Этьену и вовсе захотелось укрыться с головой. – Ну и ну! Это уже интересно.
– Очень интересно, сударыня. Даже интригующе: принцесса Кастилии, старшая дочь короля, в постели с нищим попрошайкой. Да-а, порой жизнь подносит нам презабавнейшие курьезы...
– Если вы намерены и дальше разговаривать в таком тоне, – предупредила Бланка, бледнея от гнева, – можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.
– Ай, ай, ай! – удрученно покачал головой граф. – Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам – и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша застенчивость, изысканность в речах... – Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. – Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на свои бесспорные достоинства, все же недостаточно знатен и богат... мм... для такой высокой должности, как любовник принцессы.
Монтини не знал, где ему деться от стыда и унижения. В словах графа он почувствовал кислый привкус правды – тот самый привкус, который уже давно набил ему оскомину.
– Это не ваше дело, сударь! – зло ответила Бланка. – Вас это не должно касаться.
– Однако касается. Так касается, что даже кусается. Ведь вы, сударыня, хотите того или нет, в глазах всего мира являетесь моей женой. Мне не безразлично, с кем вы делите постель, так как об этом судачат все, кому не лень. И, добавлю, исподтишка насмехаются надо мной. Вы выставляете меня на всеобщее посмешище.
– Скажите еще спасибо, что не на позорище. А я могу это сделать, вы знаете.
Александр тяжело вздохнул:
– Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать... Итак, сударыня, после этой словесной разминки, перейдем к делу.
– К какому еще делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.
– Речь идет об одном милом молодом человеке, который...
– Об этом милом молодом человеке я как-нибудь сама позабочусь, – оборвала его Бланка. – Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.
– Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, – настаивал Александр. – Надеюсь, она удовлетворит нас обоих... всех троих.
Однако Бланка была непреклонна:
– Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака – самого прискорбного события всей моей жизни... Коломба! – громко позвала она.
Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная.
– Что вам угодно, моя госпожа?
– Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы он случайно не заблудился.
– Но, сударыня... – начал было Александр.
– Аудиенция закончена, милостивый государь, – кротко произнесла Бланка. – Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон. Уразумели?
Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон – ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.
– Ага! – в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: – Чего доброго, еще швырнете мне в спину, – и лишь затем вышел.
– Интересно, о какой это сделке он говорил? – первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. – Что он хотел предложить?
– Наверняка собирался дать тебе денег, – сказала Бланка, положив голову ему на грудь. – Полагаю, тысяч десять, не меньше.
– Но зачем? Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Ты мне дороже всех сокровищ мира.
– Знаю, милый. Но он не это имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя, как моего любовника.
– О!..
– Какая низость! – гневно продолжала Бланка. – Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.
– Дорогая! – с горечью произнес Этьен. – Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на расходы, а ты... Да пойми же, наконец, как это унизительно – быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока. Еще бы – выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение...
Тут Бланка вскочила и села в постели. Глаза ее радостно засияли.
– Ах, совсем забыла! Кажется, я нашла тебе достойную службу.
– Правда? – оживился Этьен. – Надеюсь, военную?
– Разумеется. И ни где-нибудь, а в королевской гвардии. Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов. Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя – отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.
– Лейтенант?! – изумленно воскликнул Монтини. – Да это же курам на смех. Я – лейтенант! Ни единого дня на службе, а уже лейтенант!
– Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.
– И опять же, выскочкой.
– Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король – причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?
– Ну, и что?
– Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает. Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как утверждают злые языки; ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя. А раз так, то и отношение двора к тебе изменится. Я здесь чужая, – в голосе Бланки явственно проступила грусть. – Для сторонников короля я прежде всего жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все – и друзья, и враги; ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы...
– Постой-ка! – вдруг всполошился Монтини. – Ведь я даже не рыцарь. Какой из меня лейтенант?
Бланка улыбнулась:
– Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари. Не забывай, что я полновластная графиня Нарбонна, пэр Галлии.
