Он щелкал семечки и поигрывал голубым шариком, привязанным ниткой за палец.
- А вот я, например, на бюллетене, - тут же раздался столь хорошо знакомый Генин скрип. - Имеют меня право вызывать или нет? А то если не явишься - праздничную премию не получишь. Это что? Ее вообще везде до праздника дают, если говорить про людей. А завгар: или на дежурство, или на демонстрацию. Ладно, пойду. Но если теперь обострение, вот вы как врач скажите, кто отвечает? Я не в том, что против демонстрации, мне самому, может, интересно с людями потолкаться, свежим воздухом подышать. Но ты же не присылай ко мне посыльного… как к врагу! Ты подожди, я сам, может, первый приду…
Доктор Рыжиков ждал, как Гена перейдет в сей раз к Пушкину, но тут его потянули с другой стороны:
- А можно мне на демонстрацию?
Он оглянулся на тихий голосок и чуть не подпрыгнул.
- И, конечно, во главе всей колонны! И на белом коне!
В ответ ему несмело улыбнулась больная Исакова. Прекрасная, воинственная и неузнаваемая Жанна. Не в синем больничном халатике, а в шелковом розовом платье, как видно, принесенном мальчиком. Он стоял рядом с бледным и особенно независимым лицом. Но в то же время чуть поддерживал Жанну под локоть. Но так, чтобы всем было видно, что она и ходит, и стоит абсолютно сама. Опираясь на палочку - но не на костыль же!
- Конечно, идем! - без тени сомнения согласился на это лекарство лечащий врач. - Ты слева, я справа, а она в середине. Если в нашей колонне не окажется такого замечательного платья, то ее на центральную площадь не пустят, как же посмеем не взять?
Жанна счастливо засмеялась. Мальчик с серьезным лицом зашел слева и взял ее под локоть, хотя до выхода было еще далеко.
- Мы тебя из комсомола исключим! - раздалось в середине колонны. - Еще смеет именно умничать! Мы буржуазную мораль с собой под флагом на демонстрацию не понесем!
Мини-халатик вторично вздернул гордый подбородочек, вторично круто повернулся, вторично прошел вдоль колонны, придерживая полу и прическу, и вторично нырнул в толпу. В ее далекий от начальства хвост. В шеренгу, состоящую из доктора Петровича, Гены, Жанны Исаковой и ее серьезного мальчика. Губы халатика дерзко шептали: «Подумаешь, я ей не обязана… Пусть сама ходит в своей смирительной…» Слесари и шофера одобрительно захмыкали, радуясь такому соседству и уважая упрямую самостоятельность халатика.
- А это кто оставил?! - раздался истошный вопль Ады Викторовны, как будто кто-то, зашив полость живота, оставил снаружи забытый желудок.
К фонтану был приставлен изрядный плакат, брошенный каким-то хитрецом. Ада Викторовна боролась с ним под ветром, как парусник, потерявший управление. Все от нее отодвигались, как от гриппозной. Свободные руки прятались за спину. В арьергарде колонны народ потверже и посамостоятельней. Иди ты… Это еще потом с площади переться обратно в больницу, сдавать агитацию в склад, а все хотят прямо оттуда разбежаться домой. Лица подсобного персонала становились суровей и непроницаемей, как будто он не узнавал или не признавал в Аде Викторовне начальство колонны. И вообще чего ей здесь надо? Вот Гена Пузанов отвернулся и сплюнул в сторону семечную шелуху, хотя Аду с умоляющим взором несло прямо на него. Он посторонился, давая ей дорогу. Уже падая, она почувствовала прочную опору и кем-то возвращенную уверенность. Чья-то крепкая рука взяла злополучный шест. Рука доктора Рыжикова.
- Ах, Юрочка… - отдышалась она. - Ты всегда выручаешь… Только это нужно нести впереди. Понесли в первую шеренгу, я там тебе место освобожу… Пошли, золотко.
Как с гусыни вода!
