассчитывать и сейчас. Но Италия – совсем другое дело. Итальянцы никак не могут оправиться от сокрушительного поражения в войне с галлами двести пятьдесят лет назад и до сих пор относятся к нам с опаской. Римский Сенат неизменно блокирует любые попытки императоров вмешаться во внутренние дела Галлии, и надо сказать, не без веских на то оснований. С тех пор как Карл Великий заявил о своих претензиях на роль всемирного самодержца и наградил себя титулом императора Священной Римской Империи, Германия и Италия находятся в состоянии перманентной войны. Рим немало поспособствовал преждевременному распаду империи Карла, в результате чего возникли королевства Наварра, Арагон, Франция, Хорватия и великое герцогство Австрийское, а также доминион Галлия под римским протекторатом. Образование в начале XIII века самостоятельного Галльского королевства произошло не без содействия Германского Союза, и после этого между Италией и Германией установился довольно шаткий мир, основанный на невмешательстве как той, так и другой стороны в дела своих бывших провинций. А ежели Рим, в случае моего брака с Анной Юлией, окажет мне более осязаемую, чем просто моральную поддержку, в борьбе за галльский престол, германские князья тоже не останутся в стороне и в пику Италии поддержат Людовика Прованского. Ни Римский Сенат, ни император не пойдут на разжигание новой войны с Германией – а вдруг она закончится претворением в жизнь планов Карла Великого о создании Священной Римской Империи.
Герцог удовлетворенно кивнул:
– Ты совершенно прав, Филипп. Прости, что я подверг тебя этому маленькому испытанию, но мне хотелось выяснить, отдаешь ли ты себе отчет в том, на какую зыбку почву становишься, претендуя на галльский престол, и с какой осторожностью тебе следует выбирать союзников. Итак, решено – Маргарита Наваррская.
– Да, отец. Я женюсь на ней.
– Гм... Только не обольщайся раньше времени. Она девица очень вздорная и вполне способна отказать тебе.
– Даже несмотря на галльскую корону, которую я предложу ей вкупе со своей рукой и сердцем?
– Даже несмотря на это. Маргарита властна и честолюбива, этих качеств ей не занимать. Но ее честолюбие не безгранично, как у тебя, оно довольствуется существующими пределами маленькой Наварры. Год назад Хайме Арагонский просил руки Маргариты для своего сына, но она наотрез отказалась, хотя этот брак сулил ей не просто королевскую корону в будущем. При инфантильности принца Педро и его полном равнодушии к государственным делам, Маргарита в один прекрасный день могла бы стать единовластной правительницей Арагона. Однако ее это не прельстило.
– И каков ваш план? – спросил Филипп. – Ведь у вас есть план, не так ли?
– Да, есть. Я напишу дону Александру конфиденциальное письмо, получу от него предварительное согласие на ваш брак (а что он с радостью ухватится за наше предложение, я не сомневаюсь), и мы втайне от принцессы приступим к составлению брачного контракта – три месяца, полагаю, будет достаточно. А в сентябре, на празднествах, начнешь действовать ты. Постарайся очаровать Маргариту, влюби ее в себя. Ведь ты опытный сердцеед, многие женщины говорят, что ты просто неотразим, тут тебе и карты в руки. Будем надеяться, что ты не оплошаешь.
– Будем надеяться, отец, – улыбнулся Филипп той особенной улыбкой, какой он улыбался, предвкушая очередное любовное приключение. Но эта улыбка предназначалась вовсе не далекой Маргарите, а близкой и родной Амелине...
ГЛАВА XIII. АМЕЛИНА
Пир по случаю коронации Филиппа, как, собственно, и все пиры, начался в торжественной и приподнятой обстановке, с напыщенными речами и изысканными здравицами в адрес нового принца Беарнского, а закончился грандиознейшей попойкой. Даже большинство женщин и почти все достопочтенные прелаты, кроме разве что архиепископа Марка и падре Антонио, были изрядно пьяны, не говоря уж о светских вельможах, которые, за редкостным исключением, вроде Филиппа или герцога, давно потеряли счет кубкам выпитого вина.
Всех присутствующих в определенной степени подзадоривал Эрнан де Шатофьер. Он и прежде не отличался умеренностью в еде и выпивке, еще будучи тринадцатилетним подростком мог заткнуть за пояс любого взрослого выпивоху, а по возвращении со Святой Земли и вовсе не знал себе равных. Именно с его подачи, когда веселье было в самом разгаре, речь зашла о похождениях Филиппа в Кастилии. Подавляющему большинству присутствующих эта тема пришлась по вкусу. Юные (и не очень юные) дамы строили обескураженному Филиппу глазки, а молодые (и не только молодые) господа наперебой рассказывали пикантные историйки с выдуманными и, разумеется, особо интригующими подробностями, то и дело бросавшими Филиппа в краску.
В конце концов он решил не обращать внимания на эту болтовню, тем более что ему было не привыкать к подобным сплетням, и в ответ, с такой же наглой откровенностью, с какой смотрели на него некоторые дамы, принялся глазеть на Амелину. Какая все-таки красавица его кузина! Какая у нее приятная молочно-белая кожа, какие роскошные золотистые волосы, какие прекрасные голубые глаза – будто чистые лесные озера в погожий летний день... Филипп вспомнил их встречу в парке, нежные объятия, жаркие поцелуи – и его вновь охватила такая пьянящая истома, что он даже пошатнулся и чуть было не опрокинул свой кубок с вином.
