– Похоже, это ко мне, – сказал я. – Где тут вас выход?
Несмотря на то, что в доме было два выхода, Луиза с первого раза указала на тот, что не был виден со стороны лужайки. Какое, однако, понимание!
Я схватил рюкзак и бросился вон из дома.
Пока я бежал по Луизиному участку, я старался не давить грядки. Потом я перестал смотреть под ноги. Бежать под уклон было легко даже в УНИКУМе с рюкзаком. Достигнув высоких зарослей – видимо, культурных – я пробежал еще метров сто, затем присел и прислушался. Минуту спустя я услышал, как кто-то с тяжелым пыхтением продирается сквозь заросли. Похоже, один. Значит – Бобер. Вряд ли у местной полиции есть желание бегать за частными детективами.
Повел я себя, конечно, глупо. С флаера они меня заметят.
Прислушиваясь, Бобер стоял в полутора метрах от моей головы. Кажется, мы оба думали над тем, что делать дальше. Мохнатая гусеница с парой хлипких лап спасалась от нашествия Бобра. Она перепрыгивала с листа на лист, пока не выбрала для посадки мой нос. У нее были мерзкие влажные усики. На носу она не задержалась, но я понял, что сейчас чихну, и Бобер меня заметит. Случай снова сделал выбор за меня. Не дожидаясь чиха, я выпустил из рук рюкзак и прыгнул.
Со стороны могло создаться впечатление, что Бобер в восторге от того, что больше не надо за мною бегать. Он посмел улыбнуться – и заметьте – я в это время сидел на нем верхом! Чтобы ему не вздумалось орать, я запихнул ему в рот платок с Космострова. Кому и за каким чертом я понадобился, вполголоса спрашивал я. Бобер брыкался и мычал в том смысле, что с платком во рту ему трудно отвечать. Я вполголоса возражал, что без платка любой дурак ответит, путь попробует ответить с платком. Это была борьба – нет – возня самолюбий. Мы уже почти пришли к соглашению, когда на меня обрушилось что-то тяжелое и с руками.
Из меня плохой физиономист. Кажется, сержант Пит не врал, когда говорил, хрипя от напряжения:
– Коллега, вы только не подумайте, что мне нравиться этим заниматься… Ох…
Из последних сил ему удалось застегнуть наручники.
– Какой он вам к дьяволу коллега! – выплюнув платок, заревел агент Бобер. Постанывая, он слез с моей спины и отвалился в сторону. – Возьмите мои наручники и стреножьте его.
– Думаю, в этом нет необходимости, – ответил Пит.
Я яростно закивал головой:
– Ты прав, ни малейшей.
– Я настаиваю! – Бобер чуть ли не взвизгнул.
– Мы уже проголосовали, – сказал я ему. – И подбери платок. Он мне дорог.
У Пита зародились какие-то сомнения:
– Лягаться не будешь?
– Не буду.
Честно говоря, я не то что лягаться, идти-то мог с трудом.
– Не хотелось бы устраивать пальбу… – так Пит предупредил меня, чтобы я не вздумал бежать.
Ну и оскал!
– Что угодно, только не улыбайся.
Пит хохотнул.
– А ты не смеши.
Он помог мне подняться.
– Иди, – сказал он и указал направление. Сам пошел сзади, придерживая меня за локоть. Бобер вскинул бластер.
– Я буду держать его на прицеле.
– В меня не попади, – попросил Пит.
– А мой рюкзак? – возмутился я.
Бобер чертыхнулся и взвалил рюкзак себе на спину.
Неприятно, что в густых зарослях, пусть и культурных, мною пользовались как тараном. В УНИКУМ набилась пыльца, и я чихал не переставая.
– Где простудился? – с издевкой спросил Бобер, подсаживая меня в полицейский флаер.
Я ничего не ответил. Когда мы уселись, Пит указал ему на заплатки на УНИКУМе.
– Ты это видел? И еще на спине… Хм, как будто навылет.
– А ты что думаешь?! – дернулся я. – Это его рук дело!
Бобер с отвращением сплюнул. На самом деле ему было любопытно, почему я остался жив. Пит продолжал размышлять:
– Я где-то читал, изобрели такие специальные световоды, которые отклоняют лазерный импульс. Эти световоды могут заставить импульс двигаться по любой траектории.
– Попали в точку, – сказал я одобрительно. – Мне такой имплантирован. Слышь, Бобер, стрелять в меня бесполезно.
– Это наверное шутка? – спросил Пит серьезным голосом.
– Да, – говорю я.
Он оскалился. Ой, мама…
– Да на тебя выстрела жалко, – огрызнулся Бобер. – Не стрелял я в него, – заверил он Пита.
– Ну это вы между собой решайте – кто в кого стрелял, – миролюбиво ответил сержант.