- Поближе к начальству… - флегматично пробурчал Гена, сплюнув шелуху. - Конечно…
Ему сразу стало намного скучнее в этой замыкающей шеренге.
Но золотко осмотрело свое погрустневшее войско и чисто по-рыжиковски вздохнуло:
- Да нет, не заслужил… Уж буду лучше с тыла прикрывать. Впереди победители…
Ада Викторовна была инициатором соревнования в больнице за право идти на демонстрациях в первых рядах.
- Да, Юрочка, ты же у нас самый трудолюбивый, все это знают… Это итоги, понимаешь? С них всегда начинают… Ну идем, Юра!
Фамилии заслуживших почетное право всегда вывешивались перед праздниками на доске объявлений. Рыжиковской там давно не бывало.
- Это подлог, - сказал он. - Люди достойные будут идти с недостойными, и это их обидит. Все соревнование потеряет смысл.
- Ну мы тебя внесем! - прельщала Ада Викторовна. - Внесем и объявим! Без этого нельзя.
- Без подлога? - простодушно спросил доктор Петрович.
- Без плаката! - укорила его Ада Викторовна. - Ну, Юра, ты всегда так… Тебе бы только шуточки… Тогда надо вперед взять, отдать кому-нибудь…
- Пожалуйста… - вытянул руку с шестом, как в приветствии, доктор Петрович.
- Пожалуйста! - повеселел Гена Пузанов, довольный, что заднее общество сохранило приличных людей.
Плакат, добросовестно сбитый плотником и художником, по весу и конструкции был под силу двоим, а по шесту предназначался одному. Ада Викторовна поняла, что другого охотника не найти, и сникла.
- Как же так: итоги - сзади… Ну, как знаешь… Это мне непонятно… А это что такое?! Ты здесь откуда взялась? Я кого переодеваться отправила?!
Она тут же сорвалась на крик, обнаружив наконец-то, что снова от нее пряталось, - мини-халатик.
- Нет, это невыносимо! А ну-ка убирайся! Товарищи, да как же вы терпите! Ведь она ваши ряды позорит! Ведь позорит же, правда?
- Да нет, не очень… - сказал от имени ухмыляющихся товарищей доктор Петрович. - Товарищи особенно не возражают… Пусть товарищ идет…
- Пусть халат сменит, тогда и идет! - даже в лице исказилась от нравственности Ада Викторовна. - Убирайся, пока я…
- Пока вы что? - осмелел под прикрытием доктора Рыжикова мини-халатик. - В наше стране на демонстрации ходить не запрещается! У нас свобода, к вашему сведению!
- Свобода, но не для голых! - вышла из себя от таковых конституционных дерзостей дочь мягкой мебели, как будто не подозревая, что уже этим летом она, как и большинство женщин планеты, поднимет все свои платья и юбки, а также медицинские халаты на два сантиметра выше соблазнительных колен. А к осени - еще на сантиметр. - А это что за посторонние? - Взгляд начальницы упал на Жаннино платье. Ее кружевные крахмальные воротничок и отвороты даже съежились. - Это больная! - уличила Ада. - Больная на параде! Ха-ха-ха! Вот это именно новость! Ну посмотрите, и приоделась! Ты, милочка, или на парады ходи, или в палате лежи, а симулировать нечего! И это посторонний! Немедленно покиньте! Ты, ты и ты! Мы еще разберемся!
«Даже в последнем ряду хочет порядок навести, - встала перед доктором Рыжиковым мягкая улыбка Сулеймана. - В последнем ряду разве порядок бывает?..» И искры в темных глубоких глазах.
До чего некоторые всё принимают всерьез. Поручи выровнять носки - начинают вершить судьбы.
- Ладно, - чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков. - Раз мы плохие лошади, то мы пойдем в другое стадо. Пошли, ребята! - И скрепя сердце двинулся из родной колонны.
- Юрочка, а ты куда?! - подхватила Ядовитовна шест с фанерным парусом, повлекший ее то сюда, то туда. - Юра! Ты не имеешь права! У нас каждый мужчина на вес золота! Ну хоть кто-нибудь помогите!
