– Да. Филипп убил его на дуэли.
– За что?
– Ну... Дон Педро попытался... это... поухаживать за Филиппом. А он вызвал его на дуэль.
– За эти самые ухаживания?
– Мм... да.
– Какая жестокость! – отозвался Рикард. – Мало того, что дон Педро страдал из-за своих дурных наклонностей, так еще и поплатился за это жизнью.
Бланка смерила Рикарда испепеляющим взглядом.
– Прекратите язвить, кузен! – резко произнесла она. – Прежде всего, Филипп понятия не имел о дурных наклонностях дона Педро, а его... его ухаживания он расценил как насмешку над своей внешностью. Это во-первых. А во-вторых, вас ничуть не трогает горькая участь незадачливого дона Педро де Хары. Вы преследуете вполне определенную цель – очернить кузена Аквитанского в глазах Маргариты.
– Ладно, оставим это, – примирительно сказала наваррская принцесса. – Тебе, Рикард, следует быть осторожным в выражениях, когда речь идет о кумире Бланки...
– Кузина!... – в замешательстве произнесла Бланка.
– А ты, дорогуша, не лицемерь, – отмахнулась Маргарита. – Не пытайся убедить меня в том, что Красавчик тебе уже разонравился... Гм. И он нравится не только тебе. Матильда, как ты находишь Филиппа Аквитанского?
Девушка с трудом оторвала взгляд от портрета и в растерянности захлопала ресницами.
– Простите?.. Ах, да... Он очень красивый, сударыня.
– И совсем не похож на девчонку?
– Нет, сударыня. Он похож на Тристана.
– На Тристана? – рассмеялась Маргарита. – Чем же он похож на Тристана?
– Ну... Он красивый, добрый, мужественный...
– Мужественный?
– Да, сударыня. Госпожа Бланка как-то говорила мне, что дон Филипп Аквитанский считается одним из лучших рыцарей Кастилии.
– А по его виду не скажешь.
– Тем не менее, это так, – заметила Бланка. – Филипп часто побеждал на турнирах, которые устраивал мой отец.
– И чаще всего тогда, – усмехнулась Маргарита, – когда королевой любви и красоты на турнире была ты... Да, кстати. Ты знаешь, что мой папочка пригласил его быть одним из зачинщиков праздничного турнира?
– Что-то такое я слышала.
– И это симптоматично. Похоже, отец намерен превратить турнир в состязание претендентов на мою руку. Уже доподлинно известно, что как минимум четыре зачинщика из семи будут мои женихи.
– Аж четыре?
– Да. Пятым, скорее всего, станет твой муженек – как-никак, он первый принц крови. А еще два места папуля, видать, приберег для Рикарда и кузена Арагонского, буде они изъявят желание преломить копья в мою честь... Гм, в чем я позволю себе усомниться.
Рикард покраснел. Он никогда не принимал участия в турнирах, так как от природы был физически слаб.
– Один из тех четырех, как я понимаю, Филипп Аквитанский, – пришла на помощь Рикарду Бланка. – Второй граф Оска. А еще двое?
– Представь себе, – сказала Маргарита. – Будет Эрик Датский.
– Тот самый бродячий принц?
– Да, тот самый.
– Прошу прощения, сударыни, – вмешалась в их разговор Матильда. – Но почему его называют бродячим принцем?
– Потому что он постоянно бродит по свету, то бишь странствует. Странствует и воюет. Кузен Эрик – шестой сын датского короля, на родине ему ничего не светит, вот он и шастает по всему миру в поисках какой-нибудь бесхозной короны. Недавно его погнали в шею с Балкан, так что теперь он решил попытать счастья на Пиренеях.
– А четвертый кто? – спросила Бланка. – Случайно, не Тибальд де Труа?
Маргарита усмехнулась:
– Он самый. Моя безответная любовь.
– Как это безответная? Ведь он влюблен в тебя.
– Это я имела в виду. Он любит меня – а я не отвечаю ему взаимностью
– В таком случае, ты неправильно выразилась, – заметила Бланка. – Это ты его безответная любовь.
Маргарита пожала плечами.
– Какая разница! – сказала она. – И вообще, не придирайся к словам. Ты сама не больно хорошо говоришь по-галльски.
– Зато правильно.
– А вы знаете, сударыня, – вновь вмешалась Матильда, обращаясь к Бланке. – В прошлом году госпожа Маргарита послала господину графу Шампанскому...
– Замолчи! – резко перебила ее Маргарита; щеки ее заалели. – Что послала, то послала. Он сам напросился.
– А в чем, собственно, дело? – поинтересовалась Бланка.
– Да ни в чем. Просто Тибальд де Труа – настырный тип. Четыре года назад он совершал паломничество к мощам Святого Иакова Компостельского, чтобы помолиться за выздоровление своей жены, и проездом побывал в Памплоне. Тогда-то мы с ним и познакомились. И представь себе: на второй день он признался мне в любви – а в это самое время его жена была при смерти. Он, наверное, здорово обрадовался, когда вернулся домой и узнал, что она умерла.
