Как орут коты в саду. Радость пульсировала в каждой жилке Мелисанды.
«Интересно, а какой любовник из сира Гильома?» - мелькнула озорная мысль. Мелькнула и исчезла. При одной мысли о здоровяке принцессу передернуло. И как матушка его терпит?
- Мелис… - тихонько позвал Гуго.
- Аюшки?
- Слушай… Я вот всё думаю: а что дальше? Ты ведь принцесса. А я - даже не рыцарь еще. И вдруг ты понесешь от меня?
- А ты поменьше думай, милый, - Мелис закрыла ему рот ладошкой. - Или нет: думай о том, в чем понимаешь. О мечах, например. - И не удержалась, кольнула: - Руками ты со своим мечом проворней управляешься.
Мальчишка окаменел от обиды. Чувствуя странное удовлетворение, Мелисанда выскользнула из-под одеяла. Грязная какая… Надо будет кровь смыть. Но прежде всего - румийское зелье.
Принцесса отыскала выкатившийся из корзинки кубок. Налила воды, капнула, как учила смуглянка, три капли. Фу, гадость! Из лягушачьих костей, что ли, сварено?
Даже после всего, что между ними было, Гуго стеснялся наблюдать за голой девушкой. Чтобы не смущать любовника, Мелисанда накинула камизу и влезла в тяжелое блио. Ей показалось, что между ней и Гуго возникла стена отчуждения.
Но нет. Оруженосец, сопя, вылез из-под одеяла и затрусил в дальний угол чердака. Послышалось деловитое журчание. Странные они, мужчины…
- Тебе надо тряпки найти, - сказал он, возвращаясь. - Из моего на тебе всё болтаться будет. Но я поговорю с Мишелем. Он тощий, его одежка тебе как раз будет. Вот только… Как тебя в свиту устроить?
- Я могу и в обозе. Сир Гильом ни в чем себе не отказывает. А правда, что он возит с собой золотую ванну?
- Медную. - Мальчишка замялся: - Мелис… В смысле, Ваше Высочество… В обозе придется со шлюхами ехать.
- А то я шлюх не видала?
- Но… Ладно.
- Ну да… Узнай служанки, да еще и Сатэ, чем я тут занимаюсь, - меня бы первую в шлюхи записали.
Мелисанда усмехнулась. В памяти всплыл образ румийской принцессы. Смуглянка одобрительно подмигнула.
- Я поговорю с Гранье. Пусть порекомендует меня оруженосцем.
Мысль была сумасшедшая, почище, чем пробиваться с войсками в Халеб. Но Мелисанда знала, что всё это у нее получится: и уговорить Гранье, и приникнуть переодетой в свиту коннетабля. Вот что делать дальше - это вопрос.
Хотя нет. Ей ведь главное - убраться из Иерусалима, подальше от материнского надзора. А там - Триполи, Антиохия… Можно будет заявиться к Понсу и князю Боэмунду и потребовать. Она же будущая королева!
Если надо, наобещать им с три короба… Денег, городов, земель. Сестер пообещать вот. Боэмунду - Алиску, она красивая.
А Понсу - Годьерну. Девчонке уже четырнадцать, не ребенок. Оба правителя холостяки, вряд ли откажутся породниться с домом короля Иерусалимского.
Пока Мелисанда мечтала, Гуго съел все яблоки и пирожки. Еще раз подивившись прозорливости румийки (предсказывала, всё знала!), принцесса приказала мальчишке одеться и не трясти своим, пока еще не рыцарственным достоинством. Им предстояло много дел, один разговор с Гранье чего стоит! А откладывать нельзя: скоро старик отправится в инспекцию, и поминай как звали. Тогда уж действительно придется в обозе со шлюхами ехать.
На нижних ступеньках лестницы Мелисанда накинула плащ, достала из корзинки молитвенник. Сейчас надо будет выйти в сад и притвориться, что эти часы она провела в благочестивых размышлениях. Всего-то.
И вот тут Гуго всё испортил. На него накатило романтическое настроение. Мальчишка стал перед принцессой на одно колено и схватил ее за руку:
- Когда я смогу еще раз лицезреть вас, моя госпожа?