– Ты будто бы и немного выпил, – удивленно прошептал герцог, сидевший рядом с ним во главе стола. – С чего бы... – Тут он осекся, увидев томную поволоку в глазах Амелины, и только грустно усмехнулся, вспоминая свою бурную молодость.
А Симон де Бигор, который поначалу раз за разом одергивал жену, наконец понял всю тщетность своих потуг и стал искать отраду в вине, благо Амелина не забывала следить за тем, чтобы его кубок не пустовал. Симон и оказался первым, кто напился до беспамятства. Пьянствовал он молча, лишь под конец, заплетаясь языком, грозно предупредил Амелину:
– Ты-ы... это... смо... смотри м-мне-э... бе... бе... бес-с-сты-ыжая... – И, как подкошенный, бухнулся ей на руки.
Двое слуг подхватили бесчувственного Симона и вынесли его из банкетного зала. Вместе с ним покинула зал и Амелина, и после ее ухода Филипп откровенно заскучал. Он чувствовал себя вконец уставшим и опустошенным и с большим нетерпением ожидал окончания пира. Однако значительная часть гостей явно собиралась развлекаться до самого рассвета, так что Филиппу, как хозяину и виновнику торжества, пришлось оставаться в зале до тех пор, пока все более или менее трезвые из присутствующих не разошлись спать. Только тогда, в сопровождении Габриеля де Шеверни, он направился в свои покои, подчистую проигнорировав весьма прозрачные намеки некоторых дам, которые были не прочь очутиться в его постели. Филиппу совсем не улыбалось провести ночь с пьяной в стельку женщиной, к тому же сейчас все его помыслы занимала Амелина, и он мог думать только о ней...
Войдя в свою спальню, Филипп с разбегу плюхнулся в кресло и вытянул ноги.
– Черт! Как я устал!..
Габриель опустился перед ним на корточки и снял с его ног башмаки.
– Пожалуй, я пойду ночевать к себе, – произнес он. – Сегодня мое присутствие в ваших покоях было бы нежелательным.
– А? – лениво зевнул Филипп. – Уже подцепил себе барышню?
– Нет, монсеньор, никого я не подцепил. Напротив... Ну-ка, отклонитесь немного. – Он отстегнул золотую пряжку на правом плече Филиппа, скреплявшую его пурпурного цвета плащ.
– Ба! Как это понимать? Напротив – это значит, что тебя кто-то подцепил? А какая, собственно, разница, кто первый проявил инициативу – мужчина или женщина? По мне, все едино.
Габриель отрицательно покачал головой:
– Быть может, я неправильно выразился, монсеньор...
– Черт бы тебя побрал! – раздраженно ругнулся Филипп. – Да что ты заладил, в самом деле: монсеньор, монсеньор! Сейчас мы наедине, так что забудь про титулы. Ты не просто мой дворянин, ты мой друг – такой же, как Эрнан, Гастон и Симон. Даже если на поверку ты окажешься мужеложцем, я все равно буду считать тебя своим другом, ибо ты брат Луизы... Гм. Похоже, я шокировал тебя?
Габриель молча кивнул, расстегивая камзол Филиппа.
– Ну что ж, прошу прощения. Это мне так, к слову пришлось. Понимаешь, я терпеть не могу мужеложцев... – Он передернул плечами. – Брр... Какая мерзость! Мужчина, который пренебрегает женщинами, потому что ему больше по вкусу мужчины – ну, разве может быть что-то противоестественнее, отвратительнее?.. Другое дело женщины, что любят женщин. Я их не одобряю, но и не склонен сурово осуждать. В конце концов, их можно понять – ведь так трудно не любить женщин, особенно красивых женщин. – Филипп весело взглянул на сконфуженного Габриеля. – Впрочем, ладно. Оставим эту тему, чтобы случаем не пострадала твоя добродетель. Объясни-ка лучше, что означает твое «напротив».
– Оно касается вас, – ответил Габриель.
Филипп встрепенулся, мигом позабыв об усталости.
– Меня?! Ты думаешь, Амелина придет?
– Уверен.
– Она тебе что-то сказала?
– Нет. Но она так смотрела на вас...
– Я видел, как она смотрела. – Филипп с вожделением облизнулся. – Но с чего ты взял, что она придет?
– Догадался. Она с таким рвением опаивала господина де Бигора, что на сей счет у меня не осталось ни малейших сомнений.
– Гм, похоже, ты прав, – сказал Филипп, затем, после короткой паузы, виновато произнес: – Бедный Симон!..
– Да, бедный, – согласился Габриель.
– Ты осуждаешь меня? – спросил Филипп. – Только откровенно.
Габриель помолчал, глядя на него, потом ответил:
– Не знаю. Мне не хотелось бы судить вас по моим меркам. А что касается госпожи Амелии, то... В общем, я думаю, что господин де Бигор сам виноват. Он женился на девушке, которая не любила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88