– Не суди опрометчиво, кузина. Откуда тебе известно, что он обрадовался?
– А оттуда! Потому что спустя два месяца он попросил у отца моей руки. Когда же я отказала ему, он принялся терроризировать меня длиннющими письмами в стихах. У меня уже скопилось целое собрание его сочинений. Ума не приложу, что мне делать с этим ворохом бумаги.
– Вели переплести их в тома, – посоветовала Бланка. – Это сделает честь твоей библиотеке. Тибальд де Труа, несмотря на все его недостатки, выдающийся поэт.
– Может быть, может быть, – не стала возражать Маргарита. – Правда, ваш Руис де Монтихо ни во что его не ставит.
Бланка пренебрежительно фыркнула:
– Тоже мне, авторитет нашла! Его просто снедает зависть к таланту дона Тибальда. По мне, Руис де Монтихо – несерьезный поэт.
– А граф Шампанский, по-твоему, серьезный? Да более легкомысленного человека я еще не встречала!
– С ним лично я не знакома, – ответила Бланка, – поэтому не берусь судить, какой он человек. Но поэт он серьезный, даже гениальный. Хотя я не считаю себя большим знатоком поэзии, все же осмелюсь предположить, что потомки поставят Тибальда де Труа на одну доску с такими видными фигурами в литературе, как Вергилий, Гомер и Петрарка.
Слова «доска» и «фигуры» вызвали у Маргариты странную цепочку ассоциаций. В отличие от Бланки, страстной любительницы шахмат, наваррская принцесса терпеть не могла эту игру – за шахматной доской она откровенно скучала, и ее клонило ко сну. Вслед за словом «сон» в ее голове завертелось слово «постель», повлекшее за собой приятные мысли о том, чем люди занимаются в постели помимо того, что спят.
Маргарита томно посмотрела на Рикарда и сладко зевнула.
– Ну все, друзья, – заявила она. – Хорошего понемногу. Поздно уже, пора ложиться баиньки. Рикард, проводи кузину до ее покоев. Господин де Монтини, небось, заждался от нее весточки.
Лицо Бланки обдало жаром, и чтобы скрыть смущение, она торопливо направилась к выходу. Исполняя просьбу Маргариты, Рикард последовал за ней.
Весь путь они прошли молча, думая каждый о своем. Но возле своей двери Бланка задержала Рикарда.
– Кузен, – сказала она. – Я очень волнуюсь за вас. Боюсь, это может плохо кончиться.
– О чем вы говорите?
– О ваших отношениях с Маргаритой. Она просто играет с вами в любовь. А вы тешите себя напрасными надеждами.
Рикард мрачно усмехнулся:
– Я не слепой, кузина. Я все вижу, все знаю. Но буду бороться до конца.
– А если...
– Прошу вас, не надо. Я не хочу сейчас думать об этом.
– Да поймите же наконец, что на одной Маргарите свет клином еще не сошелся.
– Увы, для меня сошелся.
– Неужели во всем мире нет другой женщины, достойной вашей любви?
– Почему же, есть, – ответил Рикард. – Даже две. Но, к сожалению, они обе не для меня. Ведь вы замужем, а Елена моя родная сестра.
Бланка удрученно покачала головой:
– Право, вы безумец, Рикард!..
Когда Рикард возвратился, Маргарита уже разделась и ожидала его, лежа в постели. На невысоком столике возле кровати стоял, прислоненный к стене, портрет Филиппа.
– А это еще зачем? – с досадой произнес Рикард. – Чтоб лишний раз поиздеваться надо мной?
– А какое тебе, собственно, дело? – Маргарита поднялась с подушек, подвернув под себя ноги. – Пусть побудет здесь, пока его место не займет оригинал.
– Маргарита! – в отчаянии простонал Рикард. – Ты разрываешь мое сердце!
– Ах, какие громкие слова! Какая бездна страсти! – Она протянула к нему руки. – Ну, иди ко мне, мой малыш. Я мигом твое сердечко вылечу.
Рикард сбросил с ног башмаки, забрался на кровать и привлек ее к себе.
– Маргаритка моя Маргаритка, – прошептал он, зарываясь лицом в ее душистых волосах. – Цветочек ты мой ненаглядный. Как я смогу жить без тебя?..
– А зачем тебе жить без меня? – спросила Маргарита. – Давай будем жить вместе. Ты такой милый, такой хороший, я так тебя люблю.
– Пока, – добавил Рикард.
– Что «пока»?
– Пока что ты любишь меня. Но потом...
– Не думай, что будет потом. Живи сегодняшним днем, вернее, сегодняшней ночью, и все уладится само собой.