– Это шутка? – спросил Этьен.
– Конечно, шутка. Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.
Монтини посмотрел ей в глаза.
– А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине, как ты, опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности – на свой манер.
И они весело рассмеялись.
ГЛАВА XXIX. ПОРУГАННАЯ
После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими. Тугой комок подступил к ее горлу и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу.
Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь – и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы хлынули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты...
Когда начал заниматься рассвет, Матильда, выплакав все слезы и немного успокоившись, встала с постели, надела на себя чистую нижнюю рубаху и длинный пеньюар, вступила босыми ногами в тапочки и торопливо покинула комнату. Она больше не могла оставаться там, где над ней так жестоко наглумились, ей было страшно наедине со своими мыслями, и она решила пойти к Маргарите. Матильда знала, что накануне принцесса рассорилась с Рикардом Иверо, поэтому надеялась застать ее в спальне одну или, в худшем случае, с Констанцей де ла Пенья. В последние два года Маргарита плохо засыпала сама и обычно, когда у нее не было мужчин, брала к себе в постель дежурную фрейлину.
Когда Матильда вошла в спальню, Маргарита лежала ничком на кровати. Принцесса была сама, но ее нагота, скомканное постельное белье и разбросанные подушки свидетельствовали о том, что она весьма бурно провела первую половину ночи.
– Решил вернуться, милый? – нежно промурлыкала Маргарита, услышав тихий скрип двери.
– Это я, сударыня, – дрожащим голосом отозвалась Матильда.
– Ты? – Принцесса перевернулась набок и озадаченно взглянула на нее. –Почему ты не спишь? У тебя такой измученный вид... Что случилось?
– Н-ничего, сударыня. Просто... Просто я хочу побыть с вами.
Маргарита вздохнула:
– Боюсь, не к добру это. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне – смотри, как бы это не вошло в привычку. Изредка побаловаться можно, но... Ладно, замнем. Честно говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настырнее, чем ты. Тоже мне, порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная. Только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.
Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита облеклась в полупрозрачную дымку, делавшую ее еще более соблазнительной, нежели в голом виде, а Матильда тем временем сбросила с ног тапочки, сняла с себя пеньюар и забралась на кровать. Обхватив Маргариту за талию, она крепко прижалась к ней.
– Ну вот! – с грустью произнесла принцесса. – Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.
– Нет, – прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди. – Не надо... Не хочу...
– А что же ты хочешь? Остаться старой девой?
– Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... я хочу в монастырь!..
– Ага! – выдохнула Маргарита с явным облегчением. – Понятненько! – Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо. – Если речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.
Матильда потупила глаза.
– Так я угадала? – не унималась Маргарита. – И кто он, этот счастливец?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик-Филипп, верно?
Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.
– Да что ж это в самом деле? – растерялась принцесса. – Прекрати реветь, успокойся. Объясни, что стряслось?
– Он... Он... – начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.
– Неужели он обидел тебя?!
– Нет, не... не он... Это... это его... господин де... де Шеверни.
– Де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?
– Д-да... Он... он оскорбил... оскорбил меня.
– Боже правый! – вскричала Маргарита. – Он изнасиловал тебя?!
В ответ девушка кивнула и разрыдалась пуще прежнего.
Принцесса села, опершись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.
– Поплачь, девочка, поплачь, милая, – нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам. – Плачь, сколько можешь, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, подлецу такому. Ой, и покажу – чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый, такой застенчивый молодой человек – и на тебе! – Маргарита тяжело вздохнула. – Как плохо я знаю мужчин!..
Чуть погодя она принялась выспрашивать у Матильды подробности происшедшего; девушка отвечала ей, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Выслушав ее, принцесса вновь легла и привлекла Матильду к себе.
– Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!
– О да, сударыня, прекрасно понимаю. Эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.
– За что, за что?! – изумилась Маргарита. – Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!
– Это правда, сударыня. Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.
– Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, а мне мозги не пудри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Очень интересно, сударыня. Даже интригующе: принцесса Кастилии, старшая дочь короля, в постели с нищим попрошайкой. Да-а, порой жизнь подносит нам презабавнейшие курьезы...
– Если вы намерены и дальше разговаривать в таком тоне, – предупредила Бланка, бледнея от гнева, – можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.
– Ай, ай, ай! – удрученно покачал головой граф. – Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам – и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша застенчивость, изысканность в речах... – Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. – Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на свои бесспорные достоинства, все же недостаточно знатен и богат... мм... для такой высокой должности, как любовник принцессы.
Монтини не знал, где ему деться от стыда и унижения. В словах графа он почувствовал кислый привкус правды – тот самый привкус, который уже давно набил ему оскомину.
– Это не ваше дело, сударь! – зло ответила Бланка. – Вас это не должно касаться.
– Однако касается. Так касается, что даже кусается. Ведь вы, сударыня, хотите того или нет, в глазах всего мира являетесь моей женой. Мне не безразлично, с кем вы делите постель, так как об этом судачат все, кому не лень. И, добавлю, исподтишка насмехаются надо мной. Вы выставляете меня на всеобщее посмешище.
– Скажите еще спасибо, что не на позорище. А я могу это сделать, вы знаете.
Александр тяжело вздохнул:
– Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать... Итак, сударыня, после этой словесной разминки, перейдем к делу.
– К какому еще делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.
– Речь идет об одном милом молодом человеке, который...
– Об этом милом молодом человеке я как-нибудь сама позабочусь, – оборвала его Бланка. – Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.
– Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, – настаивал Александр. – Надеюсь, она удовлетворит нас обоих... всех троих.
Однако Бланка была непреклонна:
– Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака – самого прискорбного события всей моей жизни... Коломба! – громко позвала она.
Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная.
– Что вам угодно, моя госпожа?
– Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы он случайно не заблудился.
– Но, сударыня... – начал было Александр.
– Аудиенция закончена, милостивый государь, – кротко произнесла Бланка. – Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон. Уразумели?
Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон – ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.
– Ага! – в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: – Чего доброго, еще швырнете мне в спину, – и лишь затем вышел.
– Интересно, о какой это сделке он говорил? – первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. – Что он хотел предложить?
– Наверняка собирался дать тебе денег, – сказала Бланка, положив голову ему на грудь. – Полагаю, тысяч десять, не меньше.
– Но зачем? Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Ты мне дороже всех сокровищ мира.
– Знаю, милый. Но он не это имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя, как моего любовника.
– О!..
– Какая низость! – гневно продолжала Бланка. – Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.
– Дорогая! – с горечью произнес Этьен. – Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на расходы, а ты... Да пойми же, наконец, как это унизительно – быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока. Еще бы – выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение...
Тут Бланка вскочила и села в постели. Глаза ее радостно засияли.
– Ах, совсем забыла! Кажется, я нашла тебе достойную службу.
– Правда? – оживился Этьен. – Надеюсь, военную?
– Разумеется. И ни где-нибудь, а в королевской гвардии. Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов. Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя – отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.
– Лейтенант?! – изумленно воскликнул Монтини. – Да это же курам на смех. Я – лейтенант! Ни единого дня на службе, а уже лейтенант!
– Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.
– И опять же, выскочкой.
– Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король – причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?
– Ну, и что?
– Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает. Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как утверждают злые языки; ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя. А раз так, то и отношение двора к тебе изменится. Я здесь чужая, – в голосе Бланки явственно проступила грусть. – Для сторонников короля я прежде всего жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все – и друзья, и враги; ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы...
– Постой-ка! – вдруг всполошился Монтини. – Ведь я даже не рыцарь. Какой из меня лейтенант?
Бланка улыбнулась:
– Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари. Не забывай, что я полновластная графиня Нарбонна, пэр Галлии.
– Это шутка? – спросил Этьен.