Начальник Пита, сонный лейтенант Аллоиз долго меня рассматривал, потом сказал:
– Я тебя где-то видел.
– Я вам приснился нынче ночью.
Он пожал плечами.
– Где вы его выкопали? – спросил он у Пита.
– На ферме Луизы Кастен.
– Будь моя воля, я бы там его и закопал, – радуясь каламбуру, добавил Бобер. Я возразил:
– С сельскохозяйственной точки зрения, выгоднее закопать тебя.
– Почему? – наивно удивился Аллоиз и перевел взгляд на Бобра.
– В нем дерьма больше.
Бобер кинулся на меня с кулаками. Аллоиз и Пит стали его оттаскивать. Я сидел, прикованный к стулу, и мог только уклоняться. Оттащив Бобра, они сказали ему, что разбираться со мной он будет когда покинет Ундину.
– Меня депортируют? – удивился я.
– За использование фальшивых удостоверений, – подтвердил Аллоиз.
– А при чем тут он? – я кивнул на агента ДАГАРа. – Я же не представлялся агентом… – тут я сделал многозначительную паузу и посмотрел на Бобра.
– Заткнись, – зашипел он. – Существует документ, согласно которому ты должен быть передан Галактической Полиции.
– Мне можно на него взглянуть?
– Обойдешься.
Ни Аллоиз, ни Пит ему не возразили. Видимо, мою судьбу решили на самом высоком уровне.
Бобер обшарил мои карманы и стал потрошить рюкзак. От комлога он ничего не добился, поскольку я успел включить защиту от взлома. Фальшивые удостоверения он передал Аллоизу, билет на галактический круиз оставил себе.
Вечером, в сопровождении Бобра и еще двух агентов ДАГАРа, я покинул Самдаль-Сити. В Ундина-Сити мы долго не задержались. На Космострове мне показали письмо Зейдлица, в котором он, обращаясь ко мне на вы, просил немедленно прибыть на Терминал Хармаса.
– Если откажешься, – сказал мне Бобер. – Приказано доставить силой. Твое решение?
Я дал слово вести себя хорошо. После этого они сняли наручники. В корабль-челнок я входил почти как свободный гражданин.
20. Большое совещание на Терминале Хармаса
До Терминала Хармаса мы добрались без приключений. Первое потрясение поджидало меня после выхода из загрузочного тоннеля. Навстречу шел Дин Мартин. Он зарос, как брамин, и исхудал – по-моему, на нервной почве.
– Привет, Дин, – сказал я ему. – Почему ты не в бегах?
– Не понимаю, – ответил он, как отвечают иностранцу, и прошел мимо. Невозмутимости ему хватило шагов на пять. Обернувшись, я увидел, как физик, втянув голову в плечи, быстро смешался с толпой пассажиров.
Агент Бобер указал мне дорогу толчком в бок. После этого я понял, что ведут меня к железной двери, за которой окопался Зейдлиц. Я потребовал дать мне хотя бы умыться с дороги. Бобер пообещал, что дам там не будет. Препираясь, мы дошли до двери. Нас сразу же впустили. Второе потрясение подстерегло меня в каюте для допросов: там сидел Шеф – злой, но без наручников. Зейдлиц и Нибелинмус сидели напротив него. Единственная лампа не отдавала никому предпочтения, значит это был не допрос.
– Он хотел вас видеть, – сказал Бобер и вытолкнул меня на середину каюты.
– Похвально, – одобрил Зейдлиц и сказал Бобру, что тот может временно проваливать.
Шеф испепелил меня взглядом. Не спорю, он имел право на меня злиться. Но не сказать хотя бы «А, это ты!» или «Что так быстро вернулся?»… Обидно.
– Мы так будем долго спорить, – обращаясь к Зейдлицу, продолжил он прерванный моим появлением разговор. – Теперь вам известно о «Телемаке». Это был с моей стороны аванс за проект «ОК-НО». И ради бога, не подумайте, что я рассказал вам все, что знаю. Вернее – все, о чем догадываюсь. Я же от вас не узнал практически ничего нового, за исключением того, что в районе «Телемака» уже два года находится детектор алеф-излучения, и что он не уловил ни одного всплеска в интересующий нас период времени.
Как я понял, Шеф сказал это специально для меня. Осмыслить эту новость мне не позволил Зейдлиц. Кивнув в мою сторону, он спросил Шефа:
– А он правда здесь нужен?
Черт, думаю, кто тут кого приглашал?! Ответил за Шефа:
– Никакой предоплаты.
Шеф предпочел уступить. Наверное, у него были на то основания.
– Ладно, скажи только, Стахов или Кастен? Мне самому интересно.
– Кастен.
– А доказательства? – тут же насел Зейдлиц.
Тоже мне начальник! Я ждал, что скажет Шеф. Дождался:
– Будут, как только вы соизволите рассказать нам, кто те сапиенсы, которые вошли в окно вместо того, чтобы постучать в дверь.