– Если бы так... Ты, кстати, знаешь, почему моя мать не одобряет наших отношений? Не только потому, что считает их греховными.
– А почему же?
– Оказывается, еще много лет назад она составила на нас с тобой гороскоп, и звезды со всей определенностью сказали ей, что мы принесем друг другу несчастье.
– Ты веришь в это?
– Боюсь, что верю.
– Так зачем же ты любишь меня? Почему ты не порвешь со мной?
Рикард тяжело вздохнул:
– Да хотя бы потому, что я не в силах отказаться от тебя. Ты так прекрасна, ты просто божественная...
– Я божественная! – рассмеялась Маргарита. – Ошибаешься, милый! Я всего лишь до крайности распущенная девчонка.
– Да, ты распущенная, – согласился Рикард. – Но все равно я люблю тебя. Я люблю в тебе и твое беспутство, я люблю в тебе все – и достоинства, и недостатки.
– Даже недостатки?
– Их особенно. Если бы их не было, ты была бы совсем другой женщиной. А я люблю тебя такую, именно такую, до последней частички такую, какая ты есть. Другой мне не надо.
– Я есть такая, какая я есть, – задумчиво произнесла Маргарита. – Тогда не гаси свечи, Рикард. Шила в мешке не утаишь.

ГЛАВА XXII. ГРЕХОПАДЕНИЕ МАТИЛЬДЫ ДЕ МОНТИНИ
– Безобразие! – недовольно проворчал Гастон д’Альбре, развалившись на диване в просторной гостиной роскошных апартаментов, отведенных Филиппу во дворце наваррского короля.
– Еще бы, – отозвался пьяненький Симон де Бигор. – Это очень даже невежливо.
Он сидел на подоконнике, болтая в воздухе ногами. Находившийся рядом Габриель де Шеверни готов был в любой момент подстраховать друга, если тот вздумает вывалиться в открытое окно.
Последний из присутствующих, Филипп, стоял перед большим зеркалом и придирчиво изучал свое отражение.
– Что невежливо, это уж точно, – согласился он.
Все четверо только что возвратились с торжественного обеда, данного королем в честь прибытия гасконских гостей. Маргарита на обед явиться не соизволила, ссылаясь на отсутствие аппетита, и именно по этому поводу Гастон с Симоном выражали свое неудовольствие. Филиппа же возмутила главным образом бесцеремонность принцессы: ведь ей ничего не стоило придумать более подходящий и менее вызывающий предлог – скажем, плохое самочувствие.
Впрочем, он не считал эту выходку Маргариты плохим знаком – скорее наоборот. По некотором размышлении Филипп пришел к выводу, что ее поступок свидетельствует о крайнем раздражении, обиде и даже уязвленной гордости. И причиной этому, вне всякого сомнения, был он. Скорее всего, Маргарита уже решила остановить свой выбор на нем – и теперь досадует из-за этого, чувствует себя униженной, потерпевшей поражение...
Филипп добродушно улыбнулся своему отражению в зеркале и дал себе слово, что в самом скором времени заставит Маргариту позабыть о досаде и унижении, которые она испытывает сейчас.
– Да перестань ты глазеть в это чертово зеркало! – раздраженно произнес Гастон. – Вот еще франт, все прихорашивается и прихорашивается! И так уже смазлив до неприличия. Прямо как девчонка.
Филипп перевел на кузена кроткий взгляд.
– И вовсе я не прихорашиваюсь.
– Ну, так любуешься собой.
– И не любуюсь. Я просто думаю.
– О чем, если не секрет?
Какое-то мгновение Филипп колебался, затем ответил:
– А вдруг Маргарита окажется выше меня? Ведь не зря меня прозвали Коротышкой, я действительно невысок ростом.
– Для мужчины, – флегматично уточнил Габриель.
– Зато она, говорят, высокая для женщины.
– Вот беда-то будет! – ухмыльнулся Гастон. – Настоящая трагедия.
– Ну, насчет трагедии ты малость загнул. Однако...
– Однако в постели с высокими женщинами ты чувствуешь себя не очень уверенно, – закончил его мысль д’Альбре. – Что за глупости! Право, не понимаю: какая, собственно, разница, кто выше? Лично меня это никогда не волновало.
Филипп смерил взглядом долговязую фигуру кузена и хмыкнул:
– Ясное дело! Вряд ли тебе доводилось заниматься любовью с семифутовыми красотками.
Гастон хохотнул.
– Твоя правда, – сдался он. – Об этом я как-то не подумал. По-видимому, не суждено мне узнать, каково это – трахать бабу, что выше тебя.
Филипп брезгливо фыркнул. Несмотря на свой большой опыт по этой части (а может, и благодаря ему), он всячески избегал вульгарных выражений, когда речь шла о женщинах, и без особого восторга выслушивал их из чужих уст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88