- А что я знаю, деда! Слусай зе.
До ассасинов доносились лишь отдельные слова: «лыцаль», «месь не дал», «на клысе сидит». От удивления Тень забыл даже отшлепать ребенка.
- Воистину Аллах благоволит нашему делу! - воскликнул он, когда Гасан закончил ябедничать. - Только что планы кафиров стали открыты нам и дозволены. Отныне в них нет тайны.
- Повелитель, давайте зарежем их в их же постелях! - схватился за кинжал Ахмед.
- Нет. Кафиры привычны к сражениям. И хотя один правоверный стоит в бою десяти франков, мы рисковать не станем. - Тень поманил своих соратников к себе: - Вот восемь фиников. Кому их дать?
- Мне! - объявил Ахмед по прозвищу Поджигай.
- И мне! Мне! - вразнобой загомонили ассасины. Последний финик достался маленькому Абдулле.
- Каждый финик - это жизнь одного из франков. Я объясню вам, как поступить. Завтра Аллах поможет вам погубить всех спутников проклятой франкской девицы.
Малыш Гасан сидел с сияющими глазками:
- Это мой знаменитый деда Джебаил. А у вас нет такого деды!
МЕЛИСАНДА И ВЕНЦЕНОСНЫЙ УПРЯМЕЦ
Гильом де Бюр умел находить нужных людей. Может, по запаху, а может, по внешнему виду, но в любой толпе он безошибочно выделял тех, кто ему нужен. Наверное, потому, что сам принадлежал к таким. Разговаривая с Бертраном, коннетаблем Антиохии, он не мог отделаться от ощущения, что стоял перед зеркалом.
- Сир коннетабль, вы, конечно, понимаете, что я приехал в Антиохию не просто так.
Бертран оценил величину брюха Гильома и утвердительно кивнул. Сам он был толще де Бюра и оттого относился к нему покровительственно.
- Ядумаю, сир коннетабль, вы приехали, чтобы переговорить с князем Боэмундом.
- Именно так, сир коннетабль. Мы, видите ли, хотим Тир воевать…
- …и вам нужны войска. Сколько?
Как уже говорилось, Гильом прекрасно понимал Бертрана. А потому знал: вопрос «сколько» мог относиться к чему угодно, только не к численности войск.
- Наклонитесь поближе, сир коннетабль, - ответил он. - У стен могут быть уши.
Бертран отечески улыбнулся. Дворец князя строился по последнему слову зодческого мастерства. В стенах побулькивали «глухие» фонтаны - чтобы исказить звуки разговоров и сделать их недоступными слуху шпионов. Вместо ковров стены украшали цветные мозаики. От них зал казался гулким и холодным, но зато никто не мог спрятаться за ними. Дворец был защищен от подслушивания. И всё же, всё же…
- Говорите шепотом, сир коннетабль, - разрешил Бертран. - Я весь внимание.
Поросшее черным жестким волосом ухо антиохийца придвинулось к де Бюру. Он прошептал несколько слов, и брови Бертрана одобрительно поползли вверх.
- Это князю. Вам же, сир коннетабль, причитается другая сумма…
Вновь шепоток.
- Так-так. Это весьма приемлемо, сир коннетабль. Очень даже.
- И вы посодействуете в моем деле?
- О! Еще как. Видите ли, сир Гильом… Вы ведь позволите так себя называть?..
- Несомненно. Мы ведь друзья, сир Бертран.
- Истинно, сир Гильом, истинно! Так вот, друг мой, будем смотреть правде в глаза. Мессир Боэмунд - маленький своевольный паршивец. Он склочен, упрям, дерзок. Вбил себе в голову, что не будет слушаться ничьих советов. Мальчишка!
- Значит, он неуправляем?
- Отнюдь. Как раз из-за этого упрямства им легко вертеть. Дело в том, что, кроме вас, аудиенции попросили еще двое. Некто румиец Алексей и… догадайтесь, сир Гильом.
- Хм? Понс Триполитанский?
- Холодно.
- Тогда - Жослен Эдесский?
- Лед. Лед и снег.
- Сдаюсь, сир Бертран. Не томите! Неужели Морафия?
- Нет, друг мой. Мелисанда, дочь короля Балдуина.
- Христос превеликий! Быть того не может! И чего она хочет?
- Ей нужны войска, чтобы атаковать Халеб. Взбалмошная девчонка мечтает освободить своего отца.
- Но помилуйте, сир Бертран! Так же политика не делается. Кто в силах захватить Халеб, где собраны добрые три четверти всех сирийских войск?
- Именно поэтому аудиенция Мелисанды назначена после встречи с румийцем.
- А моя?
- А ваша, сир Гильом, состоится в последнюю очередь. Но я бы посоветовал на нее не ходить. Отговоритесь какими-нибудь пустяками. Важно дать мальчишке понять, что мы без него обойдемся.
- Странный способ добиться своего.