От этого «лицезреть» Мелисанду передернуло. Уж лучше лимон целиком сжевать! Нет, понятно: не так давно Иерусалим посетил Дюбуа Среброязычный. Сестры ни одного представления не пропустили. Да и сама Мелисанда… Но надо же различать, где песня, а где жизнь!
- Вставай, дурачок, ты что?! - оторопела девушка. - Еще увидит кто!
- Один поцелуй! Всего один!
Оруженосец вошел в роль. Кем он, интересно, себя мнит? Гавейном? Белым рыцарем? Мальчишка пылко (и, надо признаться, уже довольно умело) поцеловал девушку. И еще раз. И…
- Принцэсса? - Этот голос Мелисанда узнала бы из тысяч других. - Дэточка! Ах, бэсстыднэца!
Сатэ? Как некстати! Оттолкнув Гуго, принцесса махнула плащом, чтобы скрыть его лицо. Мальчишка бросился бежать. Хорошо хоть, капюшон накинул! По рыжим лохмам его всякий признал бы, несмотря на сумерки.
Мелисанда напустила на себя неприступный вид:
- Сатэ! Вы нарушили мое уединение. - Для решительности она покачала в воздухе молитвенником. - И вообще! Как вы смеете шпионить за мной?! Убирайтесь! Немедленно!
- Но, но! Не так быстро, дочь моя, - сильная рука ухватила принцессу за плечо. - Что ж ты гонишь свою старую нянюшку?
Когда на дорожке появилась королева, Мелисанда не успела заметить. Вот только что было пусто, свет факела пробивался сквозь спутанные ветви желтой звездой, и нате вам! Черное платье (словно королева в трауре), волосы распущены - что, девицу невинную из себя корчит? Лицо - сердечком, глаза - смеющиеся луны, а над верхней губой чернеют усики. Алису эти усики приводили в ужас. Бедная девочка каждое утро пытала зеркало: началось или нет? С красотой матери девчонка унаследовала и ее недостатки, с этим приходилось мириться.
- Молитвы, значит, читаешь, - сузила глаза Морафия. Она взяла из онемелых пальцев дочери фолиант, перелистала. - Глаза портишь… Да как же ты в сумерках буквы различаешь, дочь моя?
- Я знаю все молитвы наизусть, матушка, - пролепетала принцесса.
- Да? - брови королевы поползли вверх. - Вот уж не знала, что ты такая набожная. Стой спокойно!
Она наклонилась к принцессе и принялась ее обнюхивать. Нос ее шевелился, словно у гончей. На миг Мелисанде стало страшно. Ей представилось, как мать вцепляется зубами в живот и рвет, выгрызает мышцы и внутренности. Однажды принцессе довелось видеть, как охотничьи псы драли в клочья лису… Страшное зрелище!
- От тебя пахнет кровью, дочь моя.
- Это потому… потому, что у меня время такое.
- И мужчиной.
Мать нахмурилась. Последнего она не могла утверждать наверняка. Гильом де Бюр покинул ее покои совсем недавно, запах его тела преследовал Морафию.
- Любая благочестивая девушка, когда у нее наступают такие дни, сидит дома и занимается рукоделием. Но ты-то у нас не благочестивая. Ты - набожная. С кем была, маленькая шлюха?!
- Я клянусь, мама!..
- Ах, клянешься? - Пальцы Морафии вцепились в ухо. Принцесса взвизгнула, опускаясь на колени. - Ах, ты у нас молитвенник наизусть знаешь! Читай же! Читай! - Морафия ткнула девушке под нос перевернутую книгу. - Ну же?!
Жесткая рука отпустила ухо и вцепилась в волосы. Морафия подняла обмершую девушку к своему лицу. Мелисанда заглянула в круглый, пылающий безумием глаз, и силы покинули ее.
- Ты. Была. С мужчиной, - чеканя каждое слово, произнесла королева. - Кто он?
- Матушка!!
- Ах, стервища! Выродок! Жаль, что я не выгранила плод, когда зачала тебя! Неблагодарная тварь! Кто он?!
- Не скажу!
От пощечины Мелисанда на миг ослепла. В ушах звенело, из носа побежали теплые быстрые капли.
«Меня! - мелькнула яростная мысль. - Будущую королеву! Какая-то безумная старуха!»
- Кто он?! Кто он?! КТО ОН?!! - орала Морафия.