- А у меня справка, - дерзко сплюнул шелуху и Гена, выходя вслед за доктором Рыжиковым. - Че я тут один как пуп?
- А я контуженный, - сказал доктор Рыжиков. - И у меня справка. Пошли, ребята, где-нибудь пристроимся…
- Да господи, идите как хотите! - взмолилась Ядовитовна. - Только возьмите эту палку!
Это была не палка, а целая корабельная мачта, и только богатырское плечо доктора Рыжикова могло ее выдержать. Плюс ветер, парусивший фанеру с яркими цифрами и зигзагами диаграмм, которые, правда с небольшим отставанием, но все же подтверждали, что успехов в нашем городском здравоохранении больше, чем недостатков. Тем более что в строчке «открыто специализированных отделений - 1» речь шла ни много ни мало - о бывшей прачечной, где обосновался сам несущий плакат доктор Рыжиков.
Единственное что - из-за Жанны, которую приходилось беречь, последняя шеренга отставала все больше и больше и на площади перед трибуной стала вполне самостоятельной строевой единицей - между колоннами медиков и следом идущих строителей. Ей персонально перепали улыбки и приветственные взмахи с центральной и боковых трибун. И взмах товарища Еремина, который, может быть, даже не знал, с какой печальной миссией приходила к доктору Рыжикову его жена. И взмах товарища Франка, который выглядел таким жизнерадостным и здоровым, что доктору Петровичу и мысли не пришло, какой будет их следующая встреча. Доктор Петрович и ему помахал - как всегда, рукой, свободной от держания на плече то ненаглядной дочки, то наглядной агитации. Товарищ Франк помахал снова - теперь уже персонально доктору Петровичу. Как и было заведено у них уже целый век. Если только доктор Петрович не вел в это майской утро очередную экстренную трепанацию.
…Сивый начальник СМУ покрикивал своим строительным шеренгам: «Подравняйсь!» - и пытался разглядеть через спины и передние щиты, что это там за особый малочисленный коллектив удостоился чести промаршировать между двумя столь солидными городскими организациями. Картина маячила слишком неясная. Она состояла из голубого безмятежного шарика, висящего на пальце коренастого нахала (по спине видно, что нахал); из розового платья с инвалидной палочкой и истонченных болезнью, подволакивающихся девичьих ног, одетых в толстые, не по маю, чулки; из других ножек, совсем не похожих на первые своим полноценным здоровьем и весенней яркой белизной, открытой всему свету и манящей взгляды сзади идущих строителей; из мальчика, помогающего инвалидной девочке с одного локтя и из странно знакомого гренадера - с другого. На плече у гренадера высилась целая мачта, говорящая, видно, о потрясающих успехах. Время от времени гренадер ободряюще оглядывал вверенную ему шеренгу и чуть присеменял широкий шаг, стараясь подобрать ногу сразу под всех, в том числе под бухающий барабан оркестра. Сразу видно было старого солдата. Но слишком разные по устройству ноги справа и слева не слаживались между собой и шагали возмутительным разнобоем.
К их приходу усиленный баритон местного диктора уже отгремел над площадью: «Слава людям в белых халатах, бессменно стоящим на страже здоровья всех советских людей!» На долю опоздавших досталось только радиоэхо, превратившее «бессменно» в «бессмертно».
Но еще не начиналась «Слава нашим замечательным строителям!». В вынужденной паузе доктор Рыжиков по многолетней привычке набрал полную грудь воздуха и грянул молодецкое десантное «ура!». Остальные, как могли, поддержали, и, наверно, это прозвучало бы внушительно, особенно радостный писк измолчавшейся Жанны. Если бы не городской оркестр, который в этот миг с особым рвением заглушил их прекрасный порыв замечательным маршем «Герой».
54
Так он и не успел сказать Мишке Франку про сукиного сына директора гостиницы.
Но это теперь не имело значения.