- Верьте мне, сударь. Это вернее всего приведет вас к вашей цели.
Да. Таков парадокс юношеских прыщей и ломки голоса. Сперва тебе двенадцать. Потом тринадцать и четырнадцать. Потом - целых шестнадцать! Время идет, неумолимо приближается старость, а окружающие всё не замечают тебя. Что остается делать?
Боэмунд II сполна хлебнул горестей и обид, присущих шестнадцатилетнему возрасту. Отец его - легендарный де Тарент - тоже носил имя Боэмунд. Мальчишке постоянно ставили на вид: «ваш папочка не чавкал за обедом», «если бы ваш отец вертелся за молитвой, как вы, он бы не захватил Антиохии». И, наконец, главное: «будьтежедостойнысвоегоимени!». О, это проклятье! Вся жизнь в тени отца. Куда ни ступни, куда ни плюнь, всюду де Тарент.
Знающие люди говорили, что из мальчишки не вырастет толкового правителя. Его детство прошло под девизом «Правит чужой дядя». Танкред, Боэмунд де Тарент, князь Роджер, король Балдуин - все они поочередно сменяли друг друга на регентском кресле. Мальчишка не успевал даже толком возненавидеть очередного правителя. Когда Балдуин попал в плен, Боэмунд горячо возблагодарил Господа. Отныне Антиохия принадлежала ему. Но долго радоваться не пришлось: на деле правил коннетабль Антиохии сир Бертран, а юноше досталась унизительная роль марионетки.
Неудивительно, что князь Боэмунд отличался склочным характером. Когда сир Бертран объявил, что предстоят три аудиенции подряд, юноша принялся вздыхать и жаловаться, как старуха.
- Ах, я не могу, сир Бертран! У меня болит голова.
- Выпейте доброго овернского винца, князь. Ваш отец всегда лечил им раны, и посмотрите, каким он стал.
- У меня темнеет в глазах!
- Я прикажу зажечь больше светильников, мессир.
- Но эти посетители! Слышать их не могу.
- Вот прекрасный воск, мессир. Заткните уши.
Коннетабль был непоколебим. Нытье юного князя разбивалось о его спокойствие, как волны о скалу. Кончилось тем, что Боэмунд, весь извертевшись, уселся на трон. При взгляде на это кислое лицо становилось ясно: добра от мальчишки не жди. Не затем он здесь сидит.
- Посланец графа Жослена де Куртене, сир Алексей! - объявил слуга.
- Пусть войдет, - кивнул Бертран. Он стоял за троном князя в некотором отдалении. Каждый, кто входил в тронный зал, сразу видел, кто здесь главный. Это бесило Боэмунда сильнее всего.
- Пусть вбежит, - буркнул он. - Или вползет. Клянусь Иисусом!
Двери распахнулись. Прием ожидался неофициальный, поэтому ни фанфар, ни герольдов не полагалось. Румиец вошел весь напряженный, словно закованный в незримую сталь. Он поклонился князю, но, скомкав поклон, встал и отошел в сторону.
Посетитель и князь друг друга стоили.
- Говорите, сир, да побыстрее, - приказал Боэмунд, даже не стараясь быть любезным. - При взгляде на вас у меня начинаются колики в животе.
- Как пожелаете, мессир. Буду быстр и краток. Граф Жослен хочет, чтобы вы вышли со своими войсками ему на подмогу, мессир. Он готовится, вернее, готовился атаковать Манбидж.
- Так-так, - вместо князя ответил сир Бертран. - И когда же это случилось?
- В позапрошлом месяце, сир, - румиец насмешливо смотрел на коннетабля. - Уж прошу извинить. Непредвиденные обстоятельства задержали меня.
Какие такие обстоятельства могли растянуть больше чем на месяц недельный путь, осталось на совести Алексея. Бертран продолжал допрос:
- А чем же его сиятельству глянулся Манбидж? Все мы знаем, что граф взял на себя обет освободить короля Балдуина.
- Так-то так, да граф великий затейник. Читайте послание, сир. Там всё сказано.
Отдавая письмо, Алексей намеренно уронил его. Бертран наблюдал за выходками румийца с затаенным восторгом.
- Хм… - заявил он, пробежав глазами строчки послания. - Двенадцать тысяч безантов, пять тысяч рыцарей… Взгляните, государь, - коннетабль протянул письмо князю, - думаю, мы вполне потянем эти условия. Если вовремя оттянуть на себя войска Балака, то путь на Халеб останется открытым. Жослен сможет атаковать город, и его обет окажется исполненным.
Боэмунд с ходу ворвался в расставленные силки:
- Ага, а мы, значит, на побегушках? Что за безумные слова я слышу, сир Бертран! И потом все скажут: «Жослен освободил короля! Слава Кутерьме!» А я опять с носом.
Он повернулся к румийцу и объявил:
- Убирайтесь, сир, к своему Жослену! Не будет никаких войск. И передайте графу, чтобы в следующий раз он приезжал с посольством сам. - Румиец поклонился:
- Благодарю, государь. Это всё, что я хотел услышать.