Образ несчастного поваренка, похожего на свареную курицу, вновь посетил Мелисанду. На миг распяленная бело-серая мордочка превратилась в лицо Гуго. Мертвое, измученное смертной болью. Принцессу затошнило.
- Не скажу-у!! - завопила она и вцепилась зубами и руку матери. Вопль, потрясший парк, мог состязаться в громкости с ревом труб Иисуса Навина.
- Мерзавка! - взвыла королева. - Стража! Стража! В башню ее, шлюху!
- Сама шлюха! С де Бюром спишь!
Все планы полетели кувырком. Неведомо откуда выскочили стражники. Поначалу удача была на стороне принцессы - воины деликатничали; они и помыслить не могли, чтобы ударить королевскую дочь. А уж Мелисанда старалась вовсю. Одного она ударила в колено, другого укусила за нос. Драться в блио сложно (примерно как со спутанными ногами), но она сумела, задрав подол, пнуть третьего в пах. Причитая дурным голосом, тот убежал в кусты.
Но праздновать победу было рано: начальник стражи сообразил, что к чему, и ткнул Мелисанду кулаком в ребра. От боли девушка забыла, как дышать. Ее скрутили, связали руки обрывками ее же плаща и утащили в замковые казематы.
Антиохия, благословенная и прекрасная, уплывала в далекую даль.
«Отец! - захлебывалась беззвучным криком девушка. - Отец, прости меня! Я всё равно спасу тебя!»
РАСЧЕТЛИВОСТЬ КОРОЛЯ БАЛДУИНА
Короля Иерусалимского считали живчиком и непоседой.
И действительно: Балдуин успел посидеть на всех тронах христианского Леванта, исключая Триполитанский. Начинал он как граф Эдесский. Потом стал королем Иерусалима. Пока князь Антиохии не вышел из ребяческого возраста, регентствовал и там. Было дело, замещал Жослена Кутерьму… Но Жосленовы владения не в счет, это всё та же Эдесса, которую сам Балдуин когда-то ему и отдал.
Иерусалим, Эдесса, Антиохия, Триполи.
Христианский Восток Балдуин знал как свои пять пальцев. Знал и любил. Он быстро понял, насколько опасно переделывать этот мир, насколько расплывчаты понятия добра и зла. Первые крестоносцы, захватив Иерусалим, вырезали почти всё местное население. Кровь лилась потоком из Ворот Печали, но за что было мстить простым людям? За страдания Христа? За мытарства крестоносцев среди пустынь? За чьи-то потери и лишения?
Глупости.
Последствия этой бойни ощущаются до сих пор. В Иерусалиме не хватает людей: сапожников, портных, строителей. Тех, кто оказался не способен противостоять поборникам веры, но кто эту веру в действительности создавал? Ведь не рыцарским же сыном был Иисус - плотничьим.
С тех пор король Балдуин решил, что станет относиться к фанатизму, как к мечу. Мечом хорошо резать, и убивать, но замка из него не выстроишь. Да и в сортире с ним неудобно.
- Габриэль, да ты ли это?!
- После, после, мессир. Я занят.
Гость жадно схватил ковригу хлеба и оторвал зубами добрую треть. Не переставая жевать, налил вина и одним махом выдул. Обжорство - большой грех. Торопыга закашлялся, слезы текли из его глаз, но он всё пихал и пихал в рот куски пищи.
- Что за манеры, Габриэль!
- Сам поражаюсь, Ваше Величество. Умоляю, не мешайте мне.
Фортуна Габриэлю благоволила. Никто не заглянул, не поинтересовался: чем это пленный король занимается? Кто там у него?
Насытившись, гость рыгнул и похлопал себя по животу.
- Ну вот. Я готов отвечать на вопросы, Ваше Высочество.
Господь наградил Габриэля внешностью непривычно обыденной. Мошенники и воры о такой мечтают. Затеряться в толпе, смешаться с зеваками - лучше не придумаешь. Уж на что народ на Востоке разный, но Габриэль везде пришелся бы ко двору.
Балдуин считал его выходцем с юга Франции. Жослен уверял, что Габриэль - армянин. Арабы полагали, что он родом откуда-то из Казвина или Дамаска.