Мишка Франк лежал, уставив глаза в потолок. На вид как будто бы цветущий и здоровый, но не способный пошевелить рукой, ногой и языком. Только что-то мычал.
Это был паралич.
- Товарищ Франк, вы ощущаете укол? - испуганно спрашивала лечащая докторица, окруженная городской медицинской знатью. - Моргните, если чувствуете…
Товарищ Франк смотрел в потолок не моргая. Столько раз становившийся в стойку при угрозах врачей, столько раз из своего паровозного облака наносивший боксерские удары, товарищ Франк лежал в нокауте. И счет давно перевалил за десять. Над ним порхали, будто полотенца секунданта, его рентгеновские снимки. С них смотрел в фас и в профиль череп товарища Франка с характерными затемнениями. Инсульт. На чем же ты перенапряг свои государственные мысли? Молчит…
- Я сразу говорю: позвоните Юре, - всхлипнула его жена Валя. - Сразу, когда только рука онемела. А он, дурак, еще зарядку сделал. Онемела, надо размять… На демонстрацию надо… Поперся…
Оказывается, Мишка Франк махал им с трибуны здоровой рукой. Больная висела с другой стороны. А доктор Рыжиков прошел и не заметил.
- Надо оперировать, - сказал доктор Петрович. - Там два пятна, может еще прорваться…
- Я не сумасшедшая! - нервно ответила лечащая. - Ему нужен полный покой! У нас теперь электронный диагноз! Уже понесли… Пока я лечащая - я не сумасшедшая!
Мишку Франка в машину?!
Машину пробовали, еще когда Танька прыгала по дому с гипсовой правой ногой, разрисованной Анькой. Она (не машина, а Танька), как показал допрос с пристрастием, вовсе не попала под автобус, а неловко соскочила с него. И домогалась у Валеры Малышева, надо ли в эту машину теперь совать ногу в гипсе, чтобы ее вылечить. Это было чуть ли не в последний раз, когда Валера посетил их. И доктор Рыжиков еще добавил:
- В Америке в одном брачном бюро одна клиентка сдала все данные о себе и о своем желаемом женихе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
- А вот я, например, на бюллетене, - тут же раздался столь хорошо знакомый Генин скрип. - Имеют меня право вызывать или нет? А то если не явишься - праздничную премию не получишь. Это что? Ее вообще везде до праздника дают, если говорить про людей. А завгар: или на дежурство, или на демонстрацию. Ладно, пойду. Но если теперь обострение, вот вы как врач скажите, кто отвечает? Я не в том, что против демонстрации, мне самому, может, интересно с людями потолкаться, свежим воздухом подышать. Но ты же не присылай ко мне посыльного… как к врагу! Ты подожди, я сам, может, первый приду…
Доктор Рыжиков ждал, как Гена перейдет в сей раз к Пушкину, но тут его потянули с другой стороны:
- А можно мне на демонстрацию?
Он оглянулся на тихий голосок и чуть не подпрыгнул.
- И, конечно, во главе всей колонны! И на белом коне!
В ответ ему несмело улыбнулась больная Исакова. Прекрасная, воинственная и неузнаваемая Жанна. Не в синем больничном халатике, а в шелковом розовом платье, как видно, принесенном мальчиком. Он стоял рядом с бледным и особенно независимым лицом. Но в то же время чуть поддерживал Жанну под локоть. Но так, чтобы всем было видно, что она и ходит, и стоит абсолютно сама. Опираясь на палочку - но не на костыль же!
- Конечно, идем! - без тени сомнения согласился на это лекарство лечащий врач. - Ты слева, я справа, а она в середине. Если в нашей колонне не окажется такого замечательного платья, то ее на центральную площадь не пустят, как же посмеем не взять?
Жанна счастливо засмеялась. Мальчик с серьезным лицом зашел слева и взял ее под локоть, хотя до выхода было еще далеко.
- Мы тебя из комсомола исключим! - раздалось в середине колонны. - Еще смеет именно умничать! Мы буржуазную мораль с собой под флагом на демонстрацию не понесем!