Чопорно и важно, с прямой спиной, Алексей покинул зал. Боэмунд всё не мог успокоиться:
- Смотрите на него, каналью! Ведь правда же, сударь?! Княжество Антиохийское достаточно велико и могущественно. Еще мы будем идти на поводу у этого выскочки!
- Мы не будем идти ни у кого на поводу, сир. Тут вы правы. Но вы только что нажили себе злейшего врага.
- Румийца?
- Нет, Жослена.
- Ах, оставьте, сударь! Это он смертельно оскорбил меня, прислав шута. Кто у нас следующий на очереди?
- Принцесса Мелисанда, государь.
Бертран мысленно потер руки. В его воображении Сирия представлялась огромным столом, на котором горели три светильника. Манбидж, Халеб и Тир. Его стараниями светильник Манбиджа только что погас. Остались еще два.
При виде Мелисанды заготовленная заранее снисходительная улыбочка Боэмунда угасла. Девушка поражала и ослепляла. Ее блио переливалось бирюзой, огни светильников дрожали в темном золоте украшений. Пересекая лучи света, падающего с витражей, принцесса двигалась с царственным величием. Гуго де Пейн и Аршамбо за ее спиной выглядели воплощением невозмутимости. Разбойного храмовника даже удалось уговорить побриться, вымыть голову и причесаться.
- Приветствую вас, государь! - поклонилась Мелисанда. - Благословение вашему княжеству и этому городу. Я пробыла здесь два дня, но успела в него влюбиться.
Князь не нашелся что ответить, набычился и приоткрыл рот. Коннетабль прекрасно знал этот жест: трех лет от роду Боэмунд точно так же отклячивал губу, собираясь заплакать. Обычно это происходило, когда он видел нечто, поразившее его до глубины души. Деревянную лошадку, яркий платок армянской княжны, великолепный торт - произведение кондитерского искусства.
- Э-э, сударыня, - промямлил он. - Весьма… я… да…
Мелисанда достаточно общалась с веснушчатым оруженосцем и его сверстниками, чтобы понимать, как себя вести. Шестнадцать лет для мальчишки - это особенный возраст. Он требует тонкого обхождения.
- Скромность не позволяет вам согласиться, да? Мессир, я вам завидую. Наверное, это самый красивый город, что я видела в жизни. Как вы должно быть счастливы править им!
Юноша наконец пришел в себя.
- Два дня, да? - выдавил он из себя. - Вы, наверное, почти ничего не видели. Я прожил здесь всю жизнь и мог бы многое порассказать… Ваше Высочество, - добавил он, спохватившись.
- Правда?! О мессир! Как жаль, что это невозможно. Я далека от дел иерусалимских, но, когда отец жил дома, его постоянно осаждали с разными нуждами. Вы правите такой огромной страной… Нет-нет! У вас не нашлось бы времени.
Боэмунда раздирали противоречивые желания. Отправиться в город с красивой девчонкой или же надеть маску отягощенного заботами правителя? Он выбрал второе.
- О да, сударыня, - старчески сморщилось его лицо. - Сплошные дела… До вас тут было посольство от одного графа. И потом еще будут. Господин де Бюр - вы его знаете, наверное. Он тоже из Иерусалима. И представьте, все желают одного: войск и денег. Как я устал!
«Что за олух!» - не сговариваясь, подумали Бертран, Мелисанда и магистр. Что касается Аршамбо, он ни о чем не думал. Все его силы уходили на то, чтобы не рассмеяться.
- Да и других дел хватает, - продолжал между тем Боэмунд. - То, бывает, копье в руки - и на стены, турок резать. А то пираты высадятся. Знаете ли вы, каково это - с копьем наперевес, на своем верном коне мчаться навстречу сарацинской лаве?
- Сударь, - вмешался коннетабль, - вы так до сих пор не спросили у дамы, в чем суть ее просьбы. Боюсь, она заскучает.
За изысканной вежливостью фразы князь не разглядел насмешки. Зато ее прекрасно распознала Мелисанда.
- Сударь, - в тон коннетаблю сказала она, - разговор с князем мне очень интересен. Или же вы хотите побыстрее спровадить нас?
- Нет. О нет, сударыня.
Боэмунд не упустил возможности уколоть советника:
- Вы слишком много говорите, сир Бертран, в этом ваша беда. Берите пример со спутников госпожи. Вот немногословность, присущая благородным рыцарям! Кстати, сударыня, вы так и не представили их.
- Сир Гуго де Пейн, магистр ордена Храма. Сир Аршамбо де Сент-Аман, рыцарь ордена Храма.
- Храмовники, - фыркнул коннетабль. - Эти взбалмошные безумцы. Их выходки стали притчей во языцех по всему Леванту.
В лице де Пейна не дрогнула ни одна жилка. Зато Аршамбо сдерживаться не стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45