Для Балдуина Габриэль стал змием-искусителем. Именно он предложил тогда в Хартабрате роковую сделку, именно он отдал во власть короля тюремщиков. В крепости вспыхнуло восстание, и город перешел в руки крестоносцев. Город, а с ним немалая казна Балака. Когда зачинщиков казнили, Габриэля вели на смерть одним из первых.
- Но как же ты спасся? - спросил король.
- Меня выручили единоверцы.
- Армяне? - не поверил ушам Балдуин. - Но Балак зарубил их в первую очередь. Или же ты… еврей?
- Ни то, ни другое. Выслушайте меня, Ваше Величество. Дело в том, что я должен предложить вам союз.
- Союз? С кем же?
Вопрос действительно был интересный. Мусульмане до сих пор не могли объединиться против захватчиков, каждый эмир, собравший мало-мальски достойные силы, начинал с того, что грабил и захватывал города соперников. Пока артукиды, сельджукиды и аюбиды грызлись между собой, франки жили спокойно.
И кто, интересно, захочет брататься с франками? Разве только Тимурташ, племянник Балака. Захотелось мальцу славы и власти. А еще есть Бурзуки, Дубайс, Имад ад-Дин Зенги… Но они вряд ли будут действовать так прямолинейно.
- С единоверцами. Теми, что меня спасли. - Разговор выходил на второй круг.
- Да что за единоверцы такие? - Король начал терять. терпение. - Ты был христианином, - проговорил он, - но спасся из рук мусульман… Хм!
Королю пришла в голову страшная мысль:
- Ты мусульманин?
- Вполне может быть.
- А скажи, мерзавец, чтишь ли ты только Коран или еще и сунну?
- Когда как, но Коран люблю всей душой.
- Ответь тогда: кто был двенадцатым имамом?
- Не особенно важно. Некоторые говорят, что малыш Мухаммад, скрытый имам. Люди часто верят разным глупостям.
- Кто наследовал имаму Джафару?
- Может быть, Исмаил.
Король отшатнулся в ужасе:
- Господь да пощадит твою загубленную душу! Проклятый ассасин!
- Ну-ну, - Габриэль поднял руки, словно сдаваясь. - Моя вера универсальна. Она включает в себя манихейские заблуждения и катарскую ересь. Иудаизм, христианство, ислам мне также не чужды. Меня по праву можно считать человеком книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
«Интересно, а какой любовник из сира Гильома?» - мелькнула озорная мысль. Мелькнула и исчезла. При одной мысли о здоровяке принцессу передернуло. И как матушка его терпит?
- Мелис… - тихонько позвал Гуго.
- Аюшки?
- Слушай… Я вот всё думаю: а что дальше? Ты ведь принцесса. А я - даже не рыцарь еще. И вдруг ты понесешь от меня?
- А ты поменьше думай, милый, - Мелис закрыла ему рот ладошкой. - Или нет: думай о том, в чем понимаешь. О мечах, например. - И не удержалась, кольнула: - Руками ты со своим мечом проворней управляешься.
Мальчишка окаменел от обиды. Чувствуя странное удовлетворение, Мелисанда выскользнула из-под одеяла. Грязная какая… Надо будет кровь смыть. Но прежде всего - румийское зелье.
Принцесса отыскала выкатившийся из корзинки кубок. Налила воды, капнула, как учила смуглянка, три капли. Фу, гадость! Из лягушачьих костей, что ли, сварено?
Даже после всего, что между ними было, Гуго стеснялся наблюдать за голой девушкой. Чтобы не смущать любовника, Мелисанда накинула камизу и влезла в тяжелое блио. Ей показалось, что между ней и Гуго возникла стена отчуждения.
Но нет. Оруженосец, сопя, вылез из-под одеяла и затрусил в дальний угол чердака. Послышалось деловитое журчание. Странные они, мужчины…
- Тебе надо тряпки найти, - сказал он, возвращаясь. - Из моего на тебе всё болтаться будет. Но я поговорю с Мишелем. Он тощий, его одежка тебе как раз будет. Вот только… Как тебя в свиту устроить?
- Я могу и в обозе. Сир Гильом ни в чем себе не отказывает. А правда, что он возит с собой золотую ванну?
- Медную. - Мальчишка замялся: - Мелис… В смысле, Ваше Высочество… В обозе придется со шлюхами ехать.
- А то я шлюх не видала?
- Но… Ладно.