Мини-халатик вторично вздернул гордый подбородочек, вторично круто повернулся, вторично прошел вдоль колонны, придерживая полу и прическу, и вторично нырнул в толпу. В ее далекий от начальства хвост. В шеренгу, состоящую из доктора Петровича, Гены, Жанны Исаковой и ее серьезного мальчика. Губы халатика дерзко шептали: «Подумаешь, я ей не обязана… Пусть сама ходит в своей смирительной…» Слесари и шофера одобрительно захмыкали, радуясь такому соседству и уважая упрямую самостоятельность халатика.
- А это кто оставил?! - раздался истошный вопль Ады Викторовны, как будто кто-то, зашив полость живота, оставил снаружи забытый желудок.
К фонтану был приставлен изрядный плакат, брошенный каким-то хитрецом. Ада Викторовна боролась с ним под ветром, как парусник, потерявший управление. Все от нее отодвигались, как от гриппозной. Свободные руки прятались за спину. В арьергарде колонны народ потверже и посамостоятельней. Иди ты… Это еще потом с площади переться обратно в больницу, сдавать агитацию в склад, а все хотят прямо оттуда разбежаться домой. Лица подсобного персонала становились суровей и непроницаемей, как будто он не узнавал или не признавал в Аде Викторовне начальство колонны. И вообще чего ей здесь надо? Вот Гена Пузанов отвернулся и сплюнул в сторону семечную шелуху, хотя Аду с умоляющим взором несло прямо на него. Он посторонился, давая ей дорогу. Уже падая, она почувствовала прочную опору и кем-то возвращенную уверенность. Чья-то крепкая рука взяла злополучный шест. Рука доктора Рыжикова.
- Ах, Юрочка… - отдышалась она. - Ты всегда выручаешь… Только это нужно нести впереди. Понесли в первую шеренгу, я там тебе место освобожу… Пошли, золотко.
Как с гусыни вода!
- Поближе к начальству… - флегматично пробурчал Гена, сплюнув шелуху. - Конечно…
Ему сразу стало намного скучнее в этой замыкающей шеренге.
Но золотко осмотрело свое погрустневшее войско и чисто по-рыжиковски вздохнуло:
- Да нет, не заслужил… Уж буду лучше с тыла прикрывать. Впереди победители…
Ада Викторовна была инициатором соревнования в больнице за право идти на демонстрациях в первых рядах.
- Да, Юрочка, ты же у нас самый трудолюбивый, все это знают… Это итоги, понимаешь? С них всегда начинают… Ну идем, Юра!
Фамилии заслуживших почетное право всегда вывешивались перед праздниками на доске объявлений. Рыжиковской там давно не бывало.
- Это подлог, - сказал он. - Люди достойные будут идти с недостойными, и это их обидит. Все соревнование потеряет смысл.
- Ну мы тебя внесем! - прельщала Ада Викторовна. - Внесем и объявим! Без этого нельзя.
- Без подлога? - простодушно спросил доктор Петрович.
- Без плаката! - укорила его Ада Викторовна. - Ну, Юра, ты всегда так… Тебе бы только шуточки… Тогда надо вперед взять, отдать кому-нибудь…
- Пожалуйста… - вытянул руку с шестом, как в приветствии, доктор Петрович.
- Пожалуйста! - повеселел Гена Пузанов, довольный, что заднее общество сохранило приличных людей.
Плакат, добросовестно сбитый плотником и художником, по весу и конструкции был под силу двоим, а по шесту предназначался одному. Ада Викторовна поняла, что другого охотника не найти, и сникла.
- Как же так: итоги - сзади… Ну, как знаешь… Это мне непонятно… А это что такое?! Ты здесь откуда взялась? Я кого переодеваться отправила?!
Она тут же сорвалась на крик, обнаружив наконец-то, что снова от нее пряталось, - мини-халатик.
- Нет, это невыносимо! А ну-ка убирайся! Товарищи, да как же вы терпите! Ведь она ваши ряды позорит! Ведь позорит же, правда?