До моего появления доктор Нибелинмус чувствовал себя третьим лишним. Положение четвертого лишнего его возмутило.
– Вы требуете информацию в обмен на догадки. Не слишком ли, господин шеф ?
Из себя Шеф выходит, только когда сам того захочет. Сейчас ему этого не хотелось. Напротив, он снова пошел на уступки:
– Догадка догадке рознь. Моя будет касаться событий на «Монблане» и их правильного истолкования. Ваше толкование – ошибочно, и это уже не догадка, а уверенность. Мое толкование грешит некоторой неполнотою: я знаю ответ на вопрос «как?» и частично я знаю ответ на вопрос «кто?», но мне не известно зачем этот «кто» сделал… впрочем, теперь ваше слово, господин полковник.
Зейдлиц отозвал Нибелинмуса в сторону, и они стали шепотом друг другу что-то доказывать. Пошептав минуты две, они вернулись к нам.
– Что конкретно вы хотите узнать? – спросил Зейдлиц.
– Я, господин Зейдлиц, пришел к выводу, что источник моих сомнения относительно ответа на вопрос «зачем?» кроется в том, что ответ на вопрос «кто?» мне известен лишь частично. Как это ни странно, но знание имен в этом деле абсолютно недостаточно. Необходимо воссоздать, так сказать, архетип, и поэтому…– Шеф с силой хлестнул проволочкой по столу, – давайте, черт побери, займемся наконец сапиенсами!
Зейдлиц потер переносицу, затем наклонился к Нибелинмусу и что-то прошептал. Тот кивнул.
– Хорошо, – сказал Зейдлиц, – но сразу договоримся, никаких сапиенсов. Забудьте это слово. Для субъектов, которых мы изучаем, есть специальный термин. Вы этот термин скоро узнаете, но произносить его вне стен этой каюты я настоятельно не рекомендую. Вообще, все, что сейчас будет сказано, представляет собой информацию высшей степени секретности. Во всей галактике не наберется и десяти человек, знакомых с проектом «ОК-НО» в полном объеме. И это отнюдь не моя прихоть. Я знаю, что о Дальней Галактической Разведке говорят, что мы сами придумываем себе работу, лишь бы нас не разогнали. Поэтому мой авторитет для вас ничто. Но авторитет…
Не договорив, Зейдлиц быстро шагнул к Шефу и шепнул ему на ухо одно слово.
– Он в курсе?! – изумился Шеф.
Подобное выражение лица я видел у Шефа в тот день, когда советник Генерального секретаря ООН по вопросам безопасности поздравил его с годовщиной назначения на пост начальника Отдела Оперативных Расследований. Не позволяя мне догадаться о его чувствах, Шеф скомкал проволочку.
– Да. – И Зейдлиц вернулся на место.
Я открыл рот, чтобы спросить, так ли страшна эта тайна, как тайна счетов, с которых шло финансирование предвыборной компании нынешнего губернатора Фаона.
– Отрежу язык и разучу писать, – пригрозил Шеф.
– Вижу, что вы отнеслись к моим словам всерьез, – передернув плечами, произнес Зейдлиц. – Об остальном вам расскажет господин доктор.
Нибелинмус со звоном отставил пустую бутылку «Перье».
– С чего бы нам удобнее начать, – пробормотал он, поглядывая то на экран своего комлога, то на Зейдлица. – Начнем, пожалуй, с ростков алеф-измерения. Я не стану углубляться в субквантовую космологию. Тех знаний, которыми вы располагаете, хватит вам в избытке. Но одно добавление я все же сделаю. Когда вы рассказывали о вирусе Пака и о его зеркальном близнеце Кап-вирусе, вы правильно описали геометрию алеф-измерения. Однако кроме геометрических свойств существуют еще и энергетические. Иначе говоря, росток излучает. Структура этого излучения до конца не выяснена. Но некоторые выводы мы уже в состоянии сделать. Выводы, как это ни странно, относятся не к космологии, а к генетике. Вам должно быть известно, что значительную часть ДНК занимают интроны – участки, не кодирующие белки. С какой целью природа создала в значительной степени избыточный геном – нам до сих пор не известно. Однако мы установили, что излучение, выходящее из ростка алеф-измерения, способно заставить интроны человека включиться в работу. Облученная клетка мозга начинает делиться и создает совершенно необычную клеточную структуру, как бы вросшую в мозг. Человек при этом внешне не меняется, но тем не менее он меняется… Новообразовавшаяся структура берет под контроль определенные поведенческие мотивы, осуществляет, так сказать, переоценку ценностей. Это заключение, конечно, в некотором смысле пост-фактум. Экспериментальный материал пока невелик, и мы мало что можем утверждать с полной уверенностью… В общем, давайте пока остановимся, – неожиданно предложил Нибелинмус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56