- Ну да… Узнай служанки, да еще и Сатэ, чем я тут занимаюсь, - меня бы первую в шлюхи записали.
Мелисанда усмехнулась. В памяти всплыл образ румийской принцессы. Смуглянка одобрительно подмигнула.
- Я поговорю с Гранье. Пусть порекомендует меня оруженосцем.
Мысль была сумасшедшая, почище, чем пробиваться с войсками в Халеб. Но Мелисанда знала, что всё это у нее получится: и уговорить Гранье, и приникнуть переодетой в свиту коннетабля. Вот что делать дальше - это вопрос.
Хотя нет. Ей ведь главное - убраться из Иерусалима, подальше от материнского надзора. А там - Триполи, Антиохия… Можно будет заявиться к Понсу и князю Боэмунду и потребовать. Она же будущая королева!
Если надо, наобещать им с три короба… Денег, городов, земель. Сестер пообещать вот. Боэмунду - Алиску, она красивая.
А Понсу - Годьерну. Девчонке уже четырнадцать, не ребенок. Оба правителя холостяки, вряд ли откажутся породниться с домом короля Иерусалимского.
Пока Мелисанда мечтала, Гуго съел все яблоки и пирожки. Еще раз подивившись прозорливости румийки (предсказывала, всё знала!), принцесса приказала мальчишке одеться и не трясти своим, пока еще не рыцарственным достоинством. Им предстояло много дел, один разговор с Гранье чего стоит! А откладывать нельзя: скоро старик отправится в инспекцию, и поминай как звали. Тогда уж действительно придется в обозе со шлюхами ехать.
На нижних ступеньках лестницы Мелисанда накинула плащ, достала из корзинки молитвенник. Сейчас надо будет выйти в сад и притвориться, что эти часы она провела в благочестивых размышлениях. Всего-то.
И вот тут Гуго всё испортил. На него накатило романтическое настроение. Мальчишка стал перед принцессой на одно колено и схватил ее за руку:
- Когда я смогу еще раз лицезреть вас, моя госпожа?
От этого «лицезреть» Мелисанду передернуло. Уж лучше лимон целиком сжевать! Нет, понятно: не так давно Иерусалим посетил Дюбуа Среброязычный. Сестры ни одного представления не пропустили. Да и сама Мелисанда… Но надо же различать, где песня, а где жизнь!
- Вставай, дурачок, ты что?! - оторопела девушка. - Еще увидит кто!
- Один поцелуй! Всего один!
Оруженосец вошел в роль. Кем он, интересно, себя мнит? Гавейном? Белым рыцарем? Мальчишка пылко (и, надо признаться, уже довольно умело) поцеловал девушку. И еще раз. И…
- Принцэсса? - Этот голос Мелисанда узнала бы из тысяч других. - Дэточка! Ах, бэсстыднэца!
Сатэ? Как некстати! Оттолкнув Гуго, принцесса махнула плащом, чтобы скрыть его лицо. Мальчишка бросился бежать. Хорошо хоть, капюшон накинул! По рыжим лохмам его всякий признал бы, несмотря на сумерки.
Мелисанда напустила на себя неприступный вид:
- Сатэ! Вы нарушили мое уединение. - Для решительности она покачала в воздухе молитвенником. - И вообще! Как вы смеете шпионить за мной?! Убирайтесь! Немедленно!
- Но, но! Не так быстро, дочь моя, - сильная рука ухватила принцессу за плечо. - Что ж ты гонишь свою старую нянюшку?
Когда на дорожке появилась королева, Мелисанда не успела заметить. Вот только что было пусто, свет факела пробивался сквозь спутанные ветви желтой звездой, и нате вам! Черное платье (словно королева в трауре), волосы распущены - что, девицу невинную из себя корчит? Лицо - сердечком, глаза - смеющиеся луны, а над верхней губой чернеют усики. Алису эти усики приводили в ужас. Бедная девочка каждое утро пытала зеркало: началось или нет? С красотой матери девчонка унаследовала и ее недостатки, с этим приходилось мириться.
- Молитвы, значит, читаешь, - сузила глаза Морафия. Она взяла из онемелых пальцев дочери фолиант, перелистала. - Глаза портишь… Да как же ты в сумерках буквы различаешь, дочь моя?
- Я знаю все молитвы наизусть, матушка, - пролепетала принцесса.