- Да нет, не очень… - сказал от имени ухмыляющихся товарищей доктор Петрович. - Товарищи особенно не возражают… Пусть товарищ идет…
- Пусть халат сменит, тогда и идет! - даже в лице исказилась от нравственности Ада Викторовна. - Убирайся, пока я…
- Пока вы что? - осмелел под прикрытием доктора Рыжикова мини-халатик. - В наше стране на демонстрации ходить не запрещается! У нас свобода, к вашему сведению!
- Свобода, но не для голых! - вышла из себя от таковых конституционных дерзостей дочь мягкой мебели, как будто не подозревая, что уже этим летом она, как и большинство женщин планеты, поднимет все свои платья и юбки, а также медицинские халаты на два сантиметра выше соблазнительных колен. А к осени - еще на сантиметр. - А это что за посторонние? - Взгляд начальницы упал на Жаннино платье. Ее кружевные крахмальные воротничок и отвороты даже съежились. - Это больная! - уличила Ада. - Больная на параде! Ха-ха-ха! Вот это именно новость! Ну посмотрите, и приоделась! Ты, милочка, или на парады ходи, или в палате лежи, а симулировать нечего! И это посторонний! Немедленно покиньте! Ты, ты и ты! Мы еще разберемся!
«Даже в последнем ряду хочет порядок навести, - встала перед доктором Рыжиковым мягкая улыбка Сулеймана. - В последнем ряду разве порядок бывает?..» И искры в темных глубоких глазах.
До чего некоторые всё принимают всерьез. Поручи выровнять носки - начинают вершить судьбы.
- Ладно, - чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков. - Раз мы плохие лошади, то мы пойдем в другое стадо. Пошли, ребята! - И скрепя сердце двинулся из родной колонны.
- Юрочка, а ты куда?! - подхватила Ядовитовна шест с фанерным парусом, повлекший ее то сюда, то туда. - Юра! Ты не имеешь права! У нас каждый мужчина на вес золота! Ну хоть кто-нибудь помогите!
- А у меня справка, - дерзко сплюнул шелуху и Гена, выходя вслед за доктором Рыжиковым. - Че я тут один как пуп?
- А я контуженный, - сказал доктор Рыжиков. - И у меня справка. Пошли, ребята, где-нибудь пристроимся…
- Да господи, идите как хотите! - взмолилась Ядовитовна. - Только возьмите эту палку!
Это была не палка, а целая корабельная мачта, и только богатырское плечо доктора Рыжикова могло ее выдержать. Плюс ветер, парусивший фанеру с яркими цифрами и зигзагами диаграмм, которые, правда с небольшим отставанием, но все же подтверждали, что успехов в нашем городском здравоохранении больше, чем недостатков. Тем более что в строчке «открыто специализированных отделений - 1» речь шла ни много ни мало - о бывшей прачечной, где обосновался сам несущий плакат доктор Рыжиков.
Единственное что - из-за Жанны, которую приходилось беречь, последняя шеренга отставала все больше и больше и на площади перед трибуной стала вполне самостоятельной строевой единицей - между колоннами медиков и следом идущих строителей. Ей персонально перепали улыбки и приветственные взмахи с центральной и боковых трибун. И взмах товарища Еремина, который, может быть, даже не знал, с какой печальной миссией приходила к доктору Рыжикову его жена. И взмах товарища Франка, который выглядел таким жизнерадостным и здоровым, что доктору Петровичу и мысли не пришло, какой будет их следующая встреча. Доктор Петрович и ему помахал - как всегда, рукой, свободной от держания на плече то ненаглядной дочки, то наглядной агитации. Товарищ Франк помахал снова - теперь уже персонально доктору Петровичу. Как и было заведено у них уже целый век. Если только доктор Петрович не вел в это майской утро очередную экстренную трепанацию.