– Конечно, шутка. Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.
Монтини посмотрел ей в глаза.
– А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине, как ты, опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности – на свой манер.
И они весело рассмеялись.
ГЛАВА XXIX. ПОРУГАННАЯ
После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими. Тугой комок подступил к ее горлу и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу.
Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь – и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы хлынули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты...
Когда начал заниматься рассвет, Матильда, выплакав все слезы и немного успокоившись, встала с постели, надела на себя чистую нижнюю рубаху и длинный пеньюар, вступила босыми ногами в тапочки и торопливо покинула комнату. Она больше не могла оставаться там, где над ней так жестоко наглумились, ей было страшно наедине со своими мыслями, и она решила пойти к Маргарите. Матильда знала, что накануне принцесса рассорилась с Рикардом Иверо, поэтому надеялась застать ее в спальне одну или, в худшем случае, с Констанцей де ла Пенья. В последние два года Маргарита плохо засыпала сама и обычно, когда у нее не было мужчин, брала к себе в постель дежурную фрейлину.
Когда Матильда вошла в спальню, Маргарита лежала ничком на кровати. Принцесса была сама, но ее нагота, скомканное постельное белье и разбросанные подушки свидетельствовали о том, что она весьма бурно провела первую половину ночи.
– Решил вернуться, милый? – нежно промурлыкала Маргарита, услышав тихий скрип двери.
– Это я, сударыня, – дрожащим голосом отозвалась Матильда.
– Ты? – Принцесса перевернулась набок и озадаченно взглянула на нее. –Почему ты не спишь? У тебя такой измученный вид... Что случилось?
– Н-ничего, сударыня. Просто... Просто я хочу побыть с вами.
Маргарита вздохнула:
– Боюсь, не к добру это. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне – смотри, как бы это не вошло в привычку. Изредка побаловаться можно, но... Ладно, замнем. Честно говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настырнее, чем ты. Тоже мне, порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная. Только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.
Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита облеклась в полупрозрачную дымку, делавшую ее еще более соблазнительной, нежели в голом виде, а Матильда тем временем сбросила с ног тапочки, сняла с себя пеньюар и забралась на кровать. Обхватив Маргариту за талию, она крепко прижалась к ней.
– Ну вот! – с грустью произнесла принцесса. – Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.
– Нет, – прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди. – Не надо... Не хочу...
– А что же ты хочешь? Остаться старой девой?
– Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... я хочу в монастырь!..
– Ага! – выдохнула Маргарита с явным облегчением. – Понятненько! – Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо. – Если речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.
Матильда потупила глаза.
– Так я угадала? – не унималась Маргарита. – И кто он, этот счастливец?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик-Филипп, верно?
Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.
– Да что ж это в самом деле? – растерялась принцесса. – Прекрати реветь, успокойся. Объясни, что стряслось?
– Он... Он... – начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.
– Неужели он обидел тебя?!
– Нет, не... не он... Это... это его... господин де... де Шеверни.
– Де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?
– Д-да... Он... он оскорбил... оскорбил меня.
– Боже правый! – вскричала Маргарита. – Он изнасиловал тебя?!
В ответ девушка кивнула и разрыдалась пуще прежнего.
Принцесса села, опершись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.
– Поплачь, девочка, поплачь, милая, – нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам. – Плачь, сколько можешь, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, подлецу такому. Ой, и покажу – чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый, такой застенчивый молодой человек – и на тебе! – Маргарита тяжело вздохнула. – Как плохо я знаю мужчин!..
Чуть погодя она принялась выспрашивать у Матильды подробности происшедшего; девушка отвечала ей, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Выслушав ее, принцесса вновь легла и привлекла Матильду к себе.
– Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!
– О да, сударыня, прекрасно понимаю. Эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.
– За что, за что?! – изумилась Маргарита. – Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!
– Это правда, сударыня. Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.
– Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, а мне мозги не пудри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88