- Да? - брови королевы поползли вверх. - Вот уж не знала, что ты такая набожная. Стой спокойно!
Она наклонилась к принцессе и принялась ее обнюхивать. Нос ее шевелился, словно у гончей. На миг Мелисанде стало страшно. Ей представилось, как мать вцепляется зубами в живот и рвет, выгрызает мышцы и внутренности. Однажды принцессе довелось видеть, как охотничьи псы драли в клочья лису… Страшное зрелище!
- От тебя пахнет кровью, дочь моя.
- Это потому… потому, что у меня время такое.
- И мужчиной.
Мать нахмурилась. Последнего она не могла утверждать наверняка. Гильом де Бюр покинул ее покои совсем недавно, запах его тела преследовал Морафию.
- Любая благочестивая девушка, когда у нее наступают такие дни, сидит дома и занимается рукоделием. Но ты-то у нас не благочестивая. Ты - набожная. С кем была, маленькая шлюха?!
- Я клянусь, мама!..
- Ах, клянешься? - Пальцы Морафии вцепились в ухо. Принцесса взвизгнула, опускаясь на колени. - Ах, ты у нас молитвенник наизусть знаешь! Читай же! Читай! - Морафия ткнула девушке под нос перевернутую книгу. - Ну же?!
Жесткая рука отпустила ухо и вцепилась в волосы. Морафия подняла обмершую девушку к своему лицу. Мелисанда заглянула в круглый, пылающий безумием глаз, и силы покинули ее.
- Ты. Была. С мужчиной, - чеканя каждое слово, произнесла королева. - Кто он?
- Матушка!!
- Ах, стервища! Выродок! Жаль, что я не выгранила плод, когда зачала тебя! Неблагодарная тварь! Кто он?!
- Не скажу!
От пощечины Мелисанда на миг ослепла. В ушах звенело, из носа побежали теплые быстрые капли.
«Меня! - мелькнула яростная мысль. - Будущую королеву! Какая-то безумная старуха!»
- Кто он?! Кто он?! КТО ОН?!! - орала Морафия.
Образ несчастного поваренка, похожего на свареную курицу, вновь посетил Мелисанду. На миг распяленная бело-серая мордочка превратилась в лицо Гуго. Мертвое, измученное смертной болью. Принцессу затошнило.
- Не скажу-у!! - завопила она и вцепилась зубами и руку матери. Вопль, потрясший парк, мог состязаться в громкости с ревом труб Иисуса Навина.
- Мерзавка! - взвыла королева. - Стража! Стража! В башню ее, шлюху!
- Сама шлюха! С де Бюром спишь!
Все планы полетели кувырком. Неведомо откуда выскочили стражники. Поначалу удача была на стороне принцессы - воины деликатничали; они и помыслить не могли, чтобы ударить королевскую дочь. А уж Мелисанда старалась вовсю. Одного она ударила в колено, другого укусила за нос. Драться в блио сложно (примерно как со спутанными ногами), но она сумела, задрав подол, пнуть третьего в пах. Причитая дурным голосом, тот убежал в кусты.
Но праздновать победу было рано: начальник стражи сообразил, что к чему, и ткнул Мелисанду кулаком в ребра. От боли девушка забыла, как дышать. Ее скрутили, связали руки обрывками ее же плаща и утащили в замковые казематы.
Антиохия, благословенная и прекрасная, уплывала в далекую даль.
«Отец! - захлебывалась беззвучным криком девушка. - Отец, прости меня! Я всё равно спасу тебя!»
РАСЧЕТЛИВОСТЬ КОРОЛЯ БАЛДУИНА
Короля Иерусалимского считали живчиком и непоседой.
И действительно: Балдуин успел посидеть на всех тронах христианского Леванта, исключая Триполитанский. Начинал он как граф Эдесский. Потом стал королем Иерусалима. Пока князь Антиохии не вышел из ребяческого возраста, регентствовал и там. Было дело, замещал Жослена Кутерьму… Но Жосленовы владения не в счет, это всё та же Эдесса, которую сам Балдуин когда-то ему и отдал.
Иерусалим, Эдесса, Антиохия, Триполи.