…Сивый начальник СМУ покрикивал своим строительным шеренгам: «Подравняйсь!» - и пытался разглядеть через спины и передние щиты, что это там за особый малочисленный коллектив удостоился чести промаршировать между двумя столь солидными городскими организациями. Картина маячила слишком неясная. Она состояла из голубого безмятежного шарика, висящего на пальце коренастого нахала (по спине видно, что нахал); из розового платья с инвалидной палочкой и истонченных болезнью, подволакивающихся девичьих ног, одетых в толстые, не по маю, чулки; из других ножек, совсем не похожих на первые своим полноценным здоровьем и весенней яркой белизной, открытой всему свету и манящей взгляды сзади идущих строителей; из мальчика, помогающего инвалидной девочке с одного локтя и из странно знакомого гренадера - с другого. На плече у гренадера высилась целая мачта, говорящая, видно, о потрясающих успехах. Время от времени гренадер ободряюще оглядывал вверенную ему шеренгу и чуть присеменял широкий шаг, стараясь подобрать ногу сразу под всех, в том числе под бухающий барабан оркестра. Сразу видно было старого солдата. Но слишком разные по устройству ноги справа и слева не слаживались между собой и шагали возмутительным разнобоем.
К их приходу усиленный баритон местного диктора уже отгремел над площадью: «Слава людям в белых халатах, бессменно стоящим на страже здоровья всех советских людей!» На долю опоздавших досталось только радиоэхо, превратившее «бессменно» в «бессмертно».
Но еще не начиналась «Слава нашим замечательным строителям!». В вынужденной паузе доктор Рыжиков по многолетней привычке набрал полную грудь воздуха и грянул молодецкое десантное «ура!». Остальные, как могли, поддержали, и, наверно, это прозвучало бы внушительно, особенно радостный писк измолчавшейся Жанны. Если бы не городской оркестр, который в этот миг с особым рвением заглушил их прекрасный порыв замечательным маршем «Герой».
54
Так он и не успел сказать Мишке Франку про сукиного сына директора гостиницы.
Но это теперь не имело значения.
Мишка Франк лежал, уставив глаза в потолок. На вид как будто бы цветущий и здоровый, но не способный пошевелить рукой, ногой и языком. Только что-то мычал.
Это был паралич.
- Товарищ Франк, вы ощущаете укол? - испуганно спрашивала лечащая докторица, окруженная городской медицинской знатью. - Моргните, если чувствуете…
Товарищ Франк смотрел в потолок не моргая. Столько раз становившийся в стойку при угрозах врачей, столько раз из своего паровозного облака наносивший боксерские удары, товарищ Франк лежал в нокауте. И счет давно перевалил за десять. Над ним порхали, будто полотенца секунданта, его рентгеновские снимки. С них смотрел в фас и в профиль череп товарища Франка с характерными затемнениями. Инсульт. На чем же ты перенапряг свои государственные мысли? Молчит…
- Я сразу говорю: позвоните Юре, - всхлипнула его жена Валя. - Сразу, когда только рука онемела. А он, дурак, еще зарядку сделал. Онемела, надо размять… На демонстрацию надо… Поперся…
Оказывается, Мишка Франк махал им с трибуны здоровой рукой. Больная висела с другой стороны. А доктор Рыжиков прошел и не заметил.
- Надо оперировать, - сказал доктор Петрович. - Там два пятна, может еще прорваться…
- Я не сумасшедшая! - нервно ответила лечащая. - Ему нужен полный покой! У нас теперь электронный диагноз! Уже понесли… Пока я лечащая - я не сумасшедшая!
Мишку Франка в машину?!
Машину пробовали, еще когда Танька прыгала по дому с гипсовой правой ногой, разрисованной Анькой. Она (не машина, а Танька), как показал допрос с пристрастием, вовсе не попала под автобус, а неловко соскочила с него. И домогалась у Валеры Малышева, надо ли в эту машину теперь совать ногу в гипсе, чтобы ее вылечить. Это было чуть ли не в последний раз, когда Валера посетил их. И доктор Рыжиков еще добавил:
- В Америке в одном брачном бюро одна клиентка сдала все данные о себе и о своем желаемом женихе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56