Христианский Восток Балдуин знал как свои пять пальцев. Знал и любил. Он быстро понял, насколько опасно переделывать этот мир, насколько расплывчаты понятия добра и зла. Первые крестоносцы, захватив Иерусалим, вырезали почти всё местное население. Кровь лилась потоком из Ворот Печали, но за что было мстить простым людям? За страдания Христа? За мытарства крестоносцев среди пустынь? За чьи-то потери и лишения?
Глупости.
Последствия этой бойни ощущаются до сих пор. В Иерусалиме не хватает людей: сапожников, портных, строителей. Тех, кто оказался не способен противостоять поборникам веры, но кто эту веру в действительности создавал? Ведь не рыцарским же сыном был Иисус - плотничьим.
С тех пор король Балдуин решил, что станет относиться к фанатизму, как к мечу. Мечом хорошо резать, и убивать, но замка из него не выстроишь. Да и в сортире с ним неудобно.
- Габриэль, да ты ли это?!
- После, после, мессир. Я занят.
Гость жадно схватил ковригу хлеба и оторвал зубами добрую треть. Не переставая жевать, налил вина и одним махом выдул. Обжорство - большой грех. Торопыга закашлялся, слезы текли из его глаз, но он всё пихал и пихал в рот куски пищи.
- Что за манеры, Габриэль!
- Сам поражаюсь, Ваше Величество. Умоляю, не мешайте мне.
Фортуна Габриэлю благоволила. Никто не заглянул, не поинтересовался: чем это пленный король занимается? Кто там у него?
Насытившись, гость рыгнул и похлопал себя по животу.
- Ну вот. Я готов отвечать на вопросы, Ваше Высочество.
Господь наградил Габриэля внешностью непривычно обыденной. Мошенники и воры о такой мечтают. Затеряться в толпе, смешаться с зеваками - лучше не придумаешь. Уж на что народ на Востоке разный, но Габриэль везде пришелся бы ко двору.
Балдуин считал его выходцем с юга Франции. Жослен уверял, что Габриэль - армянин. Арабы полагали, что он родом откуда-то из Казвина или Дамаска.
Для Балдуина Габриэль стал змием-искусителем. Именно он предложил тогда в Хартабрате роковую сделку, именно он отдал во власть короля тюремщиков. В крепости вспыхнуло восстание, и город перешел в руки крестоносцев. Город, а с ним немалая казна Балака. Когда зачинщиков казнили, Габриэля вели на смерть одним из первых.
- Но как же ты спасся? - спросил король.
- Меня выручили единоверцы.
- Армяне? - не поверил ушам Балдуин. - Но Балак зарубил их в первую очередь. Или же ты… еврей?
- Ни то, ни другое. Выслушайте меня, Ваше Величество. Дело в том, что я должен предложить вам союз.
- Союз? С кем же?
Вопрос действительно был интересный. Мусульмане до сих пор не могли объединиться против захватчиков, каждый эмир, собравший мало-мальски достойные силы, начинал с того, что грабил и захватывал города соперников. Пока артукиды, сельджукиды и аюбиды грызлись между собой, франки жили спокойно.
И кто, интересно, захочет брататься с франками? Разве только Тимурташ, племянник Балака. Захотелось мальцу славы и власти. А еще есть Бурзуки, Дубайс, Имад ад-Дин Зенги… Но они вряд ли будут действовать так прямолинейно.
- С единоверцами. Теми, что меня спасли. - Разговор выходил на второй круг.
- Да что за единоверцы такие? - Король начал терять. терпение. - Ты был христианином, - проговорил он, - но спасся из рук мусульман… Хм!
Королю пришла в голову страшная мысль:
- Ты мусульманин?
- Вполне может быть.
- А скажи, мерзавец, чтишь ли ты только Коран или еще и сунну?
- Когда как, но Коран люблю всей душой.
- Ответь тогда: кто был двенадцатым имамом?
- Не особенно важно. Некоторые говорят, что малыш Мухаммад, скрытый имам. Люди часто верят разным глупостям.
- Кто наследовал имаму Джафару?
- Может быть, Исмаил.
Король отшатнулся в ужасе:
- Господь да пощадит твою загубленную душу! Проклятый ассасин!
- Ну-ну, - Габриэль поднял руки, словно сдаваясь. - Моя вера универсальна. Она включает в себя манихейские заблуждения и катарскую ересь. Иудаизм, христианство, ислам мне также не чужды. Меня по праву можно считать человеком книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45